Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова
жүктеу/скачать 2.08 Mb.
|
|
XIII Как мы уже знаем, «реалистическое толкование» исторического материализма очень сблизило нашего автора с покойным М. А. Бакуниным во взгляде на отношение политического «фактора» к экономическому. Это сближение равносильно теоретическому сближению «революционного» синдикализма с анархизмом. Но мы ошиб-лись бы, если бы предположили, что оно объясняется непосредственным тяготением теоретиков синдикализма к теоретикам анархизма. Если бы мы захотели внима-тельно исследовать, что именно заставило Э. Леонэ выдвинуть свое, в корне ошибочное, «реалистическое толкование», то мы увидели бы, что и здесь главным двигателем явилась непреодолимая для г. Леонэ сила его тяготения к «манчестерству»: ведь то учение, согласно которому «политика» не может оказать ровно никакого влияния на «экономику», гак хорошо подкрепляет и «освещает» собою манчестерский принцип государственного невмешательства! Правда, г. Леонэ не умеет последовательно держаться и этого принципа: мы уже знаем, что он высказывается также за социальное законодательство. Но мы знаем, кроме того, что даже и в защите этого законодательства он делает попытку опереться на основной принцип манчестерства: так трудно ему идти против Моисея и пророков 1). l  ) Надо помнить, что огромное большинство его товарищей совершенно отвергает социальное законодательство. На феррарском съезде синдикалистов (30 июня —2 июля 1907 г.) принята резолюция, предложенная Марией Риджьер и гласящая, что социальное законодательство не только бесполезно для пролетариата, но и может повредить ему, ослабляя его сопротивление буржуазии и его веру в свои собственные силы (См. «L'Azione Sindacalista», 2. VII. 1907). Таким образом, большинство итальянских синдикалистов показало себя принадлежащим к числу тех «толкователей синдикализма», которых г. Леонэ называет поверхностными (см. выше). Однако надо быть справедливым: как ни «поверхностны» итальянские синдикалисты, но неоспоримо то, что в данном случае логика на их стороне: исходя из основных положений их теории, нельзя отстаивать социальное законодательство. А если, с другой стороны, нельзя и не отстаивать его всем тем которые хотят защищать интересы рабочего класса, то в этом противоречии сказывается тот очевидный факт, что учение синдикалистов противоречит этим интересам, как учение, опирающееся на принципы вульгарных апологетов буржуазного порядка вещей.
98 Не всегда заметное на первый взгляд влияние манчестерства дает себя чувствовать, однако, едва ли не во всех рассуждениях Э. Леонэ. Вот, например, он высказывает ту мысль, что если бы рабочая партия захватила политическую власть прежде, нежели представляемый ею класс достигнет надлежащей степени развития, то из этого не вышло бы ровно ничего хорошего в социалистическом смысле. Это до такой степени верно, что тут, по-видимому, всякому здравомыслящему человеку остается только с ним согласиться. Но и эта верная мысль обставлена у г. Леонэ такими соображениями, которые показывают, что его никогда не покидает чисто манчестерское понимание общественно-экономической жизни. Рабочая партия, совершившая преждевременный захват власти,— говорит он,— «погибнет там, где рабочий класс, как экономическая категория производства, еще недостаточно созрел для автономного ведения производства общественных полезностей и для образования свободных добровольных договоров, соглашений и федераций между различными производительными группами под эгидой синдиката» (стр. 104). Как видите, критерием зрелости пролетариата является здесь способность этого класса организовать общественный процесс производства на основе договора,— старая прудоновская идея, с которою мы встретились уже в книге г. Ар. Лабриолы, и которая, как мы уже знаем, сама есть не что иное, как мелкобуржуазная утопия. Но эта утопия очень хорошо укладывается в рамки манчестерских предрассудков «революционного синдикализма», и потому совершенно понятно, что г. Леонэ держится за нее обеими руками. А вот еще пример. Читатель помнит, может быть, как сильно возмущался наш «либерист» фаталистическим характером «традиционного социализма». Правда, этот будто бы фаталистический характер сочинен самими гг. «либеристами»; но если наш автор восстает против «фатализма»,— хотя бы и им самим придуманного,— если он на каждом шагу выдвигает «волюнтарный» характер своею собственного учения, то мы, по-видимому, имеем право ожидать, что нам не встретится в этом учении даже и легких следов фатализма. Но это, по-видимому, справедливое ожидание не сбывается. Г. Леонэ пишет: «В наши дни рабочий класс стихийностью экономических законов создает первые ядра будущего «общества равных» именно в тех профессиональных союзах, которым предстоит организовать и дисциплинировать производство, свободное от всякой гегемонии сильного над слабым и от всякой опеки человеческой власти. И если сила, толкающая его на выполнение этой задачи, неизбежна, то неизбежен также и успех, неизбежна 99 также и конечная цель» (стр. 113). Если в этих словах имеется какой-нибудь смысл, то они означают, что освободительное движение рабочего класса есть закономерный, неизбежный процесс, порождаемый силою экономической необходимости. Но ведь именно это и говорит «традиционный» социализм! И именно за это г. Леонэ обвиняет его в непростительной склонности к фатализму. Где же справедливость? Почему наш «революционный» «либерист» резко осуждает в одном случае ту мысль, которую сам же он с убеждением повторяет в другом? Дело опять обгоняется «аналогией» его взглядов со взглядами манчестерцев: экономические законы, «стихийность» которых имеет здесь в виду г. Леонэ, суть законы, возведенные в звание вечных истин манчестерской школой и особенно ее новейшей разновидностью — так называемой в Италии чистой экономией. Какие же это законы? В книге, переведенной г. Кирдецовым на русский язык, о них говорится только мимоходом, несмотря на то, что мысль о них и здесь никогда не покидает г. Леонэ. Но им посвящена особая глава в другом его труде — в сочинении: «L'economia sociale in rapporto al socialismo». (Социальная экономия в ее отношении к социализму), Genova 1904. Нам полезно будет заглянуть в эту небольшую, но весьма интересную главу. О 1) «L'economia sociale» etc., p. 99. 2) Ibid., p. 93. 100
называться вечной, что она представляет собою простую тавтологию или, как говорят французы, une vérité à la Palisse. Но Э. Леонэ находит, что «старый социализм» очень ошибался, «отрицая» естественные законы, коренящиеся в самой природе человека и вытекающие из «органического принципа самосохранения» или даже «из механического принципа сохранения силы»1). Для назидания тех, которые вздумали бы усомниться в существовании этих вечных законов, г. Леонэ сообщает важное известие: он «слышал» (si racconta), что Вильфредо Парэто, — «один из наиболее выдающихся экономистов нашего времени»,— попросил одного из подобных скептиков сказать ему, есть ли во всем мире такая страна, в которой можно было бы купить какую-нибудь вещь, ничего не платя за нее 2). Это в самом деле неопровержимый довод, так как купить вещь именно и значит заплатить за нее известную цену Г. Вильфредо поразил своего собеседника посредством простой тавтологии, и эта простая тавтология представляется г. Леонэ одной из самых важных и самых «вечных» истин экономической науки. С 1) Ibid., рр. 99, 100, 101. 2) Ibid., р. 102. 101
литическая экономия есть наука о тех законах, которыми определяются взаимные отношения людей в общественном процессе производства, а эти взаимные отношения,— хотя они и предполагают, разумеется, наличность известных физиологических и психологических свойств человека, равно как и известные химические и физические свойства «неодушевленной» материи,— объясняются в последнем счете состоянием производительных сил в данное время и в данном обществе. В прогрессирующем обществе производительные силы растут, а вместе с ростом этих сил более или менее быстро изменяются также и производственные отношения, т. е. экономическое устройство общества. И вот почему политическая экономия,— как справедливо заметил еще Энгельс в своей полемике с Дюрингом,— не может быть одинаковой для всех стран, времен и народов: это — наука по существу своему историческая. Кто забывает об этом, кто старается культивировать такую экономическую науку, законы которой имели бы такое же значение в современной Англии, как и в среде огнеземельцев или между туземцами Австралии, тот,— продолжает Энгельс,— не придет ни к чему, кроме нескольких самых пустых и пошлых общих мест. Но есть люди, в глазах которых пошлейшие общие места и бессодержательнейшие тавтологии имеют значение важных истин. К числу этих людей принадле-жит и Леонэ. Он не только питает величайшее уважение к общим местам, выдаваемым за «чистую экономию» нынешним манчестерством, но и хочет построить на их основе свою собственную теорию социализма. Так как общие места и тавтологии кажутся ему общими истинами, независимыми от условий времени и места, то он убежден, что, опершись на них, теория социализма приобретет прочность гранитной скалы. XIV
И вот он берется за дело следующим образом. «Соответственно гедонистскому постулату (т. е. уже известному нам «закону наименьшего средства».— Г. П.), каждый экономический агент 1) стремится достигнуть известной, выраженной в материальных благах суммы удовлетворений, равной той, которую (которой.— Г. П.) достигает другой, подобный ему, агент. На самом деле, если по закону конку- 1  ) Г. Кирдецов почему-то заменил слово «агент» словом «фактор». Но я не вижу в этом надобности, хотя и понимаю ту ассоциацию идей, которая побудила г. Кирдецова отказаться от «агента».
102
ренции... экономический агент А получает большую прибыль, чем В, то последний, с своей стороны, будет стремиться перенести свою деятельность в ту же область и в тех формах, что первый; символизируя же в А экономическую категорию капиталиста и в В - экономическую категорию пролетария, выходит, что В должен стремиться конкурировать с А. Следствием этого должно явиться уравнение прибылей обоих; однако, этот результат предотвращается тем благоприятным для А обстоятельством, что он, А, обладает внешними орудиями труда, в то время как В их всецело лишен. Но капитал, присвоенный А, есть не более, как препятствие: он не разрушает у В той силы эгоизма, которая побуждает его конкурировать с А 1). Вследствие этого В и все находящиеся с ним в равных условиях индивидуумы производят давление с тем, чтобы устранить препятствие. Таким образом борьба сгруппированных в синдикаты единиц В вызывается идентичной силой в каждой отрасли промышленности. Эта именно идентичность и дает синдикату возможность развить полностью все силы классовой борьбы» (стр. 107). Борьба эта приводит к экспроприации капиталистов, являющейся, с точки зрения нашего синдикалиста, не чем иным, как устранением того препятствия, которое мешает «экономическим агентам» воспользоваться всеми великими выгодами свободной конкуренции. Капитализм устраняется, как система, изменившая «вечным» заповедям буржуазного способа производства! Это бесподобно. В книге «L'economia sociale» та же бесподобная мысль излагается много яснее и много короче. И там общество мелких товаропроизводителей («общество равных», по терминологии нашего итальянского Бабефа — sui generis) принимает самый идеальный вид. «Человек — эгоист. Поэтому он всегда старается употребить минимум часов (труда) для приобретения наибольшего удовольствия (продукта). И так как каждому человеку свойственно то же самое эгоистическое стремление, то никто не имеет возможности получить такую долю продукта, которая превышала бы доли, получаемые другими за такое же количество труда: если кто-нибудь откроет где-либо такую область применения труда, в которой он получит больший продукт, то другие эгоисты направят свои силы в ту же область и своей конкуренцией сделают то, что его продукт будет пропорционален его 1) Тут перевод «талантливого» г. Кирдецова из рук вон плох, и я вынужден исправлять его для того, чтобы сделать понятной читателю мысль Э. Леонэ. 103
труду. Вот почему при полноте конкуренции (data la completa concorrenza) всех людей все получают при равной единице издержек равную единицу продукта. Иначе сказать, собственность, или владение каждого (la proprietà о possesso di ciascuno), является результатом его собственного труда, и никто не получает прибылей от эксплуатации другого» 1). Словом, царство «полной конкуренции между людьми», очевидно, и есть та конечная цель, к которой должно стремиться современное рабочее движение. Но что же мешало до сих пор этому идеальному царству стать действительным царством? И что мешает теперь человечеству насладиться полнотою конкуренции? Ответ крайне прост и до прозрачности ясен: имущественное неравенство, монополия, капиталистическая собственность. Эта собственность препятствует установлению естественной гармонии интересов и вносит диссонанс в общественные отношения 2). Она должна быть устранена, и только ее устранение даст надлежащий простор действию открытых либеральной школой естественных законов общественной экономии. Так рассуждает наш автор 3). И, опираясь на это свое рассуждение, он с торжеством объявляет, что «гедонистико-математическая экономия» (т. е. манчестерство наших дней.— Г. П.) дает гораздо более сильное оружие критики капиталистической прибыли, нежели то, которое было выковано Марксом 4). Я не стану разуверять его в этом; мне довольно указать на то, что его увлечение новейшей разновидностью манчестерства нисколько не ослабляет его «сродства» («l'affinità) с манчестерством доброго старого времени и даже с Бастиа, который называется у него представителем оптимистического направления в либеральной школе 5). Я не знаю, читал ли г. Леонэ сочинения Бастиа, но всякий, кто внимательно прочитает «Социальную экономию» г. Леонэ, должен будет признать, что итальянский «революционный» синдикалист находится под сильнейшим,— непосредственным или
104
посредственным, это в данном случае все равно, — влиянием самого вульгарного и самого поверхностного из всех буржуазных экономистов «Франции и Наварры» 1). XV Читатель знает, конечно, что г. С. Булгаков в своем «хождении по верам» попятился от марксизма к идеализму и даже, как прибавляют некоторые злые языки, к Саровском пустыни. О г. Леонэ приходится сказать, что он в политической экономии попятился от Маркса к Парэто и даже к Бастиа. В этом попятном движении, в этом возврате к вульгарной экономии, и заключается едва ли не важнейший теоретический результат того, что называется у нашего автора синдикалистским пересмотром Маркса. Я предоставляю читателю судить о том, какой именно знак следует поставить перед этим результатом: положительный или отрицательный, плюс или минус, и ограничусь вот каким замечанием: «Революционные» синдикалисты гремят против «интеллигенции», которая, по их словам, только вносит смятение в ряды пролетариата, только сбивает его с правильного пути. И нельзя не признать, что некоторая доля упреков, посылаемых ими по адресу «интеллигенции, имеет вполне достаточное основание: участие интеллигенции в рабочем движении полезно для пролетариата лишь при наличности известных условий, а когда эти условия отсутствуют, оно становится вредным, потому что тогда оно не ускоряет развития пролетарского самосознания, a замедляет его. В числе этих условий самое главное место занимает независимое, критическое отношение сближающейся с пролетариатом интеллигенции к идеологам господствующего класса. «Интеллигент» может быть полезен рабочему классу преимущественно,— чтобы не сказать только,— в качестве «идейной бациллы», т. е. в качестве идеолога. И именно потому, что его роль может быть почти исключительно только ролью такой «бациллы», он непременно должен «совлечь с себя ветхою человека», непременно должен освободиться от влияния идеологов того класса, господству которого и надо положить конец. В противном случае «интеллигент» сам делается про-водником идейного влияния этого класса, т. е. сам будет способствовать идейному 1  ) Для примера рекомендую прочитать 84 страницу, где с серьезным и глубокомысленным видом повторяется одна из самых жалких пошлостей Бастиа, которой по всей справедливости возмущался Родбертус в своей переписке с Лассалем.
105
подчинению пролетариата буржуазии, т. е. сам будет работать против ой цели, которую он поставит себе, примыкая к рабочему движению. Но «совлечь с себя ветхого человека» вовсе не так легко, как это кажется многим и многим «интеллигентам». Для этого вовсе недостаточно заучить то положение, что интересы пролетариата враждебно противоположны интересам буржуазии и т. п. Для этого, вообще, недостаточно запомнить известные «лозунги», заучить известный катехизис. Заучивание и запоминание есть дело памяти, а тут с одной памятью ничего не поделаешь: тут необходимо думать; тут надо самостоятельной работой мысли составить себе строй-ное и последовательное миросозерцание, тут необходимо осветить все свои воззрения светом одного основного, всеохватывающего принципа. И в этом-то и состоит беда «интеллигенции», желающей добра рабочему классу; в этом-то месте и лежит камень ее преткновения. К самостоятельному и вполне последовательному мышлению способны лишь очень немногие ее представители, а девяносто пять сотых из них имеет,— чтобы употребить выражение покойного Каронина,— пестрые мысли, при чем эти «пестрые мысли» на половину или даже на три четверти заимствуются у той самой буржуазии, с которой пролетариат борется за свое освобождение. Таким образом, большинство «интеллигентов», примыкающих к пролетариату, всегда в большей или меньшей степени способствует распространению идей, вырабатываемых идеологами буржуазии. Иногда распространение такого рода идей ограничивается собственной средой «интеллигенции» и, по-видимому, не имеет никакого практического значения: люди увлекаются декадентской поэзией, идеалистической философией и прочими продуктами современной умственной жизни «образованного» класса. Но не говоря уже о том, что самая возможность подобных увлечений свидетельствует о духовном сродстве переходящих на сторону рабочего класса «интеллигентов» с идеологами буржуазии, нужно помнить, что под нейтральным флагом взглядов, по-видимому, не имеющих никакого отношения к борьбе классов в нынешнем обществе, «интеллигенты», зараженные этими взглядами, всегда проводят в рабочую среду много идей, самым непосредственным образом связанных с практическими вопросами движения. Но и это не самое важное. Самое важное то, что нынешняя интеллигенция,— и это можно, я думаю, сказать об интеллигенции всех цивилизованных стран,— обладая огромным идейным любопытством, побуждающим ее жадно бросаться на всякую идейную новинку, вместе с тем отличается ничтожной способностью вдумчивого. критического отношения к новым идеям. Вследствие этого она сплошь 106
и рядом усваивает под видом новых и важных открытий в общественных науках,— и даже «вечных истин»,— такие теории, которые придумываются или откапываются в складах идейного старья исключительно с целью защиты отживающего свой век буржуазного порядка. Как на яркий пример печальных недоразумений этого рода, можно указать на усвоение теории новейшего манчестерства,— «чистой экономии»,— многими из «интеллигентов», искренно мнящих себя преданными и надежными идеологами пролетариата. Когда дело доходит до этого, тогда мнимые идеологи подобного калибра, несмотря на свои более или менее горячие пролетарские симпатии, становятся непосредственными проводниками буржуазных предрассудков в умы рабочих, и тогда нужен только ничтожный, иногда чисто случайный повод для того, чтобы начался идейный «кризис»... в среде тех же мнимых идеологов пролетариата. Такой «кризис» имел место несколько лет тому назад вследствие появления в печати нескольких пустых статей и одной плохой брошюры г. Э. Бернштейна. Выступление в роли «критика Маркса» г. Э. Бернштейна, т. е. одного из тех людей, которых, по недоразумению, считали сведущими марксистами, всколыхнуло в Европе и Америке многое множество таких «интеллигентов», которые, идя в рядах пролетариата, не имели, однако, ни охоты, ни способности для понимания и усвоения пролетарской идеологии нашею времени. Эти «интеллигенты» решительно восстали против «Марксовой догмы» и начали,— как говорится,— валить с больной головы на здоровую. Всякий пробел в их собственном понимании учения Маркса объявлялся недостатком, свойственным этому учению; всякий теоретический предрассудок, благоприобретенный путем духовного сближения с идеологами буржуазии, провозглашался важной научной истиной, остававшейся неизвестной Марксу и недоступной пониманию его нынешних последователей. Кажется, никогда еще не было на рынке идей такого сильного спроса на отжившие взгляды, общие места и бессодержательные тавтологии, и никогда еще люди, оперировавшие с духовными «ценностями», не стремились так сильно «назад»... под предлогом поступательного движения... жүктеу/скачать 2.08 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|
обеседник г. Парэто ничего не сумел возразить лозаннскому профессору, хотя и много путешествовал, как замечает наш автор. Я не знаю, где собственно путешествовал этот более или менее баснословным собеседник. Но если бы ему пришлось в своих странствованиях столкнуться, скажем, с цейлонскими веддами или с минкопами Андаманских островов, или с каким-нибудь другим охотничьим племенем, стоящим на такой же ступени экономического развития, то ему было бы известно, что эти дикари вообще не знают купли-продажи — по крайнем мере, в своих взаимных внутриродовых сношениях — и что они сплошь и рядом берут друг у друга «экономические блага», ровно ничего «не платя за них». Экономия этих первобытных племен целиком построена на началах коммунизма. А, между тем, ведь и эти дикари подчиняются «закону наименьшего средства», т. е., раз поставив себе известную цель, стремятся достичь ее с возможно меньшими усилиями. Стало быть, этот «закон» сам по себе еще ничего не объясняет в экономических отношениях людей. Да оно и понятно: ведь это психологический или, как предпочитает сказать наш автор, физиологический закон, а экономические и вообще социальные явления так же мало могут быть объяснены,— как таковые,— с помощью законов психологии или физиологии, как и с помощью законов физики, химии или механики. По-