Анонс: Последние находки, сделанные в западных и российских архивах, позволяют сделать вывод о том, что нацисты все-таки располагали ядерным оружием. Испытания ядерных зарядов были произведены в Тюрингии и на побережье Балтийского моря

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

В свою очередь ведущие немецкие физики, в порыве безудержного самооправдания делали особый акцент на том, что они де не просто не сумели создать бомбу, но “всеми силами тормозили урановые исследования”³...

Однако факты, полученные в ходе четырех лет кропотливых исследований 48-летнего независимого немецкого историка (уроженца ГДР) Райнера Карлша, итогом которых и стал выход означенной книги, свидетельствуют, мягко говоря, о совершенно ином положении дел.

Большинство официальных исследований, посвященных ядерной программе Германии, вращались вокруг группы физиков с мировыми именами во главе с Вернером Гейзенбергом, которые работали в Лейпциге, а затем в Берлине. В итоге было объявлено, что группа Гейзенберга работала всего лишь над программой создания новейшей энергетической установки (“атомной машины”, иначе “урановой топки” (Uranbrenner) – иными словами, ядерного реактора.

“Традиционный подход, – говорит Райнер Карлш – не учитывает, что существовали другие группы ученых”⁴. Сведения, представленные в его книге, говорят о значении другой научной группы, работавшей под эгидой Waffen SS. На эту группу принято не обращать внимания, называя ее “группой ученых второго ряда”: “Мы ничего не знали об этом по той причине, что в этом проекте участвовали небольшие группы ученых, а документы об этом были немедленно засекречены после захвата их союзниками”⁵.

Карлш утверждает, что именно эта группа продвинулась намного дальше своих знаменитых коллег, но при этом указывает на то, что группы были осведомлены о работе друг друга ⁶!

Это крайне немаловажное обстоятельство вкупе с опубликованными в феврале 2002 года, и неизвестными до сего времени письмами датского ядерного физика Нильса Бора, заставляет нас под другим углом взглянуть на фигуру известного немецкого физика, нобелевского лауреата Вернера Гейзенберга.

Речь идет о содержании его визита в сентябре 1941 года в оккупированный Копенгаген к своему учителю Нильсу Бору (вместе с ним в Копенгаген прибыл и его друг, физик Карл Фридрих фон Вайцзеккер – сын статс-секретаря немецкого МИДа Эрнста фон Вайцзеккера и старший брат Рихарда фон Вайцзеккера, будущего президента ФРГ, в то время воевавшего на Восточном фронте).

Содержание этого загадочного разговора до сих пор было известно лишь в изложении одного из собеседников, а именно – Гейзенберга. По его словам, он хотел получить у Бора ‘’моральный совет”, а, кроме того, договориться через него с коллегами по ту сторону фронта о взаимном моратории на создание атомной бомбы⁷.

Но, как известно, все тайное в определенный момент становится явным. И вот в 2002 году Институт Нильса Бора в Копенгагене распространил информацию, которая любопытным образом согласуется с выводами Райнера Карлша. Оказывается, датский физик в период между 1957 и 1961 годами готовил одиннадцать писем, которые, однако, не были закончены. Неоконченные и неотправленные письма Нильса Бора своему ученику, хранились в семье Бора и, согласно некоему “семейному мораторию”, должны были (наряду с другими документами частного архива ученого) быть преданы гласности лишь через пятьдесят лет после его кончины – т.е. в 2012 году⁸. Однако, в 2002 году этот “мораторий” был пересмотрен и письма были таки опубликованы – на семь лет раньше намеченного срока!

Содержание первого, и самого главного письма, повествующего о подлинном содержании и характере встречи двух крупных ученых, кардинально отличалось от интерпретации, которую опубликовал Гейзенберг. Это письмо явилось непосредственной реакцией Бора на опубликованную в 1956 году книгу Роберта Юнга “Ярче тысячи солнц”, пронизанную апологией немецких физиков, которые будто бы саботировали урановый проект – в отличие от своих коллег в США и Великобритании, создавших бомбу, сброшенную на Японию.

В частности Бор пишет: “Дорогой Гейзенберг, я прочитал книгу Роберта Юнга «Ярче тысячи солнц», которая была недавно опубликована на датском языке. И вынужден сказать вам, что глубоко удивлен тем, насколько вам отказывает память в письме к автору книги. Я помню каждое слово наших бесед. В особенности сильное впечатление на меня и на Маргрет, как и на всех в институте, с кем вы и Вайцзеккер разговаривали, произвела ваша абсолютная убежденность в том, что Германия победит и что поэтому глупо с нашей стороны проявлять сдержанность по поводу германских предложений о сотрудничестве. Я также отчетливо помню нашу беседу у меня в кабинете в институте, в ходе которой вы в туманных выражениях сообщили: под вашим руководством в Германии делается все для того, чтобы создать атомную бомбу. Я молча слушал вас, поскольку речь шла о важной для всего человечества проблеме. Но то, что мое молчание и тяжелый взгляд, как вы пишете в письме, могли быть восприняты как шок, произведенный вашим сообщением о том, что атомную бомбу сделать можно, – весьма странное ваше заблуждение. Еще за три года до того, когда я понял, что медленные нейтроны могут вызвать деление в уране-235, а не в уране-238, для меня стало очевидным, что можно создать бомбу, основанную на эффекте разделения урана. В июне 39-го я даже выступил с лекцией в Бирмингеме по поводу расщепления урана, в которой говорил об эффектах такой бомбы, заметив, однако, что технические проблемы реального ее создания настолько сложны, что неизвестно, сколько времени потребуется, чтобы их преодолеть.

Один из близких к Бору сотрудников его института, Стефан Розенталь вспоминает: “Я запомнил лишь то, что Бор был в сильном возбуждении после беседы (с Гейзенбергом – А.К.) и что он цитировал слова Гейзенберга примерно так: Вы должны понять, что если я принимаю участие в проекте, то потому, что твердо убежден в его реальности”¹⁰.

Один из самых авторитетных биографов Гейзенберга американский историк, профессор Дэвид Кэссиди пишет: “Гейзенберг, возможно, знал или сильно подозревал, что Бор связан с учеными союзников через подполье. <...> Широкий исторический контекст, более полный учет взглядов Гейзенберга и его отношения к войне и ядерным исследованиям <...> заставляют с большой долей вероятности предполагать, что, во-первых, он хотел убедить Бора в том, что неизбежная победа Германии - это совсем не плохо для Европы. <...> Во-вторых, он, по всей видимости, хотел использовать влияние Бора, чтобы предотвратить создание бомбы союзниками”¹¹.

Его слова дополняет один из крупнейших знатоков вопроса, профессор Университета Пенсильвании Пол Лоуренс Роуз: “Гейзенберг активно работал с нацистами и говорил ученым в институте, что нацистская оккупация Европы – дело хорошее, что лет через 50 нацисты успокоятся и будут милыми людьми”¹².

В этом контексте многозначительно звучит свидетельство жены Гейзенберга Элизабет, которая вспоминала, что ее муж “постоянно изводил себя” мыслью о том, что располагающие лучшими ресурсами союзники могут создать бомбу и применить ее против Германии¹³.

А вот что по этому поводу пишет профессор Роуз: ”В июле 1941 года Вайцзеккер был очень обеспокоен сообщением шведской газеты об американском эксперименте по созданию атомной бомбы. У этой поездки была совершенно определенная цель – выяснить, что делают союзники, и узнать, не придумал ли Бор способ создать атомную бомбу, о котором Гейзенберг не знает. Более того, по завершении этой поездки Гейзенберг докладывал о ней в Гестапо. У нас нет этого доклада, как и многие другие документы Гейзенберга, он исчез. Но мне в руки попал доклад того времени - 135 страниц описания всего процесса работы над атомной бомбой в 42-м году. Он не существует в открытых архивах. Мне его дал один из нацистских ученых - по какой-то странной причине”.

Встревожившее Вайцзеккера сообщение газеты Stockholms Tidningen гласило: “По сообщениям из Лондона, в Соединенных Штатах проводятся эксперименты по созданию новой бомбы. В качестве материала в бомбе используется уран. При помощи энергии, содержащейся в этом химическом элементе, можно получить взрыв невиданной силы. Бомба весом пять килограммов оставит кратер глубиной один и радиусом сорок километров. Все сооружения на расстоянии ста пятидесяти километров будут разрушены”. Далее Роуз говорит, что с публикацией писем Бора лишь утвердился в собственной реконструкции копенгагенской встречи: «Письма подтверждают то, о чем многие из нас говорили и что я сам написал в книге о Гейзенберге: это был визит врагов, по сути дела – разведывательная миссия… Легенда состоит в том, что немецкие ученые сопротивлялись Гитлеру, не делая ядерного оружия. Но у меня нет ни одного документа, подтверждающего эту легенду. Версия о том, что ученые сопротивлялись Гитлеру, – фикция”¹⁴.

По поводу разведывательного аспекта поездки Гейзенберга Роуз акцентирует внимание на том обстоятельстве, что “Бор в нескольких черновиках письма настаивает на вопросе Гейзенбергу: кто разрешил и придумал эту поездку?

Новое обстоятельство – оказывается, в деле фигурируют некие “секретные документы”, которые привозил Бору Гейзенберг и о которых ровным счетом ничего не известно!

Роуз полагает, что Гейзенберг пытался привлечь Бора к немецкому урановому проекту и попытка эта была предпринята… по заданию Гестапо: “Представляется правдоподобным, что <...> немецкая служба академических обменов спешно организовала конференцию в Копенгагене в качестве предлога для визита Гейзенберга”¹⁶. И еще: “Надо помнить еще о том, что у Гейзенберга были связи с организацией безопасности СС, с научным отделом организации, который тоже связан с Гестапо. Так что Гестапо и отдел безопасности СС знали об этой поездке, он бы не поехал без их ведома. Он всегда все делал по правилам”¹⁷.

В данном контексте следует учесть и то немаловажное обстоятельство, что хотя Бор и пишет о том, что у него не было контактов с союзниками в это время, на самом деле эти контакты существовали. В качестве доказательства можно привести его письма нобелевскому лауреату, и близкому другу, англичанину Джеймсу Чедвику, работавшему в это время над британским атомным проектом. Известно также и то, что Британская разведка неоднократно вступала в контакт с Бором и не раз предлагала ему перейти на сторону союзников. Бор же неизменно отказывался покинуть Данию, мотивируя это тем, что он “должен спасти институт, который он возглавлял, и подать соотечественникам пример нравственного сопротивления нацизму”¹⁸.

Решиться на этот шаг он смог только осенью 1943 года, после того, как служащая местного отделения Гестапо сообщила ему, что своими глазами видела приказ о его аресте. Навряд ли Бор мог просто “запамятовать” эти обстоятельства, можно предположить, что подобная “забывчивость” могла быть продиктована наличием неких обязательств перед соответствующими службами...

С публикацией писем Бора приоткрылся и еще один немаловажный аспект проблемы. Марк Уолкер¹⁹, профессор истории Union College (Шенектеди, штат Нью-Йорк): “Бор пишет: когда Гейзенберг и Карл Вайцзеккер приехали к нему в Копенгаген в сентябре 41-м года, Гейзенберг сказал ему, что, если война продлится дольше, то исход войны будет решать ядерное оружие. Это совпадает с другим письмом Нильса Бора. Когда Бор приехал в 43-м году в Америку, он рассказал американским и иммигрировавшим в Америку ученым именно об этой фразе Гейзенберга и Вайцзеккера, что если война продлится подольше, то ядерное оружие решит исход войны для Германии”²⁰.

Это подтверждает и сын Нильса Бора – Оге Бор, который со слов отца, утверждает, что “у него (Нильса Бора – А.К.) осталось впечатление, что Гейзенберг считал, что новые возможности могут предрешить исход войны, если война затянется”²¹.

Кстати, Оге Бор полностью отрицает утверждения о том, что немецкие физики пытались через Бора договориться с физиками союзников о взаимном моратории на создание атомной бомбы²².

Вернувшись в Германию, Гейзенберг и Вайцзеккер продолжили работу над урановым проектом. В июне 1942 года имперский министр вооружений Альберт Шпеер созвал в Берлине совещание с тем, чтобы оценить перспективы создания атомной бомбы, на котором Вернер Гейзенберг, отчитавшись о проделанной работе, заверил министра, что цель вполне реальна²³.

С публикацией писем Бора и результатов исследования Райнера Карлша, становится очевидным, что точка зрения, согласно которой Гейзенберг намеревался построить лишь “гражданский” атомный реактор, но не создавать оружия нового поколения, мягко говоря, не выдерживает критики²⁴.

Факты свидетельствуют, что к 1941 году Гейзенберг уже работал над проектом немецкого атомного оружия²⁵, составной частью которого была программа создания ядерного реактора! И еще – почти все специалисты согласны в том, что к середине 1941 года немецкие ученые далеко опередили своих коллег из стана антигитлеровской коалиции в исследованиях расщепления ядра²⁶.

Так, уже в начале 1940 года в Германии был теоретически рассчитан порядок величины массы ядерного заряда, необходимой для успешного осуществления ядерного взрыва – от 10 до 100 кг., заметим, что американцы пришли к тем же цифрам лишь в ноябре 1941-го²⁷!