Чувство безысходности посещает хана Аттилу

55.Чувство безысходности посещает хана Аттилу

И вот сейчас на старости лет биттогуру Усуру, уже туменбаши всего племени биттогуров и жаувизирю всех гуннов, почему-то вернулось это детское ощущение -чувствовать себя волком. Отчего оно появилось – это вначале старик Усур не мог взять в толк. И только в очередной раз, говоря какое-то свое мудрое наставление юному тайчи Эллаку, он понял, откуда возникает это внутреннее чувствование – ведь он как харт бору³⁷⁷ поучает молодого волка-переярка, хуннагурского юношу Эллака, всем премудростям охоты на добычу (ведь, в сущности, походы и войны людей схожи с волчьей охотой на травоядных животных).

Уже к вечерним сумеркам верхоконная группа во главе с этельбером Усуром спустилась с Иберийского перевала и по серпантинам, описывая многократные полукружья, добралась спешной рысью, опережая акацирский полутумен, до первых горских поселений. К каменистым серым скалам прилепились три десятка небольших жилищ, сложенных из камня-кругляка и крытых бревенчато-земляными крышами.

Горное селение по кавказским меркам было большое. Из этого села и из буково-сосновой рощицы рядом до острого слуха старого жаувизиря доносились разнообразные звуки: громкое ржание лошадей, крик пастуха, кваканье лягушек (остроглазый старик узрел левее деревьев маленький пруд), а также удаленное кряканье уток, пение иволги, кукование, крики воронов, соек, сорок, дятлов, дроздов, свисты поползней. Туменбаши наклонился набок к своему воспитаннику:

– Запомни, так недовольно ржут усталые, еще не расседланные кони, их не менее десятка.

Около притулившегося между двумя горными вершинами селения прямо на дороге, ведущей с севера на юг, путников уже ожидали. В предвечерних сумерках впереди небольшой верхоконной группы выделялись трое вооруженных всадников. Это были тридцатипятилетний крепыш с круглым носом и свисающими вниз на жидкую бородку длинными усами, жасаул акациров минбаши Манат и рядом с ним двое незнакомых горцев, по богатой одежде которых можно было судить о них как о знатных людях.

В знак благорасположения к встречающим незнакомцам пожилому гуннскому темнику пришлось спешиться, спрыгнули с коней и все его спутники. Также сошли с лошадей и ожидающие. Минбаши Манат полупоклоном поздоровался со своим непосредственным начальником – командующим акацирским туменом биттогуром Усуром и после традиционных взаимных ритуальных вопросо-ответных приветственных фраз представил знаменитому немолодому гунну своих средних лет спутников. Один из них оказался царем всех арыманов и алванов Ваче, муж с пристальным взглядом серых глаз, с короткими темными усами и бритым подбородком, с острым длинным носом и распущенными до плеч густыми каштановыми волосами, делавшими его голову большой на фоне худощавого некрупного тела. Другой же был его военный министр Вардан, мужчина плотного телосложения, среднего роста, также длинноволосый, с бритым подбородком, с пушистыми темными усами и густыми бровями. Они оба как бы дополняли друг друга: худой правитель Ваче и ширококостный жаувизирь Вардан. Они обратились к гуннскому престарелому полководцу с приветствиями на языке румийских эллинов, последний же, отменно владея этим языком, также ответствовал по-эллински. После взаимных церемониальных приветствий друг друга, оба арымана выразили искреннее сочувствие туменбаши и жаувизирю Усуру в связи с трагической гибелью на соседнем понтийском перевале под внезапно сошедшим ледником трех тысяч акацирских воинов. Темник-гунн склонил траурно голову и снял головной убор, он ответствовал, принимая соболезнование:

– На все воля небесных богов.

В боевом сапари редко выпадает возможность бездействовать два дня подряд. Именно такой случай появился у туменбаши Усура после того, как он сошел с Иберийского горного прохода и был встречен уважительно арыманскими вождями Ваче и Варданом и акацирским жасаулом Манатом.

После обильного хлебосольного ужина в самом большом каменном жилище затерявшегося в предгорьях селения старый опытный гуннский темник выставил надежную охрану и завалился на целые сутки спать, предоставив юного тайчи Эллака заботам подошедшего роксоланского минбаши Каракончара. Ожидали командующего восточными гуннскими туменами хана Аттилу, который прибыл на третий день пополудни.

Старый туменбаши Усур самолично исполнил обряд принесения для второго гуннского правителя черной вести. Стоя на кривых ногах на середине каменистой дороги с непокрытой головой, пожилой жаувизирь накинул на свою шею ременную плетеную нагайку-камчу и молча поковылял вперед к приближающейся группе всадников, в центре которой скакал сам предводитель левого крыла гуннов сенгир Аттила. Склонив голову и став на левое колено на бугристом покрытии неширокого пути, пожилой этельбер Усур в соответствии с ритуалом речитативом внятно проговорил:

– О мой повелитель хан, я, недостойный твоего внимания хилый твой слуга, совершил как начальник твоих воинов непростительный поступок – не смог уберечь от гибели под снежной селью трех тысяч твоих верных нукеров. Ты, мой хан, полный праведного гнева, можешь решать мою судьбу: я готов понести наказание смертью или же быть битым этой камчой в твоей руке.

Хан-соправитель гуннов Аттила, также в соответствии со степными обычаями, сошел с коня, снял с шеи своего старого слуги-жаувизиря нагайку и несильно ударил три раза по его склоненным плечам, приговаривая:

– Я прощу тебя тогда, когда в семь раз большее число врагов уйдет прислуживать на небесные пастбища нашим павшим смелым багатурам. Я прощу тебя тогда, когда неприятельские селения будут возгораться в большом кроваво-красном огне. Я прощу тебя тогда, когда белые нежные животы жен и дочерей врагов будут служить ночной подстилкой для моих неудержимых воинов.

После этого они оба: хан и жаувизирь, – уже стоя напротив друг друга, обменялись взаимными приветствиями. Туменбаши Усур представил второму гуннскому правителю обоих арыманских предводителей: царя Ваче и военного вождя Вардана.

После краткого привала, на котором хан Аттила поближе рассмотрел и расспросил арыманского царя и военного визиря о положении дел здесь за Кавказскими хребтами, гуннское верховное командование, в лице самого второго хана Аттилы и туменбаши Усура, продолжило свой путь на юг, уже ведомое проводниками -новоявленными закавказскими союзниками. Через три дня пути передовые отряды степных воинов входили в арыманскую крепость Эчмиадзин.

Большая часть гуннских и пришедших с ними германскимх и славянских туменов расположилась для кратковременного отдыха в широкой долине по берегам реки Аракса, между укрепленным арыманскими городами Артаксатой³⁷⁸ и Армавиром³⁷⁹, которые располагались в отдалении друг от друга около двух конских переходов. В излучине глубокой, широкой и быстрой реки возник огромный сплошной войлочно-кожаный город, наполненный юртами, шатырами, алачугами и палатками. Ржали кони, занимались своими неотложными делами степные нукеры, скакали порученцы и гонцы, дымили огни под треногами с котлами.

На второй день равнинного бивака около берегов шумного Аракса во всех гуннских племенах одновременно предвечерней порой состоялся дайылган – ритуальный обряд поминовения трех тысяч погибших на понтийском перевале под сошедшим ледником акацирских воинов.

Второй гуннский хан Аттила, жаувизирь Усур и главный шаман левого крыла Айбарс присутствовали на торжественных поминках – азе – в племени акациров, которое понесло таким образом еще до начала боевых действий невосполнимые потери. В каждой сотне резали белого барана – токто ак, с которого снимали шкуру вместе с копытами и головой. Убирали внутренности. На невысоком холме складывали большую поленницу для костра. Поверх этой деревянной колоды сооружали помост, куда клали немного посыпанную солью освежеванную целую тушу жертвенного животного. Когда мясо изжаривалось, сотенный лекарь-шаман читал молитву в честь бога нижнего царства мертвых Ээркелига, который должен был переправить души умерших воинов на небесные пастбища к покровителю боевых и храбрых людей Гэссер-хану. Командир сотни первым отрезал кусок мяса от готовой к употреблению цельной туши. Далее шаман делил мясо между всеми участниками церемонии дайылгана. Отрезали куски так, чтобы не потревожить ни одной кости. Съев мясо, заново распаляли костер и сжигали скелет жертвенного барана целиком. Считалось, что костьми животного в огне будет питаться сам всеустрашающий нижний бог Ээркелиг.

Поедая посыпанный серой солью кусок отрезанной грудинки, второй гуннский правитель думал свою мысль о предопределенности жизненных путей в этом поднебесном бренном мире. И при этом его охватило чувство безысходности – ведь, в сущности, он, гуннский хан восточного крыла, имеющий в своем подчинении здесь в походе около 100 000 смелых, удалых и ловких джигитов: гуннов, союзников и вассалов – ничем не мог помочь и никак не мог предотвратить внезапную гибель своих трех тысяч лучших воинов-акациров.