Берналь диас дель кастильо правдивая история

Как всегда, так и теперь, Кортес наперед послал человека с просьбой об аудиенции. Мотекусоме было не очень по себе из-за истории под Наутлой, тем не менее он ответил, что очень рад посещению.

После обычных приветствий и поклонов Кортес обратился к Мотекусоме через наших переводчиков со следующими словами: "Сеньор Мотекусома, как мне понять, что Вы, монарх столь могущественный, назвавший себя нашим другом, повелели Вашим военачальникам на морском побережье возле Тушпана напасть с оружием на моих испанцев, захватить поселения, находящиеся под охраной нашего короля и сеньора, угнать оттуда индейцев и индеанок для жертвоприношения! Но мало того, Baши люди осмелились даже убить испанца, одного из моих братьев, а также одного коня!" О капитане Эскаланте и о других шести солдатах, скончавшихся от ран в Вера Крусе, Кортес ничего не сказал, ибо Мотекусома в то время не мог еще иметь сведений об их смерти. "Как непохоже Ваше поведение на наше, - продолжал Кортес, - я твердо верил в Вашу дружбу, а посему велел своим капитанам всячески идти Вам навстречу; Вы же Вашим военачальникам предписали как раз обратное: и в Чолуле они должны были нас убить, и сейчас, на взморье, они пытаются делать то же самое. Тем не менее я, из любви к Вам, не алчу начать военные действия, не хочу разрушить этот город, но с условием: для сохранения мира Вы должны тайно вызвать Ваших виновных военачальников и вассалов и передать нам, а также Вы должны сейчас же вместе с нами, добровольно и спокойно, отправиться в наши па­латы, где и будете впредь пребывать. Вам будут служить там столь же почтительно, как в Вашем соб­ственном дворце. Но, не скрою, если Вы сейчас поднимете шум, то Вас немедленно убьют, и для сего я взял с собой этих моих капитанов".

В первую минуту Мотекусома от неожиданности и испуга не мог произнести ни слова. Затем он, несколько оправившись, торжественно заявил, что никогда не давал приказа о нашем уничтожении; он готов сейчас же вызвать провинившихся военачальников, чтобы наказать их примерным образом; и при этих словах он с руки поспешил снять кольцо с печаткой со знаком бога войны Уицилопочтли, что делалось только при приказаниях величайшей важности. Затем он стал жаловаться на наше дерз­кое предложение отправиться к нам в плен из собственного своего дворца. Никто не смеет ему давать предписаний, а сам он добровольно пойти не желает.

Кортес привел ему немало резонов; но Мотекусома, со своей стороны, приводил не менее убедитель­ные. Препирательства эти длились уже более получаса, когда у Хуана Веласкеса де Леона лопнуло тер­пение, и он громким и страшным голосом с возмущением обратился к Кортесу: "К чему Ваша милость теряет столь много слов? Или он сейчас же последует за нами добровольно, или мы его прикончим. В том-то все дело, скажите ему это. Ведь и наша жизнь на волоске!"

Суровый, необычный тон произвел впечатление на Мотекусому, к тому же он видел сильное воз­буждение и всех остальных наших капитанов. Когда же поэтому донья Марина спокойно, но реши­тельно посоветовала ему не перечить Кортесу и согласиться на его предложение, тем более что там ждет его почет и покой, здесь же, в случае отказа, угрожает неминуемая смерть, Мотекусома смягчил­ся. Сперва он предлагал в заложники своих детей, одного сына и двух дочерей, но просил избавить его самого от позора плена: "Сеньор Малинче, что скажут мои приближенные, когда я сам дамся вам в руки в собственной своей столице?" Но Кортес настаивал, что только его особа даст нам достаточную гарантию ми­ра и покоя, и вот Мотекусома решился! Как только он объявил об этом, сейчас же поведение изменилось: все капитаны наперерыв просили извинить их за не­вольную непочтительность. Но в то же время ему предложено было объявить приближенным и охране, что он идет с нами по собственной воле, ибо поселит­ся временно у нас - таковы его желания и воля их идола Уицилопочтли, мол по­лученная papas [(жрецами)], которые служили тому, и что жизнь его будет в безопасности вместе с нами. Ему подали богатейшие его носилки, и вся процес­сия отправилась к нам. Конечно, мы сейчас же приняли все меры к наиболее на­дежной его охране. Во всем же остальном и Кортес, и мы все наперерыв стара­лись ему угодить, развлекая его всячески, чтобы он не тяготился пленом.

Вскоре к нему явились все главные знатные мешики и его племянники, как бы для услуг, а на самом деле, чтобы узнать - не пора ли начать против нас военные действия. Но Мотекусома неизменно отвечал, что ему приятно провести с нами несколько дней, что переезд произошел по его собственному желанию и не следу­ет верить слухам об обратном, тем более что их Уицило­почтли вполне одобряет это решение Мотекусомы, как бы­ло сказано papas [(жрецами)], которые слушали и передавали волю идола. Великий Мотекусома и виду не подавал, что плен его огорчает. Такова правда о пленении могущественного Мотекусомы! Весь свой обиход великий Мотекусома перевел к нам: всех своих слуг и жен; по-прежнему продолжалось его ежедневное купание; неизменно при нем было 20 крупнейших сановников, советников и военачальников; по-прежнему к нему прибывали посланцы для рассмотрения тяжб из самых отдаленных земель и привозили дань, да и все важные дела шли прежним порядком.

Даже церемониал, и тот не изменился: ищущие аудиенции приходили теперь не через главные ворота, а через боковой вход с обязательным там ожиданием прежде, чем предстать перед великим Мотекусомой, даже великие касики дальних земель и заграничных поселений, какими бы великими сеньорами они ни были, переодевшись, сняв свои богатые накидки, в простую свежую одежду из хенекена сняв обувь; и приближались, устремив свои глаза на землю с положенными тремя поклонами и со словами: "Сеньор, мой сеньор, мой великий сеньор"; вслед за тем, как ему излагали тяжбу или проблему, по которой прибыли, она и решение изображались знаками на холстах, кусках материи из хенекена очень тонкими и отточенными палочками; вместе с Мотекусомой отправляли суд два мудрых старца - великих касика, принимая решение в немногих веских словах, которое выполнялось беспрекословно во всех землях и поселениях; выходить из залы требовалось не поворачиваясь спиной и с тремя поклонами; выйдя после аудиенции у Мотекусомы, они надевали свои богатые накидки и шли по Мешико.

Через несколько дней прибыли военачальники, сражавшиеся против Хуана Эскаланте, которых Мотекусома вызвал посылкой своего кольца с печаткой со знаком. Что Мотекусома им сказал - мне неведомо - знаю лишь, что он их передал Кортесу для суда. И вот эти несчастные во всем признались: что они действовали по особому приказу Мотекусомы, который велел им приступить к сбору дани, а ежели teules вмешаются, то немедленно их истребить. Об этом признании Кортес немедленно известил Мотекусому. Тот всячески старался оправдать себя, но Кортес не придал веры его словам, а заявил, что по закону нашего короля всякая персона, причинившая смерть другому, тоже должна принять смерть. Но по любви к Мотекусоме Кортес готов взять вину на себя. Зато с остальными подсудимыми Кортес уже не церемонился. Так, этих военачальников Кортес приговорил к смерти, и они были заживо сожжены перед дворцом Мотекусомы. Самого же Мотекусому Кортес велел, на время казни его военачальников, заключить в оковы; сперва тот всячески выражал свое негодование, но затем покорился, смолк и стал шелковым.

Вернувшись с казни вместе с пятью нашими капитанами, Кортес лично снял с Мотекусомы оковы, уверял, что он его любит не менее родного брата, обещал покорить ему еще больше земель, нежели у него было раньше, говорил, что Мотекусома свободно может посетить любой из своих дворцов, ежели это ему захочется. Слушал Мотекусома эти слова, и слезы потекли из его глаз; он отлично понимал цену подобных обещаний и все же поблагодарил Кортеса за его доброту. От выхода из нашего расположения он наотрез отказался, ибо это послужит сигналом к резне: и сейчас ему трудно каждый день удерживать своих многих знатных, племянников и родственников от начала военных действий и захвата его из плена, при выходе же его они, несомненно, попытаются его освободить силой, поднимется весь город Мешико, и несчастье будет ужасное, а он не хочет видеть свой город, охваченный мятежом по своей воле, а также в случае войны они могут, пожалуй, поставить над собой другогo сеньора, и хотя он старается отвратить их от таких мыслей, но их бог Уицилопотчли уже объявил, что Мотекусома находится в плену. И также прибавлю, что сам Кортес через Агиляра постарался внушить Мотекусоме: хотя Малинче разрешил ему выход - разрешение Кортеса мало поможет делу, ибо все наши капитаны и солдаты воспротивятся такому выходу Мотекусомы. Сам же Кортес сделал вид, что ответ Мотекусомы - не выходить, для него неожиданность, и неодно­кратно обнимал его, уверяя в своей любви и преданности. Тогда же он уступил ему и своего пажа Ортегилью, который уже неплохо понимал по-мешикски. Этот юноша принес немало пользы как нам, так и Мотекусоме: много он ему рассказывал о Кастилии, нас же извещал, о чем говорили с Мотекусомой его приближенные. Служил он так хорошо, что Мотекусома искренно его полюбил. Да и вообще владыка Мешико все более и более привыкал к нам, охотно принимал наши услуги и зачастую пускался в разговоры. С другой стороны, и нам было разрешено отступать от этикета; даже вооружение и шлемы мы могли снимать в его присутствии, а ведь в то опасное время мы день и ночь не выпускали оружия из рук.

Сообщим имена тех военачальников Мотекусомы, которых сожгли по приговору. Главного звали Куаупопока², из других одного звали Коате и другого Куиавит³; имена остальных мне не известны. Их казнь произвела свое полное действие; молва об этой неслыханной расправе быстро распространилась по всем провинциям: прибрежные поселения вновь покорились нам и покорно исполняли все приказы из Вера Круса. И должно признать заслуживающими уважения столь великие подвиги, которые тогда были совершены: уничтожив свои корабли, мы отважились вступить в укрепленный город, получив столько предупреждений, что там, внутри него, нас убьют, отважились пленить великого Мотекусому - монар­ха той земли в его великой столице, в его дворцах, имевшего такое большое число воинов, охранявших его, и отважились сжечь его военачальников перед его дворцами, и, заковав его в оковы, продержать в них, пока совершался приговор.

Сейчас, в старости, я много размышляю о героических делах того времени, которые я ясно вижу перед собой, и говорю, что наши свершения были бы невозможны, не будь на то воли Бога, потому что мыслимо ли каким-либо мужам в мире отважиться войти, числом - 400 солдат (не считая оставшихся [в Вера Крусе])⁴, в укрепленный город, каким был Мешико, что был больше Венеции, отдаленным от нашей Кастилии более чем на 1500 легуа, и пле­нить столь великого сеньора, и казнить по судеб­ному приговору его военачальников перед ним? Так как есть еще многое, что следует рассмотреть, я продолжу свой рассказ. Пойдем вперед и рас­скажем, как Кортес назначил затем другого капи­тана в Вера Крус, так как Хуан Эскаланте умер.

И вот тот направился к месту на­значения. Но, увы, плохо он выполнил инструкции Кортеса. Сейчас же по прибытии он облек себя неимоверной важностью; весь гарнизон дол­жен был оказывать ему разные личные услуги, а окрестные деревни обязаны были доставлять ему золо­то и красивых женщин. Крепостную стройку он совсем забросил, и все время уходило у него на застолье и игру. Вернулись и прежние его мысли, и он недвусмысленно старался склонить гарнизон передаться Диего Веласкесу, если появятся корабли с Кубы.

Конечно, Кортес был немедленно извещен; он немало скорбел о неудачном выборе, а опасность из­мены требовала скорого решения: вот Кортес и избрал Гонсало де Сандоваля, который немедленно от­правился в Вера Крус, арестовал Алонсо де Градо и переправил его в Мешико. Здесь Градо потребовал аудиенции у Кортеса, но получил отказ и был заключен в новоотстроенный деревянный барак, от кото­рого, помню и посейчас, так и разило чесноком и луком. Но уже через два дня ловкий парень сумел вновь заинтересовать Кортеса; его выпустили, даже примирились с ним, но военного командования уже нико­гда больше не поручали.

Что же касается деятельности Сандоваля в Вера Крусе, то она была отменной. Начал он с того, что позаботился о больных и немощных, чем сразу завоевал всеобщие симпатии, тем более что и к остально­му населению относился мягко и справедливо. Достройку крепости он возобновил немедленно, подтянул дисциплину и вообще проявил себя отличным комендантом.

Кортес, который обо всем помнил и думал, поручил Гонсало де Сандовалю так же, как раньше и Алонсо де Градо, тщательно собрать все железные части, оставшиеся от армады, и переправить их вместе с двумя кузнецами и их инструментом в Мешико. Алонсо де Градо этого не сделал, а Гонсало де Сандоваль все исполнил быстро и аккуратно, прибавив еще паруса, части такелажа, смолу и даже один компас, ибо знал, что Кортес вздумал построить две бригантины для плавания по Мешикскому озеру². Великий Мотекусома и вида не подавал, что плен его огорчает. Мы же, со своей стороны, всячески старались еще более облегчить его тяжелую до­лю. Уже ранним утром Кортес вчетвером, вместе с нашими капитанами, обыкновенно с Педро де Альварадо, Хуаном Веласкесом де Леоном и Дие­го де Ордасом, отправлялись к Мотекусоме, чтобы осведомиться об его здоровье, а также об его желаниях и повелениях. И так весь день мы были услужливы и почтительны, и сам пленный монарх как-то заметил, что "плен - не беда, тем более что боги допустили это". Нередко, то одному, то другому, особенно Кортесу и падре Ольмедо, удавалось вставить удач­ное поучение насчет пагубности их Уицилопотчли и других идолов, или истинности нашей святой веры, либо мощи и славы императора нашего сеньора. Часто Мотекусома играл с Кортесом и другими капитанами в особую игру, вроде наших кос­тей, которую мешики называли totoloque³. Проигрыш Мотекусома выплачивал золотом и разными дра­гоценностями, наши же - бусами и стеклянным сплавом. Помню, как однажды Педро де Альварадо вел счет игры Кортеса и при записи часто плутовал. Мотекусома заметил это и с улыбкой сказал: "Смотри, Tonatio⁴, сколько ты делаешь ixoxol при записи!" Все мы на это громко рассмеялись, ибо и слово-то бы­ло комическое, да и Педро де Альварадо, тонкий кабальеро и красивый малый, действительно имел тот грех, что всегда ко всему что-либо лишнее прибавлял.

Впрочем, выигрыш чаще всего оставался не у играющих, а у окружающих; пример дал сам Кортес, распределив свой выигрыш между приближенными Мотекусомы, а тот и без всякой игры ежедневно щед­ро дарил направо и налево, а Хуан Веласкес де Леон, особо любимый им за обходительность и услужли­вость, почитай, каждый день получал то золото, то ценные ткани, то дорогие каменья.

Зато не менее чуток был Мотекусома к обидам и недостатку уважения. Помню, как один из наших солдат, здоровеннейший детина из матросов, которого звали Трухильо, вел себя не очень пристойно во время несения охраны, Мотекусома пожаловался, но паж Ортегилья сумел извинить солдата настолько, что монарх даже подарил ему несколько вещиц ценою в 5 песо. Столь неожиданный поворот сбил солдата с толку, и в следующее свое дежурство он уже нарочно повторил свою выходку. Конеч­но, он был сменен капитаном стражи Хуаном Веласкесом де Леоном и больше не назначался во внут­ренние покои.

Или еще случай с Педро Лопесом, великолепным арбалетчиком, но абсолютно неотесанным и гру­бым. Как-то ночью, стоя на страже у опочивальни Мотекусомы, он громко заметил разводящему: "Хо­тел бы я, чтобы этот собачий сын, этот язычник, околел скорее; из-за него добрым христианам приходит­ся сокращать свою жизнь ночным бдением". Мотекусома слышал это, на следующий день пожаловался Кортесу, и тот подверг солдата бастонаде⁵. С тех пор никто уже не нарушал должной тишины; а если спросить, прав ли был Кортес, налагая столь тяжкое взыскание, то не следует забывать, что сам Мотеку­сома всегда был приветлив и тих, а главное - в его руках все же была жизнь всех нас: выскажи он недо­вольство, сейчас же обрушились бы на нас бесчисленные его подданные, воинственный пыл которых он и без того еле-еле сдерживал.

Испытал и я на себе благожелательность Мотекусомы. Узнав, что я один из тех, которые первыми прибыли в эти места, еще до Кортеса, Мотекусома нередко заговаривал со мной, одаривал меня разны­ми ценностями и даже особенно отличил тем, что однажды передал мне одну из прежних своих жен, до­нью Франсиску, в высоком происхождении которой никто не мог усомниться, кто ее видел хоть раз.

Так жил среди нас великий монарх, скромно и незаметно, в плену, но продолжал вершить все нуж­ные дела, не исключая приемов многочисленных далеких сеньоров, военачальников и сановников. Но вернемся к прерванному нами рассказу.

Когда весь тот груз для изготовления бригантин прибыл, Кортес сообщил Мотекусоме, что очень бы хотел для плавания по озеру построить два небольших корабля, а посему он просит отрядить мешикских плотников на помощь двум нашим мастерам Мартину Лопесу и Андресу Нуньесу. Строевой лес был лишь в четырех легуа от Мешико, а посему его быстро доставили; столь же скоро продвигалась и сама постройка, ибо мешикские мастера, получив модель, работали с изящной точностью, В короткий срок оба корпуса были готовы проконопачены и просмолены, мачты были поставлены, реи подвешены, и даже был сделан особый навес через весь корабль, надежно закрывающий, согласно погоде, Оба корабля удались на славу, точно Мартин Лопес работал целый месяц над моделью: да и вообще он был мастер своего дела, и им были построены те 13 бригантин, которые потом так сильно способствовали взятию Мешико, о чем будет рассказано впереди, и он был хорошим солдатом на войне. Как раз во время работ Мотекусома сообщил Кортесу, что хочет выйти и пойти в их святилища на совершение жертвоприношений и выполнить религиозные обряды для своих божеств, что для него было необходимо. Этим его выходом, прибавлял он, еще раз удастся показать, - его военачальникам и знати, особенно, конечно, его племянникам, которые каждый день приходили, говоря ему о желании освободить его и начать войну, прося его разрешения, направляемые их божеством Уицилопочтли⁶, - что он не пленник, а добровольно проживает у нас, и всякие нашептывания должны поэтому прекратиться, в ином случае они поступят по-другому. И на просьбу Мотекусомы Кортес возражал вначале, но, в конце концов, согласился и сказал ему, что он, Мотекусома, потеряет жизнь, если при этом будет замечена какая-нибудь наглая выходка или его военачальники и papas [(жрецы)] попробуют силой отбить его, так как в таком случае капитаны и солдаты, посланные с ним стеречь его персону, тотчас его убьют; Кортес пожелал ему доброго пути, поставив условие, что не будет человеческих жертв - этого великого греха против нашего истинного Бога, что Мотекусома и обещал. Зато он мимо ушей пропустил наставление Кортеса, чтобы там [(в святилищах)] поставили наши алтари и изображение Нашей Сеньоры, перед которыми и следовало молиться. Шествие совершалось с великой помпой, как в прежние времена. Участвовало множество главных касиков; сам Мотекусома передвигался в своих богатейших носилках; перед ним несли жезл, или посох, знак власти его королевской особы, который, кстати, и до сих пор остался у наших вице-королей в Новой Испании. И с Мотекусомой были, чтобы стеречь его, 4 капитана - Хуан Веласкес де Леон, Педро де Альварадо, Алонсо де Авила и Франсиско де Луго - и 150 солдат, с ними был также падре [Бартоломе де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой, чтобы не давать Мотекусоме учинять человеческие жертвоприношения.

По дороге господствовало то же преклонение, что и всегда, и таким образом передвигались к cu [(пирамиде храма)] Уицилопочтли, потом, достигнув входа в ограде проклятого храма, Мотекусому, по обычаю, на руках сняли с носилок его племянники и другие касики и вступили, поддерживая его под ру­ки, на храмовую территорию. И я уже рассказывал, что видевшие его на улицах и знатные, несущие его особу, должны были свои глаза устремить на землю и не смели смотреть ему в лицо. И вознеся Мотекусому по ступеням к верхней площадке [пирамиды, на которой совершали жертвоприношения], где ожидавшие его во множестве papas [(жрецы)] помогли, взяв его под руки, подняться туда, и там уже находились зарезанные до этого, ночью, четыре индейца. А ведь наш предводитель его просил и монах [падре де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой отказаться, не совершать таких дел, но были убиты мужчины и мальчики для совершения его жертвоприношения, а мы не могли в то время ничего сделать другого, кроме как лицемерить вместе с ним, потому что племянники Мотекусомы уже тогда все приготовили к мятежу в Мешико и других больших городах, о чем будет рассказано впереди.

Находясь там, Мотекусома закончил свои жертвоприношения, не задерживаясь много при их совершении, и мы возвратились вместе с ним в наши палаты, и был он весьма весел и после наградил солдат, что ходили вместе с ним, ювелирными изделиями из золота. Но оставим это и расскажем о его другой поездке.

После того как две бригантины были построены и спущены на воду, и осна­щены, и приготовлены все их мачты и реи с королевскими и императорскими флагами, и приготовлены команды из моряков, они плавали и на веслах, и под парусом, и были очень хороши и быстроходны. Когда Мотекусома узнал об этом, он сообщил Кортесу, что хочет отправиться по озеру к берегу, на охоту, в одно из своих угодий; в эти угодья никто не смел вступать под страхом смертной казни. И Кортес согласился, но с тем же условием, прежде оговоренным, когда тот ходил к своим идолам, что он, Мотекусома, лишится жизни в случае мятежа и чего-либо подобного и что поплывет он на бригантинах, так как плавание на них будет лучше, чем на их лодках и пирогах - самых больших из них. Мотекусома, довольный, отправился на бригантину, большее судно, поднялся на него со многими сеньорами и знатными, а на другую бригантину взошел в окружении касиков сын Мотекусомы; Мотекусома велел своим охотникам отправляться на лодках и пирогах. Кортес приказал Хуану Веласкесу де Леону, который был ка­питаном стражи, Педро де Альварадо, Кристобалю де Олиду отправляться вме­сте с ним и Алонсо де Авилой с 200 солдат; всем была внушена величайшая бди­тельность, особенно насчет особы великого Мотекусомы. И так все вышеназванные бесстрашные капитаны погрузили всех солдат, о которых говорилось, 4 бронзовые пушки вместе с по­рохом и всем необходимым и наших артиллеристов, которых звали Меса и Арбенга; под сделанным наве­сом, надежно закрывающим согласно погоде, разместился Мотекусома со своей свитой⁷.

С самого начала нас подхватил попутный ветер, мы поставили все паруса, и Мотекусома впервые в жизни испытал, что значит лететь по водной поверхности. Туземные лодки, несмотря на множество греб­цов в них, скоро далеко отстали; Мотекусома немало смеялся и выражал свое удовольствие по поводу пре­имуществ нашей оснастки и парусности. Мы быстро достигли цели; Мотекусома изрядно поохотился, истребляя во множестве зайцев и кроликов, а затем, очень довольный, пустился в обратное плавание. Он же, уже вблизи Мешико, попросил выстрелить из пушек. Гром выстрелов до чрезвычайности ему понравился, и вообще за все время поездки он был так прост и благорасположен, что мы наперебой старались оказы­вать ему разные услуги. Впрочем, и Мотекусома никогда не оставался в долгу. Стоило ему лишь мигнуть, как к нему уже тащили все, что он пожелает. Всякое хотение его было законом. Вот, например, такой слу­чай. Сидели мы как-то раз вместе около покоев, где содержался Мотекусома, когда какой-то ястреб-пере­пелятник ринулся на домашнего голубя и унес его. И один из нас, Франсиско де Сауседо, "Щеголь" [(Pulido)], который был дворецким у адмирала Кастилии, не смог удержаться, чтобы не вскрикнуть: "Что за чудная птица! Какая сила, какая гордая осанка!" А мы, воспользовавшись случаем, стали говорить и спо­рить о приручении разных птиц к охоте. Услышав столь оживленный разговор, Мотекусома заинтересо­вался его причиной; паж Ортегилья рассказал ему, что, имей мы такую птицу, мы быстро бы выдрессиро­вали ее, и она стала бы по приказу бить по любой птице, а в промежутках спокойно сидеть на рукавице охотника. "Если так, - сказал Мотекусома, - то я велю немедленно изловить и передать вам этого ястреба". И действительно, через минуту уже предстал главный птичий охотник, а к вечеру того же дня он принес то­го ястреба-перепелятника, которого мы видели утром и приметы которого хорошо заметил Сауседо.

Вот какова была власть великого Мотекусомы! И вот как любезно и мило он относился к нашим желаниям! Все это скоро изменилось: быстро вращается колесо фортуны, обстоятельства сплелись в ужасающий и угрожающий клубок!