Библиотека научного социализма

Под общей редакцией Д. РЯЗАНОВА

ТОМ XI

Предисловие редактора.

Едва Плеханов успел, к концу 1897 г., закончить цикл своих работ, посвященных обос­нованию и защите марксизма, полемически противопоставлявших новый метод исследова­ния общественных явлений и достигнутые им пока результаты старым методам и старым учениям, возникшим еще до Маркса или выступавшим в модерни­зированной форме против марксизма, как ему пришлось принять участие и до известной степени явиться инициато­ром — вместе с Парвусом и Люксембург — в борьбе против нового течения, возникшего в среде самого марксизма. В 1897 году Бернштейн начал печатать свои статьи в «Neue Zeit» под названием «Проблемы социализма». Первая серия не вызвала протестов. Но уже статьи о «Борьбе социал-демократии и общественном перевороте», в которых Бернштейн высказал свои сомнения по поводу «Zusammenbruchtheorie» (теории катастрофы), вызвали резкий от­вет Парвуса, явившегося застрельщи­ком в борьбе против «ревизионизма».

Но только вторая серия «Проблем социализма»,— «Neue Zeit» 1898 г., №№ 34, 39 (май, июнь),— в которой Бернштейн открыл поход против марксизма по всей линии, вызвала та­кое возбуждение, что Каутский вынужден был открыть дискуссию в самой «Neue Zeit».

Первой дискуссионной статьей была статья Плеханова — «Берн­штейн и материализм» в «Neue Zeit», июль 1898 г., № 44. Вторая статья, направленная против Конрада Шмидта, поя­вилась в «Neue Zeit» в том же году — в октябре 1898 г.,— но уже при изменившихся обстоя­тельствах.

От 3-го до 8-го октября 1898 г. в Штуттгарте происходили засе­дания немецкого социал-демократического съезда, к которому Берн­штейн обратился с подробным изложением своих взглядов. Каутский, которому пришлось отвечать на нападки тогдашней левой, упрекав­шей его за печатание статей Бернштейна без всяких оговорок со стороны редакции «Neue Zeit», между прочим, заметил: «Бернштейн заставил нас вновь подумать, и мы его должны за это благодарить».

Именно эта речь Каутского дала повод Плеханову обратиться к нему с открытым пись­мом. Оно было напечатано в «Sächsische Arbeiterzeitung», вместе с Leipziger Volkszeitung, где полемику против

Бернштейна вела Роза Люксембург, стоявшая во главе всей кампании против ревизионизма. Эта статья («Wofür sollen wir ihm dankbar sein? Offener Brief an K. Kautsky», 1898 г., №№ 253—255) впервые появляется на русском языке.

Печатание статей Бернштейна в «Neue Zeit» было прекращено. По предложению Каут­ского, которого поддержал Виктор Адлер, Бернштейн решил изложить свои взгляды в от­дельной книге, чтобы дать возможность следующему съезду основательно продебатировать его взгляды.

Книга Бернштейна вышла в свет в феврале 1899 г. На нее сей­час же последовали ответы К. Каутского и Розы Люксембург, вышед­шие отдельно и послужившие материалом для об­ширной дискуссии на Ганноверском съезде. Известно, что в результате горячих дебатов была принята резолюция, осуждавшая «ревизионизм» Бернштейна. Но как раз с 1899 г., благодаря победе оппортунизма во Франции, потерпевший теоретическое поражение ревизионизм практически начал укрепляться и в германской социал-демократии. Опираясь на сильно раз­раставшееся профессиональное движение, имея прочные кадры в южно-германских социал-демократических организациях, ревизионизм создает свой собственный теоретический орган «Sozialistische Monatshefte».

Но ревизионизм очень скоро нашел последователей и среди русских марксистов как за границей, так и в России. Струве, кото­рый еще весной 1898 г. формулировал в Манифесте Р. С.-Д. Р. П. основные требования революционного марксизма, в том же году переживает но­вое перевоплощение и превращается в главного теоре­тика русского ревизионизма. После це­лого ряда колебаний, объясняющихся внутренними условиями русского движения, Плеханов выступает наконец с «Критикой наших критиков», с рядом статей, направленных против Струве. Но если в своей полемике против Бернштейна и Шмидта он ограничивался главным образом критикой ревизионизма в области философии марксизма, то в критике русских ре­визионистов Плеханов преимущественно занимается практикой революционного марксизма и исследует «теорию катастрофы», вопросы социальной революции и диктатуры пролета­риата.

Все статьи, вошедшие в одиннадцатый том, написаны в период 1898—1902 гг. и разде­лены нами на пять групп.

В первую группу мы включили, кроме статей «Бернштейн и ма­териализм» и «За что нам его благодарить?», статью «Cant против Канта, или духовное завещание г. Бернштейна», на­писанную в 1901 г.

по поводу русского перевода книги Бернштейна, и предисловие к тре­тьему изданию «Разви­тие научного социализма» (Женева 1902 г.), которое является ответом на брошюру Берн­штейна «Возможен ли научный социализм?».

Во вторую группу вошли статьи против Конрада Шмидта из «Neue Zeit» 1898—1899 гг., после перепечатанные в сборнике «Критика наших критиков».

Третья группа составилась из статей против Струве, появив­шихся впервые в «Заре» в 1901—1902 гг.

В четвертую группу должен был войти, вместе с предисловием к новому изданию рус­ского перевода «Коммунистического Мани­феста» (Женева 1900 г.), которое было опублико­вано по-немецки под названием «Über die Anfänge der Lehre vom Klassenkampf» («Neue Zeit», XXI, 1902—1903 гг.), ответ Плеханова на анкету «Petite Republique» в 1899 г. в связи с де­лом Дрейфуса и вопросом об участии социалистов в буржуазном министерстве. К сожале­нию, мы пока еще не имеем полного текста этого ответа.

В пятую группу мы поместили все рецензии и критические за­метки, вошедшие в сбор­ник «Критика наших критиков». Все они были опубликованы в журнале «Заря», из которого мы для полноты взяли также одну рецензию, не помещенную Плехановым в легальном сборнике.

_______________

Мы должны теперь объяснить читателям, какими правилами ру­ководились мы при вы­боре текста, который мы воспроизводим в на­шем издании. Дело в том, что среди статей, вхо­дящих в предлагаемый том, некоторые появились сначала на немецком языке и только через несколько лет были Плехановым переведены в сборнике «Кри­тика наших критиков».

Само собой разумеется, что мы считали необходимым взять за основу текст, одобренный Плехановым. К сожалению, оказалось, что сборник «Критика наших критиков» издан был очень неряшливо. Плеханов, наверное, не читал корректур и поэтому в транскрипцию имен и названий вкрались многочисленные ошибки. Кроме того, страха ради цензурного, пришлось смягчить многие выражения. Укажу в виде примера на статью «Материализм или кантиа­низм», где слово «атеизм» пришлось заменить словом «суеверие». В результате полу­чается такая неразбериха: Плеханов спрашивает К. Шмидта, заинте­ресована ли буржуазия в том, чтобы «морализовать» пролетариат и бороться с тем отрицательным отношением к суеве­рию, которое

все более и более распространяется в этом классе? В немецком тексте сказано просто: бо­роться с атеизмом. Во всех таких случаях мы позволили себе восстановить, руководясь не­мецким оригиналом, мысль Плеханова в ее первоначальной, более яркой и точной форме.

Но мы наткнулись еще и на другое препятствие, не менее серьезное, хотя оно касалось статей, появившихся впервые на русском языке. Речь идет о статьях, которые были сначала опубликованы в зарубежной литературе — в «Заре» — и вошли после в сборники, из­данные легальным порядком. Можно было бы, конечно, поступить так же, как тов. Горев, который в сборнике «В защиту революцион­ного марксизма» перепечатал статьи против Струве в той их ре­дакции, которая имеется в сборнике «Критика наших критиков». Но это было бы весьма неудовлетворительным решением вопроса. Уже беглое сравнение легального текста с тек­стом «Зари» показало, что в легальном издании Плеханов вынужден был согласиться на си­стематическое искоренение таких жупелов для старушки цензуры, как «социальная револю­ция» и «диктатура пролетариата». Так, где речь идет о «социальной революции»,— при­шлось писать о «перевороте» или «изменении общественных отношений», а вместо «дикта­туры пролетариата» пускать в ход египетские иероглифы и писать о «не­коей диктатуре».

Маленький образец. В «Заре» Плеханов пишет о Струве: «О на­шем «критическом» уме можно сказать, что ему macht Pein (при­чиняет боль) понятие о социальной революции (иначе Zusammen­bruchstheorie) в связи с понятием о политической революции, знаме­нующей собою диктатуру пролетариата». В «Критике наших кри­тиков» Плеханов «переводит» это место на следующий воистину эзоповский язык: «О нашем «притупленном» критике можно сказать, что ему macht Pein понятие об общественном Zusammenbruch'e в связи с понятием о некоей диктатуре». Оказалось, что цензура легче переваривает более грубые выражения по адресу Струве, чем «диктатуру пролетариата».

Пришлось поэтому из двух текстов, одинаково принадлежащих Плеханову, выбрать тот из них, который лучше всего выражает его мысль. Можно было бы, конечно, отмечать в примечаниях все разно­чтения, но это только перегрузило бы текст филологическим балла­стом в ущерб главной задаче нашего издания. В заключительном томе, в котором будет соб­ран весь критико-библиографический мате-

риал, такое сопоставление будет сделано для всех статей, имеющихся в двух редакциях.

Пользуюсь этим случаем, чтобы напомнить как критикам, так и читателям, что, как мы уже писали в предисловии к первому тому, мы не даем никакого комментария к сочинениям Плеханова. Необ­ходимо как можно скорее предоставить в распоряжение читателей всего Плеханова — и в первую очередь его философские, экономиче­ские, исторические работы. На рынок чуть ли не ежедневно продол­жают поступать искаженные в угоду царской цензуре издания, редак­торы которых не дают себе труда установить точный текст издаваемого ими автора. Комментарий к Плеханову, которого требуют некоторые весьма легкомысленные и столь же беззаботные «критики», потребо­вал бы нескольких лет работы целой группы ра­ботников. Возможно, что лет через десять — пятнадцать мы получили бы такое комменти­рованное издание, но сотни и тысячи марксистов, которые в России могут читать и изучать сочинения Плеханова совершенно самостоя­тельно, должны были бы тратить массу энергии и времени на розыски этих сочинений или довольствоваться теми искаженными изданиями, которые обращаются на рынке. Наоборот, только скорейшее издание всех сочинений Плеха­нова создаст возможность и даст толчок к внимательному и основательному изучению их, сделает их объектом коллективного труда десятков и сотен марксистов.

Повторяем, что мы отказались даже от справочного комментария к каждому тому. Если мы хотим, чтобы он не носил совершенно случайный характер, чтобы он удовлетворял хотя бы требованиям, которые мы предъявляем к хорошему энциклопедическому словарю, то на него необходимо затратить не мало времени. В результате и такой справочный комментарий задержал бы издание каждого тома на несколько месяцев.

Мы поэтому с самого начала отказались от такого плана и отнесли весь этот справоч­ный и библиографический материал в последний заключительный том, в котором будет дан именной и пред­метный указатели ко всем сочинениям Плеханова.

Просто смехотворно болтать о том, что комментарий необходим для «широкой массы». Повторяю сказанное мною в предисловии: «читателя, которого приходится водить на помо­чах, все равно не заставишь прогуляться по собранию сочинений, состоящему из два­дцати шести томов». И точно так же никакими комментариями нельзя излечить от беспросветного — именно потому, что «ученого» — неве­жества некоторых критиков, которые в состоянии «пробежать» и

несколько часов такое полное собрание и потом с такой же быстро­той «наследить» не менее «ученую» рецензию.

И опять-таки повторяем,— как мы писали в том же предисловии к первому тому,— что на ряду с этим собранием сочинений Плеханова придется издать ряд отдельных его работ с особыми предисловиями и примечаниями. Институт Маркса и Энгельса приступил уже и к этой работе. В популярной серии «Библиотеки научного социализма», кроме уже вышедших «Основных вопросов марксизма» и «Очерков по исто­рии материализма», будут изданы в ближайшем времени комменти­рованные издания важнейших работ Плеханова: «Социализм и поли­тическая борьба». «Монистический взгляд на историю», «Наши разногласия», статьи об анархизме и синдикализме.

Д. Рязанов.
Май 1923 г.

КРИТИКА НАШИХ КРИТИКОВ

СТАТЬИ ПРОТИВ БЕРНШТЕЙНА

Бернштейн и материализм.

В № «Neue Zeit» г. Бернштейн продолжает вторую серию своих «Проблем социализма». Он разбирает там, «насколько совре­менный социализм реалистичен и насколько он является идеологией». Метод, применяемый автором при этом исследовании, кажется мне совершенно несостоятельным для решения поднятого вопроса. Поэтому я подвергну этот метод критике в следующей статье. Здесь же меня интересует призыв г. Бернштейна «до известной сте­пени» вернуться к Канту. «Профан в области теории познания,— говорит Бернштейн,— я не претендую на то, чтобы внести по данному вопросу нечто большее, чем мысли профана. На­против, я обязан своим непосред­ственным увлечением Кантом одной статье Конрада Шмидта в науч­ном приложении к «Vorwärts'y».

Получив толчок от нескольких столбцов философской прозы г. Конрада Шмидта, г. Бернштейн рассказывает другим профанам, что: «Чистый или абсолютный материализм точно так же спиритуа­листичен, как и чистый или абсолютный идеализм. Оба просто пред­полагают, хотя и с различных точек зрения, что мышление и бытие идентичны. В конце кон­цов, они отличаются лишь способом выра­жения. Напротив, новые материалисты становятся принципиально так же решительно на точку зрения Канта, как это сделало боль­шинство ве­личайших современных естествоиспытателей».

Эти выводы очень интересны. Но что такое «чистый или абсо­лютный материализм»? Г. Бернштейн на этот вопрос не отвечает; вместо этого он цитирует в примечании определение одного из «но­вейших» материалистов, говорящего совсем «в смысле Канта»: «Мы только верим в атом».

Очевидно, что, по мнению г. Бернштейна, «чистые или абсо­лютные» материалисты ни­как не могли бы допустить характеризо­ванный в вышеприведенном определении способ мышления и выраже­ния. Насколько подтверждается это понимание Бернштейна историей философии,— вот в чем вопрос.

Куда нам причислить Гольбаха? К «чистым» ли или же к «не­чистым» материалистам? Очевидно, к первым. Но как думал Гольбах о материи?

Следующие места объясняют нам это.

«Мы не знаем сущности никакого предмета, если под словом сущность понимают то, что составляет его собственную природу; мы знаем материю лишь на основании ощущений и идей, которые она дает нам; затем мы судим о ней, хорошо или плохо, соответ­ственно уст­ройству наших органов» ¹).

И дальше:

«Для нас материя есть то, что возбуждает каким-либо обра­зом наши внешние чув­ства,— и свойства, которые мы приписываем различным материям, основаны на различных впечатлениях или изменениях, которые они в нас производят» ²).

Еще одно краткое и характерное место:

«Мы не знаем ни сущности, ни истинной природы материи, хотя мы в состоянии опре­делить некоторые ее свойства и качества, сообразно тому, как она на нас влияет» ³).

Обратимся теперь к другому материалисту, к Гельвецию. Обла­дает ли материя способ­ностью чувствовать? Гельвеций отвечает на этот вопрос,— который занимает очень многих французских филосо­фов XVIII столетия и к которому мы еще вернемся в дальнейшем,— следующим образом: «Об этом спорили очень долго. Лишь очень поздно пришли к тому, чтобы спросить себя, о чем собственно идет спор, и связать со словом материя более точное понятие. Если бы в этом споре с самого начала точно определили значение слова материя, то узнали бы, что люди, так сказать, творцы материи ⁴). Мне это кажется несколько более ясным, чем выражение: «Мы только верим в атом».

Я изложил философские идеи Гольбаха и Гельвеция в моем сочинении «Beiträge zur Ge­schichte des Materialismus». Поэтому я не буду заниматься здесь более подробным их рас­смотрением. Замечу только вот что: Гельвецию существование тел вне нас представляется только вероятным. Он смеется над «философскими фантазиями»; по его мнению, мы должны «идти вместе с наблюдением, остановиться в тот момент, когда оно нас остав­ляет, и иметь смелость не знать того, чего знать еще невозможно» ⁵).

Робинэ, автор книги «De la Nature», замечает: «Мы, по нашей природе, неспособны по­знать то, что составляет сущность предмета;

в нашем распоряжении нет никакого средства познать ее. Познание сущности (des essences) — вне наших сил» ¹).

В другом месте названного сочинения он говорит: «Душа знает насчет своей собствен-ной сущности не более, чем насчет других сущностей. Она так же мало проникает в самое себя, как и в массу_: связанного с ней тела, растительных сил которого она не чувствует и не видит» ²). Разве это не сказано совсем в смысле Канта?

Послушаем теперь Ламеттри, этого «enfant perdu» материали­стической философии, че­ловека, пугавшего своей смелостью даже самых смелых. Он говорит:

«Сущность души человека и животных нам неизвестна и оста­нется всегда неизвестной, равно как и сущности материи и тела. Но хотя мы не имеем никакого представления о сущ­ности материи, однако, мы все-таки принуждены признать свойства, которые откры­ваются в материи нашими внешними чувствами ³).

В своей «Abrégé des Systèmes» Ламеттри пишет, критикуя философию Спинозы:

«Наша душа не познает внешних предметов; она знает лишь некоторые отдельные свойства этих предметов, совершенно относи­тельные и отвлеченные. И, наконец, большин-ство наших чувств или идей так зависят от наших органов, что они тотчас же изменяются, если последние подверглись изменению».

Здесь один из самых «абсолютных» материалистов говорит, как мы видим, тоже «со-всем в смысле Канта». И в высшей степени комичным является, рядом с подобными заявле­ниями, положение: «Мы только верим в атом», которое г. Бернштейн цитирует, как нечто совершенно «новое».

Быть может, г. Бернштейн воображает, что Фридрих Энгельс не знал, что мы только ве­рим в атом? Надо полагать, что Энгельс знал это очень хорошо. Но это не помешало ему бо­роться с кан­тианской философией и написать следующие строки в книге «Людвиг Фейер-бах»: «И если немецкие неокантианцы стараются воскресить взгляды Канта, а английские агностики — взгляды Юма (никогда не вымиравшие окончательно в Англии),— несмотря на то. что и теория, и практика давно уже опровергли и те, и другие, — то в научном смысле это представляет собою попятное движение, а на практике

¹) «De la Nature», Amsterdam, MDCCLXIII, tome premier, p. 265.

²) «De la Nature», p. 259.

³) «Oeuvres philosophiques de Monsieur de la Mettrie». Amsterdam MDCCLXIV, tome premier; «Traité de l'âme», p.p. 83 и 87.

дает этим стыдливым людям возможность впустить через заднюю дверь тот самый материа­лизм, который изгоняется на глазах публики».

Может быть, г. Бернштейн возразит против этого, что Энгельс сам неясно понимал — в чем тут дело?

Г. Бернштейн много лет жил в ближайшем общении с Фр. Эн­гельсом и не понял его фи­лосо­фии. Он, который мог обеими ру­ками черпать из богатой сокровищницы великого мыс­ли­теля, он дол­жен был прочесть quasi-философскую статейку г. Конрада Шмидта, чтобы за­ин­тересоваться философскими вопросами и спросить себя: но в чем же, собственно, заклю­ча­ется философия моего учителя? А что еще хуже, ему достаточно было познакомиться с па­рой парало­гизмов г. К. Шмидта, чтобы выкинуть за борт всю эту философию. Это неверо­ятно, но это так. Это очень печально для школы Маркса-Энгельса! И очень печально, прежде всего, для г. Бернштейна!

Но, как бы там ни было, у нас нет ни малейшей охоты следо­вать совету этого «кри­тика», когда он нас зовет: «назад к Канту». Напротив, мы призываем его: назад... к изучению философии.

Советуя нам «вернуться к Канту», г. Бернштейн пытается опе­реться на статью г. Штерна: «Экономический и естественнонаучный материализм», напечатанную в «Neue Zeit». Г. Штерн несравненно компетентнее в области философии, чем г. Бернштейн, и его статья заслуживает полного внимания наших читателей.

Между тем как г. Бернштейн «до известной степени» возвра­щается назад к Канту, г. Штерн говорит нам о старом Спинозе и предлагает нам вернуться к философии этого благо­родного и гени­ального еврейского мыслителя. Это — нечто иное и гораздо более раз­умное, чем призыв г. Бернштейна. В самом деле, важно и интересно исследовать вопрос о том, есть ли что-нибудь общее между фило­софскими идеями Маркса-Энгельса, с одной стороны, и Спинозы — с другой.

Чтобы иметь возможность правильно ответить на этот вопрос, мы, прежде всего, должны выяснить себе, как понимает г. Штерн истинную сущность философского учения. Он говорит:

«Естественнонаучный материализм, представленный в древней Греции Демокритом и его школой, в прошлом столетии — энциклопе­дистами, в новое время — Карлом Фогтом, Людвигом Бюхнером и т. д., и экономический материализм Маркса и Энгельса, несмотря на их общее имя, суть две различные теории, относящиеся к различным областям мысли. Пер­вая заключает в себе объяснение природы, в ча­стности отношения между материей и духом; вторая предлагает объ­-

яснение истории, ее хода и ее событий, и таким образом является социологической тео­рией». Это не совсем так.

Во-первых, философия «энциклопедистов» не ограничивалась одним исследованием от­ношений между материей и духом; напротив, она пыталась одновременно объяснить исто­рию с помощью матери­алистического понимания ¹). Во-вторых, Маркс и Энгельс были ма­териалистами не только в области исторического исследования, они были таковыми и в об­ласти понимания отношения между духом и материей. В-третьих, совершенно ошибочно сбрасывать в одну кучу материализм «энциклопедистов» и материализм Фогта и Бюхнера. Это тоже, можно сказать, «две совершенно различные теории».

«Основная мысль натурфилософского материализма,— продолжает г. Штерн,— состоит в том, что материя есть нечто абсолютное, вечно существующее; все духовное (психическое: чувства, ощущения воля, мышление) — продукт материи. Материя обладает бесконечными силами («Stoff und Kraft»), которые вообще можно приравнять к движению, тоже вечному. Благодаря взаимодействию различных сил в сложных животных организмах, в них возникает дух, исчезающий опять вместе с уничтожением организма. Все происходящее,— а также че­ловеческие желания и действия, управляется по закону причинности и находится в зависи­мости от материальных причин.

Таким представляется г. Штерну материалистическое учение. Прав ли он? И можно ли данную им характеристику применить, на­пример, к материализму энциклопедистов?

Ответу на этот вопрос следует предпослать то замечание, что в данном случае обозна­чение «энциклопедисты», с одной стороны, совершенно не точно и ведет к заблуждениям. Далеко не все энци­клопедисты были материалистами. С другой стороны, в XVIII столе­тии во Франции были материалисты, не написавшие ни одной строки в «Энциклопедии». Для дока­зательства достаточно назвать того же Ламеттри.

Это между прочим. Существенное состоит здесь в том, что ни материалисты из «эн­циклопедистов», ни Ламеттри вовсе не при­знавали, что все силы материи можно свести к движению. Г. Штерн был, очевидно, введен в заблуждение словами тех людей, которые, не­смотря на свое незнакомство с историей материализма, не могут

¹