Чайковский Ю
жүктеу/скачать 1.96 Mb.
|
Проблема прогрессаЧарлз Дарвин не видел ее вовсе: «Да сохранит меня небо от Ламаркова нелепого “стремления к прогрессу”» – писал Дарвин в 1844 г., и «небо» в самом деле охраняло его до самой смерти (1882 г.). Иногда он касался ее и в 3-м издании «Происхождения видов» даже дал ей заголовок «Предел, которого стремится достигнуть организация», но ничего определенного не сказал. (Анализ его разбросанных замечаний о прогрессе см. Ч-88.) Его последнее к ней обращение («Орхидеи», изд. 1877 г.) осталось столь же неопределенным, сколь и прежде: «В естествознании едва ли существует вопрос, … на который труднее было бы ответить, чем на вопрос о том, какие формы следует считать высшими в той или другой обширной группе, потому что все они хорошо приспособлены»[Дарвин, 1950, с. 236-237], причем дана весьма положительная отсылка к книге Генриха Бронна (1858 г.). Однако в книге Бронна сказано совсем иное – что усовершенствование есть другой процесс, не связанный с приспособлением. СТЭ обходит проблему до сих пор, объявляя прогресс одной из форм приспособления. Но от прогресса никуда не деться, поскольку он в природе есть на самом деле: в ходе эволюции появляются организмы, более сложно устроенные, чем прежние. Притом многие плохо приспособленны, а потому не могли произойти в процессе приспособления. Сама идея прогресса (или повышения организации в ходе эволюции) действительно принадлежала Ламарку. Он высказал ее в 1800 г. на лекции, назвав градацией, и напечатал в 1809 г. в своей знаменитой «Философии зоологии». Прогрессивным он счел всякое приближение к строению человека: «чем ближе стоит животная организация к организации человека, тем она совершеннее». Идею до него ясно высказал натурфилософ Жан Батист Робинэ (1768 г.): «Рассматривая изумительно разнообразный ряд животных, стоящих ниже человека, я замечаю, как природа трудилась, ощупью продвигаясь вперед к этому замечательному существу, венчающему ее работу» [Робинэ, 1936, с. 505], что само отчасти повторяло Аристотеля (О частях животных. Книга 2, гл. 10, 456а). Но об эволюции у обоих речи не было. Для Ламарка главное в эволюции – усложнение животных в силу внутренней активности (вот первое отличие от Ч. Дарвина), и шло бы одно усложнение, если бы не превратности внешних обстоятельств. Мысль ясно выражена в «Философии зоологии»: «Если бы природа создала одних только водных животных и если бы эти животные – все и всегда – жили в одинаковом климате, в однородной по составу воде, на одной и той же глубине и т.д. – очевидно, в организации этих существ наблюдалась бы правильная и равномерная градация» [Ламарк, 1955, с. 277]. На деле же, по Ламарку, градация то и дело прерывается и искажается процессами приспособления. Среда у него не ведет градацию, а лишь нарушает ее отклонениями от основного пути эволюции (идея, близкая к номогенезу). В этом второе главное отличие учения Ламарка от дарвинизма. В 1811 г. идею прогресса воспроизвел Лоренц Окен в Германии, добавив к ней параллель с онтогенезом: «Животные совершенствуются постепенно, присоединяя орган к органу, совершенно так же, как усложняется отдельный организм (в своем развитии). Животное царство развивается через умножение органов». «Основной целью развития природы является создание высших форм жизни, венцом которой является человек» (цит. по книге: [Райков, 1969, с. 128]). Окен был весьма популярен, и такое понимание прогресса вошло в оборот. Зоологу Карлу Бэру было тогда 19 лет, но вскорее он уже состоял с Океном в переписке, да и сам Ламарка читал. В его рукописи 1822 года, как и у Ламарка, читаем [Бэр, 1959, с. 394]: «Если мы проследим взглядом весь ряд развития, то мы обнаружим…, что в следующих друг за другом образованиях органического мира обнаруживалось все большее приближение к человеческому строению, что означает все большее совершенствование». В 1834 г. на докладе в Кенигсберге Бэр сформулировал тезис: «вся история природы является только историей идущей вперед победы духа над материей» [Бэр, 1924, с. 120], и до конца дней его уточнял – в основном, в репликах и афоризмах. Это было еще почти по Ламарку, но не совсем. В самом деле, Ламарк 1815 г. писал иначе: «Если бы природа была разумным началом, она могла бы желать, она могла бы изменять свои законы или, вернее, она вовсе не имела бы законов. … Напротив, природа всюду подчинена постоянным законам, над которыми она не имеет никакой власти. Таким образом, несмотря на то, что ее средства беспредельно разнообразны и неисчерпаемы, она всегда действует одинаково при сходных обстоятельствах и не могла бы действовать иначе» [Ламарк, 1959, с. 244-245]. Это прямо-таки ошибочно: природа делает (не всегда, но часто) одно и то же разными способами (на чем и зиждится диатропика). Отвергать ее разумность на этом основании нельзя. Бэр видел природу иначе и в конце жизни (1876), уже слепой, диктовал: «Для всей природы я всё же применяю понятие цели (Zweck) и должен признаться, что имею при этом в виду сущность, имеющую сознание и волю» (цит по: [Сутт, 1977, с. 19]). В этом различии пониманий природы причина лишних споров, поэтому рассмотрим его подробнее. В 19-м веке в немецкой науке (она была ведущей) царил разнобой в понимании целесообразности, и Бэр отчасти навел порядок [Baer, 1983]. Он отделил понятие сознательно поставленной цели (Zweck) от понятия окончательного состояния (Ziel), завершающего направленный процесс. Стрела летит в Ziel, ничего не зная о Zweck стрелка21. Отрицая Zweck за организмами, Бэр все-таки признавал ее за природой как целым, поскольку без этого отдельные цели (Ziele) как самих организмов, так и путей их развития были бы друг для друга случайны, т.е. нецелесообразны в целом. (Об этом см. также Ч-90, с. 112-113.) Признавая Zweck за природой как целым, Бэр имел в виду (как мы теперь понимаем) самоорганизацию экосистем и биосферы. Отрицать при этом Zweck за каждым организмом можно было только в предположении, что он создан природой, а она-де разумна и создает организмы, ей нужные. Это, надо полагать, и побудило Бэра всю жизнь допускать эволюцию видов, но не высших единиц и не природы в целом – их он (как и Ламарк) видел сотворенными. Он признавался: «Объяснить целенаправленность в ходе развития для меня невозможно, вероятно, она для нас вообще необъяснима (unerklärbar)» (цит. по: [Райков, 1961, с. 442]). Мы знаем, что феномен самоорганизации присущ и организму, и органу, и клетке, и даже (в форме самосборки) макромолекуле [Ч-08, п. 5-14, 7-9], так что Zweck можем видеть повсюду. Вопрос теперь в том, где видеть субъекта этого целеполагания? Когда личинка паразита порабощает жертву, то движется ли она, словно стрела, к своей Ziel, не зная о Zweck, поставленной ей свыше, или имеет свою Zweck сама? Следуя Бэру, надо признать, что Zweck ей ниспослана, но кем? Понимание прогресса, данное Бэром, поддержал палеонтолог Эдвард Коп (США). Обычной физике и химии (катагенезу) он противопоставил анагенез (силу роста), направляющий как развитие особи, так и эволюцию. Оба процесса он видел (1904) как сознательные: «Почему эволюция является прогрессивной перед лицом универсального катагенеза? Ни одна другая причина не представляется обнаруженной, кроме присутствия чувственности или сознания, которые являются, выражаясь метафизически, протоплазмой духа» (цит. по: [Сутт, 1977, с. 26]). Отсюда начался психоламаркизм, отсюда же, но без метафизических изысков, номогенез Берга (1922 г.) заимствовал идею изначальной целесообразности живого. В век бурного развития генетики всё это большинству казалось бредом, и, хотя Любищев уже в 1925 г. отмечал, что генетика исследует лишь малую толику того, за что взялась [Любищев, 2004], но еще лет 80 его никто не слушал. И только недавно начали его понимать. * * * Дарвинисты, в простоте своей, либо не думают о прогрессе вовсе, либо уверяют, что всякую организацию породил отбор. Однако даже если поверить, что отбор всё может, останется вопрос: как именно данная конструкция действует – как личинка (клетка или несколько клеток) знает, где у жертвы тот нервный узел, который она должна поразить, и каким путем до него добраться? Где у нее записан код миграции и как он реализуется? Добавим, что обычно это делает лишь одна личинка (особь), изредка две, тогда как остальные, никуда не мигрируя, продолжают свой онтогенез в брюшной полости жертвы. Кто их распределяет? Тут и ламарковы факторы не помогают. Экологически порабощение, как и всякое приспособление паразита к единственной жертве, есть сверхузкая специализация, а ее не раз предлагали (в том числе А.А. Любищев [Ч-90, с. 59, 107]) понимать как рутинизацию, т.е. как отпадение неиспользуемых вариантов (т.е. по Ламарку). Паразит якобы селился на многих видах и поражал их различными способами, но они отпали за ненадобностью. Это возможно, но тоже оставляет без ответа вопрос об источнике разумного поведения данной особи (или ее личинки) здесь и сейчас. Ответа нет, но диатропика указывает, где есть смысл искать его. Порабощение – отнюдь не редкость, а крайняя позиция в рефрене «социальный паразитизм», высший прогресс в каждом его ряду. В согласии с принципом компенсации Аристотеля, оно реализуется у самых просто устроенных паразитов, у личинок. Но сам этот принцип откуда, из какого учения? Или он сам по себе? Чтобы двигаться дальше, требуется навести хотя бы самый грубый порядок в основных эволюционных учениях. Что касается прогресса, то важно, наконец, понять: «Критерий прогресса должен быть таким, чтобы по нему можно было сравнивать положение в эволюционной системе любой филогенетической линии. “Критерий на человека” оставляет вне возможности сравнения не только растения, но и боковые ветви эволюции животных» [Наумов, 2004, с. 194]. Да и сами учения необходимо как-то группировать. Г.С. Зусмановский [2007] предложил интересную группировку учений об эволюции видов, увязав их с психотипами их основателей. Ее надо учитывать, однако в наши дни всё больше внимания привлекает эволюция сообществ и, прежде всего, экосистем. Этим занята ЭКЭ. жүктеу/скачать 1.96 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|