Черный ворон Дмитрий Вересов
жүктеу/скачать 1.82 Mb.
|
IIИван вернулся заполночь с большим новым чемоданом, набитым его одежкой, постельным бельем, кое-какой посудой и десятком книг. Он так пылко обнял Таню, так жарко целовал ее, что Таня поняла: еще чуть-чуть, и ее муж остался бы у родителей навсегда. Но он вернулся, и она ни о чем не стала спрашивать. Только невесело усмехнулась про себя, помогая разбирать чемодан: вроде как его приданое. А что принесла в семью она? Только саму себя. Ни много, ни мало, а в самый раз. Таня поняла правильно. Благоухающей ванной, вкуснейшим ужином, любимой музыкой и вкрадчивой беседой Марина Александровна сломила волю сына. Он разомлел, переоделся в пижаму, почистил зубы и возлег на любимую тахту под любимым бра с томиком Лескова, даже как-то и позабыв, что его ждет Таня. Он начал уже позевывать над "Соборянами", и тут в его комнату вошел отец с тем самым чемоданом. – Т-с, – сказал он, присев на краешек тахты, – мать не разбуди. Вот, я тут собрал кое-что. Одевайся тихонечко и иди. – Куда? – не понял Ванечка. – Как это куда? К жене. – Отец грустно вздохнул. – Будь хоть ты мужиком, в конце концов. Уже в прихожей он вынес Ванечке три новеньких четвертных. – На обзаведение... Ты хоть позванивай, что да как... Таня возвратилась с работы, выгрузила купленные по дороге продукты, хлеб и конфеты положила на блюдо и прикрыла салфеткой, а масло и колбасу засунула между рамами – своего рода холодильник. Иван еще не пришел. Она вышла в кухню-коридор, поставила на плиту ковшик с водой, шепотом выбранив себя, что опять забыла купить чайник. Когда вода вскипела, она унесла ковш в комнату, заварила чай и, облизав губы, потянулась к блюду за карамелькой. И тут в дверь постучали – странно постучали, будто бы льстиво и как-то удивленно. – Да, – сказала Таня. В дверь просунулась голова Марьи Никифоровны, одной из трех квартирных старух. – Танечка, – округлив глаза, зашептала старуха, – тут к вам... пришли. Таня встала и выглянула в коридор. Глазам ее предстала немая сцена, напомнившая ей финал гоголевского "Ревизора". Жильцы – милиционер-лимитчик Шмонов с женой и сыном, все три старухи, вечно пьяный грузчик из гастронома по имени Костя Циолковский, его помятая сожительница, дворник Абдулла – высыпали в коридор и застыли по стойке "смирно", вжимаясь в стенку. По обе стороны входной двери замерли два крепкоскулых молодых человека в одинаковых строгих костюмах, а посередине, в дверном проеме, стоял невысокий, крепкий, холеный пожилой мужчина с властным и гипнотическим взглядом удава. В руках у него был добротный кожаный портфель. Таня сразу поняла, что это начальник, причем не просто начальник, а высокий начальник, из тех, с которыми большинству простых людей за всю жизнь не выпадает общаться. Он быстро пробежался глазами по всем лицам и остановил взгляд на Тане. – Что ж в хоромы не приглашаешь, хозяюшка? – спросил он. И улыбнулся. Улыбка цепенила еще сильнее взгляда. Таня тряхнула головой, сбрасывая морок, и сказала: – Проходите, пожалуйста. Начальник двинулся по замызганному коридору, и Тане показалось, что под ногами его расстилается невидимая ковровая дорожка. Таня шагнула в сторону, и начальник первым вошел в старухину комнату. – М-да, – сказал он, осматриваясь, – неказисто живете, неказисто... – Мы только неделю назад въехали. Я собиралась на выходных все освежить, побелить. Работы немного. Она замолчала. "Что это я перед ним оправдываюсь? Он мне кто?" – Чаек на столе, я вижу. Может, угостишь? – Садитесь, – сказала Таня и достала из шкафа чашку, красивую, но с отбитой ручкой. – И ты садись, в ногах правды нет, – сказал начальник, наливая себе из ковшика. Портфель он поставил на пол рядом с табуреткой. Таня села. – Ну что, чернобурая, поймала своего петушка? Сладко ли? – спросил гость. Таня, преодолевая робость, посмотрела ему прямо в глаза. – А вы кто? – Ах да, не представился, извини... Ну, скажем, друг семьи. По имени-отчеству Дмитрий Дормидонтович. Отец известных тебе Павла и Елены Черновых. Таня всплеснула руками. – Ой, так это мы у вас свадьбу справляли? Спасибо вам... – Гулять гуляли, а хозяина пригласить забыли? Нехорошо. – Я не знала, простите... – Ладно, не винись. Это все Пашка придумал, ему и отвечать. – Он же ради нас. Я не хочу, чтобы у него были неприятности, слышите! – Слышу. – Дмитрий Дормидонтович улыбнулся. Давненько на него не повышали голос. – Но речь у нас не про то... Расскажи-ка ты мне, Татьяна Ларина, как вы с Иваном жить думаете? Он задал вопрос с какой-то особой интонацией, так что нельзя было ни уйти от ответа, ни ответить ложью. – Поживем здесь пока. Будем копить на кооператив – заработок у меня хороший, Иван доучится, работать пойдет, тоже зарабатывать будет... – Ты, значит, на стройке, он в кабинетике, так? – А что же плохого? – Да ничего, ничего... Вот только, знаешь ли, – лицо его сделалось каменным, – в конторе тепленькой тебе в ближайшем будущем не служить, в квартирке уютной не жить. – Я и не собираюсь, – сказала Таня, почему-то внутренне холодея. – Потому что, хоть ты и замужем, а жить в городе имеешь право только пока не рыпаешься – на строительстве работаешь и ведешь себя соответственно, – продолжал Чернов. – А то и муж тебе не поможет. Квартира не его, а родителей, и прописать он тебя не имеет права... Кстати, вы и здесь не по закону живете. – Как это? – Очень просто. Проживаете не по месту прописки. Ты где прописана? На Маклина, в общежитии. Иван где прописан? У себя на Мичуринской. Так что на первый раз предупреждение, на второй будет денежный штраф, а на третий – милости просим из Ленинграда, не хотите добровольно, можно и по этапу, к месту постоянной прописки, в Хмелицы, к сестре Лизавете в хибару... Да-да, не таращи глазенки. Я про тебя все знаю... И все могу с тобой сделать. И выслать, и сослать, и в бараний рог скрутить. Он не кричал, не топал ногами, но от этого было еще страшнее. Тане казалось, будто он вырос, раздулся до размеров всей комнаты и вот-вот раздавит ее, не оставив ей жизненного пространства, или откроет огнедышащую пасть и проглотит. Она с силой закрыла глаза и резко раскрыла их. – Я не понимаю, к чему вы это говорите. Мне не нужна их квартира, не нужна теплая контора... Только не трогайте нас, оставьте в покое Ваню, меня... Нам здесь хорошо. – Хорошо, значит? Допустим. А потом? Пойдут дети, заботы всякие, денег станет не хватать, жилплощади, здоровья весь день на ветру мастерком орудовать. Что тогда, а? – К тому времени мы уже сможем купить квартиру. – Да? А кто вам позволит? Пушкин? По какому праву? С твоей лимитной пропиской на очередь не ставят, а у Ивана семьдесят метров на троих, тоже не полагается... – Тогда... тогда я на работе попрошу. Тресту пятнадцать процентов квартир с каждого дома выделяют, я поговорю с начальством, объясню ситуацию... – А у них своя ситуация, и называется она кадровая политика. С какой стати им отдавать квартиру работнику, даже хорошему работнику, если он и без всякой квартиры у них в кабале до самой пенсии? Уволишься – вон из города, в другой трест перейдешь – у них такая же... ситуация, только еще хуже. – Ну не знаю... Таня хотела сказать, что есть ведь предприятия с семейными общежитиями, есть такие, где по трудовому соглашению через несколько лет дают квартиру, в ближайшем пригороде есть частные дома с постоянной пропиской... Но Чернов не дал ей продолжить. – Вот именно, что не знаешь. Жить торопитесь, любить торопитесь, всего сразу хотите – только жизнь себе и другим ломаете... Таня молча смотрела на него. – А ведь я пришел не грозить тебе, не отчитывать, – сказал Чернов, резко переменив тон. – У меня к тебе есть предложение. Интересное. Тебе должно понравиться. – Какое? – настороженно спросила Таня. – Ты на Каменном острове бывала когда-нибудь? Таня вспомнила давние прогулки с Женей. В груди защемило. – Да, – еле слышно ответила она. – Видела там такие красивые дома за высокими заборами? – Да. – Там принимают правительственные и другие важные делегации, которые приезжают к нам в город... Я уже говорил тебе, что все про тебя знаю. Знаю, что ты толковая, честная, работы не боишься, не распустеха, речь у тебя культурная, двигаешься красиво. Про внешние данные не говорю – пока еще не слепой, сам вижу. Так вот, таких, как ты, не так уж много, и они очень нужны для работы в резиденциях. – Что там нужно делать? – Для начала – пылесосить ковры, стелить постели, подавать гостям кофе... – Горшки выносить? Подтирать за ними? – Это вряд ли. К тому же тебе ведь и такая работа не в новинку. Правда, мягко выражаясь, на другом уровне. Если не ошибаюсь, в той самой комнате, где мы сейчас сидим... – Спасибо. Мне это неинтересно. – Погоди отказываться. Это будет только начало. Как бы испытательный срок. Присмотришься, подучишься, а главное – к тебе присмотрятся. И предложат более интересную, ответственную работу. – А именно? – Возможности самые широкие. Можешь, например, годика через три оказаться в каком-нибудь нашем представительстве, скажем, в Париже. "Странный человек. То в бараний рог, а то – в Париж. Чего ему все-таки надо?" – Работа чистая, культурная. С серьезными надбавками, так сказать, за вредность. Оклад горничной – восемьдесят пять рублей. Таня невольно усмехнулась. – Погоди смеяться и слушай дальше. Каждый штатный работник резиденции получает два оклада, ежемесячную премию в сто процентов оклада, квартальную премию в триста процентов, пособие на дополнительное питание, соцстрах и транспортные. Так что даже по самому минимуму получается без малого пять сотен в месяц. Интересно? – Интересно. Это за кофе в постель? У нас на стройке ребята, чтобы двести наколотить... Чернов нахмурился и прервал Таню: – А вот это не твоего ума дело. У нас даром никому денег не платят... В общем, если согласна, я уполномочен подписать с тобой трудовое соглашение и выплатить тебе подъемные в размере четырехсот пятидесяти рублей. Он залез в портфель и вынул оттуда прозрачную папку с бумагами и нераспечатанную пачку пятерок. "Новенькие, – подумала Таня и с трудом отвела от синей пачки взгляд. – У нас даром никому денег не платят". – А как же быть с пропиской? – спросила она, намеренно меняя тему разговора. – Ведь если я соглашусь, мне придется уволиться из треста. Что же тогда – в Хмелицы по этапу? – Молодец, – сказал Чернов. – Правильно ставишь вопрос. И ответ на него у меня уже есть... Ты, наверное, слышала, что есть в нашей стране такие паразиты, отщепенцы, как правило, определенной национальности, которые не умеют ценить того, что дала им Родина, и бегут отсюда, как... – Он хотел сказать: "как крысы с корабля", но вовремя остановился. Тогда получилось бы, что корабль этот тонет, – как последние сволочи. После них остаются квартиры, удобные, в хороших местах – хозяева себя никогда не обижали... Есть, например, одна в деленном особнячке на Фонтанке. По ордеру однокомнатная, но комната эта – бальный зал. Сорок четыре метра. Камин, витражи, потолки пять метров с лепниной. Как устроишься к нам в резиденцию, начнем оформлять эту квартирку на тебя, если, конечно, глянется тебе такое жилье... Вот, кстати, и смотровой ордер. Осталось только дату вписать. Он извлек из папки две бумажки и протянул Тане. Одна была красиво отпечатанным бланком трудового соглашения, вторая – ордером, заполненным и с печатью. Таня стала читать ордер. – Постойте-ка, – сказала она, – здесь ошибка. Написано "Приблудова Татьяна Валентиновна". А ведь я уже Ларина. – Ошибки нет, – сухо сказал Чернов. – Тут вот какое дело: резиденция, в которую ты поступаешь на работу, находится на балансе областного комитета партии, а мать Ивана, Марина Александровна, работает там, так же, как и я. И получается, что мы берем на работу невестку нашего же работника. А мы обязаны не только всячески искоренять семейственность и кумовство, но и находиться в авангарде борьбы с подобными негативными явлениями. Поэтому придется вам временно развестись – чисто фиктивно, разумеется... Ну, и во избежание всяких кривотолков насчет морального облика некоторое время пожить отдельно. А через годик, глядишь, если еще не остынете друг к другу, можно и обратно под венец... Вот у меня и заявление готово от твоего имени, только подписать осталось. Таня окаменела. Чернов положил листок с заявлением прямо перед ее глазами. Она смотрела в бумагу, не видя ни буквы. – Оформят за полчаса, – продолжал Чернов. – Видишь, адресовано не в суд, а в загс. Детей вы не нажили, не успели, имущества совместного тоже. Да и паспорт твой прежний пока еще цел. Так что подписывай – и начинай новую жизнь. А мне пора. Засиделся я тут с тобой. Таня не шелохнулась. Чернов вздохнул, достал из портфеля черную авторучку с золотым пером, раскрыл и вложил в руку Тане. – Ну, давай! Таня медленно, как во сне, отложила ручку в сторону и столь же, медленно подняла глаза на Чернова. Щеки ее налились пунцовым румянцем. – Так вот для чего вам все это понадобилось, – тихо проговорила она. – Как вы могли? Вы! Вы! Отец Павла! Последнюю фразу она выкрикнула, встала, опрокинув стул, и приблизилась вплотную к Чернову. Он тоже встал. Оказавшись рядом с ним, Таня, несмотря на переполнявшую ее ярость, невольно отметила, что он, оказывается, уступает ей в росте и с каждой секундой становится все ниже. Теперь уже она разрасталась, заполняя собой весь объем комнаты, и казалось, что еще немного – и она расплющит Чернова, лишив его жизненного пространства, или испепелит драконьим огнем своего гнева. Чернов отступил на два шага и издал звук, настолько неожиданный, что Таня остановилась как вкопанная и мгновенно уменьшилась до обычных размеров. Дмитрий Дормидонтович смеялся. Добродушным, заразительным смехом, напомнившем Тане смех Павла. – Пять баллов тебе! – сказал он, не переставая смеяться, проворно сгреб со стола бумаги, порвал их на мелкие кусочки, а деньги положил в карман. – Ваньку-шельмеца поздравляю! Не ожидал! Таня смотрела на него в полном недоумении. – У-фф! – сказал, отсмеявшись, Чернов и сел. – Танечка, будь добра, поставь еще кипяточку. Я тебе все объясню. Таня, двигаясь как робот, взяла ковшик и вышла с ним в коридор. Соседей не было, лишь ребята в черных костюмах по-прежнему стояли возле дверей. Ковшик был небольшой, и вода закипела быстро. Когда она вернулась в комнату, на столе увидела пеструю жестянку с каким-то импортным чаем, а Чернов стоял у окна и курил. – Завари-ка вот этого и садись, – сказал он. Таня засыпала нового чаю в заварной чайничек, залила кипятком и послушно села; – Понимаешь, Марина Александровна, мать Ивана, уже четверть века мой личный секретарь. Ваш брак ее расстроил ужасно, так что она не могла работать. А работа у нее очень ответственная, и пришлось принимать меры. Она вбила себе в голову, что ты окрутила Ивана из корысти, позарившись на его жилплощадь, прописку, социальное положение и еще черт знает что... Требовалось проверить ее подозрения – быстро и окончательно. Так было надо. Извини. – Но... но все, что вы говорили насчет прописки... – Полная ерунда. Тебе любой юрист разъяснит. Можете жить здесь, сколько хотите, можете прописаться у Ивана, если он оформит отдельный ордер, а это просто. – Лучше мы будем жить здесь, – твердо сказала Таня. – Естественно, – согласился Чернов. В дверь просунулась мужская голова с ровным пробором и сказала: – Дмитрий Дормидонтович, со "Светланы" два раза звонили. Не знают, начинать ли. – Позвони, скажи Давыдову, пусть начинают без меня, но генеральный пусть пока не выступает. Через полчаса буду... Ну, прощай, хозяюшка. Если Ванька куролесить начнет, ты мне скажи, вдвоем мы его быстренько приструним... – До свидания, Дмитрий Дормидонтович... И, пожалуйста, не сердитесь на Павла с Леной. Они у вас такие хорошие. – Все в меня, – сказал Чернов и стремительно вышел. Таня пошла проводить его, но в коридоре увидела лишь захлопывающуюся дверь. Из своих комнат боязливо-почтительно выглядывали соседи. Таня гордо посмотрела на них и прошла к себе. Через пять минут начались визиты. Первой явилась Марья Никифоровна с тарелкой. – Танечка, я тут намедни пирожочек спекла с капустой, да большой получился, куда мне одной, не съесть, пропадет, – затараторила она. – Может, вам с муженьком подкормиться, а? Дело молодое, аппетит хороший. – Спасибо, Марья Никифоровна, – рассеянно сказала Таня. – А товарищ Чернов-то что приходил? Про расселение не говорил? – Нет. Потом пришли еще две старухи. Одна принесла большой чайник – а то что ж вы, мол, водичку-то все в ковшике кипятите. Вторая одолжила оставшееся от мужа теплое верблюжье одеяло. Обе любопытствовали насчет Чернова. Таня поблагодарила их и сказала, что Дмитрий Дормидонтович – старый друг семьи, заезжал проведать и особенно интересовался, не досаждают ли им соседи. Шмонов, пыхтя, втащил старый черно-белый телевизор, поставил в угол и подключил антенну. – А то, понимашь, цветной купили, а этот девать некуда, решили, пусть, понимашь, у вас постоит пока. Все веселей, понимашь, – объяснил он. Про цель визита Чернова он не спрашивал, хотя чувствовалось, что его распирает от любопытства. Лишь на выходе он не выдержал и спросил: – А что Чернов? По какому вопросу? – Хочет Ивану книгу заказать, – серьезно сказала Таня. – Называется "Замечательные люди нашего города". Последним явился пьяный и сильно перепуганный Циолковский. – Это... что, в смысле, говорил? – Дядя Митя-то? – спросила совсем развеселившаяся Таня. – Зашел посоветоваться, кого куда расселять из квартиры. – Ну и... это... в смысле, кого куда? – Нам и Шмоновым, как семейным, по двухкомнатной квартире. Бабушкам – по однокомнатной. – А... это... про меня чего говорил? – А Циолковского, говорит, в барак на сто первый километр, чтоб, говорит, славную фамилию не позорил, молодежь не спаивал, по ночам не бузил и закусывать не забывал. И уже через минуту дрожащий Циолковский вызвал Таню в коридор, озираясь, сунул ей палку колбасы и юркнул в свою комнату. Потом пришел Ванечка. – Что тут было? – спросил он, оглядев комнату. – Садись поешь... Знакомый заглянул – остальное соседи расскажут. Дня через три после разговора с Черновым Таню прямо с площадки вызвали в трест. Ей не часто доводилось бывать в этом массивном мрачноватом здании, и она немного нервничала, не понимая, что могло от нее понадобиться самому Гусятникову, начальнику отдела кадров. Когда она вошла в кабинет, Гусятников, худой, очкастый и вечно хмурый отставной военный, оторвался от бумаг и посмотрел на нее с несвойственным ему любопытством. – Садись, Приблудова, то есть, извините, Ларина. Как работается, хорошо? Проблемы есть? – Да вроде нет. – Мы вот тут с товарищами посовещались и решили, что раз ты у нас кадр молодой, растущий и перспективный, надо тебе, стало быть, работать над собой, повышать, как говорится, квалификацию. – Как? – Учиться, Ларина, учиться и учиться. У тебя десять классов? – Восемь. – Это, конечно, похуже, но тоже ничего. Особенно если, как говорится, есть голова за плечами... Пойдешь ты у нас, Ларина, в строительный техникум, получишь, так сказать, среднее специальное образование. – Да мне некогда. Работа, дом... – С отрывом от производства. – Спаси-ибо, – иронически протянула Таня. – На вашу стипендию только ноги протянешь. А у меня теперь семья. – Да погоди ты! Я не все сказал. Пойдешь целевым назначением – это раз. Значит, тарифная ставка за тобой сохраняется. Во-вторых, в отдельных случаях, когда речь идет о руководителях низового звена и передовиках производства, – а ты у нас и то, и другое – администрация предприятия имеет право производить доплату вплоть до реального среднемесячного заработка за последний год. Мы тут посчитали – реальный среднемесячный у тебя получается двести семьдесят. – И что же? – А то, что будешь, дура, два года книжечки почитывать за те же двести семьдесят в месяц. Мне бы кто предложил! Устраивает? – "Дура" не устраивает. Остальное устраивает. – Извините. – Гусятников поправил галстук. – Вырвалось. Привык, знаешь ли, с гегемоном общаться, ну и... В общем, давай, пиши заявление. На имя Першикова. От такой-то такой-то. "Прошу зачислить меня" и т. д. С первого марта идешь на подготовительные курсы, с первого сентября – в группу. Факультет строительный или экономический? – Строительный, наверное. – Напрасно. В прорабах наломаешься не хуже работяги, а в зарплате еще и проиграешь. Иди на экономический. Сядешь у нас в плановом – чисто, светло, чаек-кофеек, все на "вы". И дело живое, интересное, надо только втянуться. – Хорошо. Пишу "на экономический". – Число, подпись... Все. Последние две недельки тебе повкалывать осталось. Поздравляю... И вот еще что – зайди в местком. Там тебе тоже что-то сказать хотят. – Что? – Не знаю. Будет время – потом ко мне загляни, расскажешь. Любопытно... Муж-то у тебя кто? – Студент. Хороший человек. – Да уж видно, что не из плохоньких. Ну, иди, везунья. В месткоме Тане пришлось писать еще одно заявление – на комнату в только что отстроенном семейном общежитии квартирного типа. Ключи ей выдали прямо в месткоме. После работы Таня не удержалась и съездила в Гавань, взглянуть на свое о новое жилище. При ближайшем рассмотрении комната оказалась полуторакомнатной квартиркой со встроенными шкафами и минимальной, но достаточной меблировкой на двоих. Размещалась квартирка на пятом этаже огромного двенадцатиэтажного комплекса с магазином, кафе, спортзалом и прачечной самообслуживания на первом этаже. Вечером Таня позвонила Дмитрию Дормидонтовичу домой и поблагодарила его. Он ее довольно сухо поздравил и заверил, что не имеет к этим приятным событиям ни малейшего отношения. По его тону она поняла, что дальнейшие звонки были бы для него нежелательны. В субботу при участии прораба Владимира Николаевича и его "Москвича" Таня и Ваня перевезли свой нехитрый скарб на новое место. В воскресенье устроили веселое новоселье. Были Андрей Житник, Танины подруги по прежнему общежитию и Владимир Николаевич. По разным причинам никто из "мушкетеров" прийти не смог. Ванечка напился и заснул прямо в ванной. жүктеу/скачать 1.82 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|