Анна франк пьеса

Г-ЖА ФРАНК. Может быть, Менахем Штейнберг?

Г-Н ВАН ДААН. Может быть, Аарон Шнидельсон?

Г-ЖА ФРАНК. Может, Соломон Гальский?

Г-ЖА ВАН ДААН. Да, это, безусловно, очень человеколюбиво, но, как вы полагаете, мы разместимся? (Мужу.) Что?? Я просто так сказала. Это мои соображения. Что нельзя?

Г-Н ФРАНК. Мы разместимся.

Г-ЖА ВАН ДААН. Вы правы, вы, конечно, конечно, конечно, правы.

АННА (Марго). А чего у всех такие лица, будто мы на военном совете?

МАРГО (тихо, с осознанием важности момента). Решили, что мы можем пригласить и спасти ещё одного человека. Взрослые выбирают, кого.

АННА. А давайте жребий падёт на кого-нибудь худого. И чтобы не делал зарядки. И не курил.

Г-ЖА ФРАНК. Анна!

Г-Н ФРАНК. Анна!

АННА. Пап! Ну, что я такого…

Г-ЖА ВАН ДААН. И чтобы не молол без перебоя вздора, как кое-кто.

Г-ЖА ФРАНК. Ну, это вы, пожалуй, чересчур!..

АННА. Спасибо, мама, но я обойдусь без адвокатов. Я вообще-то просто шучу. Если получилось не смешно – что ж, извините. Видно, не хватает дарования. (Уходит к себе.)

Г-ЖА ФРАНК. Анна-Анна… И почему мои девочки – полная противоположность друг другу?

Г-Н ФРАНК. Ну, не вздыхай так. Это просто трудный возраст. Пройдёт.

Г-ЖА ФРАНК. Иногда мне кажется, что она меня совсем не…

Г-Н ФРАНК. Не глупи. (Всем.) Мне всё-таки кажется, что было бы правильно пригласить господина Альфреда Дюсселя.

ПЕТЕР (оторвавшись от занятия, скорее, рассеянно, чем желая сострить). Да, он худой.

Г-ЖА ВАН ДААН. Петер!

Г-Н ФРАНК. Он немолодой человек, в своём роде учёный, к тому же у него жена голландка.

АННА. Да, молодая жена!

Г-ЖА ФРАНК. Анна!

Г-Н ФРАНК. Я хочу сказать, что едва ли они решатся выехать – а значит, он в опасности.

Г-Н ВАН ДААН. К тому же врач в убежище не повредит.

Г-ЖА ВАН ДААН. Дорогой, он зубной врач.

Г-Н ВАН ДААН. Послушай! Дорогая… Если, скажем, я специализируюсь на кровяной колбасе, это не значит, что я не могу сделать баварских сосисок.

Г-ЖА ВАН ДААН. А я разве утверждала обратное?

Г-Н ВАН ДААН. Это я к тому, что врач всегда врач.

Г-Н ФРАНК. Значит, решено? Я напишу ему записку и передам с  Беп.

Г-ЖА ФРАНК. Надо будет всё хорошенько продумать.

ПЕТЕР. Я поймал! Новости.

Г-Н ВАН ДААН. Ну и чего?

Г-ЖА ВАН ДААН. Ничего же не слышно!

ПЕТЕР. Мама! Ну, да, громкость ещё не совсем. Но… Они говорят: Сталинград  держится уже знаете сколько? 122 дня. Он блокирует германскую шестую армию.

ВАН ДААН. А про высадку союзников ничего?

АННА (неожиданно резко). Высадка ещё не скоро.

ДЮССЕЛЬ. Невероятно! Как вы хорошо укрылись, а там… если б вы только знали!

Г-Н ФРАНК. Вы теперь в безопасности.

СТАРИК. Альфред Дюссель  умер  20 декабря 1944 года в концлагере Нойенгамме.

ДЮССЕЛЬ. Кругом зеленые и серые военные машины. Шнырь-шнырь, шнырь-шнырь.  В них  полицейские. Останавливаются, звонят  во все дома и  спрашивают,  нет  ли евреев. И  если находят – всё. Забирают  всех.

АННА. Ужасно.

Г-ЖА ФРАНК (скорее для детей). Но мы здесь спрятаны надёжно.

ДЮССЕЛЬ. Да, вам хорошо. Вам этого и не представить.

АННА (Марго). Мне это снится.

ДЮССЕЛЬ.  Семьи разлучают. Бывает, что, вернувшись из школы, дети не находят дома родителей. Или женщина приходит с рынка, а дом пустой. И заколочено. Вам-то то что? Вы укрылись. Вам-то хорошо.

АННА. Ну, вообще-то, вам теперь тоже…

ДЮССЕЛЬ. Вижу, дети здесь не знают, что в присутствии взрослых следовало бы помалкивать. Но, надеюсь, это можно будет поправить.

АННА. Ого! Заставлять человека молчать только на том основании, что он молод?

Г-ЖА ФРАНК. Анна! Что за разговоры?

ДЮССЕЛЬ. Да, предвкушаю проблемы. И сколько же вы уже здесь?

Г-ЖА ВАН ДААН. С 8 июля – то есть четыре месяца.

ДЮССЕЛЬ. Хорошо вам! Как же вам хорошо…

Г-ЖА ФРАНК.  Господин  Дюссель… теперь вы в безопасности. Именно для этого мы и пригласили вас. Чтобы ещё хотя бы один человек….

ДЮССЕЛЬ. Не представляю, как я перенесу… отсутствие врачебной практики… разлука с женой…

Г-ЖА ФРАНК. А вот с практикой мы могли бы вам помочь. То есть, наоборот: вы – нам. Может быть, вы когда-нибудь  проведете осмотр…

ДЮССЕЛЬ (глаза его загораются). Зубов? Безотлагательно!

Г-ЖА ФРАНК. Не обязательно прямо сейчас!..

ДЮССЕЛЬ. С такими вещами нельзя шутить! Кто первый?

Г-ЖА ФРАНК. У Анны, мне кажется …

АННА (поспешно). У Анны, мне кажется, время занятий историей. Анна не может себе позволить нарушать режим.

Г-ЖА ФРАНК. Я принесу воды.

АННА. …а то вконец поглупеет.

МАРГО. Я помогу Анне.

ПЕТЕР. Ой! я не дочитал главу.

ДЮССЕЛЬ (чувствуя, что все сейчас разбегутся, «ловит» г-жу Ван Даан). Господи боже мой, я вижу по вашему лицу, что вас мучает зубная боль!

АННА. Ах, вот в чём загадка вечно недовольного выражения!

Г-ЖА ФРАНК. Анна!

ДЮССЕЛЬ. Прошу вас, в это кресло. Так, вы держите лампу. Надо больше света. Ту штору…

Г-Н ФРАНК. Нельзя.

ДЮССЕЛЬ. В каких условиях приходится работать. Ну, ладно, подержите зеркало. Вы – открывайте рот. О, господи!

Г-ЖА ВАН ДААН. Чты тыкыы?

ДЮССЕЛЬ. Вы ещё спрашиваете? Дыра!

Г-ЖА ВАН ДААН. Ыхыы?

ДЮССЕЛЬ. Вы ещё спрашиваете! Милочка! Как можно было довести себя до такого?

Г-ЖА ВАН ДААН. Ырыы…

ДЮССЕЛЬ. Вот именно! Держите ровнее – буду вычищать.

Г-ЖА ВАН ДААН. Ыыыы….

ДЮССЕЛЬ. Не дёргайтесь.

ПЕТЕР (возвращается; сочувственно). Мама, ты немного потерпи.

ДЮССЕЛЬ. Сидите смирно.

Раздаются и повторяются ужасные крики.

АННА. Взяли и добровольно подселили к себе в убежище палача.

Г-Н ФРАНК. Умоляю, тише.

ДЮССЕЛЬ (занятие любимым делом его и  впрямь приободрило). Вот именно!  А знаете, Черчилль переболел воспалением легких и идёт на поправку. Турция вот-вот вступит в войну… Скоро всё это должно закончиться. Надо быть стойкими.

АННА. Легко говорить, а у меня, как минимум, две дырки. Но я их буду прятать до последнего – клянусь.

МАРГО. Но это неразумно!

АННА. Если выдашь, перестану мыть посуду.

ДЮССЕЛЬ. Ловите её, ловите! У неё в десне инструмент.

Г-Н ВАН ДААН. Как рыба на крючке.

ПЕТЕР. Мама! Ну, тише, тише. Надо сесть. Надо, чтобы доктор закончил. Вот так. Будь мужественной.

Г-ЖА ВАН ДААН. Пытка…

ПЕТЕР. Надо потерпеть.

АННА. А Петер твой совсем герой.

МАРГО. Анна! Он совсем-совсем-совсем не мой. И когда ты поймёшь, что не надо шутить такими вещами? Когда ты повзрослеешь?

АННА. Когда? Когда? Когда?...

Все готовятся ко сну.

СТАРИК. «Женщина, готовящаяся к родам, вынуждена была долгое время отказывать себе в пайке хлеба. За хлеб можно было достать простыню. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле. До мая 43 года всех детей, родившихся в Освенциме, убивали: топили в бочонке. Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. После родов младенца уносили. Детский крик обрывался и до матери доносился плеск воды, а потом… мать могла увидеть тело своего ребенка, выброшенное из барака.  Ей не давали его похоронить, и его разрывали крысы».

АННА. Зачем учиться? Вот зачем учиться, если кругом смерть? Кому пригодятся мои знания по ботанике? Или там успехи в истории – смешно. Мне стало казаться, что война будет длиться ещё годы. Если мы и выйдем отсюда, я буду оплакивать всех, кто убит, а не щеголять знанием географии. Куда путешествовать? Кругом одно и тоже: бомбы, лагеря, война и смерть. Всё глупые, глупые, глупые мечты.

АННА. Стремиться – to strive

ПЕТЕР. Добиваться – оbtenir,

МАРГО. Встретить – encontrar.

АННА. Достигать – to reach,

ПЕТЕР. Научиться – apprendre. Знать –  savoir. стремиться – aspirer… Жить – vivre

АННА. Вырасти – to grow up. Победить – to win. превозмогать – to overcome. Достичь – to manage. Жить – to live.

МАРГО. Превозмогать  – surmonter. Научиться – apprendre. Справляться – vencer. Жить – vivir.

6. Запретная книга. Глупые мечты.

Г-ЖА ВАН ДААН. Путти, Пу-тти…

Г-Н ВАН ДААН. Не мешай, пожалуйста, я разрабатываю рецепт колбасы из той дряни, которую мне притащили вместо грудинки.

Г-ЖА ВАН ДААН. Да, но не знаешь ли ты, где Петер?

Г-Н ВАН ДААН. Где-где? Должно быть, прячется на чердаке. Или ещё где-нибудь прячется.

Г-ЖА ВАН ДААН. Прекрасный ответ.

Г-Н ВАН ДААН. «Какой пример для мальчика!».

Г-ЖА ВАН ДААН. Никакой от тебя помощи. И ноль поддержки. Вот господин Франк…

Г-Н ВАН ДААН. Господин Франк – образец мужчины. Кто тебе виноват, что ты захомутала такого бегемота, как я?

Г-ЖА ВАН ДААН. Как ты можешь так говорить? А я ведь всего лишь спросила у тебя, где наш сын. Я мать, я волнуюсь.

Г-Н ВАН ДААН. Оставила бы парня в покое. Что ты его вечно дёргаешь?

Г-ЖА ВАН ДААН. Я не могу найти одну книгу. Одну книгу, которую ему еще рано читать. Я заказала ее у  Беп, но она оказалась какая-то не очень понятная….

Г-Н ВАН ДААН. Кто тебе виноват, что ты заказываешь какие-то неприличные книги? Лучше бы делом занялась.

Анна прислушивается к этому разговору, и идёт к Петеру (она-то знает, где он прячется). А запретная книга её очень интересует. Она идёт к Петеру.

Г-ЖА ВАН ДААН. И это ты говоришь мне? Мне, которая не покладая рук… А ты что делаешь, кроме чтения газет?

АННА (застигает Петера). Убежище в убежище?

ПЕТЕР. А!! Уф, это ты? Ага. Вроде того

Г-Н ВАН ДААН. Я, между прочим, заказал себе кишки!

Г-ЖА ВАН ДААН. Кишки?

АННА. А что за книга?

Петер прячет.

Г-Н ВАН ДААН. Кишки! Говорю же: отныне я буду делать колбасы. Мне нельзя терять навыки.

Г-ЖА ВАН ДААН. Господи боже мой, но ведь на мясо уйдёт куча денег.

Г-Н ВАН ДААН. Что-нибудь продадим.

Г-ЖА ВАН ДААН. И потом: тут же всё провоняет! И так от твоих сигарет…

Г-ЖА ВАН ДААН. И это вся твоя благодарность за мою будущую помощь!

Г-ЖА ВАН ДААН. Как грубо, Путти, как грубо.

АННА. Ну, же, не стесняйся. Покажи.

ПЕТЕР. Такая, в общем, странная книга. Название «Пол и характер». Я ещё не разобрался. Но тут столько всего…

АННА. Можно?

ПЕТЕР. Садись. Тут, в общем… «Итак, мужчина и женщина являются  как бы  двумя субстан… субстанциями…»

АННА. Дай я сама: «двумя субстанциями, которые в самых  разнообразных  соотношениях  распределены  на  все живые индивидуумы, причем коэффициент каждой субстанции никогда не может быть равен нулю». Ого! Я вообще очень бы хотела посмотреть, как твоя мама всё б это осилила… «Коэффициент субстанции». Надо же! Боюсь, что у неё не хватило бы ума… Ой! Не обижайся…

ПЕТЕР. Нет, это точно! В смысле: это сложновато для неё. Не меньше, чем для нас.

АННА. Я не хотела её обидеть. Просто такой уж у меня характер… Ну, ты знаешь. (С грустью.) Как, впрочем, и все в убежище.

ПЕТЕР. Счастливая ты! Если б я ляпнул что-нибудь такое, уже бы до ушей покраснел и вообще… Я же никогда не нахожу нужных слов. Начинаю говорить, и – всё – запутался. Так и вчера за обедом сбился и … это было ужасно.

АННА. Ну, не так уж…

ПЕТЕР. Так уж, так уж.

АННА (важно). Петер, знаешь, по моему опыту, излишняя застенчивость проходит с годами.

ПЕТЕР. Не воображай.

АННА. И ты тоже? Сговорились? Бесит! Ладно, давай дальше. Наугад. Страницу и строчку!

ПЕТЕР. Сорок пять, пять.

АННА. Читаю. «Произведения, созданные женщинами, возбуждают интерес вследствие связанной  с  этим половой  пикантности…». Что за белиберда?  

ПЕТЕР. Да, нет, ну почему, в каком-то смысле…

АННА. Что?

ПЕТЕР. Ничего, я просто…. Неважно.

АННА. Нет уж, договаривай. Ты хотел сказать, что женщины глупей мужчин, да? Что они годятся только для домашней работы что ли? Ты совсем как твой отец. Даже хуже – вообще как Дюссель…

Г-ЖА ВАН ДААН. Так вон он где! И с Анной, ну, конечно. Зачинщица!

АННА. А, ну, разумеется! Кто ж ещё в Убежище может быть во всём на свете виноват?

Г-ЖА ВАН ДААН. Ты ещё и дерзишь? Нет, на сей раз я этого так не оставлю! Эдит! Эдит, иди сюда и полюбуйся: твоя дочь развращает моего сына!

Г-ЖА ФРАНК. Августа, мне кажется, ты перегибаешь…

Г-ЖА ВАН ДААН. А мне кажется, тебе пора посмотреть правде в глаза. Ты только взгляни, что они читают. Вот, пожалуйста, пожалуйста. «Человек, в отличие от животных сексуален… (сексуален – боже, я краснею) во все времена года».

Г-ЖА ФРАНК. Боже, откуда это?

Г-Н ВАН ДААН. Петер Ван Даан!

ДЮССЕЛЬ. С ума все посходили. Я занимаюсь диссертацией.

ПЕТЕР. Я больше не буду!

Г-ЖА ФРАНК. Отто! Да оторвись ты, наконец, от своих бумаг. И посмотри, что вытворяет твоя дочь. Ты единственный, кого она ещё хотя бы в половину уха слушает…

ПЕТЕР (тщетно). Это я… Госпожа Франк, мама, это я вообще-то… Анна ни при чём…

Г-Н ФРАНК. ТИШЕ!! Молчите все! Я сказал: молчать! (Все затихают.) Что это?

Г-ЖА ФРАНК. Отто, уже вечер, там никого…

Г-Н ФРАНК. Т-ссс! В том-то и дело, в том-то и дело, что там кто-то. Слышите?

Г-ЖА ВАН ДААН. Боже, взлом? По радио говорили: участились взломы.

Г-Н ФРАНК. Похоже на то. Больше никак не объяснить.

Г-ЖА ВАН ДААН. Но воры же могут найти тайный вход!

Г-ЖА ФРАНК. Мы, как в ловушке здесь. И ничего не сделаешь.

Г-Н ФРАНК. Вот именно поэтому – тише. Ни скрипа, ни шороха, стойте где стоите. Говорить только шёпотом.

ПЕТЕР. Мне надо в туалет.

Г-ЖА ВАН ДААН. Не тебе одному.

Г-Н ФРАНК. Смирно. Не вздумайте сдвинуть что-то из мебели. Тишина.   

ПЕТЕР. Господи, да сколько ж можно воровать? (Естественно, шёпотом.) Эй, там, нельзя ли побыстрее?  Украдите уже всё и убирайтесь.

Г-ЖА ВАН ДААН. У меня всё затекло. Больше двух часов, кажется… Целая вечность.

АННА. И всё равно нам лучше, чем тем, кто сейчас там… Особенно в лагерях. Мне часто снится – я не рассказывала? – снится лицо моей подруги, Ханнеле. Такие огромные глаза и в них слёзы. А голова обрита. Я просыпаюсь сама в слезах. Так страшно за них.

Г-ЖА ФРАНК. Война кончится, и всё мы выйдем на свободу. И отсюда, и оттуда, из лагерей. Анна… А знаете, если бы я оказалась сейчас на свободе, я бы выпила чашечку кофе где-нибудь на площади де Дам. Может быть, вы скажете, что это немного приземлённо… Анна, а ты?

Г-ЖА ВАН ДААН. О, я как будто прямо почувствовала этот запах. Божественно!

АННА. Мам, на свободе сейчас, как и у нас, только суррогатный кофе.

Г-ЖА ФРАНК. А кто-то ещё собирается быть писательницей. Где твоя фантазия?

АННА. А, так можно всё, что угодно? Любую мечту? И после войны?

Г-ЖА ВАН ДААН. После войны??? Тогда так: я! Я посреди роскошного кафе в своей шубе. Нет, даже не в своей. В такой как будто… персиковой. Воздушной, лёгкой, как зефир, как облако… И запах….

ДЮССЕЛЬ. Да, уж, здешний запах… мёртвого поднимет.

Г-ЖА ВАН ДААН.  Нет! Запах духов! И музыка… И…

Г-Н ВАН ДААН. Горячая ванна.

МАРГО. Присоединяюсь. В смысле… я тоже мечтаю о ванне. А вообще… Вообще, если уж серьёзно, больше всего я бы, наверно, хотела стать акушеркой в Палестине.

Г-Н ВАН ДААН. Чего??

Г-ЖА ФРАНК. Почему, доченька?

Г-ЖА ВАН ДААН. Да, и я ещё не досказала. Пирожное! Превосходное сладкое пирожное с шоколадным кремом, глазурью... Даже два. И в первый день свободы наплевать на фигуру.

ПЕТЕР. Господин Франк, а вы?

Г-Н ФРАНК. А я мечтал бы навестить всех знакомых и узнать, что у них всё в порядке.

Г-ЖА ФРАНК. Да уж…

Г-ЖА ВАН ДААН. О, да...

Г-Н ФРАНК. Ну, и… работа. Альфред? Вы отмалчиваетесь.

ДЮССЕЛЬ. Я отправлюсь к жене.

Г-ЖА ВАН ДААН. Вот прекрасный ответ…

ДЮССЕЛЬ. …не медля ни минуты, я отправлюсь к жене.

Г-ЖА ФРАНК. Мы поняли, господин Дюссель, это похвально…

ДЮССЕЛЬ. Прямо отсюда, незамедлительно, настолько быстро, насколько это вообще возможно. К жене!

Г-ЖА ВАН ДААН (опасаясь пикантного продолжения). А ты, Анна?

АННА. Так! Ну, держитесь. Ездить на велосипеде – раз, танцевать – два, петь (не шёпотом!)…

ДЮССЕЛЬ. К жене! (Он замечтался.)

АННА. …Отправиться в путешествие…

ДЮССЕЛЬ. К жене!

АННА. …завести собаку – той же породы, как в том кино, чтобы во время уроков ждала бы меня в школьном дворе.

ДЮССЕЛЬ. К жене!

АННА. Вообще пойти в школу. Господи, у меня столько фантазий, что не знаешь, какую выбрать… Мне кажется, я каждый день буду проживать так, чтобы наверстать то, что потеряно здесь… И вообще, конечно, я стану писательницей.

ДЮССЕЛЬ. К жене!

АННА. Или на худой конец, журналистской. Объеду весь мир (ну, это уже говорила). Я…

ПЕТЕР (выпаливает). «Я, я, я…!» Всегда одно и то же. А хочешь знать, что буду делать я? Я когда кончится война, уеду в голландскую колонию Индонезию и стану там фермером – навсегда. Вот.

Г-Н ФРАНК. Тише!

Г-Н ВАН ДААН. Да куда уж тише, Отто?

Г-Н ФРАНК. Помолчите все. Да, всё верно: там уже давно тихо. Они ушли.

АННА. Чур, я первая в ванну…. Поберегись, прохожий! У меня горшок.

ПЕТЕР (бурчит). Очень радостно слышать.

АННА (натыкаясь на облако сигаретного дыма). Апчхи! Доброе утро, господин Ван Даан.

Г-Н ВАН ДААН. Осторожней на поворотах.

АННА. Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Г-ЖА ВАН ДААН (выходит на зарядку). Раз-два-три-четыре… Петер, милый, сделай музыку погромче. Слава богу, в воскресенье можно не сидеть тише воды ниже травы. Раз-два-три-четыре… На фабрике никого…

Г-Н ФРАНК. (Петеру; про громкость). Но, по-моему, ты всё-таки переусердствовал.

АННА. Папочка побрился! Дай поцелую.

Г-ЖА ФРАНК. Ванна свободна?

АННА (в проброс). Абсолютно! Чего нельзя сказать о нас. (Целует отца.)

Г-Н ФРАНК. И в другую.

ДЮССЕЛЬ. У меня  день рождения, к тому же совпал с воскресеньем… но я всё равно не планирую праздновать. Не те обстоятельства…

АННА. Когда у меня будет муж, я стану заставлять его бриться так же гладко по два раза в день. И каждый раз буду проверять, как он справляется. (Целуя.) Вот так.

Г-Н ФРАНК. Ну, и повезёт же ему!

Г-ЖА ВАН ДААН. Да уж… Раз-два-три-четыре… Знаешь, детка, в юности у меня было море поклонников. Море! И отец мне говорил: «Если молодой человек распустит руки, скажи ему: «Господин, я порядочная женщина!». Тогда он поймет, с кем имеет дело». Я всегда так и поступала. И чего смешного?

ДЮССЕЛЬ (госпоже Ван Даан). Доброе утро.

Г-ЖА ВАН ДААН. Раз-два…. Доброе! три-четыре…

ДЮССЕЛЬ. У меня  день рождения, но я не планирую праздновать. Не те обстоятельства… А что у нас на завтрак?

Г-ЖА ВАН ДААН. Горох, сухарики и кофе. Суррогат, разумеется. Раз-два-три-четыре…

АННА. Кто хочет похудеть, добро пожаловать к нам  в убежище.

ДЮССЕЛЬ. А на десерт? Вы что не приготовили десерта? Мне сегодня снился тот пирог, что Беп приносила на день рождения Отто.

АННА. Восхитительный пирог с надписью «Конец войне в 44 году!».

ДЮССЕЛЬ. И с яблоками. С яблоками!!!

Г-Н ФРАНК. Ну, тише, тише.

АННА. Пап, мне иногда кажется, что у меня здесь до конца войны все голосовые связки и все мышцы а-тро-фируют-ся.

Г-Н ФРАНК. Красивое слово.

АННА. Выучила по биологии.

МАРГО. Доброе утро.

ДЮССЕЛЬ. У меня  день рождения …

Г-ЖА ФРАНК. Дорогая, ты что простудилась?

МАРГО. Нет, ничего, мам.

Г-ЖА ФРАНК. Ох, это от сигарет. Конечно, просто невозможно…

ДЮССЕЛЬ. У меня день рождения. Я, конечно, не планирую праздновать!!..

АННА. Пап, ты сейчас будешь читать своего Диккенса?

Г-Н ФРАНК. Скорей всего, а что?

АННА. Ничего. Просто хорошо. У тебя во время чтения на лбу такая «читательская морщинка» – обожаю! Пап, послушай, я хотела с тобой посоветоваться. Как думаешь, прилично попросить господина Дюсселя, чтоб он хоть на пару часов уступал мне мой столик. Мне же всё-таки надо и заниматься, и писать…

Г-Н ФРАНК. Ну, конечно, попроси. Тем более, (чуть громче; лукаво) у господина Дюсселя  день рождения…

ДЮССЕЛЬ. Я не планирую праздновать.

Г-ЖА ВАН ДААН. Да, но поиграть с нами в одну игру вы же можете…

ДЮССЕЛЬ. Поиграть? Августа, мне иногда кажется, даже вы иногда забываете, что я солидный уважаемый человек…

Г-ЖА ФРАНК. И всё-таки. Холодно…

ДЮССЕЛЬ. Вы с ума сошли? Духота!

ПЕТЕР.  Нет, очень холодно.

АННА. Можно обморозить нос – поберегитесь! Он вам пригодится. (Отцу; шутливо шёпотом.) В чужие дела совать.

Г-Н ФРАНК (тоже шутливо). Анна-Анна…

Г-ЖА ВАН ДАНН. А теперь, кажется, теплее, правда?

Г-Н ВАН ДААН. Сейчас сгорите с потрохами.

АННА. Теплей!

ПЕТЕР. Ещё теплее.

АННА. Справа жар.

Г-Н ФРАНК. Ещё правее. Да, да, да! Эврика!

ДЮССЕЛЬ. Это что? Это мне? Мне???.. Подарок!

Г-ЖА ФРАНК. Это от жены.

ДЮССЕЛЬ. От жены??

Г-Н ФРАНК. Беп принесла …

ДЮССЕЛЬ. От жены! От моей ненаглядной! Подарок. Лотта, прелесть моя, печенье! Лоточка! Масло, хлеб…

ПЕТЕР. Масло.

ДЮССЕЛЬ. Вот как она меня любит! Коньяк. Коньяк! цветы, апельсины…

ПЕТЕР. Апельсины…

АННА. Господи, мне кажется, у нашего Дюсселя карманы сейчас просто вспухнут!

МАРГО. Сколько же у него карманов??

ДЮССЕЛЬ. Яйца! (Трясёт у уха.) Сырые!

АННА. Тоже в карманы? О, нет.

ПЕТЕР. Слюнки текут!

МАРГО. Неужели он спрячет всё это и не поделится? Невероятный человек. Мы же всё видели.

АННА. А кого это волнует? Господин Дюссель. Я хотела бы вернуться ещё раз к своей просьбе о столике.

ДЮССЕЛЬ. Надо же! И это в день рождения. Так испортить человеку праздник.

АННА. Да я пишу исторический документ! Да сам министр образования Нидерландов выступал по радио, что все свидетельства  периода  оккупации станут всенародным достоянием.

ДЮССЕЛЬ. Так ты у нас всенародное достояние? Поздравляю. В таком случае, без такой мелочи, как столик, ты легко обойдешься. Считаю вопрос закрытым.

АННА. Превосходный ответ… Как сказала бы госпожа Ван Даан… Достойный пример для всех нас.

АННА. Помочь?

МАРГО. Спасибо.

АННА. А знаешь, я ведь могла бы отомстить Дюсселю. Да ещё как.

МАРГО. Как??

АННА. Описать его в Дневнике совсем ужасным. Тогда он так и войдёт в историю.

МАРГО. Но ты же не станешь?

АННА. Ну…

МАРГО. Анна!

АННА. Я буду себя сдерживать – обещаю. (Марго довольна.) Но это будет непросто.  Сама понимаешь: от-вра-ти…

ВМЕСТЕ. …тельный характер! (Смеются.)

МАРГО. Анна-Анна.

АННА. Что опять не так? Я просто хотела тебя развеселить.

МАРГО. Я удивляюсь, как ты умеешь веселиться, когда кругом столько горя. И опять вчера за ужином подшучивала над Петером. Он же такой беззащитный.

АННА. Нет, вы подумайте, что за жизнь такая? Один воспитывает, другой воспитывает, третий шпыняет, четвёртый шагу ступить не даёт… И сестричка туда же. Нашли себе козла отпущения, да? Да, я не такая святая, как ты – это всем известно. Что с того? Зачем мне каждый раз на это указывать?

МАРГО. Святая?

АННА. Ну, конечно! Марго умная, Марго разумная, Марго аккуратная, и какая ловкая. Никогда ничего не разобьёт… Всё говорит впопад. Эталон! Но должна сказать честно: я вовсе не хочу быть похожей на тебя. Ты слишком вялая и безразличная! Конечно, на твоём месте я бы собой гордилась…

МАРГО. А я, собой совершенно не горжусь. (Громко, да ещё и чем-то загремела).

Г-ЖА ВАН ДААН. Ради бога, Марго, тише, тебя услышат не то что на складе… В самом Гестапо.

АННА. Это всё я, госпожа Ван Даан. Как обычно!

МАРГО. Может быть, тоже не хочу быть похожей на себя.

АННА. Как это?

МАРГО. Мне, может быть, тоже не нравится, что я, как ты говоришь, вялая, апатичная...

АННА. Марго, ну, что ты меня слушаешь?

МАРГО. …не нравится, что во мне нет этого огня, как в тебе, этого обаяния…

АННА. Ты очень красивая.

МАРГО. …что во мне кровь как будто холодная. Меня будто ничего не греет изнутри. У меня вообще так мало желаний. Только не быть одинокой, но оно какое-то… абстрактное. Но, боже мой, человек же не виноват, что у него мало желаний. Это же тоже бог ему посылает…. Такой характер… Ты как думаешь?

Г-Н ФРАНК (с книгой). Дорогая, ты должна обязательно послушать это место.

Г-ЖА ФРАНК. Чуть позже, хорошо? Я сейчас занята.

Г-ЖА ВАН ДААН. Я могу послушать.

Г-Н ФРАНК. Нет, я прочитаю всем попозже.

МАРГО. Может быть, как раз я хотела бы быть такой, как ты.

АННА. Марго! Мы просто разные. Как ты, такая умная, не понимаешь такой обыкновенной вещи. Ты должна быть сильной. Вон, как ты нравишься Петеру.

МАРГО. Петеру? Ты смеёшься? Во-первых, Петеру нравится кто-то другой…

АННА. Что за ерунда? Ты просто дразнишься.

МАРГО. Нет, не дразнюсь. А во-вторых…

Г-ЖА ФРАНК. Тряпка превратилась в сплошную дырку.

МАРГО. Во-вторых, чтобы сблизиться с кем-то, я должна сначала почувствовать, что он меня хорошо понимает, без лишних слов. Такой человек должен стоять духовно гораздо выше меня, чего я не могу сказать о Петере… И я вообще не знаю, встречу ли я такого когда-нибудь…

АННА. Ты что! Конечно, встретишь! Свою любовь. Этот человек точно где-то есть. Может быть, тоже прячется сейчас в каком-нибудь убежище…

МАРГО. А может, горит в какой-нибудь газовой камере.

АННА. Марго…

МАРГО. Извини. Я зря… просто очень грустно.

АННА. С кем не бывает! Так значит, тебе совсем-совсем не нравится Петер?

МАРГО. Ну, я же говорю: духовно гораздо выше меня. А тебе?

АННА. Он мне недавно приснился.

Г-ЖА ВАН ДААН. Представьте себе: банка консервированного языка испортилась.

МАРГО. Да?

АННА. Да! Ну, или вернее, не совсем он. Я не знаю. Во сне он был такой… высокий. И взрослый. В смысле не возрастом, а, в общем… в общем, не маленький, как сейчас. Сейчас же даже не разберёшь, обращает он на меня внимание, или нет! А там… Он почти весь сон на меня смотрел. И  так, что я чувствовала: пока он смотрит, я с каждой минутой становлюсь красивее, умнее, не знаю… нежнее что ли… И если это ещё чуточку продлится, то я вообще стану самой лучшей в мире – понимаешь? А потом…

МАРГО (тоже романтически). Потом?..

АННА. Потом Дюссель захрапел. (Смеются.)

МАРГО. Анна… Бедная моя Анна. Ну, не грусти. Я уверена, что Петер в тебя тайно влюблён. В тебя же все влюбляются.

АННА. Спасибо! А ты… После войны ты обязательно встретишься со своим… высоким духовно. Верь мне – я же всё-таки как-никак будущая писательница.

МАРГО (уже смеясь; с благодарностью). Вот именно: писательница, фантазёрка.

АННА. Встретишься! И скорее, чем ты думаешь. Я рада, что мы поговорили.

МАРГО. Я тоже.

АННА. Только маме ничего не говори про мою любовь.

МАРГО. Шутишь?

Переход: прошло время.