Жаувизирь Усур наставляет свого воспитанника

54.Жаувизирь Усур наставляет свого воспитанника

Жаувизирь Усур, прищелкивая новыми верхними съемными зубами о свои родные нижние, снял свой круглый, изготовленный из серого войлока и отороченный соболиным мехом весенне-осенний головной убор с белой матерчатой продольной широкой нашивкой туменбаши и подставил седые волосы, отливающие рыжеватым оттенком, предвечернему легкому прохладному ветру, дующему от неподалеку, в пяти-шести конских переходах, расположенного Понта Эвксинского. Рядом с ним трусил рысцой юный тайчи Эллак, сын второго гуннского хана Аттилы, отданный на время похода под покровительство знаменитого и непобедимого полководца с целью правильного воспитания (как надо вести себя со своими гуннами, с союзными племенами и с покоренными народами) и умелого воинского обучения (как надо водить сотни, тысячи и тумены в походы и в схватки). Четырнадцатилетний молодой человек, скорее еще подросток, худой, среднего роста, приятными чертами лица напоминал свою мать-биттогурку, особенно взглядом лучистых серых глаз и длинными нежными ресницами. Старший сын второго гуннского правителя старался находиться, в соответствии с наказом отца, близко от своего прославленного наставника и внимать всему, что он услышит из его уст. Хан Аттила напутствовал своего сына-боя:

– Держись всегда рядом с жаувизирем агой Усуром. Слушай все, что он скажет. Каждое его слово на вес золота. Он никогда не проигрывал ни одного сражения, даже самого малого. Он очень много знает и умеет. Недаром его почетное прозвище – защитник народа – Элькал. Не забывай никогда, что ему уже семьдесят. А мы все смертны. И пока он жив, набирайся, мой сын, от него ума-разума. Такого, даже мало-мальски подобного ему, человека и воителя нет во всей необъятной гуннской степи.

Старый воин Усур думал в это время свои мысли. Да, великий Тенгири и его сын Гэссер-хан сохранили на этот раз его жизнь. И еще дали вдобавок ему золотые зубы, чтобы оставшиеся дни он мог бы прожить более комфортно. А сколько ему осталось пребывать на этом свете под вечно синими небесами – об этом он никогда не узнает. Это ведомо лишь всесильному владыке Тенгири-ате, да и, пожалуй, его супруге Умай-ане.

И в молодые годы этельбер Усур не страшился смерти. Но всегда был осторожен, будучи даже в самом пекле беспощадного и неистового боя. Всегда успеется попасть к заоблачным кострам всевластного бога Тенгири! Туменбаши поймал себя на мысли, что все же иной раз он побаивался умереть. Но тогда он был еще молодым и жизнь впереди представлялась ему удивительной и манящей. А сейчас, в его семьдесят зим, он уже готов переходить на вечнозеленые небесные пастбища и во всепобеждающее войско всепрощающего Коко Тенгира. Да, странно устроена человеческая жизнь. То, чего боится человек в молодые годы, представляется само собой разумеющимся в зрелом возрасте и в старости. Это он имеет в виду смерть, как переход из земного состояния в высокое заоблачное.

Туменбаши Усур поманил к себе пальцем своего юного царственного верхового спутника Эллака и сказал ему полугромко:

– Сынок-ула, я скажу тебе одну вещь: безрассудность и смелость всегда хороши, но ум и осторожность все же лучше. Твоя ханская жизнь принадлежит не тебе одному, а всему народу гуннов.

И вот в предвечерних белесых сумерках старый этельбер Усур, молодой сенгир-хан Эллак и охраняющие их воины биттогурско-сабирской сотни въехали верхом на высокое плато, с которого внизу справа просматривался заваленный серым льдом понтийский перевал, где в один миг ушли в подземное царство мертвых нижнего бога Ээркелига три тысячи благородных черноволосых и черноглазых акациров, порой называвших себя, также как и сабиры, куманами³⁷⁶ .

Как вкопанные застыли на краю высокого плато верхоконные гунны. Ледник, заваливший широкий и длинный горный проход, представляет собой нагромождение больших и малых серых, синих и белых глыб, начинающих чернеть от проступающей снизу грязи. Правее внизу уже видно большое вновь образовавшееся озеро, обрамленное осколками синего льда, которые напоминают торосы на замерзших больших северных реках. Этельбер Усур бывал далеко на севере в славянских землях и видел такие торосы. От заваленного перевала снизу веет жутким холодом. Еще чуть правее на противоположной стороне бывшего горного прохода высятся громадные каменные валуны, каждый размером в три средние юрты.

Роксоланский проводник, приведший сюда гуннских начальников, рассказал, что этот ледник сошел с вершины той горы, расположенной южнее и слева. Он пронесся со скоростью пущенной стрелы по горным серпантинам около четверти конского перехода. По дороге он выворачивал гигантские камни и деревья. Стены ущелья просто-напросто были срезаны на глубину до двухсот шагов. Ледник входил в скалы, словно гигантский нож в масло. Впереди ледового селя летел бешеный ветровой поток, который обладал такой силой, что, по рассказам некоторых выживших очевидцев, буквально разрывал на части в воздухе поднимающихся вверх испуганных больших орлов.

Как считал молодой роксоланский воин-проводник, ледник этот сошел из-за того, что вначале и в середине зима была очень снежная, а последняя ее треть и начало весны были теплыми и шли постоянные дожди, которые сделали свое черное дело – подтаявший ледник сошел, вернее, слетел вниз.

Жаувизирь Усур, тайчи Эллак, проводник-роксолан и все воины сопровождения долго глядели на огромное пространство понтийского перевала, покрытого смесью льда, камней и горной породы на расстояние около трети конского перегона: с северного склона через высшую точку горного прохода и до едва различимых отсюда пологих холмов на южной стороне.

Стало уже совсем темно вокруг. Только черно-фиолетовое небо едва давало тусклое освещение горам. Мерцали звезды величиной с булавочную головку. На севере подмигивало созвездие Дракона, на востоке – созвездие Рыб, на западе – созвездие Девы. Высокая вершина Кавказа, с которой сошел ледник, закрывал обзор неба на юге. Серп набирающего силу месяца завис над головами всадников над высокогорным плато.

Темник Усур со своим подопечным тайчи Эллаком, в сопровождении немногочисленных охранных воинов, перешли вслед за ушедшей колонной на средний кавказский перевал, находящийся восточнее, под названием Иберийский, и стали нагонять свои авангардные отряды. На неширокой горной дороге верхоконная группа старого туменбаши проследовала по подгорной стороне мимо пеших подразделений мужественных остготов и аламанов. Высокорослые белобрысые и рыжеволосые германские нукеры в удобных кожаных сапогах с низкими подошвами неспешно передвигались по полусотням и сотням, перемежаясь со своими крытыми вагонами, внутри которых было сложено их оружие, а также различные необходимые им в походе предметы и вещи. Каждую такую повозку из легкого дерева с колесами на железных обручах тянула пара крупных лошадей готской породы. Воины смелого германского народа подставляли теплому весеннему нагорному ветру свои уже загорелые лица с задубевшей от постоянного нахождения на прохладном воздухе кожей.

Жаувизирь Усур, его юный воспитанник Эллак и отряд их телохранителей нагнали храбрых конных утургуров, отличительной особенностью которых от других гуннских боевых частей были надетые под весенними теплыми чекменями рубашки из чисто белого полотна, расшитые их женами и матерями у ворота красивыми черно-красно-желтыми узорами; молодецки заломленные назад или набок недлинные войлочные коричневые и черные колпаки, казалось, вот-вот спадут с голов их владельцев. Туменбаши Усур на ходу ответил на приветствие утургурского толстого бека минбаши Борулы, который исполнял в этом походе обязанности жасаула – начальника всего полутумена своего племени. На настойчивое предложение бека утургуров сойти с коня и испить красного сладкого вина общегуннский жаувизирь возразил, что никак не может это сделать, так как очень поспешает по вызову второго гуннского хана Аттилы.

Уже далеко за пополудни при подходе к началу Иберийского горного прохода с северной стороны спешащая вперед жаувизирская группа поравнялась с пешими и конными славянскими сотнями отважных антов и венедов. Они также шли большей частью налегке, сложив свое оружие и амуницию: мечи, палицы, боевые топоры, копья, пики, дротики, луки, стрелы, щиты, железные шлемы и кольчуги – на широкие открытые возки, брички и телеги, которые тянули пары и тройки лошадей. Туменбаши Усур не переставал удивляться тому, как эти славяне умудряются запрягать в повозку именно три коня. В его представлении это выглядело нелогично. Одна лошадь, впряженная в небольшой возок, две лошади, четыре коня – это он понимал, но зачем задействовать три лошади, когда можно обойтись всего двумя, или что, у славян есть лишние кони? На приглашение конажича Светозара, сына знаменитого, недавно скончавшегося коназа Радомира, спешиться, немного передохнуть и испить тягучего хмельного медового напитка старый гуннский темник ответил согласием. Минбаши Светозар между тем докладывал гуннскому жаувизирю о том, что он как новый коназ всех антов и венедов ведет под своим руководством большую часть полутумена пехотинцев из вспомогательных осадных воинских частей и полутумен тяжеловооруженной конницы; у всех верховых воинов имеются не только железные, медные и бронзовые шлемы, но и панцири, латы и броня. Мегьшая часть осадного полутумена находится в пути морем, сопровождая на кораблях боевые штурмовые машины. Старый многоопытный военачальник Усур остался доволен обстоятельным докладом славянского минбаши, осуществляющим командование двумя разнородными полутуменами: штурмовой пехотой, предназначенной для сражения на узких городских стенах и улочках, и тяжелой конницей, могущей прорубиться вперед в самом неистовом круговороте битвы.

– Этот жасаул Светозар хорошо знает свое дело, -хмыкнул довольный жаувизирь, но полугромко, с тем, чтобы его мог хорошо расслышать только его юный царственный воспитанник, – и все потому, что от хорошего отца рождается всегда хороший сын.

Уже на подъеме на Иберийский перевал группа темника Усура настигла идущих в верхоконном строю лихих роксоланов в темных епанчах и высоких бараньих белых, черных и коричневых папахах. У многих горячих черноусых и длинноволосых роксоланских джигитов под седлом была горная порода лошади – полудикие тарпаны; их корпус был немного больше туловища лохматого гуннского коня, но чуть меньше крупной готской или же славянской лошади. Роксоланы приладили к конской сбруе над косящими, красными от злости, огромными глазами своих тарпанов большие круглые вырезки кожи, чтобы те были хотя бы немного смирнее из-за малого обзора и шли бы в строю и в бою только туда, куда их направляла твердая рука седока. Роксоланский хан минбаши Каракончар, начальствующий над всеми боевыми тысячами своего народа, долго скакал рядом с гуннским жаувизирем, выделяясь на фоне своих подданных очень богатыми парчовыми, бархатными и шелковыми одеждами, снежно-белой высокой папахой с желтой воинской нашивкой минбаши и сверкая в предвечерних солнечных лучах драгоценными камнями своих шести перстней и печаток, по три на каждой руке. Кроме того, на его груди с шеи свисал огромный округлый золотой медальон румийского консула на плетенной толстой золотой цепи. «И где он только достал этот дорогой знак отличия самого важного сановника Рума!» – мелькнуло в голове у многомудрого темника Усура. По ходу движения он осторожно подтянул за свисающей с правой стороны от конского мурду чембур подседельной лошади юного тайчи Эллака и стал тихо шептать ему, указывая кивком головы на ярко разодетого, ускакавшего немного вперед отдавать какие-то распоряжения своим сотникам, роксоланского хана Каракончара:

– Смотри, сынок, как не надо наряжаться для похода и для битвы. Ведь в любом сражении он будет представлять собой отличную цель для меткого лучника. А вражеские удалые багатуры непременно захотят захватить его, чтобы поживиться богатым добром и прославить свое имя пленением родовитого вождя.