Арсений Владимирович Гулыга Кант Кант



бет1/16
Дата28.06.2016
өлшемі1.29 Mb.
#164024
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16

Арсений Владимирович Гулыга

Кант





Кант



Алексею Федоровичу Лосеву

с любовью посвящает эту книгу автор

От автора

Жизнь философа – написанные им книги, самые волнующие события в ней – мысли. У Канта нет иной биографии, кроме истории его учения. Почти весь свой век он прожил в одном городе – Кенигсберге, он никогда не покидал пределов Восточной Пруссии. Он не искал славы, не добивался власти, не знал ни деловых, ни любовных треволнений. Он не был женат.

Внешняя жизнь Канта текла размеренно и однообразно, может быть, даже монотоннее, чем у людей его рода занятий. Этого не скажешь о жизни внутренней, о жизни его духа. Здесь происходили удивительные свершения. Рождались дерзновенные идеи, крепли, вступали в единоборство с другими, гибли или мужали в борьбе. Мысль скиталась по континентам, устремлялась за земные пределы, пытаясь достичь границ универсума. Мысль проникала в глубь человеческой души, стремясь познать самое себя. Мысль жила напряженно и драматически.

Почти все разновидности современного философствования так или иначе восходят к Канту. Его идеи подверглись трансформации, но продолжают жить. Знакомство с учением Канта – хорошее начало для изучения философии вообще. Он приучает мыслить самостоятельно.

Канта сравнивают с Сократом. Ибо философия его человечна. Эллинский мудрец впервые низвел философию с небес, утвердил на земле, отвлекся от космоса и занялся человеком. Для Канта проблема человека стоит на первом месте. Он не забывает и о вселенной, но главное для него – человек. Кант размышлял о законах бытия и сознания с одной только целью: чтобы человек стал человечнее. Чтобы жилось ему лучше. Чтобы не лилась его кровь, чтобы не морочили ему голову утопии и иллюзии. Кант все называет своими именами.

Кант вовсе не был затворником, отшельником, человеком не от мира сего. По природе он был общителен, по воспитанию и образу жизни – галантен. Просто у него рано возник всепоглощающий жизненный интерес – философия, и этому интересу он сумел подчинить все свое существование. Жить для него значило работать, в труде он находил главную радость. Жизнь Канта – пример единения слова и дела, проповеди и поведения. Он умер со спокойной совестью, с сознанием исполненного долга.

С детства будущий философ отличался хилым здоровьем, ему предрекали короткую, непродуктивную жизнь. Он прожил долгие, изобильные творчеством годы, никогда не болел. Этого он добился силой своей воли. Он разработал строгую систему гигиенических правил, которых неукоснительно придерживался, и добился поразительных результатов. Кант сделал самого себя. И в этом отношении он уникален.

Все свои сознательные годы Кант искал истину. Но истина – процесс. Кант не произносил таких слов, он только руководствовался ими. Никогда не овладевало им чувство, что все сделано, что обретен абсолют. Кант улучшал, уточнял, шлифовал свое учение. Жизнь Канта – непрестанное духовное развитие, вечный поиск. Вплоть до последних лет, когда мысль вышла из под его контроля.

Читать Канта трудно. Понимать еще труднее. Но понятая мысль радует и возвышает. Игра стоит свеч, затраченное интеллектуальное усилие вознаграждается сторицей. У иного замысловатого автора разденешь фразу, освободишь от словесных хитросплетений, и перед тобой банальность, а то и вообще ничего нет. У Канта трудность изложения всегда связана с трудностью проблемы, с тем, что зачастую ему первому пришлось к этой проблеме прикоснуться. О простых вещах Кант говорит просто, порой блистательно.

Писать о Канте – честь и ответственность для философа. Тем более что существует глубинная связь между учением Канта и сокровенными помыслами русских классиков. Достаточно назвать два имени – Достоевский и Толстой. Их, как и Канта, волновала судьба человека, они, как и Кант, видели всю глубину связанных с ней коллизий, контроверз, катаклизмов.

Толстой, который более чем прохладно относился к Гегелю, зачитывался Кантом. Он был уверен, что их воззрения совпадают. Он собрал и издал афоризмы Канта. Он говорил, что на него «всегда производила сильное впечатление жизнь Канта». Однажды Толстого спросили: «Доступна ли философия Канта заурядному человеку и возможно ли популярное изложение ее?» Ответ гласил:

«Популярное изложение ее было бы величайшим делом. Интересно узнать, есть ли такие попытки на Западе. Во всяком случае это было бы в высшей степени желательным».

Данная книга не претендует на всестороннее и исчерпывающее рассмотрение философии Канта, она посвящена его жизни. Но у Канта нет иной биографии, кроме истории его духа. Поэтому уйти от философии было невозможно. Автор пытался говорить о главном и – насколько позволяет материал – просто. Если это не всюду удалось, да простит ему читатель.

Глава первая. Плоды Просвещения



Имей мужество пользоваться собственным умом.

Кант
По традиции мы начнем жизнеописание Канта с истории его города. Гранитом этого города как бы выложены строгие конструкции философа, воздухом дышат его живые творения...

На землях между Вислой и Неманом издревле жили языческие балтийские племена, именовавшие себя пруссами. Христианство пришло к ним с завоевателями. После неудачи крестовых походов на Ближнем Востоке немецкие рыцари двинулись на тот восток, который был им поближе – в Прибалтику. Почти весь XIII век продолжалось покорение прусских земель Тевтонским орденом.

В 1255 году в устье реки Преголи был заложен замок. В честь союзника – чешского короля Оттокара II, участвовавшего в походе, орден назвал замок Королевской горой – Кенигсбергом. Чешские воины именовали его по своему – Краловец.

Вокруг замка стали селиться бюргеры. Возникли три города: самый старый – Альтштадт, восточнее его – Лёбенихт, южнее, на острове, который образует река, – Кнайпхоф. Города торговали, соперничали, враждовали. Иногда между ними даже вспыхивали войны. Только в 1724 году они объединились в единый город. Кант и город Кенигсберг – ровесники.

Замок походил скорее на крепость, чем на дворец. Возводившийся в разные времена и в разных стилях, он представлял собой каре с обширным внутренним двором, множеством помещений, парадных, жилых и подсобных, огромным Московитским залом, одним из самых больших в тогдашней Германии, высокой сторожевой башней, первоначально предназначенной для военных целей, а затем превращенной в пожарную каланчу.

Горожане – пришлый народ со всех концов Германии. После того как Европу стали раздирать религиозные распри, появились и иностранцы. Жилось на завоеванной земле тревожно и неуютно, всегда в напряжении, почти что в боевой готовности. Напряжения, выдержки, сил требовала и природа; болота не годились под пастбища, суровые зимы губили посевы. Жизнь учила труду и дисциплине.

Когда началась Реформация, страна быстро приняла лютеранство. К этому времени орден распался, и на восточной его половине возникло герцогство Прусское. В начале XVII века Пруссия объединилась с маркграфством Бранденбург в единое государство, которое с 1701 года стало именоваться королевством. Столицей был Берлин; Кенигсберг – самым крупным городом, центром восточных земель, лежавших особняком, за владениями польской короны.

Кенигсберг быстро набирал силы. Оживленный порт, он служил мостом между Западной Европой и Восточной. Здесь процветали ремесла и торговля. Здесь возник университет («Альбертина»), куда за получением образования стекалась молодежь со всей Прибалтики. Здесь находился сильный гарнизон, размещенный по обычаю того времени не в казармах, а на постое у населения: улицы всегда пестрели мундирами.

Их обилие отличало прусские города. По количеству населения Пруссия занимала вЕвропе тринадцатое место, по численности войск – четвертое (после Франции, России, Австрии). Оружием молодое королевство раздвигало свои границы. Для того чтобы маленькому государству содержать большую армию, приходилось усиливать налоговое обложение и экономить на всем. После воинской доблести бережливость считалась второй прусской добродетелью. Принцесса Вильгельмина оставила описание скудной трапезы у своего венценосного отца Фридриха Вильгельма I, участники которой встали из за стола голодными, а разговор вели только о солдатах и экономии. Первый интерес «солдатского короля» явно преобладал над вторым: скупость не мешала ему тратить большие деньги на содержание гвардейского полка «долговязых парней», великанов, собранных со всех концов света. Самый высокий, родом из Ирландии обошелся ему в 9 тысяч талеров (что значительно превышало годовой бюджет Кенигсбергского университета). Экономил король на всем остальном. Например, на моде: были отменены дорогостоящие неуклюжие парики, мужчинам велели собирать волосы в простенькую косичку, вскоре это распространилось по всей Европе. Сам король всегда ходил в военной форме (это тоже было нововведением). Экономил прусский король и на науке: он фактически прикрыл академию, основанную в Берлине Лейбницем при его предшественнике.

В историю немецкой философии Фридрих Вильгельм I вошел тем, что приказал в 48 часов под угрозой виселицы покинуть пределы Пруссии Христиану Вольфу: королю донесли, что вольнодумное учение, отрицающее свободу воли, будто бы оправдывает дезертирство. О Лейбнице Фридрих Вильгельм I отзывался с пренебрежением; по его мнению, «этот парень» был непригоден даже для того, чтобы стоять в карауле. Когда однажды королю, находившемуся в добром расположении духа, попался на глаза философ Эдельман, он подарил ему гульден; мыслитель хотел было в качестве сдачи вернуть два, но вовремя понял, что дело может кончиться палками. Единственный научный эксперимент, предпринятый «солдатским королем», состоял в попытке получить рослое потомство от его долговязых гвардейцев. Он женил их на специально подобранных девицах высокого роста; эксперимент, естественно, не удался. Единственный университетский диспут, устроенный по приказу короля, был посвящен теме: «Все ученые болтуны и балбесы»; королевские шуты проходили по штатам Академии наук. Из книг Фридрих Вильгельм I признавал только Библию и воинский устав. Его любимой присказкой было: «Мы господин и король и можем делать все, что пожелаем».

Как часто бывает, сын Фридриха Вильгельма являл собой противоположность отцу. Кронпринц увлекался музыкой, сочинял стихи, любил французскую литературу и философию. В Пруссии ему стало невмоготу, и он собрался удрать за границу, был, однако, схвачен и угодил в крепость. Его сообщника обезглавили у него на глазах. Наследнику угрожал военный суд и расстрел за дезертирство. Все, однако, обошлось, и в 1740 году он вступил под именем Фридриха II на отцовский престол, который затем занимал сорок шесть лет.

Первые семь из них прошли в войнах с Австрией. В результате Пруссия приобрела Силезию, а армия выросла на столько то батальонов и столько то эскадронов. Коренного переустройства в стране не произошло. «Фридрих, – пишет Франц Меринг, – с самого же начала понял, что согласно прусским порядкам каждый прусский король должен неуклонно продолжать старый курс; его право на историческое значение или на историческое величие – если здесь можно применить это слово – основывается как раз на том обстоятельстве, что он ни разу не пытался плыть против течения, хотя в силу своих природных способностей и склонностей это искушение было для него сильнее, чем для всех прочих прусских королей». Флейтист и поэт, называвший свой мундир «саваном», стал олицетворением прусского милитаризма. Автор «Анти Макиавелли», трактата, написанного до вступления на трон и провозгласившего монарха «слугой подданных», получив власть, воплотил в себе принцип абсолютизма. Эпикуреец по натуре разыгрывал роль почти что стоика. Галломану, влюбленному во все французское, пришлось воевать с Францией.

И все же перемены были. На троне оказался король, начитанный в философии, сам писавший ученые трактаты, вольнодумец, отпускавший рискованные прибаутки, вроде: «Всемогущий боже, если таковой имеется, помилуй мою грешную душу, если таковая у меня есть». При дворе Фридриха гостил Вольтер; Ламетри, изгнанный из Франции и Голландии, нашел убежище в Берлине, где был обласкан королем, назначившим его на придворную должность. «Покровительство, которым пользовался Ламетри в качестве его лейб медика, – пишет Ф. Меринг, – и прекрасные слова, которые в 1751 г. король посвятил памяти этого опороченного материалиста, особенно ясно показывают, что Фридрих стоял на такой высоте философского понимания, какой, вероятно, не достигал в то время никакой немец, даже и молодой Лессинг, как раз тогда громивший Ламетри». Прусский деспотизм стал «просвещенным». Эпоха Просвещения постепенно и здесь вступала в свои права.

Просвещение – необходимая ступень в культурном развитии любой страны, расстающейся с феодальным образом жизни. Просвещение в основах своих демократично, это культура для народа. Главную свою задачу оно видит в воспитании и образовании, в приобщении к знаниям всех и каждого. Возрожденческий идеал свободной личности обретает атрибут всеобщности. И ответственности: человек Просвещения думает не только о себе, но и о других, о своем месте в обществе. Почву под ногами получает идея социальности; в центре внимания – проблема наилучшего общественного устройства. Умы волнует идея равенства; не только перед богом (что принесло с собой христианство), но и перед законами, перед другими людьми. Это равенство формально, но в ином буржуазный правопорядок не нуждается. Просвещение цепко держится за идею формального права, усматривая именно в нем гарантию гуманизма.

Панацею от всех социальных неурядиц Просвещение видит в распространении знаний. Знания – сила, обрести их, сделать всеобщим достоянием – значит заполучить в руки ключ к тайнам человеческого бытия. Поворот ключа, и Сезам открылся, благоденствие обретено. Возможность злоупотребления знанием при этом исключается. Раннее Просвещение рационалистично, это век рассудочного мышления. Разочарование наступает довольно быстро. Тогда ищут спасения в «непосредственном знании», в чувствах, в интуиции, а где то впереди маячит и диалектический разум. Но до тех пор, пока любое приращение знания принимается за благо, идеалы Просвещения остаются незыблемыми.

И наконец, третий характерный признак Просвещения – исторический оптимизм. Идея прогресса – завоевание этой эпохи. Предшествующие времена не задумывались над самооправданием. Античность знать ничего не хотела о своих предшественниках, христианство относило свое появление на счет высших предначертаний, даже Ренессанс, выступивший арбитром в диалоге двух предшествующих культур, считал своей задачей не движение вперед, а возвращение к первоистокам. Просвещение впервые осознало себя новой эпохой. Отсюда было уже рукой подать до историзма как типа мышления. И хотя не все просветители поднялись до исторического взгляда на вещи, его корни лежат в этой эпохе.

Просветители вели непримиримую борьбу против суеверий, фанатизма, нетерпимости, обмана и оглупления народа. Они рассматривали себя в качестве своеобразных миссионеров разума, призванных открыть людям глаза на их природу, их предназначение, исправить человеческие дела и направить их по пути истины.

Просвещение не привязано к определенной хронологии. Распад феодальных отношений в разных странах происходил в разное время. Голландия и Англия опередили других в Европе. Затем настала очередь Франции. Для Германии эпоха Просвещения – XVIII век. По сравнению с Англией и Францией Германия выглядела отсталой страной, тем не менее и здесь в недрах феодального строя постепенно складывались новые, капиталистические производственные отношения. Преобладающую роль в экономике Германии играло сельское хозяйство, но и сюда проникало влияние рынка. В городах возникали капиталистические мануфактуры, росла торговля. Повсюду назревали социальные перемены.

Характерной особенностью исторического развития немецкой нации в этот период была экономическая и политическая раздробленность страны. Расчлененная на множество карликовых монархий, Германия не представляла собой единого государства. Формально существовала Германская империя, охватывавшая почти все немецкие земли (Восточная Пруссия даже номинально не входила в ее состав), но фактически каждый монарх был полным хозяином у себя дома. На лидерство в немецких делах претендовала Австрия. Возвышение Пруссии создало ей опасного соперника. Передовые умы Германии, задумываясь над судьбами своей родины, видели, что путь к ее благоденствию лежит через устранение феодальных порядков и объединение страны. Идея национального единства доминировала в творчестве просветителей, но в XVIII веке она никогда не перерастала в национализм и шовинизм. Все народы равны, как равны все люди; слыть «гражданином мира», чуждым национальной ограниченности и спеси, в интеллектуальной среде считалось модным.

Философия немецкого Просвещения формировалась под влиянием не только социальных сдвигов, но также и прогресса научных знаний. Если в экономике и политике Германия отставала от Англии и Франции, то этого не скажешь о науке. Немецкое естествознание в XVIII веке находилось на подъеме, переживая те же процессы, которые были характерны для европейской науки в целом. Накопление огромной массы фактов, расклассифицированных в предшествующую эпоху, ставило вопрос об их истолковании, о рассмотрении природы в ее живой связи, в развитии Это подготавливало почву для расцвета философии.

Преобладающим влиянием на первых порах пользовалась школа Христиана Вольфа. Он уже семнадцать лет занимал кафедру в Галле, написал ряд трудов, получивших европейскую известность, когда «солдатский король» приказал ему в течение двух суток убираться вон. Зная крутой нрав своего монарха, философ не стал дожидаться истечения предоставленного ему срока и через двенадцать часов после вручения королевского указа покинул город. Изгнание только увеличило славу Вольфа: он получил место первого профессора в Марбурге (здесь у него учился потом Ломоносов). Лондон и Париж выбрали его членом своих академий. Стокгольм и Петербург пригласили на службу; в России предполагалось открытие Академии наук, и Петр I предложил Вольфу пост вице президента, философ вежливо отказался. Не спешил он и возвращаться восвояси. Даже после того как Фридрих Вильгельм I его реабилитировал. Заполучить Вольфа снова в Пруссию удалось только новому королю. Фридрих II пожаловал ему титул тайного советника и положил неслыханный по тем временам оклад в 2 тысячи талеров. Вольф не принял пост в столице и попросился назад в Галле.

Возвращение Вольфа в Галле вылилось в подлинный триумф. Его встретили далеко за городом, тут же возникла импровизированная процессия. Впереди ехали на лошадях три почтальона, трубившие в свои рожки, за ними пятьдесят студентов также верхами, затем в карете, запряженной четверкой, господин тайный советник Вольф с супругой и, наконец, целый поезд экипажей с именитыми горожанами и профессорами. Когда процессия достигла центра города, грянул оркестр; музыка еще долго не смолкала в этот день.

Вольф приступил к чтению курса. Но странное дело: ломившаяся поначалу аудитория стала от семестра к семестру редеть. Некогда прославленный лектор оказался однажды перед пустыми скамьями. Почитатели Вольфа утверждали, что это свидетельство не поражения, а победы: вольфианство пустило столь глубокие корни в немецком образовании, что главу направления уже не было необходимости слушать. Противники Вольфа считали, что он просто пережил свою славу. Искусственно раздутая, она оказалась недолговечной.

По сравнению с Лейбницем Вольф сказал немного нового, а ряд идей сформулировал проще и площе. Эпитет «плоский» обычно прилагается к вольфианской телеологии, учению о конечных целях, которое приобрело у Вольфа совсем примитивные черты.

Заслуга Вольфа состояла в систематизации лейбницианской философии, он впервые в Германии создал систему, охватившую основные области философского знания. Он впервые создал и философскую школу. Вольфианцы сделали много для распространения научных знаний. Их учение получило наименование «популярной философии», поскольку предназначалось для широкой читающей публики. Вольфианцы были убеждены, что распространение образования незамедлительно приведет к решению всех острых вопросов современности. Культ разума сочетался у них с пиететом перед христианской верой, которой они пытались дать «рациональное» истолкование. Центром «популярной философии» был Берлин. Появился даже термин «Берлинское Просвещение».

Наряду с вольфианством в немецком Просвещении существовало и другое направление, связанное с народным протестом против социального гнета, враждебное официальной церковной догме. Идейным источником свободомыслия была философия Спинозы, начавшая интенсивно проникать в Германию уже в конце XVII столетия, несмотря на противодействие как официальных блюстителей идейной чистоты, так и умеренного крыла Просвещения. Двери университетов для спинозизма были наглухо закрыты. Спинозистские книги сжигали, их авторов преследовали. Зачастую это были малоприметные, а иногда и совсем неизвестные литераторы, внезапно откуда то появлявшиеся, сеявшие смятение в умах и столь же бесследно исчезавшие. Вольнодумные произведения распространялись тайно, ходили в списках, порой получая широкую известность, а порой оставаясь доступными лишь узкому кругу посвященных. О том, что Лессинг исповедовал спинозизм, узнали только после его смерти.

Немецкие вольнодумцы в отличие от своих французских собратьев осторожно обращались с верой в бога. Авторитет религии был прочен. В средние века религия господствовала в духовной жизни, подчиняла себе науку и искусство, активно вторгалась в политику. Благодаря Реформации Германия в значительной степени освободилась от господства римской курии, однако Лютер и его последователи отнюдь не были склонны поощрять свободомыслие. Протестантская ортодоксия, выработав свою систему догматов, выступила в той же роли, которую до нее играл католицизм. Церковь старалась не выпустить из узды духовную жизнь страны. В этом она находила полную поддержку со стороны власть имущих. Борьба за Просвещение, против ортодоксального христианства за редкими исключениями проходила под лозунгами веротерпимости, создания «улучшенной» религии.

Специфически немецким вариантом обновленного протестантизма был пиетизм. Это движение возникло на исходе XVII столетия как протест против духовного застоя и перерождения лютеранской церкви. Истоки пиетизма восходят к великому мистику Якобу Бёме. Один из его последователей, Квиринус Кульман, много путешествовавший и всюду несший слово учителя, в конце концов как еретик угодил на костер. Другому – Якобу Шпейеру повезло больше: он стал основателем обновленческого течения в протестантизме. Пиетисты отвергали обрядность и ритуал, переносили центр тяжести религии на внутреннюю убежденность, знание текстов Священного писания и личное поведение. В дальнейшем пиетизм породил новую нетерпимость, выродился в фанатизм и экзальтированный аскетизм. Но в свое время он сыграл освежающую роль; многие деятели Просвещения выросли на идейной почве пиетизма, развивая его радикальные, антидогматические и антиклерикальные тенденции. Пруссия (Галле и Кенигсберг в первую очередь) была рассадником пиетизма.





Достарыңызбен бөлісу:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет