Алешка Татьяна Вячеславовна

С. А. Позняк

Действительно, «обыкновенные таланты» – это та благотворная почва, на которой только и могут расцвести истинно «гениальные произведения». Исследование творчества так называемых «второстепенных» литераторов помогает прояснить не только общий фон, на котором действовали выдающиеся художники, глубже понять суть и истоки их творчества, но и определить самоценность и значимость писателей, составляющих этот фон, оригинальность и своеобразие их деятельности, что собственно, и является литературным процессом.

Одним из таких «обыкновенных талантов» является Михаил Михайлович Достоевский. Литература о М.М. Достоевском небогата. Несколько страниц в сборнике «Русская повесть XIX века», глава в книге В.С. Нечаевой «Ранний Достоевский. 1821-1949», статья Инютина о повести «Господин Светелкин» посвящены М.М. Достоевскому - беллетристу. Беглое упоминание о его творчестве находим в работах, касающихся проблем изучения «натуральной школы» ; несколько более подробно говорится о деятельности М.М. Достоевского как редактора и критика.

Между тем имя М.М. Достоевского известно и широкому кругу читателей, но в основном как имя брата и друга великого писателя Ф.М. Достоевского.

Действительно, очень недолгое время, всего четыре года (1848 – 1852), отданы были М.М. Достоевским непосредственно художественному творчеству. Несколько повестей, рассказ и пьеса составляют содержание его собрания сочинений в 2-х томах, вышедшего в свет только единожды в 1915 году. Естественно, что с творчеством писателя знакомы лишь литературоведы и любители изящной словесности ХIХ века.

В.С. Нечаева, отмечая незаурядность натуры М.М. Достоевского и бесспорную его талантливость, тем не менее склонна считать, что «художественное творчество М.М. Достоевского не представляет значительного интереса само по себе», — но может быть интересно для исследователей творчества «его гениального брата» и «как продукт явного влияния повестей Ф.М. Достоевского, но в некоторых случаях, - оговаривается исследователь, — и каких-то иных связей, ощущаемых в их созданиях»[2: 247].

Почти так же определяется роль литератора М.М. Достоевского и в коллективном труде «Русская повесть Х1Х века», где все.- таки сделан акцент на том, что «…он (М.М. Достоевский) внес свой, пусть скромный, вклад в развитие русской прозы 1840-х годов»[3: 315].

Если учесть мнение исследователей, обратившихся к личности М.М. Достоевского, эпоху, о которой идет речь, — 40-е—начало 50-х годов Х1Х века, время господства «натуральной школы», занимающей центральное место в литературном процессе этого периода, — то представляется весьма оправданным обращение к одному из незаурядных участников этого процесса.

М.М. Достоевский после 1852 года уже не обращался более к художественному творчеству и тому может быть несколько причин, как объективного, так и субъективного характера.

Во-первых, важно известное свидетельство Федора Михайловича о том, что несмотря на несколько повестей и рассказов, написанных братом, в которых «были признаки таланта», которые «хвалили», «успех, приобретенный им с первого раза, не соблазнил Михаила Михайловича. Всегда строгий и требовательный к самому себе и не признавая в себе решительного творчества, он перестал писать… Михаил Михайлович, по моему личному мнению, был уж слишком строг к трудам своим»[4: т.20, c.123], — заключает Федор Михайлович.

Во-вторых, Михаил Достоевский, выступал с рецензиями и обзорами в «Отечественных записках» и «Пантеоне и Репертуаре», был великолепно знаком со всеми новыми произведениями, появлявшимися в эти годы, и, естественно, как никто , мог судить о своем творчестве. И, наконец, имя уже тогда знаменитого брата, обязывало ко многому. Вероятно, успех Федора Михайловича заставлял еще строже относиться к собственному творчеству. Вспомним: «Впрочем, брат мой никогда и ни с кем не заговаривал сам о литературных трудах своих» [5: т.20, c. 123].

Тем более любопытно обратиться к годам литературной деятельности М.М. Достоевского, так недолго длившейся, но относящейся к одному из самых сложных и интересных периодов в истории русской литературы 1-й половины Х1Х столетия., взрастившей величайшие таланты отечественной словесности: Гончарова, Ф. Достоевского, Тургенева, Островского, Герцена, Некрасова.

Если первые произведения М. Достоевского создавались им в пору наибольшей близости с братом, то с 1849 по 1852 год он был в одиночестве: Федор Михайлович — на каторге, кружок близких по духу людей распался, споры в литературе становятся все жарче, жизнь в России стремительно меняется. Материальное положение Михаила Михайловича оставляет желать лучшего, заставляет искать новые источники существования. М.М. Достоевский обращается к коммерции, где, впрочем, не достигает особенных успехов, но зато знакомится с иным миром -- миром деловых людей. В его творчестве намечаются перемены. С 1850 года он оставляет уже привычные для него образы чиновников, бедных делопроизводителей и обращается к новым темам, иным образам – мелкопоместному дворянству и людям «делового мира» /повесть «Пятьдесят лет», «Старшая и меньшая», роман «Деньги» . комедия «Мать и мачеха» /.

В первых повестях М. Достоевского довольно легко прослеживается влияние Федора Михайловича, хотя и здесь есть много моментов, в чем-то спорных и любопытных, безусловно оригинальных.

Особенный интерес вызывает творческая история его повести «Пятьдесят лет». Она была опубликована в августе 1850 года в «Отечественных записках» и имеет видимые схождения, как в сюжетном отношении, так и в обрисовке некоторых образов , с повестью Ф.М. Достоевского «Дядюшкин сон» , опубликованной в 1859 году в «Русском слове». Достоверно, что повесть «Дядюшкин сон» была задумана автором еще в 1855 году, а работал над ней Федор Михайлович в 1856-1858 годы в Семипалатинске, о чем неоднократно упоминается в его письмах той поры.

К истории создания этой повести обращались многие исследователи творчества Ф.М. Достоевского. Все они, так или иначе, отмечают, что «автор опирался на разнородные традиции, накопленные русской литературой в разработке этой темы», особенно отмечая литературные параллели с «Горем от ума» Грибоедова, «Графом Нулиным», «Евгением Онегиным» Пушкина, «Ревизором» Гоголя. Называются имена писателей – непосредственных участников литературного процесса 50-х годов: Островского, Писемского, Салтыкова-Щедрина.

Образы пушкинского «Евгения Онегина» ясно просвечиваются в повести Ф.М. Достоевского , о чем подробно и доказательно говорят многие исследователи. В.И. Кирпичников в 1903 году в статье «Достоевский и Писемский» прослеживает пушкинские мотивы в «Дядюшкином сне», особенно отмечая, что «Дядюшкин сон»--«этюд» на тему пушкинской Татьяны. «Он создает современную Татьяну в лице Зины,-- пишет автор, обращая внимание на заключительную сцену повести, где мы видим Зину женой сибирского губернатора,--конечно, женой верной и вполне достойной своего положения – прямо комментарий в повествовательной форме на последнюю часть «Онегина»[6:365] В.Г. Одиноков, говоря о «поэтике жанра» повести Ф.М. Достоевского, в статье 1980 года, так же подчеркивает «пушкинские мотивы», считая сюжетную схему финала повести, повторяющей заключительную встречу Евгения и Татьяны, «почти цитатою». Но здесь акцент сделан не столько на образе Зины—Татьяны, сколько на образе Мозглякова «Онегина -наоборот».

Гоголевские, щедринские темы, образы тщательно изучены, выверены исследователями – и нет сомнения в том, что перед Достоевским действительно вставала вся разнообразнейшая русская словесность, которая и послужила глубинным материалом для создания этого серьезного художественного произведения после долгого вынужденного молчания писателя.

Центральный образ повести «Дядюшкин сон» – князь К.—«единственная серьезная фигура во всей повести», — по признанию самого автора, — вызвала закономерный интерес критики. Появились любопытные предположения по поводу прототипов героя. М.С. Альтман называет князя К. –«графом Нулиным Пушкина в старости», обращается к воспоминаниям А. Милюкова о Федоре Федоровиче Кокашкине –современнике Достоевского, находя и здесь некоторые схождения во внешней обрисовке этих характеров [7: 493-495].

Любопытны сведения, приведенные в сообщении Л.М. Лотмана и Г.М. Фридлендера «Источник повести Достоевского «Дядюшкин сон», адресующие читателя к журналу «Москвитянин» за июль 1853 года, где речь идет о молодящемся графе Генрихе, 73-летнем старике, образ жизни которого опять-таки во многом напоминает манеру поведения князя К[8: 370-375].

Привлекаются и биографические материалы из жизни Ф.М. Достоевского, связанные с его дядей Куманиным и опекуном Карепиным. Бесспорно, заслуживает внимания обращение в связи с этим образом к персонажам позднего Достоевского: Степану Трофимовичу Верховенскому, Карамзинову /»Бесы»./,Сокольскому /»Подросток.»./.

В.С.Нечаева, еще раз обращаясь к этой теме, ссылается на комментарии к полному собранию сочинений Ф.М. Достоевского, говорит о том, что в них приводится ряд литературно-исторических источников, которые могли послужить Достоевскому материалом при создании повести и справедливо замечает, что в комментариях «не упоминается о чрезвычайной близости сюжета и отдельных образов и эпизодов в повестях Ф.М. Достоевского «Дядюшкин сон» и М М. Достоевского «Пятьдесят лет»[9: 254].

В работе В.С.Нечаевой прослеживаются определенные моменты сходства во внешней обрисовке «дядюшек», общность некоторых сюжетных линий, наконец, самой интриги. В заключение автор делает предположение о причинах такой «чрезвычайной близости сюжета», называя два варианта: во-первых, сюжет еще раньше был подсказан Федором Достоевским брату, а затем он сам вернулся к его разработке, и, во-вторых, Федор Михайлович , знакомясь в Семипалатинске с периодической прессой, прочел рассказ брата в августовском номере «Отечественных записок» за 1850 год и по-своему «в какой-то мере использовал готовую канву, художественно включив в нее картину провинциального общества, трагический образ Зины, и характернейший образ князя К[10: 260].

Второе предположение, по-видимому, более реально, учитывая те материалы, которые нам известны по поводу литературных и исторических источников создания повести «Дядюшкин сон». Что касается первого, то оно представляется неправомерным хотя бы потому, что ни в мемуарной литературе, ни в эпистолярном наследии братьев Достоевских нет и намека на то, что эта тема интересовала Федора Михайловича в период его творчества 40- х годов.

Нам представляется интересной попытка проследить творческую историю повести М. Достоевского, учитывая его непосредственное участие в литературном процессе 40-х годов не только в качестве брата и ученика Федора Михайловича, но и как критика и беллетриста, тем более, что вопрос этот в литературоведении фактически не поднимался.

Как известно, братья Достоевские были дружны с детства, особенно близки и необходимы друг другу в юности. Письма их свидетельствуют об общности литературных вкусов, привязанностей. Имена Пушкина, Гоголя, Белинского одинаково дороги обоим и весьма авторитетны для Михаила, гораздо дальше в юности стоявшего от непосредственного общения с писателями, в кружок которых позднее ввел его Федор Михайлович.

С начала петербургской жизни Михаил Достоевский полностью отдается литературному труду и до конца жизни (с 60-х годов в качестве редактора журналов «Время» и «Эпоха») не оставляет этого поприща. Выступая в роли литературного обозревателя, критика, он так или иначе формирует свое понимание литературного процесса. Уже в 1848 году в статье, посвященной обозрению журнала за январь и февраль 1848 года, он четко формулирует: «…произведение тем выше, чем истиннее изображенная в нем жизнь, чем типичнее и общечеловечнее характеры ("Пантеон».1848.Кн.3.С.96). Разделяя принципы писателей натуральной школы, в первой своей повести «Дочка» (1848) он говорит о влиянии среды на формирование личности: «Хотя люди и разно развиваются, одна и та же среда, в которой им суждено всю жизнь свою двигаться, действовать, подводит, наконец их контуры под один уровень и устраивает для них несколько точек соприкосновения, в которых они встречаются друг с другом в желаниях, заботах, помышлениях, надеждах»[11: т.1, c.15].

В своих повестях 48-49 годов писатель в различных вариантах пытается исследовать эту тему, учитывая опыт своего брата-писателя и единомышленников-литераторов. Критика в основном доброжелательно приняла опыты молодого писателя, особенно отметив удачу его «Господина Светелкина» и рассказ «Воробей». Нет сомнения в том, что после катастрофы 49-го года, не оставив попыток художественного творчества, М.Достоевский по-прежнему был в курсе общественной жизни, литературной полемики, не утихавшей на страницах ведущих журналов. В журнале «Отечественные записки» (1849.№ 1) появилась статья, где речь шла о двух повестях Ф.Достоевского («Слабое сердце», «Белые ночи»), рассказах Тургенева, Майкова и рассказе «Иван Савич Поджабрин» И.А.Гончарова. Так как здесь же критик называет повести самого М.Достоевского («Дочку» и «Светелкина»), которые «согреты теплым чувством автора», совершенно ясно, что Михаил Михайлович внимательно ознакомился с этим обзором. В журнале «Современник» опять упоминаются рассказ Гончарова и повести М.Достоевского. Рецензенты спорят по поводу значимости рассказа Гончарова, сопоставляя его с так нашумевшей в свое время «Обыкновенной историей», заставляя внимательного читателя обратиться к недавнему прошлому.

«Обыкновенная история», которой Гончаров так громко заявил о себе, вступив в литературу почти одновременно с Федором Достоевским, статья Белинского об этой повести, бесспорно, были хорошо известны Михаилу Михайловичу. Тем более, еще в 1846 году он читал в письме брата: «Явилась целая тьма новых писателей. Иные мои соперники. Из них особенно замечателен Герцен (Искандер) и Гончаров. Первый печатался, второй начинающий и не печатавшийся нигде. Их ужасно хвалят» (Письмо от 1 апреля 1846 г.) ("Обыкновенная история" была напечатана в «современнике» за 1847 г. в №3-4). Ясно, с каким интересом читали первое произведение Гончарова братья Достоевские, насколько внимательно отнеслись к статье Белинского. Три основные темы выделял в повести критик: р о м а н т и к а вырастающего на основе паразитической жизни русского крепостнического дворянства; б у р ж у а –делового и деляческого в одно и то же время, и женщины, страдающей в золоченой клетке буржуазного комфорта.

Эти же темы актуальны и нынче, литераторов по-прежнему занимает проблема сопоставления двух характеров, двух типов человеческой натуры. «Хори и Калинычи , Адуевы .старшие и младшие множились и разнообразились в повестях, представляя людей практического разума и мечтателей в различных обстоятельствах, в различных слоях общества, в городе и деревне» [12: 369].

Новая повесть М. Достоевского «Пятьдесят лет» вполне относится к произведениям подобного рода, но с иными акцентами, своеобразными фигурами, таким характерным для его творчества юмором. Уже не Петербург, с его мрачноватым колоритом, вечным дождиком, шумными и равнодушными толпами людей, в которых так неуютно одиноким чиновникам, «маленьким людям», страдающим бедным «воспитанницам», а деревенская мелкопоместная усадьба Приютина, где действуют иные законы, где свои семейные тайны, где пышным цветом на фоне фруктового сада распускаются хитрые интриги, в центре которых – борьба за деньги.

Тема денег становится все более актуальной, все больше места занимает в жизни, а, следовательно, и в литературе.

Новые герои М. Достоевского несут в себе достаточно разнообразную смысловую нагрузку. Здесь и выживающий из ума, но еще недавно бывший достаточно заметным в деловом мире, все еще богатый дядюшка – Семен Семенович Блеклов, и хищница, сродни типам Н.А.Островского, баронесса Роненберг, и юная простушка Софи, и, наконец, два брата Гриша и Валентин.

Представляет интерес линия Валентина и дядюшки, прислушиваясь к разговорам которых, невольно вспоминаешь беседы другого дядюшки с племянником: Адуевых, старшего и младшего. Мотив практичного дельца и романтически настроенного, мечтающего о «высокой поэзии», «необыкновенной любви» молодого человека, ясно прослеживается в повести.

И.А. Гончаров, подробнейшим образом рассказав о том, как несостоятелен оказался Александр со своими мечтаниями в суровом деловом Петербурге, отправляет разочаровавшегося юношу в деревню, в родную усадьбу. В финале перед нами совсем другой человек, напрочь избавившийся от «романтических бредней», деловой, хваткий, который вправе судить своего учителя – дядюшку, и, вероятно, пойдет гораздо далее его по поприщу изобретательства и деловитости.

Как известно, Белинский не был полностью согласен с Гончаровым, считая финал романа не совсем удачным. «Автор имел бы скорее право заставить своего героя заглохнуть в деревенской дичи в апатии и лени, нежели заставить его выгодно служить в Петербурге и жениться на большом приданом»[13: т.11, c.71], — предлагает критик один из вариантов эпилога «Обыкновенной истории».

М.М. Достоевский в своей повести как бы проигрывает именно этот мотив в жизненной ситуации своего героя-романтика. Его Валентин уже при первом разговоре с братом как бы подводит черту под своими былыми мечтаниями.

--А что же…что же сталось с поэзией?—только и мог он (Гриша) спросить его.

--Ты делаешь иногда презабавные вопросы, Жорж ,--отвечал ему на это Блеклов.

--Но, помилуй, Валя , из-за нее ведь ты и рассорился с дядей? Ты только и бредил ею , хотел быть художником , артистом? [11: т.2, c.11].

«Престранно» звучат вопросы брата для Валентина. Таков герой, вернувшийся через три года из Петербурга, куда, обиженный непониманием , рассорившись с дядюшкой , уезжает с намерением добиться успеха на славном поприще искусства. Перед нами вариант Александра Адуева , но без каких-либо подробностей о петербургском периоде его жизни. Мы узнаем лишь о его столкновении со средой , нравственно подавившей , подчинившей его себе, заставившей оставить намерения об иной , более глубокой , осмысленной жизни. Это своеобразный вариант не вернувшегося в Петербург героя, Александра –до финала гончаровской «Обыкновенной истории». Рассуждения Семена Семеновича и поучения Петра Ивановича во многом перекликаются. Вот только несколько примеров сентенций людей , жизнь которых «удалась», они «сами нашли себе дорогу», завоевали «карьеру и фортуну» и спешат поделиться своими жизненными наблюдениями.

Семен Семенович Блеклов «Видел я много людей, у которых в молодости заиграла фантазия, вот и пошел мечтать, да, мечтать… Но чувствовать – не понимать, понимать – не разуметь, не создавать! Лезут вперед! Подумаешь – за облака уйдут, а глядь и споткнулись о первый камень».[11: т.1, c.38]. «Восторги, экзальтации – тут человек всего менее похож на человека и хвастаться нечем. Надо спросить, умеет ли он управлять чувствами: если умеет, то и человек»[14:т.1, c.248],-- как бы вторит Блеклову Петр Иванович.

А Семен Семенович взывает к племяннику : «Одумайся! Брось это призвание, поэзию , искусство! Бог с ними! Сознайся-ка, что блажишь , что сам обманут, да и других втянуть в обман хочешь! Займись делом! Приноси пользу…» [11:т.2, c.68].

Вспомним пресловутые «желтые цветы» из «Обыкновенной истории» и вслушаемся в старческое бормотание Блеклова, обращенное к Валентину: «Будет время ,опадут золотые цветочки , разочаруешься! Скажешь , прав был дядя!» [11: т.2, c. 39].

А что же сам Валентин? Он уже совсем не тот взбалмошный юноша, который бредил любовью и искусством, отвернувшийся три года назад от отеческих поучений дядюшки, и ему очень хочется предстать перед ним « в своей новой коже», «доказать дядюшке, что после трехлетнего отсутствия он возвращается к нему молодым человеком другого покроя, человеком, примирившимся с жизнью …одним словом, весьма положительным человеком»[11: т.1, c.28]. Другой человек, тоже ставший «весьма положительным», прикоснувшись к реальной жизни , Александр Адуев, пишет тетке из деревни: «К вам приедет не сумасброд, не мечтатель, не разочарованный, не провинциал, а просто человек, каких в Петербурге много и каким бы давно мне пора быть»[15: 257]. Да, это уже иной Александр, вынашивающий грандиозные планы о деловой жизни, о женитьбе на богатом приданом. Да и для Валентина сейчас уже и деньги, к которым он тоже так свысока отнесся в свое время, не кажутся ему материей несущественной. Уже и «высокая любовь» легко сопрягается с достатком в будущем:

«Что касается до Софи, то он и теперь не прочь на ней жениться, тем более, что дядюшка наверно при сей счастливой оказии стукнет по своим карманам. Трехгодовая разлука, как видно, порядочно постерла в его памяти яркие краски с пленительного образа его первой любви…» [11: т.2, c.29].

И как новый финал, о котором говорил Белинский, как нельзя лучше, вырисовывается в перспективе будущая жизнь Валентина – и как тут не вспомнить любимого М. Достоевским поэта:

А может быть и то: поэта

Обыкновенный ждал удел.

Прошли бы юношеские лета :

В нем пыл души бы охладел.

Во многом он бы изменился,

Расстался б с музами, женился,