Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова
жүктеу/скачать 2.08 Mb.
|
|
1) Стр. 137. 172
беспредельном «праве» личного усмотрения. А на личном усмотрении вряд ли может покоиться сколько-нибудь сложный производительный организм. Турецкий султан «делает, что он хочет»1). Значит ли это, что он живет согласно требованиям анархического идеала? Этого не скажет, разумеется, ни один анархист. Почему не скажет? Очевидно, потому, что, следуя правилу: «делай, что хочешь», турецкий султан нарушает права других людей. Из этого следует, что право «делать, что хочешь», должно иметь известные границы. А если это так, то спрашивается, кто же намечает эти границы? Если их проводит каждый индивидуум по своему усмотрению, то я не знаю, почему предосудительно поведение турецкого султана, который именно по своему усмотрению устанавливает пределы своего права делать, что ему хочется. А если эти пределы должно устанавливать общество, то я не понимаю, почему анархисты, и Элизэ Реклю в их числе, восстают против «обязательных постановлений». Ведь должны же иметь смысл «обязательных постановлений» те пределы, которые общество поставит усмотрению отдельных лиц? В противном случае незачем устанавливать эти пределы. А если они не установлены, то нет и свободы, а есть только произвол. Я уже в другом месте 2) говорил, что ошибочно в методологическом смысле рассматривать права индивидуума, отвлекаясь от его отношений к другим людям. Право есть норма, выражающая взаимные отношения людей. Чтобы можно было говорить о праве, нужна, — даже для самою отвлеченного мышления, — наличность, по крайней мере, двух людей. Права Робинзона на его необитаемом острове были беспредельны именно потому, — и только потому! — что остров был необитаем. Реклю принадлежит к числу анархистов, признающих только договор, а не закон. Но что такое договор? Это — сделка, налагающая на лиц, в нее входящих, известные обязательства, исполнение которых обеспечивается законом. Договорные отношения предполагают закон, а не исключают его. Ч 173
действительной только в том случае, если она найдет свое выражение в законе. И не только свобода. Чтобы устранить капиталистические производственные отношения, необходим закон, обращающий средства производства в общественную собственность. Анархисты любят ссылаться на первобытные общества, будто бы не знавшие закона. Эти общества на самом деле не знали только писаного закона; но в их среде существовало обычное право, представлявшее собою совокупность известных норм, нарушение которых считалось преступлением. Большая ошибка думать, что, например, в обществе краснокожих индейцев Северной Америки каждый делал «что он хотел» 1). Всякое первобытное общество имело своих изгоев, которыми делались нарушители норм обычного права 2). Но само собою разумеется, что отношения, существующие в цивилизованном обществе, слишком сложны для того, чтобы они могли регулироваться неписаным правом. Поэтому всякая мечта о возвращении к обычному праву является самой несбыточной из утопий. VII
Надо заметить, однако, что не все анархисты отрицают обязательность правовых норм. Нынешний теоретик индивидуалистического анархизма, Бенджэмин Р. Тэкер, — едва ли не самый последовательный изо всех ныне здравствующих анархистов, — считает ее необходимым. «По теории Тукера (Тэкера), — говорит Пауль Эльцбахер, — нельзя ничего возразить против права в виду личного блага и равной свободы всех 3). Правовые нормы должны быть признаваемы, т. е. такие нормы, которые основаны на воле всех, и исполнение которых должно быть вынуждено всеми средствами, даже тюрьмой, пыткой и смертной казнью» 4). Вон оно как! Отсюда следует, что по Тэкеру, индивидуум имеет право делать далеко не все то, что он хочет. Но Тэкер вообще очень сильно расходится с анархистами толка Реклю. Он признает также и частную собственность, обнаруживая и в этом отношении несравненно большую 1  ) См., например, у Пауелля в его «Wyandot government: a study of tribal society» (First annual Report of the Bureau of Ethnology to the Secretary of the Smithsonian Institution), стр. 65, где описываются обязанности членов краснокожего рода в процессе земледелия.
2) Ср. у того же Пауелля, стр. 67—68, где описывается порядок объявления преступника изгоем. 3) Курсив Эльцбахера. 4) «Анархизм» Берлин, стр. 225. 174
последовательность, чем анархисты-«коммунисты». Но о нем в другой раз. Теперь нам надо еще вернуться к Элизэ Реклю. Замечательно, что этот последний совсем не дает себе труда подвергнуть сколько-нибудь серьезному анализу те возражения, которые естественно вызываются внутренней противоречивостью его идеала. Он как будто совсем не замечает этой противоречивости. Он не рассуждает: он верит. Вера есть «невидимых вещей извещение, уверенность в невидимом, как бы в видимом». У Реклю было так много этой уверенности, он был так сильно «извещен» насчет анархии, что в логике он просто-напросто не чувствовал никакой нужды. Он верил, что эволюция приведет к революции, а революция к торжеству анархического идеала. И если ему иногда, может быть, и приходило в голову, что эволюция общественных отношений совершалась до сих пор совсем не в сторону анархизма, то он отмахивался от этой мысли с помощью уже знакомом нам теоретического положения, гласящего, что движение жизни никогда не показывает нам непосредственного продолжения, а везде обнаруживает непрямую последовательность: яичник не похож на те органы, из которых он произошел и т. д. Это, — несколько странно формулированное, — положение, вообще, говоря, верно; но как «гарантия торжества анархического идеала оно слабее слабого. VIII К числу тех истин, которые сообщает нам «социальная наука, относится, — по мнению анархистов вообще и Элизэ Реклю в частности, — и та истина, что власть портит людей: такова природа человека. Вот почему Реклю и требует безусловной свободы действия. Если бы свободное усмотрение индивидуумов подвергалось ограничению; если бы существовали обязательные нормы права, то этим самым было бы признано существование общественной власти, обязанной охранять эти нормы. Но «социальная наука» утверждает, что от власти никогда и нигде нельзя ждать ничего хорошего. Известно, что все школы утопического социализма всегда опирались на соображение о природе человека в отличие от научного социализма, один из основателей которого, — Маркс, — выставил то неоспоримое положение, что природа человека не есть что-либо неизменное, и что, воздействуя на внешнюю природу, человек изменяет свою собственную природу. С точки зрения научного социализма доводы, опирающиеся на соображения о природе человека, совсем неубедительны. Но они 175
всегда очень характерны для того, кто их приводит, и поэтому нам не мешает ознакомиться с тем, что говорит Элизэ Реклю против принципа власти. Человеческая природа такова, что власть непременно испортит человека. Хорошо. Но почему же она испортит человека? Потому, что она дает ему возможность притеснять других людей. Это ясно. Но в таком случае надо сказать вообще: природа человека такова, что он притесняет других людей, когда имеет к этому возможность. Что же следует из этого свойства человеческой природы? То, что не надо давать человеку возможность притеснять других людей. Этот вывод и делают анархисты, отвергая принцип власти. Но если природа человека такова, что он притесняет других людей везде, где он может притеснять их, то осуществление принципа «делай, что хочешь», — торжество анархического идеала, — дает сильному полную возможность притеснять слабого. А это значит, что осуществление названного принципа «делай, что хочешь», грозит людям очень неприятными последствиями. Но от этого неизбежного вывода анархисты отмахиваются обеими руками. Поэтому у них выходит, что власть, — частный случай возможности притеснять людей, — развращает человека, а свобода «делать, что хочешь — та же возможность, но уже в ее общем виде, — создаст на земле царство небесное. Это одно из многочисленных противоречий анархизма, мимо которых проходит наш автор, даже не подозревая их существования. При всем том тот же Реклю признает, что в истории были «случаи, в которых власть начальников, королей, князей или законодателей оказывалась хорошей по своему существу (en soi) или, по крайней мере, довольно чистой от всякой примеси. В этих случаях общественное мнение, воля тех, которые стояли ниже (la volonté d'en bas), общая мысль вынуждала правителей к действию. Но в таком случае инициатива этих правителей была кажущейся; они уступали давлению, которое могло быть вредным и которое на этот раз было полезно... Современная история Европы, особенно Англии, дает нам множество примеров полезных мероприятий, обязанных своим существованием совсем не доброй воле законодателей, так как принять их вынудила законодателей анонимная толпа 1). Это — чрезвычайно интересное признание. Если законодатели могут иногда принимать полезные мероприятия, то из этого неотразимо сле- 1  ) Стр. 31—32.
176
дует, что могут быть и хорошие законы. А, кроме того, оказывается, что развращающая людей власть может быть полезна для общества, если только она находится под влиянием разумного общественного мнения, если она руководится «волей тех, которые стоят ниже». Остается только осведомиться у Реклю, почему же общественное мнение не всегда оказывает на власть благодетельное влияние. И он не оставляет без ответа этого вопроса. Он говорит, что «колебание толпы так же часто направляется в сторону прогресса, как и в сторону регресса» 1). Но если это правда, то ведь «власть» в этом уже совсем не виновата. Факт тот, что если «воля тех, которые стояли ниже», направлялась в сторону прогресса; и если эта воля могла оказать давление на законодателей, то получились полезные для общества результаты. А это равносильно признанию несостоятельности анархического отрицания всякой власти. Этот новый логический промах Реклю, с такою ясностью обнаруживающий шаткость выводов, полученных им с помощью его «социальной науки», напомнил мне следующее место из «Записок революционера» П. Кропоткина. Рассказывая о своей службе в Иркутске. П. Кропоткин говорит: «Я стал секретарем двух комитетов: для реформы тюрем и всей системы ссылки и для выработки проекта городского самоуправления. Один из этих комитетов, для выработки проекта самоуправления состоял из читинцев, выбранных всем населением города. Короче сказать, наша работа была очень серьезна. И даже в настоящее время глядя на нее в перспективе нескольких десятилетий, я искренно могу сказать, что если бы самоуправление дано было по тому скромному плану, который мы выработали, — сибирские города имели бы теперь совсем другой вид» 2). Из этого видно: 1) что законодательная работа может быть «очень серьезна»; 2) что некоторые законы могут быть полезны для общества, — до такой степени полезны, что способны придать ему «совсем другой вид». Этот двоякий вывод показывает, что каковы бы ни были «свойства человеческой природы», но все-таки сильно ошибаются анархисты, в принципе отрицающие всякую власть и всякое законодательство. М 177
вводили самоуправление. Я спорить и прекословить не стану. Я сам как нельзя более твердо убежден в том, что самоуправление гораздо, — несравненно!— лучше бюрократического режима. Но анархисты не раз доказывали, что самоуправление вовсе еще не означает торжества анархического идеала. Да оно так и есть. Разве, в случае осуществления проекта П. Кропоткина, в сибирских городах не было бы таких правовых норм, которым обязаны были бы подчиняться жители? Разве этот проект говорил: «делай, что хочешь»? Я не знаю этого проекта; но я с уверенностью говорю, что в нем не было ничего подобного. Да и не могло быть. IX До сих пор Реклю выступал перед нами в качестве самого несомненного идеалиста, общим характером своего мышления, — поскольку оно имело своим предметом человеческое общество, — сильно напоминавшего французских просветителей XVIII века. В этом смысле он попятился далеко назад, сравнительно с М. А. Бакуниным, который, как мы уже знаем, сознавал несостоятельность идеализма. Но и Реклю кое-что слышал об историческом материализме. И слышал именно от Бакунина. В разбираемой мною книге он, правда, совсем не вспоминает об этом материализме. Но он ссылается на основное положение этого материализма, нападая на тактику социал-демократов, в предисловии к книге Домелы Ньевенгайса: «Социализм в опасности». В этом предисловии есть, между прочим, следующие строки: «Посмотрите на такую могучую личность, как Карл Маркс, во имя которого фанатики сотнями тысяч воздевают руки к нему (?), клянясь религиозно охранять его доктрину! Целая партия, целая армия, имеющая десятки депутатов в германском парламенте, разве не толкуют теперь марксистскую доктрину именно в обратном смысле, чем ее понимал сам учитель? Он заявил, что экономическая сила определяет политическую форму обществ, а теперь от его имени утверждают, что экономический фактор будет зависеть от большого числа членов партии в политических собраниях» 1). Из этих строк видно, как детски беспомощна была мысль ученого географа Реклю в непривычной для него области социологии. Он думал, что если экономическая «сила» определяет собою политическую форму 1  ) Домела Ньювангайс (Ньевенгайс), Социализм в опасности. С предисловием Э. Реклю, Выпуск I, СПБ. 1906 г., стр. IV—V.
178
общества, то «экономический фактор» совсем уже не зависит от «политических собраний». Почему же не зависит? Разве следствие не может влиять, в свою очередь, на причину? Это не было ясно и ему самому. Он просто повторил здесь то, что твердил еще М. А. Бакунин, одобрявший исторический материализм, но, к сожалению, понявший его в то смысле, что политические отношения общества не имеют никакого влияния на его экономику, и потому обвинявший в преступной непоследовательно-сти Маркса, который утверждал, как известно, что завоевание пролетариатом поли-тической власти должно послужить средством его экономического освобождения. Совершенно произвольное и до последней степени неправильное понимание Баку-ниным исторически материализма до сих пор лежит в основе всех упреков, направ-ленных анархистами против марксизма, будто бы во имя того же марксизма. Мне са-мому еще приходилось слышать от покойного Н. И. Жуковского что, признав «политику», Маркс уподобился Канту, который в своей «Критике чистого разума» опроверг все доказательства бытия божия а в «Критике практического разума» сам признал это бытие. Это сравнение было бы хорошо, если бы придать ему обратный смысл, т. е. если сказать: «как Кант в «Критике практического разума» остался верен той точке зрения, на которую он стал в «Критике чистого разума», так Маркс в своей политической деятельности был верен основным положениям своего исторического материализма. Легко было бы показать, что именно вследствие этой верности своим основным положениям исторического материализма Маркс должен был оставить неудовлетворенными социалистов-идеалистов всевозможных оттенков, начиная с оппортунистического и кончая самых «крайних». Так же легко было б показать и то, что Бакунин, упрекавший Маркса в непоследовательности, остался на практике неисправимым идеалистом. Я отчасти уже сделал это 1), но теперь место не позволяет мне распространяться об этом предмете. Я только скажу, что именно причинная зависимость «политической формы» общества от его экономики и застав-ляет марксистов смотреть на завоевание пролетариатом политической власти, как на главнейшее средство его экономического освобождения. Почему те классы общества, в руках которых сосредоточивается «экономическая сила», стремятся забрать политическую власть в свои руки? Не потому ли, что она служит для них средством дальнейшего упрочения и защиты своей экономической позиции? Кажется, что так. А кто 1 ) См. мою брош. «Анархизм и социализм», гл. «Бакунин» [Сочин, т. IV, стр. 207].
179
находит, что это так, тем самым признает, что «политика» может влиять и влияет на «экономику». А ведь это и требовалось доказать. Это последнее соображение заставляет меня отметить еще вот какую сторону дела. Анархисты охотно признают, что высшие классы пользуются своей политической властью для эксплуатации рабочего класса. Но если это правда, — а это святая истина, — то отсюда следует, что эта власть не только не вредна, а очень полезна для высших классов. Стало быть нельзя говорить: существование политической власти вредно для общества; надо говорить так: политическая власть полезна тем классам, в руках которых она находится, и вредна для тех, против кого она направляется. А это значит, что те, против кого она направляется, должны взять ее из рук своих угнетателей и сделать ее орудием своего освобождения. Это именно тот неизбежный практический вывод, который делают марксисты и который отказывается сделать анархическая логика. X Анархисты думают, что политическая власть не может служить орудием освобождения пролетариата именно по той причине, что она служит теперь орудием его угнетения. Но и это большая ошибка. Политическая власть стесняла некогда буржуазию в интересах светской и духовной аристократии; а потом наступило такое время, когда политическая власть сделалась орудием переустройства всего общества в буржуазном духе. Ведь это известно каждому школьнику. Характер политической власти изменяется в зависимости от того, в чьих руках она находится. В абсолютных монархиях она была не такова, какою она стала, попавши в руки буржуазии. А попавши в руки пролетариата, она будет не такою, какою она является в руках буржуазии. Маркс очень хорошо сказал в своей брошюре «Гражданская война во Франции», что «рабочий класс не может просто овладеть государственной машиной и воспользоваться ею для своих собственных целей», но что, напротив, овладев ею, он должен перестроить ее сообразно своим собственным социальным целям. Так представляется дело при правильном понимании отношения «политической формы» к «экономической силе». Я нарочно употребил здесь выражение Реклю: «экономическая сила», чтобы указать на его огромную неточность. Что такое экономи- 180 ческая сила? Это крайне неясно с точки зрения исторического материализма. Политические отношения общества определяются характером его производственных отношений. А в капиталистическом обществе эти отношения таковы, что они все более и более увеличивают численность и сознательность пролетариата и тем дают объективное ручательство за победу экономически «слабых» над экономически «сильными», эксплуатируемых над эксплуататорами. Но уже отсюда видно, что победа пролетариата возможна будет только тогда, когда его борьба с буржуазией выйдет за пределы чисто экономической борьбы, — в этих пределах сила всегда останется, в конце концов, на стороне буржуазии, — и вступит в область политики. Тогда она даст ему власть, а вместе с властью также и практическую возможность обратить средства производства в общественную собственность, т. е. разбить экономическую силу буржуазии. Потому-то Маркс и говорил, что всякая классовая борьба есть борьба политическая. Кто дал себе труд серьезно вдуматься в «летописи истории», тот легко убедится в этой неоспоримой истине. Но хотя Реклю и любил ссылаться на эти «летописи», однако он плохо выяснил себе их мысль. Идеалистические очки, сквозь которые он смотрел на историческое развитие человечества, чрезвычайно ослабляли ясность его взгляда и крайне суживали его поле зрения. Теперь мы достаточно ознакомились с «социальной наукой» Реклю. Мы убедились, что она совершенно лишена действительно, — и единственно, — научной основы, состоящей в понимании того, что сознательная деятельность общественного человека необходимо определяется теперь причинами, лежащими за пределами идеологий. Не имея такой основы, «социальная наука» Элизэ Реклю осталась тем, что французы называют наукой нравственно-политической. Известно, что в нравственно-политических науках» речь идет собственно не о том, чтобы понять закономерное развитие человечества, а о том, чтобы преподнести человеческому роду ряд более или менее поучительных примеров и дать ему ряд более или менее хороших советов. Подобных примеров и советов очень много в книге нашего автора. На них основан весь его «идеал». Но так как его поучения редко совпадают с истинным смыслом приводимых им примеров, то его советы оказываются далеко не всегда осуществимыми, а его идеал противоречив. С нашим автором отчасти повторилась история Крыловской щуки, взявшейся за неподходящее для нее кошачье ремесло. Реклю был прекрасным географом и очень плохим социологом. Правда и то, что если бы он был хорошим социологом, то он подошел бы к своему пред- 181 мету совсем с другой стороны и тогда... тогда он не выступил бы в качестве теоретика анархии. В том-то и беда анархизма, что его «наука» совсем не научна. Оттого-то его теоретики, — между которыми есть, бесспорно, вполне честные, очень умные и даровитые люди, — и запутываются в самых безвыходных противоречиях. Анархист-индивидуалист Вениамин Тэкер. (Эпиграф). «Свобода не дочь, а мать порядка» (Прудон). Вместо книги. — Написано человеком, слишком занятым, чтобы писать книгу. Перевод и редакция М. Г. Симановского. Москва 1908 г. Вениамин (по английскому произношению — Бенджамин) Тэкер должен быть признан самым видным, а вернее сказать, единственным видным теоретиком индивидуалистического анархизма. Этот анархизм очень мало известен в Западной Европе и еще менее известен в России, где со словом анархизм обыкновенно связывается представление о так называемом коммунистическом анархизме. А между тем, индивидуалистический анархизм заслуживает большого внимания уже по одному тому, что он доводит анархическую мысль до ее логического конца. И мы настойчиво рекомендуем нашим читателям сочинение, оригинальное название которого мы только что выписали. Говоря, что Бенджэмин Тэкер доводит анархическую мысль до конца, мы этим не хотим сказать, что анархическая мысль избавляется им от всех свойственных ей противоречий. Нет, хотя Тэкер гораздо последовательнее других анархистов, — например, нашего соотечественника П. Кропоткина, — но и ему не удается вполне избавиться от нелогичности, вообще свойственной анархической мысли. Вот интересный пример. В речи «Отношение государства к личности», прочитанной в институте пасторов-унитариев 14 октября 1890 года, Тэкер говорит: «Анархисты не только утилитаристы, но эгоисты в наиболее полном и крайнем значении этого слова. Единственной мерой прирожденного права, по их мнению, является только сила. Всякий человек... и вся группа людей, будут ли это китайские головорезы или конгресс Соединенных Штатов, имеют право, если в их руках сила, убивать или принуждать других людей, или подчинить весь мир своим целям. Право общества на порабощение индивида и право индивида на порабощение общества неравны между собою только потому, что их силы неодинаковы» (стр. 19-я). Несколькими строками ниже мы читаем: «итак, анар- жүктеу/скачать 2.08 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|
то законы могут быть из рук вон плохи, это в высшей степени почтенная по своему возрасту истина. Но что всякий закон плох именно потому, что он — закон, это огромное заблуждение. Свобода может стать