Человекиживотниев мифах и эволюции

ВОРОБЬИ ЗЕМЛИ

Воробьи

О ЖИЗНИ ВОРОБЬЕВ

Нет ни одного деревенского дома, ни села, ни ярмарочной площади или пригородной улицы, которые не имели бы своих воробьев. И чем больше людей живет в одном месте, тем громче там возится воробьиная мелюзга. Они "дома" в центре больших городов, на асфальтовых улицах, в сквериках, садах и маленьких парках.

Это одна из характернейших и примечательных черт их жизни: там, где толкаются люди, где играют дети, грохочут повозки и обнимаются влюбленные, где жизнь и смерть постоянно протягивают друг другу руки - там же щебечут и воробьи.

Они небольшого росточка и неприметной расцветки. Оперенье серое, почти пепельное. Вокруг глаз и клюва оно немножко темнее, от глаз по обеим сторонам головы к затылку идут буроватые полоски. Крылья вверху коричневые и темные, внизу почти черно-коричневые. Ничего желтого и красного, ничего голубого, только несколько белых пятен украшают маленькую птичку. Она действительно "обыкновенная", без особых примет.

Но если узнаешь ее поближе и сдружишься с ее обликом, привычками и особенностями, с ее привязанностями и поступками, тогда она становится милой, очень дружелюбной и привлекательной. Ибо воробей знает жизнь и требует от нее не больше, чем ему позволяют обстоятельства. Своим гнездом он владеет один - здесь никто не может идти ему наперекор. Но он не имеет ничего против, если другой воробей строит рядом свой домик. Муж и жена верны друг другу и живут вместе - если доживают - часто долгие годы; ведь они остаются у гнезда, которое сами себе устроили или нашли. Гнездо - это родина, уверенность и собственность.

Так же сильно, как и собственное гнездо, они любят прогулки и путешествия в обществе других воробьев. Редко увидишь одного воробья. Где бы они ни были, они всегда появляются стайкой. Они так похожи друг на друга, что трудно их различить. И их игры, реакция, движения также почти одинаковы. Они охотно спорят, болтают друг с другом, прыгают, валяются в песке и уличной пыли, скачут по лестницам и неожиданно взлетают назад к гнезду, чтобы тут же снова встретиться со своими братьями и сестрами.

Столь же обыденно, подстать расцветке, проходит и вся их птичья жизнь. Они не совершают никаких "больших скачков". Они умеют чирикать и немножко щебетать, но петь им не дано. Их пение не поднимается над обычной повседневностью. Домовые воробьи не совершают никаких больших странствий. Осенью они остаются у своих гнезд; беспокойство и лихорадка перелета им чужды. В начале августа или чуть позже они отправляются - всегда вдвоем - на каникулы; не очень далеко от дома, но все же на несколько недель "за город". Чаще всего на зреющие поблизости хлебные поля, лежащие не слишком далеко от города, в котором они живут... Летним домиком им становится живая изгородь, окружающая иоле - там они играют, едят, купаются и снят. На несколько дней пара возвращается к гнездо - посмотреть, все ли в порядке, но скоро снова появляется на поле.

Если гостей слишком много, то крестьянину стоит немало труда собрать весь урожай, ведь летний аппетит нешуточный, и воробей способен есть не отрываясь... Если же зерна уродилось мало, то поедаются жуки, саранча, гусеницы и червяки. Но мясную пищу любят только самые молодые воробьи, взрослые же предпочитают зерно и семена.

Когда приходит осень, все снова прилетают в город. Гнездо уже ждет, оно заново выложено и утеплено к зиме. Редко в это время бывают свадьбы и высиживание яиц. Только в совсем теплые осенние недели случается еще одна "весна любви". Но птенцы при этом почти никогда не появляются. Воробьи, если ничего не случается, могут жить долго. Их средняя продолжительность жизни от семи до восьми лет, некоторые доживают до одиннадцати-двенадцати.*/*Эти и многие другие сведения я позаимствовал из книги D. Summers-Smith: The Hoese Sparrow, London 1963./ Но гнездо переживает воробья. Он строит его не только для себя, но и для следующих поколений; не только для своих собственных детей, но и для других самок и самцов, находящих друг друга, когда один из супругов умирает. Это вечная кадриль жизни, в которой поколения соприкасаются и протягивают друг другу руки. Но центр - это гнездо, земной дом воробья. Эти птицы, поселившиеся в жизненном пространстве людей и нашедшие себе нечто на Земле, годы и даже десятилетия живут в сменяющемся единстве, центр которого - это гнезда, вокруг которых все вертится.

О ГНЕЗДЕ И ЖИЗНЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ ВОРОБЬЕВ

У Бахеларда** можно прочесть: "Когда мы рассматриваем гнездо, мы находимся у истоков доверия к миру, мы встречаем исходную точку доверия, мы чувствуем, что столкнулись с призывом к космическому доверию. /**Guston Bachelard: Poetik des Raumes (Liteiatur als Kunst. Eine Schriftenreihe, изд. К. Мау и W. Hoüeier. München 1960.)/ Разве стала бы птица строить гнездо, если бы она не имела инстинктивного доверия к миру? Когда мы слышим этот призыв, когда из хрупкого приюта, который предлагает нам гнездо..., мы создаем абсолютную защищенность, тогда мы возвращаемся к истокам мечты о Доме (Доме, о котором мечтают и которого страстно желают все люди). Наш дом, в его скрытом облике - это гнездо. Мы живем внутри него с врожденным доверием, если действительно имеем в наших гнездах надежность древнейшего жилища. Чтобы пережить это доверие,... для этого не к чему перечислять материальные основания "

Ибо дело едва ли в них. То, о чем идет речь - у человека ли, у птицы - основывается на этом "космическом доверии", которое все снова и снова берется создавать гнездо, жилище, дом, где ищут и находят защиту. Чувство безопасности, самозащищенности - одно из самых глубоких желаний человека на Земле. Его же разделяют и многие птицы.

Но это не влечение - как полагают иные психолога - которое хочет заставить нас вернуться в теплую сокровенность материнского тепла, оберегающего нас перед рождением. Это было бы не доверие, а страх. Он тоже есть; но он не строит ни гнезд, ни домов, а постоянно спасается в бегстве. Он ищет нору, укрытие, убежище. Строящий гнездо не имеет страха, он исполнен доверия. Он не стремится назад в прошедшее, но вперед, в будущее своей земной судьбы.

Птица не ищет убежища. Она строит гнездо - с доверием к будущим поколениям, которые дальше понесут то, что она им протягивает.

Гнездо птицы едва ли можно сравнивать с ямами и норами, дающими приют другим животным. Ибо птица строит свое гнездо; она формирует и обставляет его. Материалом служат перья, сучки, трава, ветки, камешки, глина, солома. Есть птицы, которые ткут свои гнезда, другие скрепляют их слюной, которая на воздухе становится подобной цементу.

На деревьях и кустах, в глине и песке, на траве и скалах строятся птичьи гнезда. Они всегда отданы земному царству. Ведь только в гнезде птица касается земного бытия. Для нее это поддержка, опора, основание, на котором зиждется ее существование. Без гнезда она улетела бы в воздушные дали. Но дом привязывает ее к Земле; это плацента, благодаря которой она продолжает жить в земной сфере. Способность строить гнездо - это одновременно и пуповина, соединяющая птицу с Землей.

Для других животных гнездо - это убежище и укрытие от негостеприимности жизни. За немногими исключениями (некоторые рыбы, бобры и т.д.) гнездо не строят, а находят. Оно может быть вырыто, выкопано. Но это в некотором роде вычитание, ибо нечто устраняется. Птица же строит гнездо в творческом избытке доверия. Она не в бегстве, она на пути.

Воробьи дали имя - (или те сами его себе взяли?) - самому большому отряду птичьего мира. Их около 5000 видов. "Воробьиные распространены по всей земле и населяют леса, поля, болота, тундру, высокогорье, степи, пустыни, тростниковые заросли и открытые, окруженные деревьями участки... По происхождению они древесные или кустарниковые птицы, и по большей части остались таковыми, однако есть несколько семейств, которые совершенно приспособились к жизни на земле, как, например, жаворонки или каменки. Некоторые виды... почти не способны летать."* /*Wollgang Makatsch: Die Vögel der Erde. Berlin 1954./

И у Брема находим о них: "Они дети Земли. Всюду, где появляются растения, простирается сфера их обитания. В лесах они встречаются чаще, чем на безлесных участках... Многие виды живут почти исключительно на земле, а большинству это по крайней мере не чуждо. Близости человека избегают лишь очень немногие; многие, напротив, оказываются в гостях у повелителя Земли, доверчиво посещая его дом и усадьбу, фруктовые сады и цветники. "

Таким образом, этот многообразный и всеохватывающий отряд являет собой "земную" птицу. Ни выси орла, ни морские просторы пингвина, ни реки утки, ни моря альбатросов и чаек не являются их средой, их стихией. Они принадлежат земле, деревьям и кустам, домам и хижинам, садам и полям человека.

Вороны, галки и сороки, зяблики и снегири, жаворонки и синицы, камышовки и пеночки, дрозды, корольки, соловьи, ласточки и славки - вот представители этого отряда. Все они близкие нам, людям, птицы.

Но особый вид среди них образуют воробьи - может быть, глубже всего находящиеся во власти Земли и человека. Ибо ни одна из птиц не подходит столь близко к человеку, как они. Так и хочется сказать, что подобно другим домашним животным они отчуждаются от природы, чтобы прилепиться к царству человека. Но это не совсем корректно описывало бы их жизнь. Ведь воробей остается верным себе; он не отказывается от своего облика, как собака, которая может подражать всем возможным и невозможным формам. Он не теряет себя в какой-нибудь специализации, как куры и коровы, производящие яйца и молоко. Воробей - не домашнее животное, и все же он живет так близко от людей, как мало кто еще. Прежде всего он заселяет жилища человека. Гильдия архитекторов должна была бы поместить его на гербе.

Так его естественным окружением стали улицы и площади, дворы и полисадники. Воробьи строят гнезда там, где селятся люди. Их можно найти у конька крыши, под водосточной трубой, с подветренной стороны дымоходов по краям слуховых окон. Но гнезда сооружаются также и на ветвях деревьев и кустов, если они близко от домов.

Когда в середине прошлого столетия воробьи попали в Америку, было сделано следующее наблюдение: "Сначала они появились в самых больших, затем в маленьких городах, потом в деревнях и поселках и, наконец, у отдельных ферм. А если их привозили в места, еще не очень густо населенные ими, на ферму около большого поселка, то они не оставались там, а улетали в поселок."

Да, они действительно ищут близости человеческих долгой. Они там, где собирается всякая пыль и мусор. Из соломы и бумаги, сена и пуха, шерсти и волос, веток и травинок строят они свои гнезда. Это не особенно искусное жилище; снаружи оно часто выглядит растрепанным и бестолковым. Но внутри оно гладкое, сухое и теплое. Над ним всегда сделана крыша, так что получается настоящая хижина. Крыша отсутствует только тогда, когда используется дупло или скворечник.

Материал для строительства собирается всюду. Прежде всего на образование гнезда идет лыко с веток. Один исследователь рассказывал, как воробьи нападали на голубей, чтобы выщипать у них перья для своего гнезда. Что же удивляться, что одно из их имен - "вор" и "разбойник".

Некогда построенное гнездо обживается и защищается многие десятилетия, исключая время каникул. Никакой другой воробей не может к нему приблизиться; самки отгоняют самок, а самцы самцов. Вряд ли какое-то семейство рискнет приблизиться к другому - это строго соблюдаемое табу.

Спаривание, откладывание яиц и высиживание птенцов происходит весной и летом. Примерно на Пасху самка каждое утро целую неделю откладывает по яйцу. Кладка составляет, в зависимости от возраста родителей и погоды, от двух до восьми яиц.

Среднее время высиживания двенадцать дней, но наблюдались как более длинные, так и более короткие периоды. Как и у всех воробьиных, вылупившиеся воробьята - голые и совершенно беспомощные гнездари. Родители должны их греть и кормить. Но процесс взросления проходит быстро, и меньше чем через три недели они вырастают в маленьких воробьев, оставляют гнездо и начинают сами о себе заботиться. После этого родители больше не думают о них; они запрещают им даже влезать в старое гнездо.

А там, у родителей, наступают заботы уже о новом поколении. Так каждая воробьиная пара приносит потомство по меньшей мере дважды в год, а некоторые даже трижды или четырежды, так что быстрое увеличение воробьиного племени легко объяснить.

Пока птенцы еще маленькие, родители с трогательной самоотверженностью заботятся о еде, тепле и воспитании. Каждое нападение на малышей они отражают вплоть до самопожертвования. Есть много наблюдений, подтверждающих это.

Но как только птенцы начнут летать, родители не хотят о них больше знать. На очереди следующее поколение, и все внимание отдается ему. Так одной парой за весну воспитывается от десяти до двадцати птенцов.

Только после того, как около Иоаннова дня выкормлено третье или даже четвертое поколение, родители отправляются на летний отдых. Они исполнили свою работу и могут теперь насладиться жизнью и ее радостями. Так же поступают и другие родители, а молодняк начинает шнырять между старшими и требовать для себя собственного жизненного пространства. Скоро они принимаются искать себе гнезда, устраивать их к зиме и обзаводиться спутником. И ближайшей весной начинают растить птенцов.

Как быстро все это происходит! Только что было яйцо, и вот уже птенец, он начинает летать, оставляет родителей и становится самостоятельным. И скоро сам будет откладывать яйца, высиживать, выкармливать птенцов, а остаток года играть и болтать. И тем не менее все определено и упорядочено, и происходит так, как сказано в Евангелии: "Не покупают ли двух воробьев на один грош? И между тем ни один не падает на землю без (ведома) Отца вашего. "

ВОРОБЬИ И ЧЕЛОВЕК

Поразителен завоевательный поход воробьев по Земле, предпринятый ими в последние сто лет. Еще в середине прошлого столетия они были неизвестны в Северной Америке. Приблизительно в конце шестидесятых годов они попали в различные города восточного побережья (НьюЙорк, Бостон, Филадельфию и Балтимор) и за несколько десятилетий распространились почти по всему континенту. В конце столетия они достигли Сан-Франциско. Уже в 1889 г. Барроу писал: "Удивительная скорость умножения численности воробьев, ни с чем не сравнимая скорость их распространения и постоянно растущая площадь районов их обитания с 1875 г. до сегодняшнего дня не имеют аналогов в истории орнитологии."* Да, с востока на запад Америки воробьиный народ прошел победным маршем. /* Цитируется по книге Summers-Smith./

На рубеже столетия подобным же образом воробьями была завоевана и Южная Америка - особенно Аргентина, Чили, Перу и Боливия. Приблизительно в то же время воробьями всех видов были заселены прибрежные районы Австралии и Новой Зеландии. Так что сегодня с полным правом можно сказать, что все континенты и, за малым исключением, все страны и регионы густо населены домовыми воробьями и их родственниками.

Умение приспосабливаться у воробьев удивительное. Они, и отличие от многих других птиц, не связаны с определенными климатическими и элементарными условиями окружающего мира. С тем же успехом они могут держаться как субарктических областей, так и районов тропиков и сухих пустынь. Холод они переносят так же, как и жару, и кажется, будто они независимы от внешних обстоятельств.

В Кируне в северной Швеции они чувствуют себя так же хорошо, как и в Куябе, столице провинции Мату-Гросу в Центральной Бразилии. Но они живут и гнездятся и в сухом Адене, и в тропической Бирме.

Определенно существует интимная связь между воробьями и человеческими поселениями. Уже при расселении в Америке можно было наблюдать, что они продвигаются - вместе с людьми - вдоль возникающих железнодорожных линий, от одного поселка к другому. Они всегда предпочитали те селения, где были не одинокие дома, а целые улицы и площади.

Даже если свободным и подходящим для строительства гнезда оказывался нежилой дом, они предпочитали не использовать представившуюся возможность, "ибо домовой воробей селится в нежилых домах только в том случае, когда они расположены вблизи от жилых. "

Во время второй мировой войны воробьи прошли с восьмой английской армией через северо-африканские пустыни и жили на лагерных стоянках. Из Нортумберленда в Англии в 1956 году пришло сообщение, что целая колония воробьев поселилась глубоко под землей, в одной из тамошних угольных шахт, и подкармливается угольщиками.

Но было бы не вполне оправданно предполагать, что эта внутренняя связь, существующая между воробьями и людьми, является безусловной; она вовсе не обязательна. Ибо воробьев можно обнаружить и на необитаемых островах вокруг Новой Зеландии, и в безлюдных высокогорьях Северной Индии.

Несмотря на эти исключения - хотелось бы сказать, именно поэтому - связь этой птицы с человеческим родом столь удивительна и совершенно особого рода. Что привязывает воробья к людям? Сам ли человек, или что-то другое, что с ним связано?

По отношению к человеку воробьи всегда остаются настороженными и пугливыми. Очень редко бывает, чтобы они стали доверчивыми и ручными, и едва ли действительно удавалось успешно держать и разводить их в неволе. Они откладывают тогда лишь небольшое число яиц и выкармливают птенцов без всякой радости.

Они могут быть дерзкими и смело проникать в кухни и жилые комнаты, чтобы достать подходящую еду. Они подлетают к обеденному столу, но останавливаются только на секунду, улетая так же быстро, как и появились. Они живут при нас, но ни в коем случае не с нами.

Точнее, они держатся как бы в тени нашей деятельности. Там, где мы, люди, строили и действовали, где простирается область наших дел и стоят построенные нами дома. Где движутся и стучат машины - в вокзальных залах и на фабриках, на улицах и в жилых домах - там охотно живут воробьи. Они находят соответствующий себе мир в отходах от наших дел, там, где превращенный нами материал начинает снова распадаться - в пыли и копоти, дыме и песке.

Так не могло быть всегда. Ибо лишь последние сто лет произошла эта индустриализация человеческой жизни. Где были воробьи раньше? Их история и развитие едва ли ясны. Некоторые считают, что они шаг за шагом проникали в Европу из Азии, другие, напротив, полагают, что их родину нужно искать в Африке, и что они пробрались вдоль Нила на север. Различные виды воробьев (каменные воробьи, полевые воробьи, итальянские и испанские воробьи), смешиваясь в различных частях Земли, набросили густой покров на свою историю.

Но одно ясно точно: постепенное распространение воробьев в предыдущие тысячелетия происходило вдоль путей земледельческих народов. Там, где оставался и селился человек, чтобы возделывать поле, там его сопровождал и был рядом с ним воробей. Он был его спутником, хотя никогда не подходил слишком близко.

Может быть, мы можем - с некоторой осторожностью - нарисовать себе следующую картину становления воробьиного рода на Земле: сначала они путешествовали с земледельцами, двигаясь за дарами хлебного зерна. Затем они последовали за человеком в города и поселки. И наконец - с прошлого столетия - они сделали с ним следующий шаг и проникли в технический мир, который человек создал как окружение своей жизни.

Если верно приведенное выше сообщение из Нортумберленда, этот путь становится очень ясным. Домовые воробьи, сопровождая человека, нырнули в глубины земного вещества. Но, несмотря на это, они остались независимым от человека родом, не потерявшим свою радостную естественность, стремление к веселью и игре, болтливость и безгранич-ное доверие к миру.

Внеся свою птичью жизнь в глубины Земли, они, тем не менее, остались верны себе.

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ПОСЛАННИЧЕСТВО ВОРОБЬЕВ

Когда-то воробьи были, как и все, лесными птицами. Они строили гнезда на кустах и деревьях, жили в свободном мире лугов и степей, в горах и на равнинах, где текли ручьи и речки. Тогда они, может быть, еще могли петь, их голоса - как у жаворонков и зябликов, синиц и скворцов - звенели над всей Землей. Это было тогда, когда они еще отправлялись в дальние путешествия, осенью улетая на юг, а весной снова возвращаясь на север.

Еще и сегодня воробьиный молодняк питается прежде всего насекомыми, и лишь немного зерном. Старшие же совсем оставили мясную пищу, предпочитая ей зернышки. Это ясно указывает на то, что произошло постепенное изменение вкусов. Тогда, когда воробьи были еще гордым и свободным родом, они ели то, что предлагала им природа: жуков и пауков, саранчу, гусениц и другую мелкую живность.

Но шаг за шагом они отказывались от дикой свободы. Пение превратилось в чириканье, щебетание и болтливость. Большие путешествия кончились, поскольку люди стали расселяться по Земле. Люди взялись за плут, распахали землю и засеяли ее превращенными в зерно семенами трав. Тогда прилетели разные дикие воробьи, взглянули на дело человеческих рук и почувствовали, что оно доброе и правильное.

Увиденное они рассказывают высоким воробьиным духам, а те относят это еще выше. Так узнали ангелы, что случилось на Земле. Небесные водители подняли эту весть еще выше и ее восприняли хоры Иерархий: "Человек обрабатывает земную почву, - так это звучало. - Он сеет, собирает урожай и готовит себе хлеб". Чудесная песня раздавалась на небесах.

Чуть позже к высоким духам воробьев возвратился призыв, чтобы их создания сопровождали людей в их работе. "Оставьте яркий наряд, откажитесь от пения и поселитесь у сынов человеческих. Пусть вашей пищей будет зерно, вашими гнездами - крыши людских жилищ. " Приблизительно такой была эта весть.

Воробьи на Земле услышали поручение, их сердце застучало сильнее оттого, что они поняли всю строгость известия. "О, как это необходимо, " - щебетали одни. - "Какая радость", - пищали другие. "Да, мы хотим справиться и исполнить это. "

С тех пор-то и бьется воробьиное сердце в десять раз быстрее человеческого; 800 раз в минуту, 48000 в час, больше миллиона в день. Да и дыхание у них быстрое: двести вдохов в минуту, когда они прыгают и летают, или когда снаружи очень жарко. Их собственная температура тоже много выше, чем у человека, даже если у него жар. Такие вот они, эти маленькие птички - неприметные, но горячие, их сердечко стучит так быстро, что мы, люди, не способны различить отдельные удары или сосчитать их. Для нас это как легкое, боязливо/г трепетание.

А для воробьев это радость, ведь они приняли поручение высоких воробьиных духов, которые услышали его от небесного хора. Но скрытой в словах была тайная весть, которую не смогли понять ни воробьи, ни высокие воробьиные духи. Она звучит приблизительно так: "Когда люди из зерна станут молоть муку - когда они из муки, воды, закваски и соли станут печь хлеб и есть его - когда земля изменится под тяжестью растущих колосьев - тогда должен родиться Младенец, который понесет Подателя Света. Ему должны служить твои создания, птицы."

И хотя весть богов не была понята, она была услышана. И высокие воробьиные духи принесли эти слова к Земле и запечатлели их в сердцах, клювах и крыльях своих созданий. С тех пор воробьи летят туда, куда стремятся люди: в земную тьму и в царство распадающейся материи и субстанции, в пыль и тлен.

А вместе с ними идет нежный, едва уловимый луч света; только дети в Рождественский Вечер иногда могут его увидеть. Воробьи стали нищими, их платье серо, как бедность, и коричневое, как простой земной хлеб. Но в этом платье скромности живет безоблачность маленькой радости и блаженство доверия.

"Что может причинить нам тьма?" - так бьется воробьиное сердце. "Весть исполнилась, родился Младенец, и Свет пронзил земную тьму. Он достиг самых глубин, вплоть до пыли и праха, и мы, - так щебечут воробьи, - чувствуем его сияние."

Рождественскими посланниками являются воробьи. Они сопровождают человека и тем не менее остаются ему чужими. Но однажды, когда и в его сердце воссияет Рождественский Свет, они станут ручными. Тогда настанет время, что они усядутся ему на плечи и будут склевывать крошки с его рук. А некоторые, держа крошки в клювах, приблизятся прямо к лицу человека и будут вкладывать в уста детей крошки радости. Это будет радостной вестью для сонма ангелов на небесах.

жүктеу/скачать 1.55 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: