Бѣда дѣйствительно
жүктеу/скачать 424.61 Kb.
|
| терльщи. Этотъ послѣдній звувъ, казалось, вто- рилъ первому, а тяжелые удары молота и час/гыіі стукъ терльщи, дымъ, вьющійся надъ трубою хаты и пламя, сверкавшее въ открытый двери кузницы, раздававшіеся въ саду дѣт- скіе голоса и по временамъ громкое пѣніе иѣтуховъ,—все это на фонѣ окружающей природы сливалось въ одну кроткую, спокойную гармонію, какъ образсцъ чистой, здоровой, трудовой жизни.
Михайло ночинялъ въ кузницѣ поврежденные осеннею запашкою плуги, Оксана сидѣла въ саду на сухой травѣ подъ пожелтѣвшей уже яблонею, грѣя свои старыя кости при послѣ- днихътеплыхъ лучахъ осенняго солнца, а возлѣ нея Отецько, къ великому удовольствію двухъ младшихъ дѣвочекъ, изо всей силы дулъ въ деревянную «сопилку». издававшую пискливые, пронзительные звуки. Въ хатѣ, нѣсколько затемненной низкимъ но- толкомъ, занавѣсками изъ цвѣтнаго ситцу и нѣсколькими вазонами съ геранью, миртой и мышкой на окнахъ, никого не было, кромѣ спящаго къ люлькѣ малютки. На поду, на лавкахъ, скамьяхъ, даже на трехъ нарадныхъ стульяхъ--вездѣ возвышались темные остроконечные сноники вымоченнаго и высушен- наго льна, одинъ уголь просторныхъ сѣней наполняли почти до потолка бѣловатыя головы капусты. Не напрасно эти послѣдніе дни ясной, солнечной погоды называются бабьимъ лѣтомъ: въ это время на сельскую работницу сыплется цѣлый градъ всевоз- можныхъ рабогь. Василина въ этотъ день отъ самаго разсвѣта срѣзывала капусту в ь огородѣ и сносила домой, а теперь поставила не - редъ хатой продолговатую, узкую терлыцю, положила въ нее льну и, ударяя его доскою, снабженной ручкою, отдѣляла ыяг- кія волокна растенія отъ ихъ твердой и сухой оболочки. Одѣ- тая въ толстую рубаху и нѣсколько приподнятую юбку, босая, въ кругломъ очипкѣ изъ красной китайки, изъ-подъ котораго выбивались пряди гуотыхъ, темныхъ волосъ, она все чаще и чаще ударяла доскою терлыци, а сухая кострика подымалась въ воздухѣ, сыпалась на ея одежду и окружала ее всю золотистою отъ солнца пылью. Работа была тяжелая; Василина быстро и тяжело переводила дыханіе, задыхаясь' отъ сухой пыли, крупныя капли пота покрывали ея лице и лобъ, а на рукѣ въ нѣсколькихъ мѣстахъ выступила кровь. Не смотря на то, она ни на минуту не прерывала работы и такъ погрузилась въ нее, что не слышала ни скрина отворявшихся ворот ь неболь- шаго дворика, ни быстрыхъ шагокъ приближавшейся къ ней женщины и тогда только подняла голову, когда охрипшій отъ слезъ и- гнѣва женскій голосъ произнесъ въ нѣсколькихъ ша- гахъ отъ нея: Чортъ тоби поможи! Бодай ты зъ того лёну смертельнп сорочки соби, та своимъ дитямъ поткала! Василина подняла голову и глаза ея встрѣтились съ сверкающими глазами Гапки; она выпрямилась, а руки безсильно опустились вдоль тѣла Ее видимо поразило такое лривѣтствіе. Приська еще на канунѣ прибѣгала къ ней съ извѣстіемъ о бо лѣзни Клима. Василина готова была тотчасъ-же бѣжать къ своимъ бывшимъ хозяевамъ навѣстить ихъ, узнать, что тамъ дѣлается. утѣшить, помочь, если можно, но знала, что тамъ дурно отзываются о ней и совсѣмъ не желаютъ ея прихода. Теперь Гапка пришла сама и начала съ проклнтій. Непривычная къ брани и крику, несчастная мать, съ похудѣвшимъ и пожелтѣвшимъ ли- цемъ, и теперь не металась передъ нею, какъ бы сдѣлала другая, напротивъ, почти неподвижно стояла передъ Василиною, въ своихъ плоскихъ башмакахъ, съ болынимъ платкомъ на головѣ и только смотрѣла на нее свирѣиымъ взглядомъ. Эта неподвижность, этотъ устремленный на нее взглядъ, эти проклитін —все это вмѣстѣ произвело на Василину такое впечатдѣніе, что она ахнула и отступила на нѣсколько шаговъ, какъ передъ привидѣніемъ.
Теперь Гайка закипала головою и, словно ей не хватал» уже дыханія, чтобы говорить дальше, повторила ыѣсколько разъ:
Василина всплеснула руками.
Гапка выступила виередъ и приблизилась къ ней такъ, что ихъ раздѣляла только узкая терлъщя. Вытянувъ шею, она впилась въ лице молодой женщины ядовитымъ, сверкающимъ взглядомъ. Слова вырывались изъ устъ ея съ протяжнымъ ши- нѣніемъ-. ‘
Раскраснѣвшееся отъ работы лице Василины загорѣлось огненнымъ румпнцемъ.
Теперь она поняла, почему въ Петровой хатѣ приписывали ей болѣзнь Клима, и внезапный страхъ сдавилъ ей сердце, усиленно забившееся въ груди. —- А може воно й одъ того зилля, може виаъ и справди зъ того зилля заслабъ, думала Василина. И слезы набѣгали на ея испуганный глаза; она отвернулась и стояла нѣмая и неподвижная, какъ пень. Ага! крикнула Гайка въ свою очередь, не побожится, що не давала! Во таки й дала! Я вше по тоби бачу, іцо дала, и що все те правда, що казала Варка. Ну, коли жъ такъ, такъ одроби заразъ, що поробила! чуешъ? Дай що небудь, щобъ вы- гнати ему отруту зъ тила! Коли ты видьма, такъ ты уже зна- ешъ... Коли ты на лихо можешъ поробити, такъ и на добре можешь... Одроби, що поробила! Чуешь? одроби... Протянут, обѣ руки надъ терлыцею, она дергала молодую женщину за рукавъ рубашки, а въ глазахъ ея вмѣетѣ съ гнѣ- вомъ и ненавистью появилось выраженіе тревоги и просьбы; она продолжала повторить то съ ненавистью, то съ просьбою въ голосѣ:
ломая руки.
Тогда Ганка, хотя и ослабѣвшая отъ слезъ и горн, съ быстротою серны подскочила къ ней, опустилась на землю и обняла ея колѣни.
Она обнимала ея колѣни, цѣловала край ея платья. Это материнское горе и отчаянный просьбы были настоящею пыткою для Василины; вѣдь она и сама была матерью, а еъ этою женщиною прожила когда-то столько лѣтъ въ нріязии и согласіи. Она схватилась за голову и заголосила:
Гапка поднялась съ колѣнъ и переспросила шипящимъ голосомъ: Не робила! Може й побожишься, що не робила?Василина опять отвернулась отъ нен и онѣмѣла. Въ головѣ у нея стало темно, какъ въ осеннюю ночь и только вихремъ мѣшались слова.
Не въ силахъ будучи дольше выносить этой гіытки, она отскочила отъ угрожавшей ей снова женщины и крикнула на половину съ жалостью, на половину съ гнѣвомъ:
Тогда Гапка окончательно вспыхнула и назвала ее вѣдьмою безчисленное множество разъ. Она даже не слишкомъ и проклинала, потому что не имѣла ни привычки, ни опытности въ этомъ дѣлѣ; она только призывала гнѣвъ Божій на голову Василины и ея дѣтей и угрожала местью Петра и всѣхъ «шановныхъ» людей.
И вдругъ, вспомнивъ, что пока она тутъ бранится съ вѣдь- мою, дома еынъ ея лежитъ, можетъ быть, уже мертвый, она схватилась обѣими руками за голову, выбѣжала со двора и помчалась обратно въ село, а Василина, гдѣ стояла, тамъ и опустилась на землю и горько заплакала, закрывъ лице руками. Однако-жъ она плакала не долго. Въ хатѣ послышался писнъ проснувшагося ребенка, Василина вскочила и побѣжала въ хату. Тамъ она нѣкоторое время кормила и забавляла ребенка-, слышно было, какъ она нѣжно заговаривала къ нему, напѣвала ему пѣсеныш и прерывала ихъ короткимъ смѣхомъ и громкими ноцѣлуями. Очевидно, ребепокъ емѣшилъ ее своимъ лепетаніемъ и движеніемъ сноихъ маленькихъ ручекъ привлекал!, ея уста для поцѣлуя. Потомъ послышался мѣрный скрипъ люльки и скоро въ хатѣ воцарилась тишина. Абрамко опять уснулъ, а Василина вышла съ узломъ вымытаго бѣлья на плечахъ. Погода была прекрасная, нужно было до вечера выполоскать бѣлье въ пруду. Всего шаговъ двѣсти отдѣляло послѣднія жилища Сухой Долины отъ небольшаго пруда. По одну сторону его расстилалась та полоса песку, на которой когда-то, по совѣту старой Оксаны, нроводилъ дѣлые дни больной сынъ Петра Джурджи; далѣе окаймляла его полукругомъ узкая полоса луговъ, за которыми черпѣли вспаханный поля, раскинувшіяся на ближайших!» пригоркахъ. Лугъ этотъ уже еъ давнихъ иоръ быль обращенъ подъ выгоігь для скота. Въ лЪтнее время берегъ пруда но дру гую сторону нредставлялъ густую чащу зелени, откуда разда валось громкое щебетаніе птицъ и кваканье лягушекъ; среди зелени пестрѣли цвѣты голубые, розовые и желтые, красныя я годы калины, а надъ кодою свѣінивались длиниыя вѣтки вербы между которыми бѣлѣли стволы высокихъ березъ. Теперь на берегу подъ березами, выдѣлявшимися на голубомъ фонѣ неба какъ тонкія, рѣзныя колонны, подъ красноватыми, вѣчно дрожащими осинами, подъ вербами, полоскавшими въ водѣ свои сѣ- дыя вѣтви, на сухой травѣ, трещавшей подъ ногами и усѣянной опавшими листьями и сѣрымъ пухомъ репейника, нѣсколько десятковъ жемщинъ наклонялись надъ тихою, гладкою поверхностью воды. Онѣ стирали или полоскали уже вымытое дома бѣлье, а отголосокъ ихъ разговоровъ и мѣрные, сухіе удары вальковъ далеко разносились по пустыннымъ полямъ. На полѣ, сколько глазомъ окинуть, видно было только двѣ человѣческія фигуры; мущина шелъ за плугомъ, а въ нѣкоторомъ разстояній отъ него шла женщина, которая собирала въ передникъ выкопанный картофель и ссыпала въ положенные на бороздахъ мѣшки. Нива, на которой работали эти люди, прямо примыкала къ выгону. То были Степанъ Джурджа и его жена. Грустная это была папа. Онъ шелъ молча, угрюмо, едва склонивъ надъ плугомъ свою сильную фигуру, и только время отъ времени про- тяжнымъ басомъпокрикивалъ на лошадей: «гоо! гоо! гоо!» Она такъ наклонилась, что смуглое лице ея почти доставало до земли, иногда прямо на колѣняхъ ползала по нивѣ. разгребая руками темный песокъ, а ея гибкая, худощавая фигура напоминала но временам!, ползающего но пивѣ червяка. Однако эта совмѣстная работа съ ыужемъ, хотя и тяжелая, очевидно не была непріятпою для Рарки, потому что она, ни на минуту не прерывая работы, по временамъ обращалась любезнымъ тономъ къ проходившему возлѣ нея мужу
Въ другой разъ она заговаривала опять: ■■— Дикаво, якъ-то тамъ Климъ? чи вже вмеръ. чи ще животіе? Или еще:
Но Степанъ не отвѣчалъ ни слова, какъ будто и не слы- шалъ того, что говорила жена, а между тѣмъ въ ея голосѣ, всегда рѣзкомъ и раздраженномъ, на этотъ разъ звучали сердечный ноты. Она затрогивала мужа, вызывала его на разговоръ. разъ даже заемѣялась и, стоя на колѣняхъ на землѣ, бросила ему въ спину картофель. Онъ только обернулся, что-то про- ворчалъ сквозь зубы и иродолжалъ нажимать нлугъ, угрюмо покрикивая на лошадей: »нуу!» Правда, онъ не разсердился, но и не сказалъ добраго слова, и лице его не прояснилось. Женщина опять наклонилась къ землѣ и молча, печально продолжала ползать по нивѣ. Вдругъ она подняла голову. Степанъ. стоявшій теперь лицемъ къ пруду, остановил!, лошадей и, какъ будто поправляя что-то возлѣ плуга, смотрѣлъ въ ту сторону, откуда подходила къ пруду женщина съ мѣшкомъ мокраго бѣлья на спинѣ. Онъ съ такимъ напряженіемъ смотрѣлъ на эту женщину. что всѣ мускулы и морщины на его лицѣ сгладились, лице озарилось блаженной, нѣсколько наивной улыбкой. Глаза Варки устремились въ ту-же сторону; въ приближавшейся жен- щинѣ она сразу узнала Василину и взвизгнула какъ-бы отъ прикосновенія раскаленнаго желѣза.
Между тѣмъ Василина подошла въ стоящимъ въ водѣ жен- щинамъ и нривѣтливо поздоровалась съ ними. Только одинъ голосъ, и то какъ-то тихо, несмѣло отвѣчалъ ей взаимнымъ привѣтствіемъ. То была молодая Лободиха, которая, какъ не- вѣстка одною изъ самыхъ достаточныхъ хозяевъ въ селѣ, любимая мушемъ и цѣлою семьею, одна только рѣшилась, хотя и ыесмѣло, выразить ей свое расноложеніе. Иныя женщины, какъ-бы не замѣчая Василины, молча продолжали работу, другія поднимали голову и осматривали ее взглядомъ, въ которомъ любопытство и робость смѣшивались съ отвращеніемъ и гнѣвомъ. Василина уже хорошо понимала, что все это значило и стала въ сторонѣ подъ развѣсистой вербой, у подножія которой плавала привязанная къ ней лодка. На этой лодкѣ ѣздили обыкновенно сельскіе парубки, когда ловили нлотичекъ и карасей, не рѣдво также и женщины, жившія но ту сторону пруда, переправлялись въ ней дли сокращенія пути. Василина расположилась возлѣ лодки, оиустила въ воду принесенное бѣлье и начала полоскать его и выбивать валькомъ, какъ и всѣ осталь- ныя, что не мѣшало ей однако слышать разговоры своихъ со- сѣдокъ. Сперва онѣ потихоньку перешептывались между собою, по это не могло долго продолжаться—развѣ могли онѣ долго сдерживать свои чувства и къ особенности языки. Вскорѣ заговорили уже во весь голосъ-, говорили, разумѣется, о томъ, что составляло злобу дня въ цѣломъ селѣ, о болѣзпи Клима Джур- джи и ея причинахъ. Разеказывали, что Петръ ноѣхалъ уже за священникомъ, что больному два раза уже давали въ руки зажженную восковую свѣчку, что мать чуть жива отъ горя, что если умретъ Климъ, все хозяйство Петра пойдетъ прахомъ, такъ какъ самъ онъ скоро состарѣется, а младшій сынъ, какъ извѣ- стно, слабоумный и неспособный.
Говоря это, Параска изъ нодлобья посматривала на Василину.
Ахъ, эта покупная юбка и полушелковый платокъ, въ которые иногда наряжалась Василина, давно уже не давали покою Параскѣ, полоскавшей теперь въ водѣ старое, изношенное бѣлье своего семейства! Вдругъ по полю пронесся громкій и рѣзвій крикъ двухъ голосовъ. Женщины подняли емѣхъ. Это Степанъ Джурджа опять подрался съ женою. Теперь они дрались уяіе такъ часто, что въ однихъ возбуждали смѣхъ, для другихъ были предме- томъ суровой укоризны. На этотъ разъ изъ долетавпшхъ словъ можно было понять, что дѣло шло о какомъ-то мѣгавѣ дли картофеля, за которымъ Степанъ посылалъ жену домой Точно-ли мѣшогь былъ причиною ссоры? Жожетъ быть, ему просто хотелось въ эту минуту удалить жену прочь съ глазъ, а она именно въ это самое время ни за что не хотѣла оставить его одного. Боже, какою она чувствовала себя несчастною! Казалось, это чувство подымало ее надъ землею, такъ быстро бѣжала она къ пруду, размахивая руками. Она бѣжала прямо на Василину, которая стояла, наклонившись надъ водою, и толкнула ее всѣмъ тѣломъ съ такою силою, что та зашаталась и едва успѣла ухватиться руками за вѣтки вербы, чтобы не упасть, Обезумѣв- шая отъ ревности и боли, Варка разразилась градомъ руга- тельствъ противъ той, кого считала своею соперницею; среди множества оамыхъ грубыхъ выраженій чаще всего повторялось слово жүктеу/скачать 424.61 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|