Бернард Вербер Танатонавты

106 — МИФОЛОГИЯ АМЕРИКАНСКИХ ИНДЕЙЦЕВ

"Хитрый Обманщик, бог Койот, представляет собой один из наиболее любопытных персонажей мифологии североамериканских индейцев. Этот бог — выступающий в роли то дурашливого скомороха, то фиглярствующего циника, то расчетливого убийцы — зачастую изображается с огромным пенисом и внутренностями, обмотанными вокруг тела.

В своих шутках индейцы часто выставляют бога Койота в дураках. Великий Дух обычно разрешает ему совершать разные глупости и даже злодейства, в которые ему потом приходится вмешиваться, чтобы все исправить. Чаще всего Хитрый Обманщик воображает, что причиняет зло, но на самом деле его поступки приводят к ровно противоположному результату. Так, один махом, Хитрый Обманщик, маленький черт-соперник Великого Духа, вдруг становится намного менее зловредным, чем можно было подумать".

Отрывок из работы Френсиса Разорбака, «Эта неизвестная смерть»

107 — БИЛЛ ГРЭХЕМ

Жан Брессон стал вторым великим французским танатонавтом. После ухода Феликса Кербоза он предложил нам внедрить новые процедуры обеспечения безопасности, которыми он пользовался в своих каскадерских кинотрюках, прежде чем стать новой суперзвездой.

Так, например, у него возникла идея оборудовать стартовое кресло электронной системой, позволяющей мгновенное возвращение. Эта система функционировала на манер страхующего пояса. Перед запуском танатонавт программировал аппаратуру, например, на «кому плюс двадцать минут». В назначенный миг она наносила электроудар, который заставлял пуповину резко сократиться и тем самым вернуть танатонавта на землю.

Жан Брессон был настоящим профессионалом. На карте он очень точно показывал увиденные зоны, что позволило нам составить кроки в полном соответствии с его обсервациями.

Я воспользовался этим надежным пилотом, чтобы попытаться усовершенствовать свои «ракетоносители». Мы апробировали новую процедуру.

Вместо того, чтобы сразу вводить всю дозу наркотика, мы начинали с меньшего количества и подавали его постепенно. Я использовал «Пропофол» (100 микрограмм на кило веса в минуту), сопровождаемый морфином, диспергированным при возгонке в среде газа-носителя (поначалу в дифлюране 5-10%-ной концентрации, но затем мы достигли улучшенного результата с 5-15%-ным изофлюраном). И наконец, для стабилизации органо-соматической активности, производный валиума, «Гипновель» (0,01 мг/кг). Эти новые средства сделали полеты несколько более надежными.

К этому моменту мы уже были уверены, что любой человек — неважно кто — способен осуществить «декорпорацию», то есть выйти из собственного тела. Это просто вопрос дозировки. Но особенно хорошо мои составы воспринимал Жан Брессон.

Он продвигался вперед согласно своему собственному темпу и ритму. Он разведал участки «кома плюс восемнадцать минут двадцать секунд», «кома плюс восемнадцать тридцать восемь», «кома плюс девятнадцать десять». Он тщательно заботился о своей мускулатуре, о режиме питания, изучал свои биологические ритмы. Он пытался учесть все факторы, могущие повлиять на декорпорацию, например, температуру воздуха. (Наиболее успешные старты были проведены при 21°°С и среднем уровне влажности).

Полеты его были безукоризненны. Он до мелочей проверял свои «ракетоносители» и затем на несколько минут замирал, концентрируясь на стоящей перед ним цели, которую мы задавали по своим рабочим план-картам.

— Шесть… пять… четыре… три… два… один. Пуск!

В ожидании его возвращения мы пристально следили за показателями, выводимыми на электрокардиограммы и электроэнцефалограммы. Затем включалась электронная система и управляющие устройства оповещали нас, что он должен вот-вот прибыть.

— Шесть, пять, четыре, три, два, один! Посадка.

Жан Брессон был педантичен и методичен. Шаг за шагом, благодаря добросовестности и самодисциплине, он продвигался вглубь континента мертвых. Он категорически отказывал прессе давать интервью. Он отверг все сентиментальные стороны своей жизни, посвятив себя исключительно профессиональной деятельности. Каждый день он отмечал свой прогресс в дневнике, а потом на маленьком калькуляторе рассчитывал разумные координаты следующей цели, намеченной на завтра.

Похоже, Билл Грэхем, находившийся за Ла-Маншем, был профессионалом такого же калибра. Он уже достиг «комы плюс девятнадцать минут двадцать три секунды».

С этого момента оба танатонавта встали на страшный путь. Любой ошибочный шаг рисковал оказаться последним и они оба это знали. Один сатирический лондонский журнал поместил карикатуру, где Грэхем и Брессон в образе птичек чистили зубы крокодилу. «Скажи, Билл, ты думаешь, он еще долго будет держать пасть открытой?» — спрашивал француз. А англичанин отвечал: «Нет. И на твоем месте я бы не обращал на это внимания».

Но сантиметр за сантиметром, каждый день оба оперившихся птенца погружались еще глубже в глотку отвратительной рептилии.

«Кома плюс девятнадцать минут двадцать три секунды» у Грэхема.

«Кома плюс девятнадцать минут тридцать пять секунд» у Брессона.

«Кома плюс двадцать минут и одна секунда» у Грэхема.

Сейчас британец вышел на тот же уровень, что и Феликс. Он стоял перед стеной. Мох 1. И вечно целеустремленный, в своем следующем полете он без тени сомнения пройдет через эти первые ворота.

Рауль был вне себя:

— Британцы нас вот-вот опередят прямо перед финишной чертой. И кого? Нас, пионеров! Это уже слишком.

Его страхи были обоснованы. Успех Билла Грэхема не случаен. Для танатонавта он уже прошел прекрасную школу: цирковую. Ветеран трапеции, он знал, как спланировать момент прыжка без страховки. Кроме того, из интервью в «Сан» я узнал, что он приписывал свой талант тщательно контролируемому приему наркотиков. Токсикоман со стажем, он считал, что на него самого наркотики не оказывают ни положительного, ни отрицательного воздействия, а просто вырабатывают энергию, которой он способен управлять.

В статье Грэхем объяснял: «Почему бы не ввести в программу вузов курс оптимального употребления марихуаны, гашиша или героина? В примитивных обществах каждый себя опьяняет растениями в ходе церемоний, направленных на достижение священного настроя. На Западе же токсикоманы разрушают себя, потому что принимают наркотики как попало. Но есть же правила, которые надо соблюдать: ни в коем случае не принимать наркотики, чтобы преодолеть депрессию, одурманить себя сверхдозой или убежать от реальности. Всегда делайте это в ходе церемонии! И потом, изучайте эффект воздействия каждого вещества на ваше тело, дозируйте согласно ожиданиям. По крайней мере, разрешения на прием наркотика вполне можно бы выдавать тем, кто уже прошел инициацию».

Отсюда я сделал вывод, что этот британский экс-циркач, надо полагать, экспериментирует с самодельными наркосмесями, дозируемыми соответствующим образом перед каждым пуском. Эта гипотеза привела в раздражение Жана Брессона, который пожалел, что танатонавтику не объявили олимпийским видом спорта. Тогда бы Грэхема дисквалифицировали за допинг.

Амандина ласково положила руку на плечо Жана.

— Если это допинг, то тогда самый талантливый — это ты. Ведь ты отстаешь от Билла только на двадцать шесть секунд, причем не принимая запрещенные средства!

— Двадцать шесть секунд, ты сама знаешь, что это означает, двадцать шесть секунд, — недовольно отреагировал каскадер.

Рауль развернул карту, где линия Терры Инкогнита по-прежнему находилась рядом с великой воронкой.

— Двадцать шесть секунд с лишком, это должно означать территорию, по размеру не меньше Франции. Их география Запредельного Континента, конечно же, намного точнее нашей!

Амандина обняла Брессона. Внезапно с моих глаз спали все шоры. Амандина любила танатонавтов, только танатонавтов и никого кроме танатонавтов. Индивидуальность Феликса Кербоза или Жана Брессона как таковая ее не интересовала. Страсть у нее вызывал лишь их образ разведчика смерти. Пока я сам не стану танатонавтом, она никогда не будет смотреть на меня такими глазами. У нее со смертью имелся свой собственный счет и любовь она приберегала только для этих мужественных ратоборцев.

Ободренный ласковым прикосновением Амандины, каскадер объявил:

— Завтра я дойду до «комы плюс двадцать минут».

— Только если достаточно веришь в себя…, — внес поправку Рауль.

Британский журнал поместил еще одну карикатуру. Оба птенца по-прежнему возились в зубах крокодила. «А что со мной будет, если я поглубже зайду ему в глотку?» — спросила птичка Жан. «Реинкарнация», — ответила птичка Билл. «Ну уж нет, он меня заглотит и превратит в большую каку. — Правильно, Жан. Это и есть реинкарнация!»

Рисунок навел меня на одну мысль. Совершенно не обязательно, чтобы дуэль была фатальной.

— С какой стати заниматься смертельной гонкой? Если Грэхем такой сообразительный, судя по тем средствам, что он использует, нам остается его только сюда пригласить. Разве президент Люсиндер не хотел, чтобы мы принимали у себя зарубежных танатонавтов для обмена опытом?

Лицо Рауля прояснилось:

— Превосходная идея, Мишель!

Тем же вечером Жан вместо меня проводил Амандину. Одиноко сидя в своей квартире, я изо всех сил пытался на компьютере разработать новую химическую формулу «ракетоносителя».

Все мы догадывались, что англичане вот-вот оставят нас с носом. И действительно, на следующий день мы узнали, что Билл Грэхем пробил Мох 1.

Согласно утренним газетам, этот подвиг он совершил ночью, в тот самый момент, когда мы планировали пригласить его на свой танатодром. Да только дело в том, что он не сумел вовремя затормозить. Мох 1 его заглотил.