Бог как иллюзия

Возникает желание горячо поблагодарить Суинберна за вели­кодушное согласие отказать богу в выполнении логически невозможного. Однако использование его всемогущества для объяснения природных явлений поистине не имеет границ. У науки возникла заминка с объяснением факта X? Не стоит волноваться. Забудьте про X. Стоит подпустить божествен­ного всемогущества — и проблемы X (да и всех прочих) как не бывало, и объяснение получается на редкость простое, потому что речь идет, не будем забывать, лишь об одном-единственном боге. Что может быть проще?

Да почти все. Бог, способный постоянно контролировать и исправлять состояние каждой отдельной частицы Вселен­ной, не может быть простым. Его существование само тре­бует грандиозного объяснения. Что еще хуже (с точки зрения простоты) — другие уголки гигантского сознания бога одно­временно заняты делами, чувствами и молитвами каждого отдельного человека, а также всех инопланетян, возможно населяющих эту и другие сто миллиардов галактик. Согласно Суинберну, богу даже приходится постоянно принимать решение не излечивать нас чудесным образом от рака. Бог не может на это пойти, потому что: "Если бы бог отвечал на все молитвы об избавлении родственника от рака, рак бы пере­стал быть для человечества проблемой, над которой нужно работать". И что бы мы тогда делали с такой уймой свобод­ного времени?
Не все теологи заходят так далеко, как Суинберн. Но порази­тельное заявление о простоте гипотезы бога встречается и в других современных теологических трудах. В бытность про­фессором королевской кафедры богословия Оксфорда Кейт Вард откровенно писал об этом в 1996 году в своей книге "Бог, случай и необходимость".

Да будет известно, что теисты считают бога очень элегантным, экономичным и эффективным объяснением происхождения Все­ленной. Экономичность его заключается в том, что существова­ние и свойства абсолютно всех существующих в природе объектов объясняются одной-единственной первопричиной, создателем, дающим смысл существованию всего, включая самое себя. Эле­гантность состоит в том, что исходя из одной ключевой идеи — идеи о самом совершенном существе — логически развиваются все представления о природе бога и существовании Вселенной.

Подобно Суинберну, Вард неправильно понимает значение слова "объяснять", а также, похоже, не понимает, что под­разумевается под простотой. Не совсем ясно, действительно ли Вард считает бога простым либо вышеприведенный пассаж представляет собой предположение, сделанное в рамках дис­куссии. В книге "Наука и христианская вера" сэр Джон Пол-кинхорн цитирует более ранний критический отзыв Барда на размышления Фомы Аквинского: "Его главная ошибка заключается в предположении, что бог логически прост; не только потому, что его сущность неделима, но и в более глу­боком смысле — в том, что истинное для любой части бога истинно также и для всей его сути. Однако вполне логично предположить, что бог, несмотря на неделимость, имеет слож­ное внутреннее строение". В этом Вард прав. Действительно, в 1912 году биолог Джулиан Хаксли определил сложность как "гетерогенность частей", то есть своего рода функциональную неделимость⁷'.

Прежде всего придется исповедаться (полагаю, это верное слово) в том, что финансировал конференцию Фонд Темплтона. Публику составляла горстка тщательно отобранных американ­ских и английских научных журналистов. Среди 18 пригла­шенных докладчиков мне отводилась формальная роль атеиста. Один из журналистов, Джон Хорган, сказал, что каждому из них, помимо оплаты всех расходов, заплатили за присутствие на конференции щедрый гонорар в15 тысяч американских долларов. Меня это удивило. Имея большой опыт посещения академических конференций, я еще никогда не слышал, чтобы не только докладчики получали гонорар за выступления, но и публика — за присутствие. Узнай я об этом раньше, сразу бы заподозрил неладное. Уж не пытается ли Фонд Темплтона подкупить пишущих о науке журналистов и смутить их про­фессиональную честность? Подобные же мысли беспокоили и Джона Хоргана, который позднее написал об этом меропри­ятии статью⁷². В ней он, к моему огорчению, признался, что принять решение об участии ему и другим помогло разрекла-

Располагающая в общем статья Хоргана противоречива. Несмотря на свои подозрения, он, безусловно, вынес из опыта конференции немало ценного (так же, как и я, о чем будет ска­зано ниже). Вот что он пишет:

Статья Хоргана была впоследствии воспроизведена его лите­ратурным агентом Джоном Брокманом на веб-сайте "Острие" ("Edge"), часто называемом интерактивным научным салоном, и вызвала ряд комментариев, включая отзыв физика-теоретика Фримана Дайсона. Отвечая Дайсону, я привел цитату из его речи, произнесенной во время получения премии Темплтона. Согласие Дайсона получить премию Темплтона, нечаянно

Разве не это же самое сказал бы любой ученый-атеист, пытаю­щийся прослыть христианином? Вот еще несколько высказы­ваний из той же речи в сопровождении выделенных курсивом воображаемых вопросов чиновнику Фонда Темплтона:

— Хотите, чтобы я сказал теперь еще что-нибудь более глубоко­
мысленное? Может быть, попробовать вот так:

• 
  Я не делаю четкого разграничения между разумом и богом.
  Бог — это то, во что превращается разум, вырвавшись за пределы
  доступного нашему пониманию.
  
• 
  Ну что, хватит? Можно, я пойду опять заниматься физикой?
  Нет, еще не достаточно? Ну ладно, тогда вот:
  
• 
  Даже в кровавой истории хх века можно наблюдать религиоз­
  ный прогресс. Два злодея, в лице которых воплотились чудовищ­
  ные деяния хх века, — Адольф Гитлер и Иосиф Сталин — оба
  были атеистами".
  

Дайсон запросто мог бы отмести звучащие в этих цитатах подозрения, если бы решил ясно изложить, какие доказатель-

Как бы то ни было, в течение двух дней я присутствовал на кембриджской конференции, сделал доклад и участвовал в прениях по ряду других выступлений. Мне хотелось услы­шать комментарии теологов на аргумент о том, что любой бог, способный сотворить Вселенную, сам должен быть сложным и статистически невероятным. Наиболее сильным из прозву­чавших возражений было обвинение меня в насильственном навязывании теологии научной теории познания". Теологи всегда говорят о простоте бога. Как могу я, ученый, заявлять теологам, что их бог должен быть сложным? Раз теологи всегда утверждали, что бог находится за пределами науки, научные аргументы, которые я привык использовать в моей профессии, не имеют силы.

У меня не возникло впечатления, что предлагающие такую уклончивую защиту теологи намеренно лгали. Похоже, они выражали свою точку зрения искренне. Однако я не мог не вспомнить строки Питера Медавара из рецензии на книгу отца Тейяра де Шардена "Феномен человека", рецензии, кото­рую, пожалуй, можно назвать самой негативной из когда-либо написанных: "Автору удастся избежать обвинений во лжи

* Данное обвинение напоминает гипотезу NOMA, чрезмерные претензии которой рассмотрены в главе 2.

Самым важным из этих методов познания, как оказалось, является личный, субъективный опыт. Несколько участников кембриджской дискуссии утверждали, что в голове они ясно слышат, как бог собственной персоной разговаривает с ними. В главе з я уже обсуждал иллюзии и галлюцинации ("Доказа­тельство от личного "опыта"), но во время кембриджской кон­ференции мне на ум пришли еще два аргумента. Во-первых, если бог действительно разговаривает с людьми, данный факт бесспорно подпадает под научную теорию познания. Бог про­рывается из своей потусторонней обители в наш мир, где его послания воспринимаются обычным человеческим мозгом, — и вы говорите, что науке здесь нечего делать? Во-вторых, спо­собный одновременно посылать разумные сигналы миллио­нам людей и получать от них ответы, бог, кем бы или чем бы он ни был, никак не может быть простым. С таким-то рабочим диапазоном частот! Пусть у бога нет состоящего из нейронов мозга или кремниевого процессора, но если он действительно так всемогущ, как считается, то он должен быть устроен еще более сложно, еще более неслучайно, чем самый сложный известный нам мозг или компьютер.

Снова и снова мои религиозные друзья возвращались к тому, что должна быть причина, почему все существующее существует, хотя могло бы и не существовать. Всему должна быть первопричина, и почему бы не называть ее богом. Хорошо, соглашался я, но первопричина должна была быть по
своей сути простой, и поэтому, если ей и нужно придумать имя, то "бог" здесь не подойдет (если только не оговорить спе­циально, что под этим термином мы не подразумеваем всего того, что наполняет головы большинства верующих). Искомая первопричина должна была просто предоставить исходный материал для самоуправляемого "подъемного крана", который постепенно поднял наш мир до нынешнего сложного состоя­ния. Заявлять, что первопричинный движитель был достаточно сложным, чтобы заниматься "разумным замыслом", не говоря уже об одновременном чтении мыслей миллионов людей, — все равно что сдавать себе идеальные карты при игре в бридж. Посмотрите на окружающую нас биосферу, амазонские джунгли с их густым переплетением лиан, корней и причуд­ливыми арками; с их армиями муравьев, ягуарами, тапирами и пекари, древесными лягушками и попугаями. Все вместе это статистически эквивалентно идеальной сдаче карт (задумай­тесь о мириадах других возможных способов смешать состав­ные части, ни один из которых не будет работать) — но теперь нам известно, как это все получилось: благодаря постепенной работе "крана" естественного отбора. Против безропотного согласия с идеей спонтанного появления столь невероятных вещей бунтуют не только ученые — возмущается сам здравый смысл. Заявление о том, что первопричина, то есть "великое неизвестное", благодаря которому вместо небытия имеет место бытие, представляет собой существо, способное спроектиро­вать Вселенную и разговаривать одновременно с миллионом людей, — это фактический отказ от попытки объяснения. Это безобразное проявление бездумной, самоублажающей склон­ности к фантазиям.

Я не пытаюсь пропагандировать узконаучный тип мыш­ления. Но любая честная попытка объяснить такие исключи­тельно маловероятные вещи, как джунгли, коралловый риф или Вселенная, должна по меньшей мере предлагать вниманию "кран", но не "небесный крюк". Таким "краном" необязательно

Последним средством защиты для моих кембриджских оппонентов стало нападение. Они заявили, что мои взгляды принадлежат XIX веку. Этот упрек настолько нелеп, что я почти забыл его упомянуть. Однако, к сожалению, слы­шать его приходится нередко. Тем не менее согласимся, что заклеймить мнение как устаревшее не означает его опроверг­нуть. В xix веке было немало блестящих идей, включая — не в последнюю очередь — и опасную идею Дарвина. В любом случае бросающему подобный упрек господину не мешало бы вспомнить пословицу о соломинке в чужом глазу и бревне в своем, поскольку сам он (известный кембриджский геолог, безусловно достаточно овладевший фаустовской казуистикой, чтобы получить премию Темплтона) оправдывал собствен­ные христианские убеждения тем, что он называл "историч-

В любом случае ехидство по поводу "xix века" не ново. Оно сродни насмешкам над "деревенским атеистом". А также высказыванию: "Что бы ты о нас ни думал, ха-ха-ха, мы и сами не верим в старика с длинной белой бородой, ха-ха-ха". Все эти три шутки имеют скрытый смысл, подобно тому как во время моего пребывания в 1960-х годах в Америке выражение "поря­док и законность" прикрывало расизм полицейских в отноше­нии чернокожего населения'. Что же на самом деле означает фраза "Вы рассуждаете, как в xix веке" в контексте религиоз­ной дискуссии? Она означает следующее: "Вы так прямоли­нейны и недипломатичны, разве можно задавать такие откро­венные, недвусмысленные и грубые вопросы, как "Верите ли вы в чудеса?" или "Верите ли вы, что Иисус родился в резуль­тате непорочного зачатия?". Вы что, не знаете, что в прилич­ном обществе таких вопросов не задают? Они вышли из моды в xix веке". Но подумайте, почему невежливо в наше время задавать религиозным людям подобные вопросы? Потому что отвечать на них неудобно. Потому что положительный ответ ставит отвечающего в неловкое положение.

Вот мы и выяснили связь с XIX веком. В xix веке образо­ванные люди последний раз имели возможность заявить, не краснея, что они верят в такие чудеса, как непорочное зачатие. Нынче многие образованные христиане слишком преданы своей вере, чтобы отрицать непорочное зачатие и воскресе­ние, но они тем не менее испытывают неловкость, потому что

^::" В Великобритании в аналогичном смысле используется выражение "внутригород­ские кварталы", что позволило Оберону Во однажды сделать остроумную ссылку на "внутригородские кварталы обоего пола".
рациональное сознание говорит им, что это нелепо. Поэтому им неприятны расспросы, и когда кто-нибудь вроде меня тре­бует от них прямого ответа, его начинают обвинять в том, что его идеи "взяты из XIX века". Ну разве это не смешно?

Конференция привела меня в бодрое рабочее настроение и укрепила уверенность в том, что аргумент "готового к полету "Боинга-747" является серьезным доводом против существова­ния бога, на который, несмотря на многочисленные просьбы, мне так и не удалось услышать от теологов убедительного ответа. Дэн Деннет справедливо называет его "неотразимым опровержением, не менее мощным сегодня, чем двести лет назад, когда в "Диалогах" Юма Филон громил с его помощью Клеанта. "Небесный крюк" в лучшем случае отодвигает реше­ние проблемы, но Юм не знал ни одного "крана", поэтому ему пришлось сдаться"⁷⁴. Такой "кран" появился с открытием Дар­вина. Вот бы Юм обрадовался!

В данной главе приводятся центральные аргументы книги, и поэтому, опасаясь показаться назойливым, я все же сумми­рую основные идеи в шести пунктах:

1. 
   На протяжении веков одной из главнейших проблем, сто­
   явших перед человеческим разумом, было объяснение
   появления во Вселенной сложных, маловероятных объ­
   ектов, выглядящих так, как будто их нарочно спроектиро­
   вали.
   
2. 
   Возникает естественное желание заявить, что напоминаю­
   щие продукты замысла объекты действительно были спро­
   ектированы. В случае созданных человеком вещей, таких,
   как, скажем, часы, их действительно спроектировал "разу­
   мный творец" — инженер. Возникает искушение исполь­
   зовать аналогичную логику для объяснения строения глаза
   или крыла, паука или человека. •
   

3. Это искушение ведет в тупик, потому что гипотеза творца немедленно порождает еще большую проблему: кто спро­ектировал дизайнера? Наша исходная проблема состоит в необходимости объяснить статистическую невероят­ность. Очевидно, что, предложив в качестве решения нечто еще более невероятное, справиться с ней невозможно. Нам нужен "подъемный кран", а не "небесный крюк", потому что только при помощи "крана" можно постепенно и не прибегая к чудесам подняться от простоты к иначе не объ­яснимой сложности.

4. 
   Самый элегантный и мощный "подъемный кран", извест­
   ный нам сегодня, — это дарвиновская теория эволюции
   путем естественного отбора. Дарвин и его последователи
   показали, каким образом живые существа, явно стати­
   стически невероятные и похожие на дело рук "разумного
   творца", образовались в процессе медленной, постепенной
   эволюции из более простых существ. В настоящее время
   можно с уверенностью сказать, что иллюзия "замысла"
   живых существ является не более чем иллюзией.
   
5. 
   В физике аналогичный "кран" еще не обнаружен. Теория
   мультивселенной в принципе может дать объяснение, ана­
   логичное найденному в биологии Дарвином. На первый
   взгляд подобное объяснение кажется менее убедительным,
   чем биологический дарвинизм, потому что оно сильнее
   зависит от счастливой случайности. Однако благодаря
   антропному принципу мы имеем полное право строить
   свои расчеты на событиях с очень низкой вероятностью,
   гораздо более низкой, чем те шансы, с которыми мы при­
   выкли иметь дело в повседневной жизни.
   

Согласившись с аргументацией данной главы, невозможно не объявить фактическую основу религии — гипотезу бога — несостоятельной. Бога почти наверняка нет. И это пока — основной вывод книги. Далее возникает множество других вопросов. Даже если согласиться, что бога нет, разве нельзя привести другие доводы в пользу религии? Разве она не уте­шает? Разве она не подвигает людей творить добро? И потом, если бы не религия, откуда бы мы узнали, что такое добро? Да и вообще, зачем ссориться? И почему, если религия — обман, она существует практически в любом обществе? Права рели­гия или нет, но она вездесуща, так откуда же она появилась? Давайте в первую очередь обратимся к этому последнему вопросу.

Марек Кон

Осознав, что мы являемся продуктами дарвиновской эво­люции, рассмотрим, какого рода давление (или сумма давле­ний) естественного отбора первоначально способствовало возникновению религии. Данный вопрос обязательно нужно решить еще и потому, что налицо нарушение обычного тре­бования дарвиновской теории об экономии. На религиоз­ные обряды растрачивается огромное количество ресурсов, а дарвиновский отбор неустанно отсеивает лишние затраты. Природа — скаредный бухгалтер, скрупулезно считающий пенсы, следящий за каждой секундой, безжалостно отсекаю­щий любое излишество. Непрерывно, неумолимо, как писал Дарвин, "естественный отбор ежедневно и ежечасно рассле­дует по всему свету мельчайшие вариации, отбрасывая дурные, сохраняя и слагая хорошие, работая неслышно и незаметно, где бы и когда бы ни представился к тому случай, над усовер­шенствованием каждого органического существа". Если дикое животное постоянно выполняет бесполезные действия, есте­ственный отбор предпочтет его конкурента, расходующего