Актуальные проблемы экономики, образования

Трофимова В.Е.

НОУ ВПО «Ессентукский институт управления, бизнеса и права»

Г.Ессентуки
История проблемы злоупотребления гражданскими правами за рубежом и в дореволюционной России
Нормы, в которых говорилось о злоупотреблении субъективными гражданскими правами, впервые были введены в гражданское законода­тельство Германии (1896 г.), а затем Швейцарии (1907 г.). Вопрос о необ­ходимости таких норм обсуждался в начале XX в. во Франции. Учитывал значительное влияние систем гражданского права этих стран на другие правовые системы, в том числе и на российское право, целесообразно начать исследование проблемы с рассмотрения зарубежного опыта. Кро­ме того, полезно рассмотреть дореволюционную судебную практику Рос­сии, встречавшуюся со случаями, которые некоторые российские цивили­сты относили к злоупотреблениям гражданскими правами.

Многие ученые признают злоупотреблением гражданским правом шикану, то есть реализацию гражданских прав с исключительной целью причинить вред другому лицу. Впервые запрет таких действий был вве­ден в Германии. Германское Гражданское Уложение (ГТУ) принятое в 1896 г., содержит § 226, который гласит: «Недопустимо осуществление права исключительно с целью причинения вреда другому».

В первое время после принятия ГГУ судебная практика применения § 226 шла по пути его буквального толкования. Для признания действия (бездействия) лица шиканой недостаточно было намеренного причине­ния вреда другому лицу. Требовалось также, чтобы лицо, осуществляв­шее свое право, имело причинение вреда единственной целью. Один из известных комментаторов ГГУ по этому поводу говорил: «Из обстоя­тельств дела должно вытекать, что осуществление права для лица, со­вершающего данное действие, не может иметь никакой другой цели, кроме причинения вреда».²³ Однако со временем, вследствие того, что случаи шиканы «с единственной целью» встречаются в жизни доста­точно редко, а также из-за сложности доказывания исключительности умысла, направленного на причинение вреда, практика применения § 226 отошла от его буквального толкования. В комментарии к ГГУ 1969 г. уже говорилось, что шикана отсутствует в том случае, когда законные интересы являются определяющими.²⁴ То есть действие может быть признано злоупотреблением правом и при наличии других Интере­сов, кроме цели причинить вред. Решение вопроса о том, какое соотно­шение между «законными» интересами и целью причинения вреда де­лает возможным признание деяния злоупотреблением правом в этом случае оставлялось на усмотрение суда. Таким образом, толкование рассматриваемой правовой нормы претерпело существенное изменение, целью которого было более широкое использование ее в правопримени­тельной практике.

Считалось, что с § 226 ГТУ, запрещающим шикану, тесно связан §826 ГТУ, который гласит: «Тот, кто действиями, грешащими против добрых нравов, умышленно причиняет вред другому лицу, обязан воз­местить последнему причиненный вред». Вопрос о взаимоотношении этих двух норм вызывал разногласия как среди теоретиков; так и среди судей. В то время как одни считали возможным использовать § 826 только при наличии всех признаков, предусмотренных § 226, другие настаивали на абсолютно самостоятельном значении этих норм. Аргу­ментом в пользу последней точки зрения было то, что § 226, запрещав­ший только действия, осуществляемые с единственной целью причи­нить вред, является трудно применимым на практике. Поэтому многие немецкие цивилисты считали § 826 самостоятельной нормой, дающей возможность бороться как с шиканой, так и с любым злоупотреблением правом.²⁵

Таким образом, гражданское право Германии устанавливает запрет шиканы и запрет осуществления права вопреки «добрым нравам». Обе эти нормы предоставляют суду возможность разрешать дела в значи­тельной мере по своему усмотрению. Такое положение обеспечивается в первом случае посредством толкования правовой нормы в интересах ее более широкого практического применения, а во втором - неопреде­ленностью критерия «добрые нравы».²⁶

Несмотря на то что случаи, о которых говорится в двух рассмотрен­ных статьях ГГУ, назывались в юридической литературе злоупотребле­ниями гражданскими правами, в тексте ГГУ это понятие отсутствовало. Впервые оно было введено в гражданское законодательство Швейца­рии. В ст. 2 Швейцарского Гражданского Уложения (ШГУ), принятого в 1907 г., принцип недопустимости злоупотребления правом сформули­рован в следующем виде: «При осуществлении прав и исполнении обязанностей каждый должен поступать по доброй совести. Явное злоупот­ребление правом не пользуется защитой».²⁷ Авторы ШГУ, таким обра­зом, ограничились общим указанием на недопустимость злоупотребле­ния правом, предоставив цивилистической науке и судебной практике большие возможности толкования этого понятия.

Рассматриваемой нормой ШГУ лишается защиты «явное злоупот­ребление правом». Однако о том, что есть «злоупотребление правом» и каковы критерии «явного» злоупотребления, закон не говорит. Если учесть, что предложение, в котором говорится о злоупотреблении пра­вом, следует за предложением, устанавливающим обязанность каждого поступать при осуществлении прав по доброй совести, резонно предпо­ложить, что злоупотребление правом есть недобросовестное осуществ­ление права, а лишение защиты - санкция за такие действия. Но остает­ся без ответа вопрос: как определить — добросовестно осуществляется право или нет? Такая формулировка представляет собой не что иное, как разрешение суду отказывать лицу в защите субъективного права, исходя из своей нравственной оценки его действий. Данная норма, в сущности, аналогична § 826 ГГУ. Сторонники формулировки ст. 2 ШГУ указывали на то, что при недостаточной разработанности теории зло­употребления правами «было бы крайне неблагоразумно пытаться дать этому явлению в законе точное определение, рискуя или слишком дале­ко опередить практические потребности, или, наоборот, создать лишь новое препятствие для их удовлетворения. Необходимо помнить, что все попытки найти для запрещений злоупотребления правом такую формулу, которая бы содержала точное определение этих последних, оказывались всегда неудачными».²⁸ На наш взгляд, не более удачным является и предоставление суду возможности по своему усмотрению принимать решения о законности действий лица, осуществляющего свое право.

Французский гражданский кодекс 1804 г. (ФГК) не содержит специ­альных норм, предусматривающих последствия причинения вреда в результате осуществления субъективного гражданского права. Суды, встречаясь с такими случаями, обычно принимают решения, используя ст. 1382 ФГК, которая гласит: «Какое бы то ни было действие человека, которое причиняет другому ущерб, обязывает того, по вине которого ущерб произошел, к возмещению ущерба».²⁹

Вопрос о необходимости законодательного запрещения злоупотреб­ления гражданскими правами обсуждался во Франции в 1905 г. Результатом работы комиссии, изучавшей эту проблему, было предложение о внесении в закон нормы, запрещающей шикану. «В отношении этих деяний, - говорилось в докладе комиссии, - ст. 1382 неприменима, так как эти действия, в силу их антисоциального и противоправного харак­тера, должны быть признаны недопустимыми, а не только влекущими ответственность за причиненный ими ущерб. Эти действия должны быть предупреждаемы, а их последствия по возможности устранимы, что не может быть достигнуто на основе ст. 1382, имеющей иное назна­чение».³⁰ Поэтому комиссия считала целесообразным поместить запре­щение злоупотребления правом в общую часть Гражданского кодекса. Однако, несмотря на заключение комиссии, запрет шиканы в ФГК вве­ден не был. Такое решение французских законодателей основывалось, вероятно, на их уверенности в том, что формулы генерального деликта вполне достаточно для разрешения случаев причинения вреда при осу­ществлении субъективных прав. Таким образом, к случаям, которые французская гражданско-правовая доктрина и правоприменительная практика относят к злоупотреблению правом, применяется правило о деликтной ответственности.

Дореволюционное гражданское право России, подобно французскому, не содержало норм о злоупотреблении правом. Однако Сенат в кассационных решениях по гражданским делам неоднократно пытался сформу­лировать общий принцип, которым следовало руководствоваться при разрешении споров о ненадлежащем использовании гражданских прав.

Обязанность возмещения вреда была закреплена в Гражданском уложении России, в ст. 574 и 684. Статья 574, устанавливавшая право на вознаграждение за «понесенные вред и убытки», гласила: «Как по об­щему закону никто не может быть без суда лишен прав, ему принадле­жащих; то всякий ущерб в имуществе и причиненные кому-либо вред и убытки, с одной стороны, налагают обязанность доставлять, а с другой -производят право требовать вознаграждения».³¹ Статья 684 устанавлива­ла правила вознаграждения за вред и убытки, последовавшие от деяний, не признаваемых ни преступлениями, ни проступками: «Каждый обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо его деянием или упущением, хотя бы сие деяние или упущение и не составляли ни преступления, ни проступка, если только будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона или правительства, или необходимой личной обороной, или же стечением таких обстоятельств, кото­рых он не мог предотвратить».³²

Исходя из положений данных статей, Сенат в 1870 г. в решении № 403 сделал вывод, что «нет правила, чтобы лицо, действовавшее по праву, законом ему предоставленному, могло подвергаться за деяние свое какой бы то ни было ответственности».³³ Сопоставляя данное реше­ние Сената с приведенными выше статьями Гражданского уложения, в которых сказано, что причиненный вред подлежит возмещению и в слу­чае, когда деяние, повлекшее его, не запрещено каким-либо законом, можно сделать вывод о том, что Сенат считал не; подпадающими под действие генерального запрета деликта вредоносные деяния, совершен­ные в процессе реализации субъективного права. То есть деяния, со­вершенные при осуществлении субъективного права и повлекшие при­чинение вреда другому лицу, отличаются от просто незапрещенных действий, причиняющих вред. Такой подход в дальнейшем наблюдался во многих решениях Сената.

Вместе с тем Сенат счел необходимым указать (1871 г., решение № 785), что использование своих прав, в результате которого другому лицу причиняется вред, может избавить от обязанности возмещения вреда только тогда, «когда сами права эти будут законные и пользова­ние ими не выходило из законных пределов их».³⁴ Руководствуясь этим правилом, Сенат признал, что железная дорога, завалившая при прове­дении колеи канаву для стока воды и в результате подтопившая сосед­ние луга, превысила свои права, так как «дачею концессии на изыскание линии или на железнодорожные сооружения нисколько не разрешается лишать соседних владельцев земли всех выгод пользования имущест­вом в пределах права собственности».³⁵ Таким образом, приведенными выше решениями Сенат устанавливал, что гражданская ответственность за причинение вреда при осуществлении субъективных прав не может налагаться. Однако существуют «пределы» этих прав, которые, как сле­дует из решения 1871 г., ограничивают субъективное право.

Несмотря на затруднительность положения, созданного таким тол­кованием ст. 573 и 684 Гражданского уложения, Сенат тем не менее долгое время не указывал каких-либо общих оснований, которые могли бы служить руководством в вопросе о пределах законного использова­ния правомочий. Только в 1902 г. в решении, опубликованном за № 126, Сенат впервые назвал одно из таких оснований, которое надо было все­гда иметь в виду при разрешении споров между соседними владельцами земельных участков. Указание это сводилось к следующему: «Правило, что никто не отвечает за действия, совершенные в пределах своего пра­ва, не может быть понимаемо в том смысле, будто смежные и вообще соседние владельцы земельных участков вольны располагать ими как заблагорассудят, не принимая ни в какое внимание интересов друг дру­га. Немыслимым было бы общежитие без права соседства, без обязан­ности соседей взаимно поступаться неограниченностью своего владе­ния... Закон далеко не исчерпывает всех ограничений, налагаемых со­седским правом, но существующие постановления обобщаются их об­щим основанием, которое следует выразить таким положением: никто не свободен пользоваться своим правом так, чтобы лишать другого воз­можности пользоваться его правом».³⁶ В соответствии с этим положени­ем в 1903 г. в решении по делу Буровой Сенат разъяснил, что собствен­ник земельного участка не может производить работ, вызывающих обва­лы у соседа, без принятия мер к достаточному укреплению почвы.³⁷ Одна­ко следует признать, что ответ на вопрос о том, кто и когда должен оста­новиться перед правовой сферой соседа, или когда, наоборот, терпеть воздействие на эту сферу должен последний, Сенатом так и не был дан.

Позднее, исходя из того, что при таком направлении судебной прак­тики многие сооружения, обеспечивавшие нормальное функционирова­ние предприятий большой общественной и государственной важности, оказались бы под угрозой запрета со стороны соседних землевладель­цев, Сенат отошел от позиции решения 1902 г. В решении Сената № 81 от 1910 г. уже говорилось, что «ограждение имения и пользование оным составляет бесспорное право собственника. И если принятые им меры не составляют прямого воздействия на соседнюю недвижимость, то нельзя говорить о нарушении владения соседа, хотя бы косвенным по­следствием таких мер, вследствие действия природных сил, явилось известное обременение соседнего участка».³⁸

Это решение являлось, по существу, отказом от решения 1902 г. Со­гласно ему, осуществлявший свое право не должен был нести ответст­венность даже в случае, когда он своими действиями лишал другое лицо возможности использовать принадлежащие ему права, если не было прямого воздействия на чужое благо, то есть явного правонарушения. Таким образом, считая «меры прямого воздействия» и правонарушения равнозначными понятиями, Сенат от обобщающей формулы решения 1902 г. вернулся к правилу о том, что лицо, действовавшее по праву, предоставленному ему законом, не может подвергаться какой бы то ни было ответственности.

Оценивая приведенные решения, можно сделать вывод, что Сенату не удалось справиться с задачей создания общего принципа, руковод­ствоваться которым следовало бы судам при разрешении дел о право­мерности действий лица, осуществлявшего принадлежащие ему граж­данские права, в случае причинения этими действиями вреда другому лицу.

В начале XX в. в России велась работа по подготовке нового Граж­данского уложения. Во вторую редакцию проекта уложения был вклю­чен § 887, гласивший: «Осуществление права собственности, с единст­венной целью причинить вред третьему лицу является недопустимым». Таким образом, изучив опыт других стран по запрещению злоупотреб­ления гражданскими правами, авторы проекта сочли правильным огра­ничиться запретом шиканы, причем только при осуществлении права собственности.. Такое решение, на наш взгляд, объясняется вполне оп­равданной осторожностью авторов, с одной стороны, считавших целе­сообразным законодательно урегулировать случаи причинения вреда при осуществлении гражданских прав, но, с другой стороны, понимав­ших, что введение в общую часть Гражданского уложения нормы, не имевшей четкого теоретического обоснования, но в то же время суще­ственно расширявшей рамки судейского усмотрения, могло иметь нега­тивные последствия.

В 1947 г. запрещение злоупотребления гражданскими правами было введено в гражданское право Японии, Статья 1 ГК Японии гласит: «Все частные права должны соответствовать общему благу. Осуществление прав и исполнение обязанностей должно быть добросовестным и соот­ветствовать принципам доверия. Злоупотребление правами не допуска­ется».³⁹ Данная статья японского закона повторяет оба положения ст. 2 ШГУ: 1) осуществление прав и исполнение обязанностей должно быть добросовестным; 2) злоупотребление правами не допускается.

Авторы японского закона заменили термин «явное злоупотребление правом» на термин «злоупотребление правом», что, возможно, несколь­ко облегчает задачу суда, которому в этом случае приходится давать, толкование только одного понятия. Кроме этого данная статья содержит положение о том, что все частные права должны соответствовать общему благу, что сближает ее со ст. 1 ГК РСФСР 1922 г., лишавшей защиты гражданские права, осуществляемые в противоречии с их социально-хозяйственным назначением.⁴⁰

Статья 281 ГК Греции запрещает осуществление права в случае яв­ного превышения пределов, установленных доброй совестью или доб­рыми нравами или социальной и экономической целью права.⁴¹ Эта ста­тья отличается от соответствующих статей ШГУ и ГК Японии, во-первых, тем, что использует вместо понятия «злоупотребление правом» понятие «пределы осуществления гражданских прав» и, во-вторых, со­держит дополнительные критерии определения этих пределов: социаль­ную и экономическую цель права. В этом статья греческого кодекса, так же как и японский закон, сходна со ст. 1 ГК РСФСР 1922 г., основной целью введения которой было обеспечение интересов общества.

Подводя итог рассмотрению зарубежного опыта нормативного рег­ламентирования последствий причинения вреда при реализации субъек­тивных гражданских прав, можно констатировать, что оно осуществля­лось посредством установления следующих правил: 1) запрета шиканы; 2) требования осуществлять субъективные права в соответствии с «доб­рыми нравами» или «добросовестно»; 3) требования осуществлять субъективные права в соответствии с общественными интересами. Единственным конкретным правилом из этих трех правовых норм явля­ется запрет шиканы, не вызывающий трудностей при решении вопроса о квалификации действий причинителя вреда. Однако, как уже было отмечено, случаи шиканы немногочисленны и труднодоказуемы. Веро­ятно, поэтому авторы ШГУ отказались от запрета шиканы, введя в за­кон хотя и значительно менее конкретную, но более широкую норму, запрещающую злоупотребление правом. Гражданские кодексы Японии и Греции, принятые значительно позже ГГУ и ШГУ, также не содержат запрета шиканы. Они устанавливают в качестве предела осуществления субъективных гражданских прав «добрую совесть», «добрые нравы», «принцип доверия», «соответствие общему благу», «соответствие соци­альной и экономической цели права».

Требование соответствия действий субъекта «доброй совести», «до­брым нравам» или - «принципам доверия» делает критерием противо­правности нормы морали, что, на наш взгляд, предоставляет суду воз­можность неоправданно широкого усмотрения. То же самое можно ска­зать и о правовых нормах, требующих соблюдения в ходе осуществле­ния субъективных прав общественных интересов: «общего блага», «со­циальной и экономической цели права». Выполнить эти требования не менее сложно, чем правило о соответствии действий «добрым нравам», так как во многих случаях очень трудно определить, противоречит ли деяние интересам общества. Еще более сложной является задача уста­новления критерия допустимого соотношения общественных интересов и интересов частного лица, осуществляющего свое субъективное право. Подводя итог сказанному в данном параграфе, можно сделать вывод о том, что ни один из рассмотренных способов запрета злоупотребления гражданскими правами не может быть признан удовлетворительным.