Глава 2 Политическая свобода и ее развитие

в самом его источнике – в политической свободе. Последняя призывает граждан

к участию в государственных делах. В представительном устройстве это участие

выражается, главным образом, в выборном праве. Что же такое выборное право,

на котором основано представительство? В чем состоит его существо? Насчет

этого вопроса мнения публицистов расходятся.

право каждого свободного лица на участие в общих делах. Производя общество

из личной воли человека, она видит в последней основание всякой власти, а по-

тому утверждает, что участие в выборах не может быть отнято у гражданина без

нарушения справедливости. Напротив, писатели, которые держатся более охра-

нительного направления, видят в выборном начале не столько право, сколько

обязанность, возлагаемую на граждан во имя общественной пользы. Права от-

дельного лица, говорят они, ограничиваются свободою и не простираются на го-

сподство над другими. Поэтому всякая общественная власть непременно имеет

характер должности. Выборное право дает человеку власть над другими; следова-

тельно, и здесь мы можем видеть только обязанность, исполняемую гражданином

для общественной пользы. Этого мнения держатся даже некоторые радикальные

писатели, например Милль, который впадает, однако, в странное противоречие

с собою, утверждая в другом месте, что несправедливо отнимать у кого бы то ни

было обыкновенное право подавать свой голос в общих делах, касающихся до

него одинаково с другими. От Милля ускользнуло и необходимое последствие это-

го воззрения на выборное право как на должность, именно, что оно может при-

надлежать только способным лицам. Основанием его становится не свобода, а

способность, что имеет существенное влияние на самое устройство выборов.
Это различие воззрений проистекает из того, что выборное право имеет две

стороны. Как самое представительство, оно является вместе с тем и выражением

свободы, и органом власти. Но начало свободы здесь преобладает; в этом отно-

шении демократическая школа вернее смотрит на дело. Выборное право прежде

всего есть право; оно дается гражданину не как должностному лицу, а как чле-

ну общества, дабы он мог проводить свои мнения, защищать свои интересы. Но

источник всякого права есть свобода. Право есть именно определенная законом

свобода или возможность действовать. Поэтому выборное право однозначитель-

но с политическою свободою или со свободою граждан как членов государства.

Каким же образом свобода, начало чисто личное, может дать человеку го-

сподство над другими? Как может она простираться до участия в обществен-

ной власти?

а потому необходимо имеют влияние друг на друга. Как скоро люди вступают в из-

вестные взаимные отношения, так свобода одних должна воздействовать на сво-

боду других. Отсюда прежде всего необходимость взаимных ограничений. Каж-

дый член общества должен знать, что он может делать и чего не может. Свобода

должна быть определена и ограждена законом, то есть должна сделаться правом.

В диком состоянии человек может пользоваться неограниченною вольностью, не

нуждаясь в юридических определениях; в образованном обществе сохранение

свободы возможно только при развитии права. Где юридические понятия шат-

ки или скудны, там исчезает и свобода. Но, становясь правом, свобода получает

уже общий характер. Она определяется и охраняется общественною властью, от

которой исходит закон и которой отдельное лицо должно подчиняться, ибо ни-

кто не может быть судьею собственного права. С другой стороны, всякое право

должно быть ограждено от произвола. Каждый свободный член общества дол-

жен иметь возможность защищать свои права. При подчинении личной свобо-

ды общественной власти это требование может быть удовлетворено единствен-

но участием гражданина в самой власти, определяющей и охраняющей права.

Пока власть независима от граждан, права их не обеспечены от ее произвола; в

отношении к ней лицо является бесправным. Общественный характер, приоб-

ретаемый свободою в человеческих обществах, ведет, следовательно, к тому, что

личное право должно искать себе гарантии в праве политическом, посредством

которого каждый, участвуя в общих решениях, приобретает такое же влияние на

других, как и те на него.
При взаимности прав и обязанностей политическая свобода является последствием личной, как высшее обеспечение последней. На этом основании гражданам предоставляется большее или меньшее участие в суде, в управлении, наконец, в законодательстве. Этого мало: политическая свобода вытекает из свободы личной, не только в виде гарантии права, но и вследствие того, что граждане, как члены союза, участвуют в общих всем делах.
Государство есть соединение свободных людей и его интересы суть вместе интересы граждан, не как частных лиц, а как членов целого. Деятельность лица вращается здесь уже

не в частной, а в общественной сфере; в его свободе и правах выражается уже не

одно личное начало, а отношение к союзу. Политическая свобода состоит в том,

что гражданин как член государства участвует в общих делах, а это дает ему уча-

стие и в управляющей делами власти. Он получает влияние на других вследствие

того, что он участник дела, которое касается и его самого.

личной. Свобода есть источник политического права, как и всякого другого. Од-

нако, с другой стороны, нет сомнения, что, получая такое развитие, становясь

на эту степень, она приобретает совершенно иной характер, нежели в частной

жизни. Из личной она превращается в общественную, решает судьбу всех, стано-

вится органом целого. Поэтому здесь к началу права присоединяется начало обя-

занности. Гражданин, имеющий долю власти, должен действовать не для личных

выгод, а во имя общего блага; он должен носить в себе сознание не только своих

частных целей, но и общих начал, господствующих в общественной жизни. А для

этого требуется высшая способность. Невозможно дать участие в управлении че-

ловеку, не понимающему государственных интересов. Это значило бы принести

высшие начала, общее благо в жертву личной свободе, тогда как вся обществен-

ная жизнь держится подчинением личного начала общественному. Поэтому не-

способные должны быть устранены от участия в политических правах. Это при-

знается во всех государствах в мире, даже самых демократических, где свобода

лежит в основании всего государственного устройства. Везде женщины и дети,

как неспособные, лишены политических прав, хотя они, как свободные лица,

пользуются правами гражданскими. Если некоторые демократы, даже весьма се-

рьезные, как Милль, требуют права голоса и для женщин, то это странное непо-

нимание различного назначения полов остается одиноким заблуждением. Здра-

вый смысл человеческого рода до сих пор не допускал приложения этой идеи к

законодательству. Впрочем, и эти писатели требуют для женщин политических

прав не во имя свободы, а во имя способности, считая женщину столь же способ-

ною в государственной жизни, как и мужчину.

составляет необходимое его условие. Начало способности прилагается, впрочем,

не к отдельным лицам, которые исчезают в массе и для государственного управ-

ления не имеют значения, а к тем общественным классам, которые призывают-

ся к участию в общих делах. Поэтому обыкновенным признаком политической

способности является имущество, хотя к этому могут присоединяться и другие,

например, доказательство известного образования. В отношении к отдельным

лицам имущественное мерило может нередко быть ошибочным: бедный быва-

ет способнее богатого. Но в приложении к целым классам это признак весьма

существенный.

литическая способность.

риальные. К первым принадлежит сознание государственных потребностей, для

чего необходимы образование и знакомство с общественными делами. Там, где

вместо сознания господствует слепое чувство, политическая свобода действует,

как неразумная сила, к явному ущербу государственным интересам, которые тре-

буют ясного понимания целей и средств. Управление всегда должно находиться в

руках разумной части народа. Но к сознанию должно присоединяться нравствен-

ное свойство: постоянная готовность всеми силами поддерживать общее дело.

Политическая свобода требует от граждан неусыпной деятельности, энергии в

преследовании общих целей; иначе она покоится на шатком основании. А это

предполагает в них как живость политических интересов, так и привязанность

к порядку, то есть к существенным основам государственной жизни, к потребно-

стям власти, к законности, к пользам отечества, к семейству, к собственности,

одним словом, к тем началам, на которых строится данное общество, и которых

нарушение ведет к нравственной и физической смуте. Наконец, в дополнение ко

всему этому, для политической деятельности требуется большая или меньшая са-

мостоятельность положения, которая дает человеку возможность не быть орудием в чужих руках, а иметь собственный голос.
Все эти качества, как сказано, не должны быть непременною принадлежно-

стью всякого лица, пользующегося политическим правом. Доказать их в каждом

отдельном случае и невозможно, и бесполезно. Нужно только, чтобы ими отлича-

лись те классы, которым вручается доля власти. Но в массе более всего содейству-

ет их развитию собственность. Она дает человеку и возможность образования, и

досуг для занятия политическими вопросами, и высший интерес в общественном

управлении, и привязанность к порядку, и, наконец, самостоятельность положе-

ния. Только отвлеченный радикализм может отвергать эту очевидную истину.

Само по себе имущество не дает политической способности, но оно доставляет

все условия, необходимые для ее приобретения. Имуществом отделяются клас-

сы, посвящающие себя умственному труду, от тех, которые преданы физической

работе, а это различие занятий, очевидно, развивает в тех и других различную

политическую способность. Конечно, можно представить себе порядок вещей, в

котором образование равномерно распространяется всюду, где политические ин-

тересы и привязанность к порядку проникают в самые глубокие слои общества,

а легкость получения работы и высокая ее ценность дают даже поденщику неко-

торую независимость положения. При таких условиях нет причины отказать ра-

бочим классам в политических правах. Но и здесь относительно всех требуемых

качеств владеющие классы имеют несомненное преимущество перед рабочими.

Поэтому собственность в общем итоге служит лучшим мерилом политической

способности. В этом отношении она стоит гораздо выше, нежели доказательство

известного образования. Прохождение через школу не дает ни самостоятельно-

го положения, ни практического взгляда на вещи, ни привязанности к порядку.

Напротив, образование без собственности слишком часто делает человека за-

висимым от тех, которые способствуют его возвышению, или возбуждает в нем

недовольство существующим общественным устройством, в котором не легко

проложить себе дорогу. Образование возвышает требования от жизни при недо-

статке средств к их осуществлению; поэтому здесь самая благоприятная почва

для радикальных идей. Человек, получивший образование, должен прежде всего

доказать свою способность устройством собственной своей судьбы, приобретени-

ем достатка, обеспечивающего независимое его положение в мире. Таков удел че-

ловечества вообще, для которого приобретение материальных благ служит усло-

вием для достижения духовных. Поэтому в устранении бедности от политических

прав нет ничего возмутительного для нравственного чувства. Работа и внимание

бедного устремлены на физический мир; покоряя природу человеку, он получает

возможность возвыситься и к политической деятельности, требующей матери-

ального обеспечения, досуга и высшего умственного развития.
Однако политическая способность одних общественных вершин или одно-

го класса, одного сословия недостаточна для свободных учреждений. Последние

зиждутся на совокупной деятельности разнообразных элементов, входящих в

состав государства. Народное представительство должно служить выражением

целого общества, а не какой-либо части, ибо здесь дело идет об общей для всех

свободе, об общественной власти, о решении судьбы всех. Если низшие классы,

по недостатку способности и развития, исключаются из политических прав, то

высшие должны представлять собою все разнообразие существенных интересов

и элементов народной жизни. Поэтому для водворения политической свободы

необходимо, чтобы способность к ней глубоко проникла в общество, чтобы она

была распространена в различных общественных слоях, призываемых к сово-

купному участию в общем деле. В них должна быть развита не только политиче-

ская мысль, но и привычка к согласной деятельности, ибо иначе не установится

единство направления, невозможно правильное решение общих вопросов. Там,

где различные классы имеют противоположные интересы, возбуждающие в них

взаимную вражду, свобода становится знаменем раздора. Можно сказать, что по-

литическая способность граждан состоит, главным образом, в умении соглашать

разнообразные стремления свободы с высшими требованиями государства. Но

для этого необходимо, чтобы она сделалась достоянием целых классов, связывая

различные элементы народа сознанием общих государственных нужд.

шее или меньшее развитие. Для разных отраслей государственной деятельно-

сти нужна неодинаковая способность в гражданах, призываемых к участию в

делах. Степень способности, достаточная для низших сфер, может быть совер-

шенно недостаточна для высших; ибо легче понимать ближайшие интересы,

нежели более общие и отдаленные, легче действовать в окружающей среде, не-

жели на более широком поприще. Вследствие этого политическое право граждан

может ограничиваться участием в суде, в местном управлении или же прости-

раться до участия в верховной государственной власти. Точно так же и предста-

вительное начало, вытекающее из политического права, может существовать в

центре и в областях, для общих государственных дел и для интересов местных

и сословных – одним словом, везде, где личный голос гражданина всецело заме-

няется голосом выборного человека. Везде оно служит выражением права граж-

дан участвовать в решении общих дел, а потому вручает им долю общественной

власти; но в разных сферах это право имеет различное значение. Главные виды

суть представительство областное и центральное.

ваны также на представительном начале. Закон призывает их к участию в управ-

лении местными делами. Они не только дают советы, но делают постановления,

обязательные для граждан. Следовательно, они пользуются известною долею вла-

сти, ограничивая права областных начальников, назначаемых правительством.

Последние, действуя во имя общих интересов, связывают областное управление

с государственным, в которое области входят как части. Местные же собрания

являются представителями местных нужд. Власть разделяется и распределяется

между теми и другими, так что они вместе образуют общую систему областного

управления.

в тесном смысле слова, то есть касающегося до интересов государства как еди-

ного целого, здесь ничего нет. Собрания призываются к обсуждению местных

интересов, а не общих государственных. Над областным управлением возвы-

шается верховная власть, которая контролирует его действия, является над ним

высшим судьею, дает и отнимает права. Иногда, в виде исключения, и местные

собрания получают отчасти политический характер. Не говоря об учреждени-

ях, сохраняющихся в некоторых странах как остаток средневекового порядка и

прежнего государственного раздробления, подобные примеры встречаются и в

новейших государствах. Так, например, в Пруссии в 1823 году установлены были

провинциальные собрания с правом обсуждения законов, касающихся области.
Но подобное расширение ведомства областных собраний вовсе не соответствует

их существу. В Пруссии оно проистекло из желания избегнуть обещанного общего

представительства, заменив его дарованием несравненно меньших прав. Вообще

же, обсуждение политических, а в том числе и законодательных вопросов, при-

надлежит центральным учреждениям, каково бы ни было их устройство. Местное

представительство по своему характеру должно ограничиваться чисто местными

интересами, относительно которых ему предоставляется доля власти. Если под

именем политического права, в противоположность личной свободе, разуметь

вообще всякое участие граждан в общественной власти, то и местное представи-

тельство будет выражением политического права; но право это вращается в чи-

сто административной области.
Гораздо высшее значение имеют общие представительные собрания. Они

призываются к обсуждению и решению государственных дел. В них выражается

политическое право в тесном смысле, то есть участие граждан в общей или вер-

ховной власти государства. И здесь, впрочем, политическое право может иметь

больший или меньший объем. Могут существовать собрания выборных с чисто

совещательным характером. Они обсуждают дела, предлагаемые им правитель-

ством, но решение зависит не от них. Они подают только мнения, которые мо-

гут быть приняты или отвергнуты верховною властью. Голос меньшинства имеет

здесь одинакую силу с голосом большинства. Оба служат только способом осве-

тить вопрос со всех сторон и указать на воззрение, наиболее распространенное

в обществе. Это один из многих элементов, которыми верховная власть руко-

водствуется в своем суждении. Решение же предоставляется ей исключитель-

но, всецело; собрание может выразить известную мысль, но не имеет ни воли,

ни права…

учреждений. Встречаются только совещательные собрания, созываемые изред-

ка, в случае надобности, по воле верховной власти. Так как они не составляют

постоянного, необходимого органа в системе государственных учреждений, то

им не предоставляется никаких прав; они только отвечают на вопросы, пред-

лагаемые правительством. В таком виде совещательные собрания вовсе даже

не имеют представительного характера. На выборных не переносится никакое

право; они не представляют воли граждан. Это не более, как эксперты, знающие

люди, которые выбираются для целей правительства, и точно также, с одинако-

вою пользою, могут быть назначаемы последним. Выборное начало здесь, в сущ-

ности, лишнее. Но как скоро собрание выборных становится постоянным госу-

дарственным учреждением, непременным органом при обсуждении и решении

дел, так подобное бесправие немыслимо. Здесь необходимо определить законом

ведомство собрания, очертить круг его действий, обозначить его права. Оно ста-

новится на вершине государства, и притом не как орудие правительства, а как

выражение воли народной, которой оно является представителем. Выборное со-

брание по самому своему характеру должно быть независимо от правительства,

и если ему предоставляются известные права, то оно тем самым является при-

частником верховной власти. Дела, входящие в его ведомство, не могут быть ре-

шены без его согласия, следовательно, воля его является уже не подчиненною,

а верховною.
Отсюда ясно, какое огромное расстояние лежит между местным представи-

тельством и народным. По-видимому, они находятся друг с другом в тесной свя-

зи. Общее собрание является как бы венцом местного представительства, средо-

точием, куда стекаются рассеянные по разным центрам мысли и желания наро-

да. Даже устройство, состав и ведомство собраний в обоих случаях могут быть

одинаковы или весьма сходны. Местное представительство занимает в кругу об-

ластного управления то самое положение, которое центральное имеет в высшей

сфере. Поэтому общее собрание представляется естественным завершением зда-

ния, основанного на местном представительстве. Между тем, за этим сходством

скрывается глубокое различие: оно состоит не в одном размере интересов, а в

самом качестве представительства, которое, расширяясь и возвышаясь, приоб-

ретает совершенно иной характер и значение. Одно вращается в сфере админи-

стративной, другое в области политической; одно дает гражданам подчиненное

право участия в управлении низшими интересами общества, другое делает их

причастниками верховной воли государства, одно оставляет неприкосновенны-

ми единство и независимость верховной власти, другое разделяет ее между раз-

личными органами, если не вручает ее всецело представительному собранию.

Введение местного представительства, при всем его значении, совершается без

перемены существенных основ государства; учреждение общего представитель-

ного собрания изменяет самый корень, самое основание политической жизни на-

рода – верховную власть. Подобная перемена составляет, можно сказать, самый

важный, самый знаменательный шаг в истории государства. Образ правления

вытекает из всего развития народной жизни; он определяется характером наро-

да, его составом, положением, степенью образования. Верховная власть является

руководителем народа, высшим судьею его требований и его интересов, органом

всемирного его призвания. Поэтому изменить образ правления совсем не то, что

дать местным жителям право провести дорогу или построить богоугодное заведе-

ние. Первое не есть довершение второго; оно вытекает из гораздо высших требо-

ваний и соображений. Здесь нужны иные условия, иная способность.
Глава 3

Учение о полновластии народа
В предыдущей главе мы старались доказать, что народное представитель-

ство составляет высшее развитие свободы и что непременное его условие есть

способность. Но нередко участие народа в верховной власти выставляется безу-

словным требованием права, и это мнение поддерживается доводами, которые с

первого взгляда могут показаться весьма убедительными. Государственные дела

касаются всех; это совокупные дела всех граждан как членов государства. «Общий

интерес Англии есть частный интерес каждого англичанина», – говорит англий-

ское изречение. Ничто, по-видимому, не может быть справедливее, как участие

в управлении общими делами тех лиц, до кого они касаются. Самоуправление

народа представляется требованием естественного закона, а так как для заведо-

вания государственными делами установляется верховная власть, то последняя,

очевидно, должна принадлежать народу. Самоуправление тождественно с полно-

властием народа. Принявши это начало, мы немедленно приходим к заключе-

нию, что граждане всегда могут требовать народного представительства как при-

рожденного, неотъемлемого своего права. Это прямое последствие посылки.
Учение о полновластии народа весьма распространено. Оно не только при-

знается многими писателями, но составляет сущность всякого образа правления,

основанного на воле народной. Это начало принимается, впрочем, в двояком зна-

чении. Одни разумеют под ним право народа располагать своею судьбою, уста-

новлять у себя тот образ правления, который ему приходится. Другие же пони-

мают под этим словом демократическое правление, в котором верховная власть

постоянно принадлежит народу, имеющему неотъемлемое право управлять го-

сударственными делами или непосредственно, или через уполномоченных. Эти

два различные понятия обозначаются даже разными именами. Первое называют

иногда национальным полновластием (souverainete nationale), второе собственно

полновластием народа (souverainete du peuple).
Прежде, нежели мы приступим к обсуждению этого вопроса, необходимо за-

метить, что слово народ или нация принимается в двух различных значениях,

которых смешение подает повод к весьма существенным недоразумениям. Под

именем народа разумеется иногда совокупность граждан, образующих единое

тело, устроенных в государство, следовательно, со включением правительства,

которое составляет непременную часть государственного устройства; иногда же

народом называется совокупность граждан в противоположность правительству.

В первом случае полновластие народа однозначительно с полновластием госу-

дарства, ибо народ, организованный как единое тело, с правительством во главе,

есть именно государство. Для управления этим союзом существует в нем верхов-

ная власть, которая принадлежит известному, законом определенному органу:

народному собранию, аристократической коллегии, монарху или нескольким

органам в совокупности. Все это образы правления, которые встречаются в исто-

рии и в жизни; каждый из них имеет свою законную силу и признается народом.

Но в этом смысле нельзя говорить о самоуправлении народа, ибо оно будет озна-

чать управление государственными делами посредством законом установленных

органов верховной власти.
В ином смысле принимает слово «народ» учение о народном или нацио-

нальном полновластии. Здесь под этим именем разумеется совокупность граж-

дан в противоположность правительству. Последнее ставится в зависимость от

первых, которым приписывается верховная власть в государстве. Все различие

между обоими видами учения заключается в том, что одно считает постоянною

принадлежностью народа только власть учредительную или право установлять в

государстве известный образ правления: другое же – всю полноту верховной вла-

сти во всех ее отраслях: законодательной, правительственной и судебной.

соединении людей в государство народ имеет право установлять тот или другой

образ правления, перенося, естественно, принадлежащую ему верховную власть

на избранные им лица. Эта теория исчезла вместе с понятиями о состоянии при-

роды и о первоначальном договоре людей. Но в настоящее время утверждают, что

всякий народ имеет постоянное право установлять у себя тот образ правления,

который соответствует его потребностям. В этом воззрении выражается стара-

ние согласовать демократические начала с возможностью и правомерностью

различных образов правления, которые иначе, с демократической точки зрения,

лишаются всякого юридического основания. Эта теория перешла даже в неко-

торые законодательства. Так, современная французская конституция, основан-

ная на воле народной, узаконяет и ответственность императора перед народом.

Это совершенно последовательно, ибо, кто располагает образом правления, тот

имеет и право подвергать правителей ответственности, сменять их и заменять

другими. Но спрашивается: каким способом может французский народ выразить

свою верховную волю? Где орган учредительной его власти? На это конституция

не дает ответа. Власть эта не лежит в законодательном сословии, которое имеет

свое определенное ведомство: обсуждение законов, предлагаемых ему правитель-

ством. Об ответственности перед ним императора не может быть речи. Оно не

имеет даже и права обвинения. Таким образом, если бы народ захотел на деле

воспользоваться приписанною ему властью, он мог бы сделать это единственно

посредством революции. Но революция не есть право, а нарушение права. Она

может иногда быть оправдана обстоятельствами, притеснениями, но никогда не

может быть выражением правомерного образа действия. В правильном государ-

ственном порядке она немыслима. Право на восстание, провозглашенное консти-

туциею 1793-го года, есть узаконение анархии. Очевидно, следовательно, что со-

временная французская конституция содержит в себе несообразность. Она дает

народу право и лишает его возможности осуществить это право; она установляет

власть и не учреждает для нее органа. Но власть, не имеющая органа, чистый вы-

мысел. Без юридической организации невозможно никакое обязательное поста-

новление, невозможно и единство воли, необходимое для существования власти.

Последняя может принадлежать народу как совокупности лиц, как устроенному

телу, а не рассеянным единицам, которые, не имея законного органа, не могут

иметь и власти.

дателя. Противоречие лежит глубже; оно заключается в несовместности наслед-

ственной монархии с правом народа располагать верховною властью. Монарх

не президент республики; он по существу своему независим от народа. Перво-

начально верховная власть может быть вручена ему последним, но затем она

приобретается по наследству, по законному праву, а не по воле граждан. То же

самое относится ко всякому образу правления, в котором существуют независи-

мые от народа органы. Только там, где вся полнота власти сосредоточивается в

народе, ему принадлежит и право установлять тот или другой образ правления;

ибо учредительная власть составляет самую существенную часть верховной вла-

сти. В этом случае народ может ввести у себя и наследственную монархию. Но

как скоро этот акт совершился, как скоро верховная власть перенесена на другое

лицо, как скоро установлен для нее новый, самостоятельный орган, так учреди-

тельная власть народа прекращается. Воля его перестает быть верховною. Он ли-

шается права изменять по желанию образ правления точно так же, как неогра-

ниченный монарх, давши конституцию, лишается права изменять и отменять

ее произвольно.
Таким образом, учение о национальном полновластии приводит к несообраз-

ностям, неизбежно вытекающим из желания примирить два несовместные на-

чала: неотъемлемые верховные права народа и узаконяемое историею и жизнью

существование образов правления, в которых эти пpaвa нe пpизнaютcя. Желая

избегнуть крайностей и противоречий, вытекающих, как увидим далее, из дру-

гой, более последовательной теории, это учение останавливается на полудороге

и само запутывается в противоречиях. Оно признает постоянною принадлежно-

стью народа одну только власть учредительную, между тем как другие отрасли

верховной власти находятся в прямой зависимости от последней. Оно не уста-

новляет даже органа этой власти, предоставляя народу одно только голое право,

возводя революцию на степень государственного учреждения. Иначе и быть не

может при этом воззрении, ибо как скоро учредительная власть народа приоб-

ретает постоянный, законный орган, имеющий право сменять и изменять все

власти, так последние становятся от него зависимыми. Они перестают быть вер-

ховными; все государственное полновластие сосредоточивается в народе. Это и

бывает в демократических республиках, где нередко установляются особые орга-

ны и способы действия для учредительной власти, как то: особые собрания или

утверждение всякой перемены конституции всеобщею подачею голосов. Здесь

вся полнота верховной власти принадлежит народу, который, с одной стороны,

установляет основный закон государства, с другой стороны, управляет делами

посредством своих представителей. В смешанных образах правления народу

принадлежит часть учредительной власти; но история не представляет примеров

такой государственной формы, где бы верховная власть принадлежала известно-

му лицу или лицам, а народ сохранял бы за собою право сменять правителей и

установлять иной образ правления. Везде право изменять устройство верховной

власти принадлежит тому, кому принадлежит самая власть, каков бы ни был ее

состав, будь она монархическая, аристократическая, демократическая или сме-

шанная. Это правило нарушается только революциями; но революция, как ска-

зано, не есть право, а факт, ниспровергающий право.

Гораздо последовательнее писатели, которые признают за народом не одно

только мнимое право установлять у себя тот или другой образ правления, а всю

полноту верховной власти, считая самоуправление народа естественною, неот-

ъемлемою его принадлежностью. Это учение имеет богатую литературу, оно осно-

вывается на весьма сильных доказательствах, на нем зиждутся действительные

государства.
В чем же состоят его основания?
Краеугольный камень всей системы лежит в понятии о прирожденной свобо-

де человека. По природе своей человек – существо свободное, и в этом качестве он

равен другим, ибо человеческая свобода у всех одинакова. Единственная справед-

ливая граница личной свободы заключается в свободе других. В этом взаимном

ограничении свободы состоит весь юридический закон. Таково начало, провоз-

глашенное в знаменитом Объявлении о правах человека и гражданина, которое

было выработано французским Учредительным собранием 1789 года; таково же

начало, выставленное Кантом1 в его учении о естественном праве. Но так как ис-

полнение юридического закона немыслимо без принудительной власти, то люди,

соединяясь в общества, установляют у себя власть с целью оградить свободу каж-

дого от нарушений со стороны других. Свободные лица вступают в общество по

своей воле, по общему согласию, на основании договора о взаимном охранении

прав. Они установляют общественную власть для обеспечения свободы, а не для

ее нарушения. Потому человек остается свободным и в обществе; подчиняясь об-

щим постановлениям, он повинуется только собственной своей воле, имея в виду

свои личные выгоды. Власть, исполняющая закон, является органом и выраже-

нием общей воли граждан, и потому должна находиться в постоянной зависимо-

сти от последних. Если она преступает свои пределы, если она нарушает свободу

и права граждан, народ может сменить ее и заменить другою. Последовательное

развитие учения, основанного на свободе, ведет к установлению республикан-

ского образа правления как единственного правомерного.
Впрочем, защитники этого учения расходятся между собою насчет той доли

свободы, которая должна быть предоставлена гражданам в обществе или госу-

дарстве. На этой точке начинаются разноречия и противоречия, обличающие

несостоятельность всей системы. Очевидно, что человек не может сохранить в

обществе ту полноту свободы, которою он мог бы пользоваться в одиноком состо-

янии, в пустыне, где он не окружен другими людьми, где воля его не сталкивается

с чужою. В общественной жизни ограничения необходимы, столкновения неиз-

бежны. Но где граница права? И кто над нею судья? Естественный закон, выте-

кающий из разума, здесь недостаточен; нужны положительные постановления.

Человек, в силу присущего ему права, налагает руку на внешний, вещественный

мир, подчиняет его своим нуждам и целям, делает его своею собственностью.

Но естественный закон, положивши природу к ногам человека, не определяет,

что должно принадлежать одному и что другому. Насчет собственности, ее гра-

ниц, ее приобретения и перехода из рук в руки должны существовать положи-

тельные определения закона, обязательные для всех. Даже и при господстве за-

конных правил неизбежны беспрерывные и разнообразные столкновения между

людьми, ибо права и интересы лиц переплетаются на каждом шагу. Кто же будет

здесь законодателем и судьею?

ние предоставляется общественной власти, то свобода лица ничем не обеспече-

на. В обществе могут быть установлены несправедливые законы, суд может про-

изнести неправедный приговор, власть может быть обращена в пользу одних лиц

и в ущерб другим. История и жизнь представляют всему этому бесчисленные

примеры. Даже там, где общественная власть принадлежит самим гражданам,

большинство последних может действовать несправедливо, притеснять мень-

шинство. Если, например, перевес на стороне собственников, то ничто не меша-

ет им издавать законы и постановлять решения, стеснительные для неимущих,

затруднять последним приобретение собственности, ставить их в зависимое от

себя положение. Наоборот, большинство неимущих будет стараться обобрать соб-

ственников, обратить их достояние в свою пользу посредством налогов, повин-

ностей, экспроприации. Вследствие этого человек, вступивший в общество для

своих выгод, для ограждения своей свободы, вместо обеспечения прав находит в

нем притеснение. Никакое устройство власти не в состоянии этого предупредить.

Между тем, ничто, кроме собственной его воли, не обязывает его повиноваться

власти. Самое подчинение меньшинства большинству не составляет требования

естественного закона, как скоро мы личную свободу признаем за основание всего

общественного быта. Если человек, вступая в общество, обязался подчиняться

общему решению, то на то была его добрая воля; он ограничил прирожденную

свою свободу для собственных выгод. Если же эти выгоды оказываются мнимы-

ми, если цели, для которых он вступил в общество, не достигаются, если его сво-

бода и его права подвергаются нарушению, что мешает ему взять свое согласие

назад, отказать власти в повиновении? Это тем легче, что по началам означен-

ной теории за общественною властью вовсе не признается неограниченное право

над лицами. Власть, говорит Локк1, имеет только те права, которые переносят-

ся на нее волею свободных людей. Но никто не может перенесть на другого та-

ких прав, которых сам не имеет. По естественному закону, никто не имеет права

произвольно распоряжаться чужим лицом и имуществом; следовательно, права

власти простираются только на охранение естественных прав человека. Еще да-

лее идет Пен2, который утверждает, что отдельные лица вручают власти только те

права, которых сами охранять не могут. На тех же началах основано все учение о

прирожденных правах человека, которые и в государстве остаются неотчуждае-

мыми и неприкосновенными. Но если каждый член общества сохраняет за собою

прирожденные свои права, не подлежащие действию власти, то кто будет судьею

в случае нарушения их со стороны последней? Очевидно, самое лицо, которое

считает свои права нарушенными, и на этом основании всегда может не пови-

новаться предписанию. Это последствие признавалось публицистами XVIII века,

которые, логически проводя свой принцип до конца, утверждали, что человек в

каждое мгновение имеет право взвешивать выгоды и невыгоды общежития, и,

если последние перевешивают первые, отказать власти в повиновении и высту-

пить из общественного союза.

человек, в силу прирожденной ему свободы, остается судьею решений обществен-

ной власти и может не повиноваться им, как скоро находит их несправедливыми

или невыгодными для себя, то общественный порядок становится невозмож-

ным. Вместо единой воли, владычествующей в обществе, водворяется господство

частного произвола, столкновения рождают анархию. Правильное общежитие

возможно только там, где лицо отказывается от естественной свободы, где оно

перестает быть судьею своих прав и своих интересов и повинуется решениям

общественной власти, хотя бы оно считало их для себя невыгодными или неспра-

ведливыми. Это понял Руссо, который заменил учение о прирожденных правах

человека теориею народовластия.

Руссо – высший представитель демократической школы; сочинение его «Об

общественном договоре» – венец теории народного полновластия. Оно не толь-

ко сделалось основною книгою демократической партии во Франции, но имело

огромное влияние и на первостепенных немецких мыслителей конца XVIII века,

на Канта, на Фихте1, которые из него почерпнули значительную часть своих

политических учений. И точно, никто ни прежде, ни после не высказывал с та-

кою силою и с таким красноречием начал человеческой свободы и народного

самоуправления, никто с такою неотразимою логикой не выводил последствия

из этих начал. Но самая последовательность выводов обличает недостаточность

исходной точки.
«Человек рожден свободным, а между тем он в цепях», – так начинает Руссо

свое изложение. Где тому причина? Добровольно отчуждать свою свободу человек

не может; он не в праве этого сделать, ибо не может отказаться от собственной

природы. Всякий акт, основанный на подобном отчуждении, без всякого обяза-

тельства с другой стороны, сам по себе ничтожен. Следовательно, и власть, под-

чиняющая себе свободу, не имеет в себе ничего правомерного. Потому все прави-

тельства настоящие, прошедшие и будущие, которые не вытекают из свободной

воли граждан, лишены законного основания. Это плод насилия, против которого

народ всегда имеет право восстать.
Но каким образом может человек сохранить в государстве прирожденную

ему свободу? Передать общественной власти часть своих прав, удержав за со-

бою другую, невозможно, ибо в этом случае каждый остается судьею своего пра-

ва, следовательно, водворяется не порядок, а анархия. Полное отчуждение есте-

ственной свободы в пользу государства неизбежно; но человек должен получить

ее обратно в другом виде. Вознаграждение состоит в том, что он сам становится

членом полновластного тела, частью верховной власти в государстве. Он отка-

зался от своей свободы в пользу всех, но зато приобрел долю власти над всеми. Он

естественную свободу променял на свободу политическую. Он подчинил первую

решениям общей воли, но, участвуя сам в этих решениях, он покоряется только

собственной воле. В этом состоит сущность первоначального общественного до-

говора, который составляет, по мнению Руссо, единственное правомерное осно-

1 Фихте Иоганн Готлиб (1762–1814) – немецкий философ, литератор, педагог.

вание государственного устройства. Только тот образ правления имеет законную

силу, который зиждется на неотъемлемом и неотчуждаемом полновластии наро-

да, на непосредственном участии каждого гражданина в постановлениях верхов-

ной власти. Потому Руссо последовательно отвергает представительное начало,

ибо здесь гражданин всецело переносит свою волю на другое лицо. В представи-

тельном правлении, говорит Руссо, гражданин свободен только в ту минуту, когда

он подает голос на выборах; затем он лишается державного своего права, он пере-

стает быть гражданином, он обращается в ничто.
Логическая последовательность должна была привести Руссо к признанию

политических прав за женщинами и за детьми. Женщина точно такое же сво-

бодное существо, как и мужчина; на каком же основании можно исключить ее из

участия в политических правах, как скоро единственным источником права при-

знается свобода, а начало способности не принимается в расчет? Точно так же,

если человек рождается свободным, то свобода принадлежит ему с детства; никто

не имеет права подчинить ребенка общественной власти, если он сам не изъявил

на то согласия и сам не участвовал в общем решении. Однако Руссо не касается

даже этих вопросов; это единственная непоследовательность, в которой можно

его упрекнуть. Зато к остальным затруднениям, вытекающим из придуманного

им общественного устройства, он приступает прямо и устраняет их смело, несмо-

тря ни на какие несообразности. А затруднения многочисленны.

нии, я подчиняюсь только собственной своей воле и, таким образом, сохраняю

свою свободу. На деле выходит иное. В соображении возникают различные мне-

ния, образуются большинство и меньшинство. Если я остаюсь в меньшинстве,

то постановление составляется против моей воли; я по необходимости должен

подчиняться чужой, и свобода моя исчезает.

подавая голос в собрании, никто не желает победы собственного мнения, а хо-

чет, чтобы восторжествовало общее, то есть мнение большинства. Как скоро пе-

ревес оказывается на другой стороне, то каждый видит, что он ошибался, счи-

тая свое мнение общим, а потому немедленно изменяет свою волю и переходит

на другую сторону.

свободных государствах. Партии, как в обществе, так и в законодательных собра-

ниях, находятся в постоянной борьбе и вовсе не желают торжества противной

стороны. Если состоится решение, несогласное с мнением той или другой, то по-

бежденная не только не отказывается от своих мыслей и желаний, а напротив,

старается действовать с новою силою, чтобы привлечь большинство на свою сто-

рону и восторжествовать над противниками. Таким образом, вместо общей воли,

которая должна выражаться в законе, господствует частная воля той или другой

партии. Руссо понимал и это, но старался устранить зло совершенным запреще-

нием партий в своем государстве. Каждый должен подавать голос за себя на осно-

вании мнения, выработанного им самим. Всякие предварительные сходки, сове-

щания, всякие действия заодно строго преследуются законами. Вместо свободы

установляется деспотизм.
Однако и уничтожение партий не устраняет возможности решений неспра-

ведливых или невыгодных для меньшинства. Это опять не ускользнуло от Руссо,

который и против этого зла придумал средство, столь же неприложимое, как и

первое. Оно состоит в том, что всякое постановление верховной власти должно

одинаковым образом касаться всех, так что каждый, подавая голос, знает, что

решение падет на него самого. Но вследствие этого правила становятся невоз-

можными всякие частные законы, определяющие права или выгоды известно-

го разряда лиц в государстве, например, законы земледельческие, торговые.

Подобное законодательство может существовать единственно при том условии,

чтобы все имели одинакие занятия, одинакую собственность, даже одинакий

пол. Иначе закону нет возможности установлять для всех одни права и прино-

сить всем равную пользу. Другое последствие этого правила состоит в том, что

народное собрание лишается всякой исполнительной и судебной власти, ибо та

и другая всегда касаются известных лиц. Самое производство выборов не может

быть предоставлено народу как верховной власти, ибо выборы касаются не всех,

а некоторых. Руссо прямо отрицает у народа это право в силу того же положения.

А между тем, так как правительство должно исходить из народа, быть подчинен-

ным, исполнительным органом верховной воли, то здесь опять возникает затруд-

нение. Руссо устраняет его тем, что народное собрание, установивши в качестве

верховной власти известный образ правления, затем внезапно превращается в

демократическое правительство, которое может уже делать выборы и совершать

другие правительственные акты. На совершенное ребячество подобной выдумки

нечего указывать.
Таким образом, верховная власть ограничивается тесным кругом законода-

тельства, касающегося одинаково всех граждан. Этим, по-видимому, обеспечи-

вается правильное решение, ибо никто сам себе зла не желает, а потому общее

постановление будет всегда наиболее выгодное для всех. Однако Руссо понимал,

что народ не всегда видит настоящую свою пользу. Законодательство, говорит он,

дело самое трудное. Полезные последствия закона или учреждения редко могут

быть поняты людьми, не испытавшими их на деле. Хорошее законодательство

предполагает в народе такое редкое соединение условий и качеств, какое почти

никогда не встречается в мире. Надобно, чтобы общество было воспитано хоро-

шим законодательством; тогда только оно в состоянии понять его выгоды. Но из

этого следует, что народ неспособен сам себе давать законы. И здесь полновла-

стие народа оказывается несостоятельным; необходим законодатель.

ной; это будет нарушение основного общественного договора. Он имеет право

только предлагать свои законы на одобрение граждан. Между тем, народ, не вос-

питанный еще законодательством, не в состоянии понять их пользы. Как же вый-

ти из этого круга? Для этого, говорит Руссо, существует одно только средство: ре-

лигиозный обман. Законодатель должен выдать себя за провозвестника воли бо-

жества и тем заставить народ добровольно принять предлагаемые ему законы.

Религиозный обман! Таков результат, к которому приходит Руссо в последо-

вательном развитии своего учения точно так же, как с другой стороны он прихо-

дит к необходимости рабства, которого незаконность сам признает. Это кажется

почти невероятным. Все эти ни с чем несообразные условия, эти поразительные

выводы обыкновенно ускользают от людей, которые, принимая на веру начало

прирожденной свободы человека и народного полновластия, не вглядываются ни

в основания, ни в последствия своего воззрения. Между тем, Руссо грешил толь-

ко силою логики. Признавши прирожденную свободу за единственное начало,

на котором можно построить общество, он хотел сохранить ее в государстве: и

здесь каждый должен повиноваться только собственной своей воле. Но так как

это невозможно, так как необходимое условие государственной жизни состо-

ит в подчинении личной воли другим высшим началам, то противоречия неиз-

бежны, и выпутаться из них можно только посредством новых несообразностей

и противоречий.
Нетрудно опровергнуть это учение простым сопоставлением его с действи-

тельностью. На деле человек никогда не рождается свободным, а, напротив, всег-

да зависимым. Он с колыбели является членом известного семейства, общества,

государства; он подчинен семейной и общественной власти; он связан условиями

и постановлениями той среды, в которой находится. Одним словом, он рождается

не отвлеченным существом, пользующимся неограниченною свободою и не зна-

ющим никаких обязанностей, а членом известного общественного организма,

связывающего в одно целое не только настоящие поколения, но и прошедшие и

будущие. Первоначальное состояние природы, о котором мечтали писатели XVII

и XVIII столетий, не более как вымысел. Оно никогда не существовало и не могло

существовать, оно противоречит природе человека. Таким же вымыслом пред-

ставляется и общественный договор, в силу которого отдельные лица образуют

из себя государство. История не знает таких договоров. Действительные государ-

ства основывались иначе, большею частью на праве силы, на завоевании, на до-

бровольном или принудительном подчинении отдельных, разбросанных обществ

единой, существующей уже власти; иногда, хотя реже всего, на воле народной,

но на воле, воспитанной уже государственным бытом, признающей за основное

начало не прирожденную свободу лица, а подчинение личной воли обществен-

ной и частных выгод общему благу. На этих началах основаны и действительно

существующие демократические государства, в которых полновластие народа

означает не право каждого повиноваться только собственной своей воле, а на-

против, обязанность подчинять свою волю чужой, то есть решению большинства

или его представителей. На этой коренной общественной обязанности человека,

на обязанности подчиняться установленной в обществе власти, зиждутся и дру-

гие образы правления – монархический, аристократический, смешанный. Исто-

рия и жизнь признают правомерность каждого из них; каждый соответствует из-

вестным государственным целям, известным потребностям человеческой жизни

и развития, а потому имеет одинакое с другими право на существование.

оно личную свободу, личную волю человека полагает в основание всего обще-

ственного здания. Оно грешит односторонностью. Свобода – один из элементов

общественной жизни, и элемент существенный, но не единственный и даже не

верховный. Человек по природе своей существо свободное, а потому имеет права.

Эти права должны быть признаны в государстве, которое состоит из свободных

лиц, а не из рабов. Рабство есть унижение человеческого достоинства, низведе-

ние человека на степень орудия или животного. Но человек не только существо

свободное; он вместе с тем существо разумно-нравственное. Он не только живет

и действует для собственных целей, для личных выгод и удовольствия, но он но-

сит в себе сознание высших, господствующих над ним начал и законов; он имеет

в виду общие интересы, связывающие людей и создающие духовный мир, в ко-

тором вращается человеческая жизнь. Эта духовная связь существует не только

между людьми, живущими в данное время, но и между различными, следующи-

ми друг за другом поколениями. Каждое получает от своих предшественников

умственное и нравственное наследие, которое оно перерабатывает и умножает

собственною деятельностью, передавая его затем своим преемникам. В этом со-

стоит органическое развитие народов и человечества. Отдельное лицо является

членом органического целого, которое вводит его в общий духовный мир. Высшее

его назначение как разумно-нравственного существа состоит не в удовлетворе-

нии личных потребностей, а в деятельности на общую пользу, в служении господ-

ствующим в мире идеям и интересам. Эта высшая духовная жизнь и делает чело-

века субъектом прав. Права человека должны быть уважаемы именно потому, что

он существо нравственно-разумное, которое носит в себе сознание общих начал

и служит высшим целям человечества. Иначе он нисходит на степень животного,

которое не имеет прав, потому что не живет разумною жизнью, а ищет только

удовлетворения собственных потребностей. Свобода человеческая есть свобода

разумно-нравственного существа. Человек имеет права, потому что имеет обя-

занности. Наоборот, он имеет обязанности, потому что имеет права: если бы он

не признавался существом свободным, имеющим права, то с него нельзя было бы

требовать исполнения обязанностей. Оба начала обусловливают друг друга.
Принадлежность лица к обществу есть, следовательно, не только право, но

и обязанность. Человек вступает в общество не только для удовлетворения сво-

их потребностей, но и по нравственно разумной необходимости. Он является на

свет не только существом свободным, но и с прирожденными обязанностями, ко-

торые он получает вместе с духовным наследием предков и которые одни дают

ему возможность пользоваться свободою и быть лицом полноправным. Из чело-

веческих союзов, в которых признаются и осуществляются эти права и обязанно-

сти, высший есть государство. В нем народная жизнь получает общую организа-

цию, которою связываются и рассеянные лица, и сменяющиеся поколения. Оно

установляет в обществе высший порядок, оно водворяет правосудие, управляет

общими интересами, исполняет в истории всемирное назначение народа. Рож-

даясь в известной земле, составляющей для него отечество, человек является на

свет членом государства со всеми обязанностями гражданина. Он подчиняется

закону, установляющему порядок, он повинуется верховной власти, издающей

и прилагающей закон; он обязан служить государственной цели – общему бла-

гу. В этом служении человек находит удовлетворение не только своей разумно-

нравственной природы, но и личных стремлений и выгод, ибо в общей пользе за-

ключается и частная, общее благо имеет в виду благосостояние всех. Здесь он на-

ходит и осуществление своей свободы, ибо свобода есть одно из важнейших благ

человека, один из коренных элементов общества; без нее невозможна разумная

жизнь. Развитие свободы как требование общего блага составляет, следователь-

но, одну из целей государства. Но эта цель не единственная; входя в состав по-

литического организма, свобода подчиняется высшим, господствующим в нем

началам. А потому большее или меньшее ее развитие зависит от других элемен-

тов государственной жизни: от потребностей власти, порядка, закона, от разно-

образных интересов, которыми управляет государство, и от тех условий, среди

которых оно живет.
Идеальная цель государства, высшее требование общего блага, состоит, ко-

нечно, в полном и гармоническом развитии всех общественных элементов; но

к этому идеалу народы приближаются различными путями и постепенно. Каж-

дый народ имеет свои особенности; у одного преобладает один элемент, у другого

иной, у одного начало права, у другого начало обязанности; один установляет у

себя демократию, основанную на личном участии каждого гражданина в госу-

дарственном управлении; другой подчиняется господствующей над ним власти,

освященной верою, законом, историею; третий, наконец, старается сочетать оба

противоположные начала в общих учреждениях. Даже у одного и того же народа в

различные времена преобладает то одна цель, то другая, то один элемент, то дру-

гой, смотря по насущным его потребностям. Умственное и нравственное состоя-

ние общества, взаимные отношения разнообразных его элементов – сословий,

партий, областей, наконец, внешнее положение государства и обстоятельства, в

которых оно находится, – все это рождает различные нужды и имеет различное

влияние на государственное устройство.
Из этого следует, что степень развития свободы, место, которое она занимает

в общественном организме, верховное или подчиненное ее значение определя-

ются не абсолютными требованиями разума, а относительными требованиями

жизни. Политическая свобода не составляет неотъемлемого права народа; в ней

нельзя видеть непременного условия всякого государственного порядка. Народ-

ное представительство установится там, где оно требуется общим благом, где оно

отвечает настоящим нуждам государства, где оно способно действовать в согла-

сии с другими элементами, где оно содействует достижению известных целей.

Поэтому основной вопрос состоит здесь в пользе, которую оно приносит, и в усло-

виях, которые для него требуются.