41. В. Г. Белинский об А. С. Пушкине, М. Ю. Лермонтове, Н. Г. Гоголе, Ф. М. Достоевском. А. С. Пушкин


Декабристская критика об А.С. Пушкине



бет5/7
Дата23.02.2016
өлшемі444 Kb.
#10043
1   2   3   4   5   6   7

23. Декабристская критика об А.С. Пушкине.

Критика гражданственного романтизма активно развивалась в России в период примерно с 1816-го, когда был создан декабристский "Союз спасения", по 1825 г. - год политического разгрома декабристов.Крупнейшие представители критики гражданственного романтизма: А.Бестужев, В.Кюхельбекер, К.Рылеев.



в свет в 1825 г. первой главы "Евгения Онегина" стал решительным испытанием для критики гражданственного романтизма. Стремительный рост Пушкина от романтизма к "поэзии действительности" стал фактом, должное осознание которого превышал методологические возможности этой критики. Безоговорочно и горячо приняв "Руслана и Людмилу", "Кавказского пленника" (в статье о поэме "Кавказский пленник" Вяземский в гражданственном смысла толковал вольнолюбие ее героя), "Бахчисарайский фонтан", Бестужев, Рылеев с огромным интересом встретили пушкинских "Цыган", в которых увидели воплощение основных требований своей критики: народности и самобытности, общественной пользы и возвышенного, порвавшего с раболепным обществом героя. "И плод сих чувств, - писал Бестужев, - есть рукописная... поэма Цыганы... Это произведение далеко оставило за собой все, что он (Пушкин) писал прежде. В нем-то гений его, откинув всякое подражание, восстал в первородной красоте и простоте величественной. В нем сверкают молнийные очерки вольной жизни и глубоких страстей и усталого ума в борьбе с дикою природою... Куда же достигнет Пуш-кин с этой высокой точки опоры?" Пушкин, действительно, "достиг" очень далеко, создав первую главу "Евгения Онегина". Но именно это крупнейшее достижение поэта и вместе с тем всей русской литературы 20-х гг. оказалось не понятым критикой гражданственного романтизма. Выход в свет первой главы романа породил бурную полемику критиков-романтиков с Пушкиным-реалистом. Спор, по существу, идет о предмете поэзии, литературы; о том, допустимы ли в ней обык¬новенный человек, прозаическая жизнь? Имеют ли они общественно-эстетическую ценность? Пушкин в переписке с Бестужевым, Рылее¬вым утверждает: да, имеют. Оппоненты-декабристы отвечают па этот вопрос отрицательно. Вот несколько фрагментов из этой полемики. "Бестужев, - сообщает Пушкин Рылееву, - пишет мне об Онегине - скажи ему, что он не прав: ужели он хочет изгнать все легкое и веселое из области поэзии? ... Это немного строго. Картины светской жизни также входят в область поэзии". "...Что свет можно описывать в поэтических формах, - отвечает Бестужев, - это несомненно, но дал ли ты Онегину поэтические формы, кроме стихов, поставил ли ты его в контраст со светом, чтобы в резком злословии показать его резкие черты?" Итак, свет, вообще заурядные стороны жизни описывать можно, но лишь в контексте с незаурядным, высоким героем или при условии саркастического отношения к ним автора. Это (помимо стихотворной формы) и сделает такое описание поэтическим. Однако, продолжает свое письмо Бестужев, в главном герое "Евгения Онегина" "я вижу франта... вижу человека, которых тысячи встречаю наяву". Следовательно, делает он вывод, в пушкинском романе, кроме его "мечтательной стороны", под которой критик разумеет лирические авторские отступления, отсутствуют важнейшие "поэтические формы", нет подлинной поэзии. И Бестужев был вполне верен себе, когда попытался увлечь Пушкина примером Байрона: "Прочти Байрона... У него даже притворное пустословие скрывает в себе замечания философские, а про сатиру и говорить нечего". Объективно, однако, этот совет свидетельствовал лишь о том, что критика гражданственного романтизма к середине 20-х гг. исчерпывала свои возможности. Бестужев зовет Пушкина к движению вспять, к возврату на пройденный для него путь романтика. А ведь автор "Евгения Онегина" сделал в романе качественный шаг от Байрона и романтизма - к постижению действительности во всей ее полноте и единстве.
43. продолжение. Присутствующая уже с середины 20-х гг. в переписке и статьях Пушкина-реалиста (пусть и без употребления самого термина), она знаменовала сознание той самоценности литературы, неповторимости и незаменимости восприятия ею действительности (содержания), а также воздействия на человека, которые затем у Белинского эпохи "примирения с действительностью" примут вид стройного, но почти в такой же мере и догматического учения. Именно к Белинскому не последнего периода его эволюции, но к Белинскому - автору статьи о Менцеле, Белинскому - правоверному гегельянцу и восходит анненковская концепция "чистой художественности".

"Теория старой критики (т.е. критики Белинского рубежа 30-40-х годов)...- пишет Анненков, - остается еще стройным зданием... значительная доля эстетических положений старой критики еще доселе составляет лучшее достояние нашей науки об изящном и остается истиной, как полагать следует, навсегда". Каковы же те основополагающие нормы (требования) "чистой художественности" которые обеспечат ей значение "всегдашнего идеала" в нынешней и будущей русской литературе?



Это, говорит Анненков, отказ писателя от "оскорбляющей односторонности" в отношении к действительности, то есть от субъективно-личной (с позиций общественной группы, сословия, класса) ее трактовки, так как она препятствует объективному восприятию жизни во всей ее полноте и многосторонности. А "полнота и жизненность содержания" - "одно из первых условий художественности". "Художественное изложение, - пишет критик, - прежде всего снимает характер односторонности с каждого предмета, предупреждает все воз-ажения и наконец ставит истину в то высшее отношение к людям, когда частные их интересы и воззрения уже не могут ни потемнить, ни перетолковать ее". Отсутствие полноты в изображении действительности пагубно "отражает в самой форме" произведения. Анненков сознает, что нарисованный им идеал "чистой художественности" едва ли реален, если, конечно, не иметь в виду писателя-созерцателя, попросту не причастного к "труду современности, мысли, ее оживляющей", и стоящего "ниже или вне" своего времени. И он готов, не уступая в принципе, "свести прежнее идеальное представление художественности на более скромное и простое определение", которому в той или иной мере будут отвечать многие явления современной литературы. А о "степени художественности" каждого из них, а также "о формах и законах, какими достигается художественность", должна, говорит критик, "судить наука" - то есть "эстетическая" критика. Свое первостепенное внимание, пишет Анненков в статье "О мысли в произведениях изящной словесности", она должна обратить на "эстетическую форму, обилие фантазии и красоту образов", "постройку" произведения, а не на его "поучение", под которым критик подразумевает не столько некую отвлеченную мысль, "философскую или педагогическую" (в этом случае он был бы прав), сколько собственно творческую, но социально или политически острую ("злободневную") идею или позицию автора. Ведь подобная идея, даже целостно-эстетически освоенная и воплощенная писателем, в глазах Анненкова не входит в разряд поэтических, художественных.

34. Положительный идеал в критике Н.А. Добролюбова.

Добролюбов показывал в своих статьях, что еще большее сближение литературы с действительностью, усиление ее критического пафоса, широкое и всестороннее изображение жизни угнетенных трудящихся масс, в среде которых рождаются новые герои,-- не только сделают литературу орудием борьбы за счастье человека, но и принесут ей новые творческие победы. Добролюбов верил в победу народа, он видел, что "в рабочих классах накипает новое недовольствие, глухо готовится новая борьба", от которой не спасут ни гласность, ни образованность, ни парламентская говорильня, ни прочие блага капиталистической цивилизации, восхваляемые либералами России и Запада. В самой жизни, указывает Добролюбов, постоянно растут и развиваются силы, которые выводят литературу на поприще живой деятельности. Литература всегда подхватывает вопросы, возбужденные практической жизнью, развивает их, обсуждает -- и в этом ее великое значение. Чем смелее, решительнее и последовательнее будет она улавливать и отражать эти назревшие в обществе идеи, чем более широкий круг она захватит -- тем более полно будет выражена ее народность, ибо поступательное развитие общества совершается в конечном итоге в интересах народа и не может не привести к его победе. С глубокой убежденностью пишет Добролюбов о том, что русская литература должна вступить в новый этап своего развития. "Чтобы быть поэтом истинно народным... надо проникнуться народным духом, прожить его жизнью, стать вровень с ним, отбросить все предрассудки сословий, книжного учения и пр., прочувствовать все тем простым чувством, каким обладает народ" (203). Отражая интересы народа, литература должна также просвещать народ, сделать в будущем идеи правды и гуманности его собственным достоянием. С верой в неудержимое развитие жизни, в стремление людей к свободе, которое ничем нельзя заглушить, связана и горячая мечта Добролюбова о появлении в жизни, а потом и в литературе, новых людей, настоящих, активных, деятельных героев. Это будет герой, у которого слово не расходится с делом, у которого "принцип сливается с внутренней потребностью души", исчезает в нем и делается "единственною силой, двигающей человеком". В ответ на письмо Некрасова, написанное в минуту душевного разлада и сомнений, Добролюбов, уже смертельно больной, пишет человеку, который был гораздо старше его, обладал гораздо большим жизненным опытом, письмо, исполненное непоколебимой веры в будущее, в жизнь, в силу таланта.В письме -- глубокая вера в силу творчества, которому не может помешать никакая цензура, "да и никто не в состоянии помешать делу таланта, мысли. А мысль у нас должна же прийти и к делу, и нет ни малейшего сомнения, что, несмотря ни на что, мы увидим, как она придет". Критик ставил роблему идеала, найденного в самой действительности, в природе предмета, а не привнесенного извне. Публицистичность критики Добролюбова, связь ее с большими общественными вопросами не умаляла, а обуславливала глубину его анализа. Сила Добролюбова-критика была в широте взгляда на литературу и ее задачи. Он видел безграничные возможности ее развития, выступал против всяких ограничений, против всех сковывающих ее канонов. Он знал только один критерий художественности -- критерий жизненной правды. И именно это помогло ему проникновенно определять достоинства и внутреннюю сущность художественных произведений. Самый стиль Добролюбова-критика, где беспощадная мысль сочетается с глубокой эмоциональностью, страстной защитой своих идеалов, яркая образность, афористичность его речи, ирония, сарказм, обращение к читателю-другу, спор с читателем-врагом, использование самых разнообразных критических жанров -- все это оказывало и оказывает неотразимое влияние на читателя. Сила этого воздействия обусловлена и высоким этическим пафосом Добролюбова, его бескомпромиссностью, принципиальностью, продиктованными горячей любовью к родной литературе, заинтересованностью в ее дальнейшем развитии.
22. Раняя лит.-крит.деятельность В.Г.Белинского

Первый период - это 1833-1836 гг. Основные статьи критика этой поры: "Литературные мечтания", "О русской повести и повестях г. Гоголя", «О критике и литературных мнениях "Московского наблюдателя"» (1836), "И мое мнение об игре Каратыгина" (1835), "Стихотворения Владимира Бенедиктова" (1835), "Стихотворения Кольцова" (1835). Антикрепостнической драмой "Дмитрий Калинин" (1829) Белинский и начал свое литературное творчество. "Литературные мечтания" увидели свет в 38 - 52 номерах газеты "Молва", выходившей в качестве приложения к журналу Н.И.Надеждина "Телескоп". Это был в полном смысле слова манифест новых представлений о литературе и общественно-эстетических требований к ней. В статье "О русской повести и повестях г. Гоголя" Б. увидит прямое обоснование высказанной надежды в цикле "миргородских" и "петербургских" повестей автора "Старосветских помещиков" и "Невского проспекта". И смело назовет Гоголя главою русской литературы, при этом в ее современном понимании и значении. То есть в смысле "поэзии реальной, поэзии жизни действительной", задача которой в том, "чтобы извлекать поэзию жизни из прозы жизни и потрясать души верным изображением этой жизни". Поскольку при разработке эстетических принципов поэзии действительности Б.в 1834 - 1836 гг. опирается прежде всего на произведение Гоголя, есть основание считать именно оценки творчества Гоголя наиболее показательными для первого периода эволюции критика.



В статье «О критике и литературных мнения "Московского наблюдателя"» Б.отвергает и попытку Шевырева сузить талант Гоголя только до комической способности. Более того, по его мнению, "комизм отнюдь не есть господствующая и перевешивающая стихия... таланта" Гоголя. "...Его повести, - говорит критик, - смешны, когда вы их читаете, и печальны, когда вы их прочтете... Так с помощью Гоголя как одного из первых в русской литературе представителей поэзии действительности Б. вырабатывает важнейшее требование самой этой поэзии, а также и своей критики: жизнь должна воспроизводиться художником не в ее "важных", возвышенных или философско-значительных гранях и явлениях но в ее реальной полноте и единстве.

9. Формирование литературной критики в России.

Формирование русской литературной критики — длитель­ный процесс, начавшийся в петровскую эпоху и связанный как с изме­нениями в литературном сознании, так и с усложнением характера ли­тературной коммуникации, расширением и расслоением читательско­го круга. Русская литература и критика XVIII в. развивалась в тесном контакте с запад­ноевропейским просветительским движением, не только осваивая ми­ровой эстетический опыт, но и выражая растущее национальное само­сознание. Начальный этап в развитии русской литературной критики связан с утверждением в отечественной литературе классицизма (1740—1770-е годы). Специфика критики этих десятилетий состояла в ее невыделенности среди других форм литературно-художественной и науч­но-литературной деятельности. На первых порах она была слита, с од­ной стороны, с литературной практикой, а с другой — с теоретико-литературными начинаниями. Решение Ломоносовым, Тредиаковским и Сумароковым грандиозной творческой задачи — задачи созда­ния новой русской литературы — требовало активного авторского са­моопределения и самоутверждения, оценок пройденного отечествен­ной литературой пути, аналитической проверки переносимых на рус­скую почву поэтических установок и норм. Критические суждения о литературе долгое время (вплоть до вто­рой четверти XIX в.) являлись привилегией русских писателей. Критическое начало ярко заявляло о себе в «пись­мах», «рассуждениях» и «предисловиях», которыми авторы нередко сопровождали издаваемые сочинения, а также а многочисленных эс­тетических трактатах и «риториках» («Рассуждение об оде вообще» В К.Тредиаковского, «Письмо о Правилах российского стихотворст­ва» и «Краткое руководство к красноречию» МВ. Ломоносова, «На­ставление хотящим быти писателями» А. П. Сумарокова и др.). «Письма», «предисловия», «рассуждения» выполняли по существу функцию литературной критики, становясь посредниками между автором и читателями, направляя и воспитывая эстетический вкус образован­ной части российского общества и начинающих авторов. Одновременно критика уже на заре ее возникновения стала дейст­венным средством литературной борьбы, выливаясь в форму не толь­ко эпиграмм, сатир, пародий, стихотворных посланий, но и собствен­но критических статей. Литературно-критические суждения писателей-классицистов но­сили нормативный, во многом «филологический» характер. Главными «жизненными центрами» рождающейся литературы стали споры во­круг проблем версификации, литературных жанров, стилевой упоря­доченности и языковой ясности. Существенной преградой для художественного творчества Ломо­носов и Тредиаковский считали неупорядоченность лексического состава русского языка. Тредиаковский заявлял, что «славяно-российский» язык для «мирской» книги очень «темен», а потому литературным вполне может стать рус­ский разговорный язык. Подлинным преобразователем русского языка стал Ломоно­сов— автор «Риторики» (1748), «Российской грамматики» (1755) и «Предисловия о пользе книг церковных в российском языке» (1758). В последней из названных работ Ломоносов изложил учение о трех «штилях», разграничив разные стихии языка и закрепив за ними опре­деленные жанры. Окончательное утверждение эстетики классицизма на русской почве знаменовалось появлением стихотворного трактата Александ­ра Петровича Сумарокова (1717—1777) «Две Эпистолы. В первой предлагается о русском языке, а во второй о стихотворстве» (1748). «Эпистолы» Сумарокова пред­лагали читателям систему норм и правил, следование которым могло бы привести к созданию литературы нового европейского типа. Автор отстаивал логическую стройность, ясность в развитии художествен­ной мысли, ратовал за соблюдение языковых норм, за строгое сохра­нение жанровых границ. Трактат Сумарокова не столько подводил итоги литературного развития, сколько подготавливал для него почву. В теоретико-литературных трудах Тредиаковского, Ломоносова и Сумарокова критика обретала не только стройную систему эстетиче­ских понятий, регулировавших творческую практику русских авто­ров, но и отправные критерии оценок художественных произведений на протяжении 1740—1770-х годов она постепенно выделялась в самостоятельную сферу литературной деятельности.
40. Добролюбов о пьесах Островского.Ситуация сложилась так, что, хотя эффект в литературе Островский произвел большой, никто из критиков еще не дал полной характеристики его таланта и даже не указал на особенные черты его произведений. Совершенно новым явлением, требующем новых приемов анализа был Островский. Тут и самый подход к оценке изменлся у Добрлюбова. 2 главные статьи посвящены Островскому- "Темное царство", "Луч света в темном царстве". Новое, еще не отмеченное и впервые указанное Добролюбовым в статье "Темное царство" заключалось в следующем. Островский умеет отличать натуру от всех извне принятых уродств и наростов. Его типы имеют черты не только исключительно людей купеческого или чиновнического звания, но и общенародные черты. Островский не просто бытописатнль определенного сословия. Он великий художник, обобщающий огромный материал. Он изображает главным образом два рода общественных отношений: семейные и имущественные. Коллизии у него встречаются трех типов: столкновения младших со старшими, бедных с богатыми и безответных со своевольными. Все вместе эти отношения характеризуют то, что можно обобщенно назвать "темным царством." Островский изображает неестественность человеческих отношений вследствие самодурства одних и бесправия других. Темное царство- это мир случайностей, мир неожиданностей. А в следующей статье "Луч света в темном царстве", Добролюбов указал на еще одну сугубо индивидуальную особенность Островского: у Островского ві находите не только нраственную, но и житейскую сторону вопроса, а в этом-то и сущность дела. Материально-житейская обусловленность образов Островского не мешает им иметь сложный и глубоко психологический рисунок. Внимание. уделяемое Островским натуре, естественным свойствам людей, имеет в глазах Добролюбова двойной новаторский смысл. Во-первых, под естественностью кроются соевольные начала, и нередко они были формой выражения определенных социальных идеалов героев. Во-вторых, естественность имеет еще и тот смысл, что она является органическим, не испорченным никакой рефлексией свойстом массы, народа, среднего слоя, способных по наитию решительно действовать. Островский решает прблему общественного протеста со стороны возможностей протеста людей из массы народа. Характер Катерины в "Грозе", отмечал Добролюбов, "составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе". В "Грозе" есть даже "что-то освежающее и ободряющее". Пьесы Островского, т. о. -не пьесы интриги, и даже не пьесы характеров, это-- "пьесы жизни".
43. Понятие художественности у П.В.Анненкова (другой вариант)

В статье "Романы и рас­сказы из простонародного быта в 1853 году" критик уже многократно повторяет мысль о том, что между острыми противоречиями жизни была "возможность примирения". Такая постановка вопроса означала уже иной, чем у Белинского 40-х гг., взгляд на художе­ственность. Он был сформулирован А. в программных для него и для всей "эстетической" критики статьях "О мысли в произве­дениях изящной словесности" (1855) и "О значении художественных произведений для общества". В первой из них критик резко разделяет созерцание и "чувст­вование", с одной стороны, и исследование, мысль  с другой. Если последние, по его мнению, удел науки, то задача искусства ограничи­вается созерцанием и "чувствованием". Это было несомненным ша­гом назад по сравнению с той диалектической трактовкой художест­венной идеи, которая была дана Белинским в его учении о пафосе, ее специфику и коренное отличие не только от абст­рактно-логического понятия, но и от всякой односторонней мысли (просветительской, религиозной, нравоучительной и т.п.)

Во второй статье, называя "вопрос о художественности" ценным вопросом для отечественной литературы, пред которым все другие требования... кажутся... требованиями второстепенной важно­сти", Анненков излагает свое понимание этой эстетической катего­рии в целом. "По нашему мнению, стремление к чистой художественности, в искусстве должно быть не только допу­щено у нас, но сильно возбуждено и проповедуемо, как правило, без которого влияние литературы на общество совершенно невозможно". "Понятие о художественности является у нас в половине тридцатых годов и вытесняет сперва прежние эсте­тические учения о добром, трогательном, возвышенном и проч., а на­конец, и понятие о романтизме". Генезис категории художественности в русской литературе и критике А. устанавливает вполне точно. Присутствующая уже с середины 20-х гг. в переписке и статьях Пушкина-реалиста (пусть и без употребления самого термина), она знаменовала созна­ние той самоценности литературы, неповторимости и незаменимости восприятия ею действительности (содержания), а также воздействия на человека, которые затем у Белинского эпохи "примирения с действительностью" примут вид стройного, но почти в такой же мере и догматического учения. Основополагающие нормы (требования) "чистой художественности" которые обеспечат ей значение "всегдашнего идеала" в нынешней и будущей русской литературе: отказ писателя от "оскорбляющей од­носторонности" в отношении к действительности, то есть от субъективно-личной (с позиций общественной группы, сословия, класса) ее трактовки, так как она препятствует объективному восприятию жизни во всей ее полноте и многосторонности. А "полнота и жизненность содержания"  "одно из первых условий художественности". Отсутствие полноты в изображении действи­тельности пагубно "отражает в самой форме" произведения. А. сознает, что нарисованный им идеал "чистой худо­жественности" едва ли реален, О "степени художественности", а также "о формах и законах, какими достигается художест­венность", должна, говорит критик, "судить наука"  то есть "эсте­тическая" критика. Свое первостепенное внимание ("О мысли в произведениях изящной словесности") она должна обратить на "эстетическую форму, обилие фантазии и красоту образов", "по­стройку" произведения, а не на его "поучение", под которым критик подразумевает не столько некую отвлеченную мысль, "философскую или педагогическую", сколько собст­венно творческую, но социально или политически острую ("злобо­дневную") идею или позицию автора. Ведь подобная идея, даже цело­стно-эстетически освоенная и воплощенная писателем, в глазах А.не входит в разряд поэтических, художественных.
38. Жуковский о принципах романтизма в лит-ре.

Деятельность В. А Жуковского в качестве романтика начинается приблизительно с 1808года, когда он напечатал свою первую романтическую балладу «Людмила» и возглавил журнал «Вестник Европы», в котором пытался сформулировать свои эстетические принципы. Принципиально романтическим было его отстаивание права поэта на оригинальность, на свободу выбора образцов и правил творчества. После поездки в Германию в 1820-1822 годах, бесед с Гете ( о Байроне), с Тиком ( о Шекспире), знакомства с новейшими романтиками - Гофманом, Беттиной фон Арним, Ж. еще глубже погрузился в романтический мир. Ж. добросовестно подвел итоги своей деятельности как романтика в конспекте истории рус. Лит-ры, написанном в 1826-1827 годах. В неприязни к бурлеску Майкова и жеманной чувствительности Богдановича отразились личные вкусы романтика Ж. В характеристике собственного вклада в рус. Лит-ру он подчеркивал содержательные, романтические моменты, « новизну» понятий и чувств, продемонстрированое им впервые единство личности поэта и его поэзии. Статьи Ж. : « Письмо из уезда» , « О критике». В статье « О достоинствах древних и новых писателей» Ж. пишет о неразрывной связи красоты, чувства изящного с чувством моральным, этическим.



Василий Андреевич Жуковский о принципах романтизма в литературе

В статье «О достоинстве древних и новых писателей» (1811) он использует некоторые тезисы статьи Шил­лера «О наивной и сентиментальной поэзии», закладывавшей основы европейского романтизма. Он усвоил оттуда положение о неразрывной связи красоты, чувства изящного с чувством мо­ральным, этическим.

Принципиально романтическим было его отстаивание права поэта на оригинальность, на свободу выбора образцов и правил творчества. Знаменитое положение Ж., высказанное в статье «О басне и баснях Крылова» (1809): «Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах соперник»  говорит не просто о больших трудностях перевода в одной области, чем в другой, а о романтической свободе духа поэта. После поездки в Германию в 18201822 гг. Ж. еще глубже погрузился в романтический мир. Ж. добросовестно подвел итоги своей деятельности как романтика в конспекте истории русской литературы, написан­ном в 18261827 гг. В характеристике собственного вклада в русскую литературу он подчеркивал содержательные, романтиче­ские моменты, «новизну» «понятий» и «чувств», продемонстри­рованное им впервые единство личности поэта и его поэзии.



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет