Бурхан-халдун – сакральный центр средневековых монголов

Бурхан-халдун – сакральный центр средневековых монголов

В местах, связанных с предками (у горы, у реки, у дерева), проводилась большая часть ритуалов, воспроизводящих центр, который, являясь осью Мира, рассматривался как место соприкосновения Неба и Земли, как «пуп земли»; ритуалов, выполняющих цивилизаторскую роль, направленных на установление порядка на определенный период (год, период правления, время намечаемого события и т.п.) и имеющие общественное значение. Именно предки соединяли все части космоса в пространстве и во времени, поскольку они находились в центре космологической модели мира (благодаря харизме умершего предка).

В «Сутре поклонения звездам, небу» неоднократно встречается следующая фраза: «Каж­дый куст стал бурханом, каждая скала стала ханом, каждая гора стала онгоном» (бут бyр бурхан болсон, хад бyр хан болсон, уул бyр онгод болсон [Дулам, 1989, с. 21, 53]). Речь идет о дереве, скале, горе как о вместилище сакральности предка, благодаря чему они становятся объектом поклонения: «молиться сосне» (бурят. нарhанда мyргэхэ [Галданова, 1987, с. 31]); «приносить жертвы скале» (хада тахиха). С одной стороны, известен обычай называния могилы царя «горой»; с другой – в монгольской традиции говорится, что смерть означает уход в горы, что вполне согласуется с приведенными выше данными «Сокровенного сказания» о захоронении в «высокой земле», прежде всего высокопоставленных лиц. Можно говорить о скале как об аналоге «высокого места» или горы. Так, например, Чингисхан приказал похоронить Хуилдара, поместив его тело (кости) в скалу Орнууского Хэлтэгэя неподалеку от впадения р. Халхи в оз. Буир-нур [Козин, 1941, с. 133] (cinggis-qahan qalqa-yin or-nu’u-yin keltegei qada-da yasun inu talbi’ulba [Рахевилц, 1972, с. 86]). Современная пословица гласит: «Со стенами юрта отдалилась, каменная юрта приблизилась» (хантай гэр холдож, хадан гэр ойротба). А в словах Ван-хана оба эти объекта –вершина и скала – соединились: «Постарел я, на вершины подниматься пора – одряхлел я. Одряхлел я, на скалы подниматься пора» [Гаадамба, 1990, с. 72] (bi ber edö’e ötölba namayi ötölju undut-ta qaru’asu qa’ucitba bi qa’ucitcu qaldut-ta qaru’asu [Рахевилц, 1972, с. 76]).

Чжамуха перед смертью говорит Чингисхану: «§ 201. …Когда буду лежать мертвым, то и в земле, Высокой Матери нашей, бездыханный мой прах во веки веков будет покровителем твоего потомства. Тогда предали смерти Чжамуху и погребли его прах, “подняли кости его» [Козин, 1941, с.157-158].

Можно отметить три географических объекта, с которыми были связаны жизненно важные для социума ритуалы: интронизации, Новый год, побратимство, начало любого дела. Это, во-первых, Эргунэ-кун – место впадения р.Кан в Аргунь, горное место, откуда вышли первопредки всех монгольских племен; второе место – Хорхонах-джибур; и третье, связанное непосредственно с Чингисханом и его родом, – Бурхан-Халдун.

Бурхан-Халдун, покрытый  лесом  и богатый зверем  [там же, с. 80] горный массив, стал объектом культа не какого-либо одного рода, а более крупного этносоциального организма и, естественно, отмечался как общемонгольская святыня чаще и в «Сокровенном сказании», и в «Сборнике летописей» Рашид-ад-дина.

Бурхан-Халдун – цепь гор, доминирующих в междуречье Онон – Керулен – Тола – Тунгелик (две последние впадают в Орхон) и организующих пространство. Это ее свойство привлекло к ней предков монголов: Буртэ-Чино и Гоа-Марал, перейдя море, кочевали на Бурхан-Халдун, у истоков реки Онон [Козин, 1941, с. 79] (onan-müьren-nüь teri’ьün-e burqan-qaldun [Рахевилц, 1972, с. 13]). Бурхан-Халдун возвышается над другими горами массива, что позволяет обозревать с нее окрестности. Это и отмечал автор «Сокровенного сказания», когда описывал, как Дува-Сохор наблюдал с Бурхан-Халдуна за прикочевкой по р. Тунгелик Хорилартай-Мэргэна, отца Алан-Гоа, со своими людьми [Козин, 1941, с. 79, § 5]. Горы Бурхан-Халдуна были центром довольно обширного освоенного и организованного пространства, имевшего общемонгольское значение. Именно поэтому Чингисхан говорил Сача-бехи и Тайчу, сыновьям Бартан-Баатура: «§ 179. Никому не позволяйте стоять (располагаться кочевьем) у истоков Трех рек» [Козин, 1941, с.137].

Рашид-ад-дин совершенно определенно говорит о погребально-поминальном характере Бурхан-Халдуна: «В Монголии есть большая гора, которую называют Буркан-Калдун. С одного склона этой горы стекает множество рек. По тем рекам – бесчисленное количество деревьев и много леса. В тех лесах живут племена тайчжиутов. Чингисхан [сам] выбрал это место для своего погребения и повелел: „Наше место погребения и нашего уруга будет здесь!“... Говорят, [что] в том же самом г., в котором его там похоронили, в той степи выросло бесчисленное количество деревьев и травы. Ныне же лес так густ, что невозможно пробраться через него, а этого первого дерева и места его [Чингисхана] погребения [совершенно] не опознают.  Даже старые лесные стражи,  охраняющие то место [уру чиан], и те не находят к нему пути. Из сыновей Чингисхана место погребения младшего сына Тулуй-хана с его сыновьями Мэнгу-кааном, Кубилай-кааном, Арик-бугой и другими их потомками, скончавшимися в той стране, находится там же. Другие же потомки Чингисхана, вроде Джочи, Чагатая, Угедея и их сыновей и уруга, погребены в другой местности» [Рашид-ад-дин, 1952, с. 233–235]. В другом месте своего труда Рашид-ад-дин говорит о захоронении «Чингисхана и Тулай-хана в местности Буркан-Калдун, называемой Екэ-Курук» [Рашид-ад-дин, 1960, с. 148], что связано с традицией хоронить правителей в одном месте, которое поэтому и называлось «место [захоронения] великих (или старших)» (yekes-e qajar [Рахевилц, 1972, с. 27]), т. е. «земля предков» [Козин, 1941, с. 88].

Захоронение являлось в традиционной культуре не только местом, связанным с уходом в небытие, но и местом, где все порождается (пуп земли), там совершались ежегодные ритуалы. (Новый год включал и все обряды жизненного цикла: день рождения, свадьбы всех членов социума, всеобщие похороны и поминки.) Из фразы: «...Тайчиуд­цы на другой же день тронулись вниз по реке Онону» [там же, § 72] ясно, что «земля предков» находилась в верховьях Онона, т. е. на южном склоне Бурхан-Халдуна. Можно предположить, что в новый год («в ту весну» [там же, с. 88]) проводился поминальный обряд, который носит во всем мире регулярный характер. Из текста «Сокровенного сказания» мы знаем, что он был общим для тайчжиутов и борчжигинов, с едой и питьем (yekes-ün kesig-ece bile’ür sarqud-ece [Рахевилц, 1972, с. 27]). К Бурхан-Халдуну относится Гурбан Улху на р. Толе, где у основания развесистого дерева возвели четырехбунчужное черное знамя. Его как раз и делали из этого дерева, вокруг которого плясал народ [Ринчен, 1959, с. 69–70; 64; 73]. Сохраняется как объект поклонения, что специально выделяется в «Молитве сульдэ владыки (Чингисхана. – Т.С.)», Бурхан-Халдун и относящиеся к нему реки Онон, Керулен и Тола, которым брызгают по девятке (т. е. один раз специальной ритуальной деревянной ложкой, в которой девять углублений 3  3) [там же, с. 86], а также Ходоо Арал (тоже в цепи Бурхан-Халдуна) на Керулене, где Чингисхан стал ханом [там же, с. 63]. Кроме того, в «Сокровенном сказании» упоминается случай человеческого жертвоприношения, когда захваченного в плен меркита Хаатай-Дармалу «посвятили Бурхан-Халдуну» (qaldun-burqan-na jori’ulba [там же, с. 46]), предварительно надев ему колодку на шею, хотя из текста неясно, оставили ли его при этом живым или убили на горе.

Потомки Чингисхана также проводили там обряды, например новогодние. В «Юань-ши» имеются следующие указания на поездки Мункэ в Ормэгэлту, местность, связанную в представлениях монголов с сакральностью и расположенную около озера Куку-нур. «Осенью 1253 г. Мункэ прибыл в Гур-нор (Куку-нор) южнее Ормэгэлту» [Абрамовски, 1979, с. 22]. «В этом г. (1254) призвал [импе­ратор] принцев на хурилтай западнее Кукунора. Там он провел на горе Jih-yüe-shan жертвоприношение Небу» [там же, с. 23]. «Ле­том [1255 г.] отправился император в Ормэгэлту» [там же, с. 24]. «Осенью 1257 г. Мункэ приехал в Гур-нор и провел жертвоприношение Небу кумысом» [там же, с. 26].

Кроме ежегодных ритуалов, связанных с началом года и включавших в себя как обряды поклонения Небу, так и обряды культа предков и совершаемых в местах их захоронения, т.е. Новогодний ритуал, здесь же проводились и обряды интронизации. Согласно «Сокровенному сказанию» (§ 123), «Темучжина же нарекли Чингис-хаганом и поставили ханом над собой» [Козин, 1941, с. 109] в истоках реки Сэнгур, впадающей в реку Керулен, у озера Куку-нор в горах Бурхан-Халдуна. Избравшие Темучжина ханом поклялись ему служить: воевать с врагами, добывать ему богатство, красавиц, коней и т. п. «Так они высказались, такую присягу приняли» [там же, с. 109]. При этом следует заметить, что аналогом дерева могло служить знамя (бунчуки). Также можно предположить, что подобным же образом происходило возведение в ханы Темучжина, которое в источниках описывается так: «В начале весенней поры (1206 г. – Т.С.) Чингисхан приказал водрузить белый девятиножный бунчук и устроил с [присутствием] полного [полного] величия великий курилтай. На этом курилтае за ним утвердили великое звание „Чингиз-хан“, и он счастливо воссел на престол» [Рашид-ад-дин, 1952б, с. 150]; «до этого же времени имя ему было Темуджин... В монгольских же летописях как начало его царствования приводят тот же год, в котором по убиении им Таян-хана, государя найманов, ему присвоили Чингизхановское прозвание» [там же, с. 252].

Благодаря проявлению сакрального и небесного покровительства верховному правителю Бурхан-Халдун становится его защитником: амин, ответственная за жизнь человека, была сохранена Темучжином благодаря сооружению «дома» из веток ивы (бургасун гэр), что и называлось «дом защиты» (халхасун гэр) на горе Бурхан-Халдун [там же, § 193].  Вероятно, можно  даже воспринимать это как описание обряда инициации Темучжина, после которой он приобрел сакральность – второе рождение, когда «Бурхан-Хал­дуном для амин было установлено место и время... была оказана милость... она была защищена» (burqan-qaldun-a bo’esun-u tedui amin-iyan bulji’uldaba... qayira­lan... qalqalaqdaba [Рахевилц, 1972, с. 40, § 103]), после чего он совершил обряд поклонения солнцу утром на вершине Бурхан-Халдуна и завещал делать это своим потомкам.

Места, где проходили наиболее важные для существования социума ритуальные действия, были связаны непременно с горами, которые создавали цепочку освоенности пространства, на котором формировался монгольский этнос и впоследствии более крупная социо-культурная общность – конфедерация племен.
Литература

1. 
   Abramowski W. Die chinesischen Annalen des Müngke: übersetzung des 3. Kapitels des Yüan-shi. — ZAS. – 1979. - № 13.
   
2. 
   Гаадамба Ш. Монголын нууц товчооны судлалын зарим асуудал (Некоторые вопросы изучения «Тайной истории монголов»). - Улаанбаатар, 1990.
   
3. 
   Галданова Г.Р. Доламаистские верования бурят. - Новосибирск, 1987.
   
4. 
   Дулам С. Монгол домог зyйн дyр (монгольский фольклор). - Улаанбаатар, 1989
   
5. 
   Козин С.А. Сокровенное сказание: монгольская хроника 1240 г. - М.—Л., 1941.
   
6. 
   Rachewiltz I. de. Index to the Secret History of the Mongols. — Indiana University Publications. Uralic and Altaic Series. - Bloomington, 1972. - Vol. 121.
   
7. 
   Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 2. - М.—Л., 1952.
   
8. 
   Rintchen B. Matériaux pour l’étude du chamanisme mongol. T. 1. - Wiesbaden, 1959.
   

В современной лингвистике большое внимание уделяется изучению языка не только как средства общения, но и как стержневой компонент культуры народа. Ведь в языке и через язык народ передает свою неповторимую культуру, то, как народ оценивает окружающий мир, как видит его, себя в этом мире. Такой подход к языку позволил лингвистам ввести понятие «языковая картина мира» (параллельно понятию «концептуальная модель мира»). Считается, что в основе языковой картины мира современного человека лежат древние архаичные представления о мире, которые нашли отражение в мифологии и фольклоре. Вот почему сейчас особенно актуально изучение языка фольклора, важнейшего пласта культуры. Фольклорный материал при этом изучается под новым углом зрения: как источник для реконструкции архетипа культуры и этнического менталитета народа, изучения его трансформации в новых социально-экономических условиях, в том числе под влиянием другой культуры. В идеале исследование языковой картины мира должно приблизить нас к пониманию особенностей этнического менталитета. Этнический менталитет анализируется через ключевые культурные концепты, благодаря которым можно составить представление носителей данной лингвокультуры об окружающем мире. Поэтому большое внимание уделяется рассмотрению концептов, определяющих принадлежность индивида к тому или иному национально-культурному сообществу. Например, как специфически выделены и рассматриваются русские концепты «тоска», «щедрость», «авось».

Данная проблема на калмыцком материале анализировалась только Г.Ц. Пюрбеевым¹. В своих публикациях Г.Ц. Пюрбеев обратился к сложным базовым концептам культуры - концептам «душа» и «судьба»

Нами предпринимается попытка рассмотрения концепта «счастье» в менталитете калмыков. Счастье - сугубо человеческое понятие, составляющее цель и надежду человеческой жизни. Это одна из общечеловеческих характеристик. Однако в наборе компонентов этого концепта, их иерархии можно видеть этнические предпочтения. Изменения в структуре концепта во времени возможны, они обусловлены изменениями социально- культурных условий обитания человека. Материалами нашего исследования послужили фразеологизмы, пословицы, поговорки, свободные сочетания слов, связанные с лексико-семантическим полем «счастье».

В калмыцком языке концепт «счастье» представлен словами: кишг, жирhл, хов. Эти слова не совпадают полностью в объеме своего содержания, однако все они включают сему «благополучие».

Слово «жирhл», помимо этого общего компонента, содержит сему ’блаженство’, ’наслаждение’. Слово «хов», кроме семы ’благополучие’, ’блаженство’, включает сему ’удача’, ’везение’ (ховтэ кн ’удачливый ’, ’везучий’, ’счастливый’).

Следует обратить внимание на тот факт, что слова жирhл и хов имеют, помимо значения ’счастье’, ещё и другие значения. У слова жирhл словарь под редакцией Б.Д. Муниева первым значением фиксирует значение ’жизнь’. У слова хов вторым значением словарь фиксирует ’судьбу’, ’участь ’.

Для дальнейшего раскрытия содержания концепта обратимся к фразеологизмам, пословицам и поговоркам. О включенности компонента «труд» в этот концепт свидетельствует следующее выражение: кишгтэ кн кодлмшч, кишвэ кн аля ’трудолюбивый человек - счастливый, бездельник - несчастливый’.