Читатель, друг! За эту книгу сев, Пристрастия свои преодолей, Да не введет она тебя во гнев; в ней нет ни злобы, ни пустых затей. Пусть далеко до совершенства ей, Но посмешит она тебя с успехом
О том, как Пантагрюэлъ порицает должников и заимодавцев
жүктеу/скачать 1.67 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Почему молодожены освобождаются от воинской повинности
- О том, как Панург, едва у него в ухе появилась Ьлоха, перестал носить свой великолепный гульфик
- Почему гульфик есть самый главный доспех ратника
- О том, как Панург советуется с Пантагрюэлем, стоит ли ему жениться
- О том, как Пантагрюэль доказывает Панургу, что советовать в вопросах брака -- дело трудное, а равно и о гаданиях по Гомеру и Вергилию
О том, как Пантагрюэлъ порицает должников и заимодавцев -- Я понял вашу мысль, -- заметил Пантагрюэль, -- вы, я вижу, отлично умеете рассуждать и говорите с жаром. Однако ж если бы вы проповедовали и разглагольствовали до самого Троицына дня, все равно вы, к своему изумлению, ни в чем бы меня не убедили. Вы зря тратите свое красноречие: я никогда не залезу в долги. В апостольском послании прямо говорится: "Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви". Вы пользуетесь прекрасными графидами и диатипозами, и они мне очень понравились, но вот что я вам на это скажу: представьте себе, что некий продувной надувала и неуемный заемщик опять явится в город, где все уже знают его повадку, -- его появление повергло бы жителей в такой же точно страх и трепет, словно к ним явилась чума в том самом обличье, в каком она предстала в Эфесе перед философом тианским. По-моему, персы были правы, утверждая, что второй порок -- лгать, а первый -- быть должным. Ведь обыкновенно долги и ложь тесно между собою связаны. Я не хочу, однако ж, сказать, что никогда не следует брать в долг, что никогда не следует давать взаймы. Нет такого богача, который никогда не был бы должен. Нет такого бедняка, у которого никогда нельзя было бы занять. Подобные случаи предусматривает в своих законах Платон: он разрешает брать воду из соседнего колодца, только после того как вы изрыли и перекопали свой собственный участок и поискали у себя слоя земли, именуемого глиноземом (то есть горшечной глины), а в нем -- источника или же родника. Надобно заметить, что благодаря своему составу эта жирная, крепкая, гладкая и плотная земля долго держит влагу, утечка же и испарения при таких условиях затруднены. Итак, это очень стыдно -- везде и всюду, направо и налево занимать, вместо того чтобы трудиться и зарабатывать. Давать взаймы, по моему разумению, следует только тогда, когда труженику не хватает на жизнь его заработка или же когда он нечаянно и внезапно теряет свое достояние. Оставим, однако ж, этот разговор. Вперед с кредиторами не связывайтесь, а от того, что было в прошлом, я вас избавляю. -- Мне остается только поблагодарить вас, -- молвил Панург. -- И если наша благодарность должна равняться тому расположению, какое к нам выказывают наши благодетели, то моя благодарность вам безгранична и беспредельна, ибо той любви, которую вы по доброте своей мне выказываете, цены нет, -- она превосходит любой вес, число и меру, она безгранична и беспредельна. А вот если размеры благодарности должны соответствовать размерам благодеяния и той радости, которую испытывают облагодетельствованные, тут уж мне за вами не угнаться. Вы делаете мне много добра, больше, чем следует, больше, чем я заслужил, больше, чем я, откровенно говоря, того стою. Впрочем, не так много, как вам, вероятно, кажется. Не это, однако ж, меня гнетет, не это меня точит и гложет. Когда я расплачусь с долгами, в каком я окажусь положении? Первые месяцы мне придется несладко, уверяю вас: ведь я не так воспитан и к этому не привык. Очень я этого боюсь. Ко всему прочему, теперь кто только в Рагу ни пукнет, так уж непременно мне в нос. Все п....ны на свете, когда пукают, обыкновенно приговаривают: "Получай, кто расквитался!" Дни мои сочтены, это уж я чувствую. Сочинить эпитафию поручаю вам. И умру я весь как есть запуканный. Если какой-нибудь женщине, которая мучается от рези в животе, обычные ветрогонные средства не принесут пользы, то ей наверняка поможет порошок из моей непотребной и запуканной мумии. Какую бы слабую дозу ни назначил ей лекарь, она от нее так начнет пукать, что сама удивится. Вот почему я покорнейше вас прошу: оставьте за мной сотенки две-три долгов по примеру короля Людовика Одиннадцатого, который хотел было избавить от судебной ответственности Миля д'Илье, епископа Шартрского, но потом, уступив настойчивой его просьбе, оставил ему несколько тяжб -- для упражнения. Уж лучше я откажусь в пользу кредиторов от доходов с моей улитни, да еще и с жукильни на придачу. -- Давайте прекратим этот разговор, -- заметил Пантагрюэль, -- я уже вам сказал. ГЛАВА VI
Почему молодожены освобождаются от воинской повинности -- А каким это законом заведено и установлено, -- осведомился Панург, -- что насадившие виноградник, построившие новый дом и молодожены получают отсрочку на год по призыву на военную службу? -- Законом Моисея, -- отвечал Пантагрюэль. -- Но почему же именно молодожены? -- спросил Панург. -- До виноградарей мне нужды нет, -- слишком я для этого стар: пусть лучше позаботятся о тех, кто снимает урожай. И новостроители из мертвого камня также не занесены в книгу живота моего. Я созидаю живые камни, то есть людей. -- По моему разумению, -- сказал Пантагрюэль, -- цель здесь была такова: пусть-де молодожены первый год вдоволь насладятся любовью, займутся произведением на свет потомства и обзаведутся наследниками. Таким образом, если даже на второй год их убивали на войне, имя их и герб переходили к детям. А заодно удостоверялись, бесплодна новобрачная или плодовита (годичный опыт считался достаточным ввиду зрелого возраста, в каком тогда вступали в брак), с тем чтобы в случае смерти первого мужа как можно лучше пристроить ее вторично: плодовитую выдавали за того, кто мечтал о приращении своего рода, бесплодную же за того, кто не жаждал иметь детей, а брал жену за ее добродетели, сметку, привлекательность, -- только ради домашнего уюта и ведения хозяйства. -- А вареннские проповедники порицают второй брак, -- сказал Панург, -- они говорят, что это безумие и позор. -- Для них это все равно что перемежающаяся лихорадка, -- подтвердил Пaнтapюэль. -- Да и для отца Скоблисия тоже, -- продолжал Панург. -- Когда он проповедовал в Парилье и громил второй брак, то прямо так и объявил: он, дескать, клянется, пусть, дескать, его сейчас черт схватит, но только он предпочитает лишить невинности сотню девиц, нежели вложить шпагу в ножны хотя бы одной вдовушке. Мне ваш довод кажется разумным и веским. Ну, а что вы скажете, если я вам предложу такое объяснение: молодоженам давали отсрочку на год по призыву на том основании, что в течение всего первого года они наиграются вдоволь со своими дражайшими половинами (а ведь это их право и их долг), опустошат свои сперматические сосуды и по этой причине бывают такие заморенные, истощенные, изнуренные и чахлые, что, когда настает день сражения, они предпочитают нырнуть, как утки, в обоз, но только не быть вместе с воинами и отважными ратоборцами там, где воинствует Энио и где сыплются удары, ибо под знаменами Марса никто из них не способен нанести настоящий удар? И то сказать: все лихие удары они уже нанесли под пологом своей подруги -- Венеры. И вот вам доказательство -- мы и сейчас еще среди прочих сохранившихся у нас древних обычаев и обрядов наблюдаем во всех порядочных домах такое обыкновение: молодожена по прошествии стольких-то дней посылают проведать дядюшку, чтобы временно разлучить мужа с молодой женой, чтобы он отдохнул немного, окреп, а затем, по возвращении, со свежими силами снова ринулся в бой, хотя у большинства нет ни дяди, ни тети. Да вот, недалеко ходить: после сражения под Рогоносом король Пук, собственно говоря, не уволил нас вчистую, меня и Цып-цыпа, а просто отпустил домой на поправку. Между прочим, Цып-цып все еще ищет свой дом. Когда я был маленький, крестная мать моего дедушки говорила мне: Молитвы только тот твердит, В чью душу их слова запали. Один флейтист сильней дудит, Чем два, которые устали. Укрепляет меня в моем мнении то обстоятельство, что виноградари первый год почти никогда не едят своего винограда и не пьют вина собственного разлива, а равно и строители не живут в своих новых жилищах, оттого что боятся задохнуться из-за недостатка воздуха, о чем с таким знанием дела толкует Гален в книге второй О затруднительности дыхания. Задал же я вам этот вопрос не без основательного основания и не без резонного резона. Не сердитесь. ГЛАВА VII О том, как Панург, едва у него в ухе появилась Ьлоха, перестал носить свой великолепный гульфик На другой день Панург велел, по еврейскому обычаю, проткнуть себе правое ухо и подвесить к нему золотое с инкрустацией колечко, в которое была вправлена блоха. Чтобы у вас не оставалось никаких неясностей (право же, это так приятно -- быть обо всем осведомленным!), я вам сообщаю, что блоха была черная, содержание же ее обходилось, по самому точному подсчету, во всяком случае не больше, чем стоила свадьба одной гирканской тигрицы, то есть примерно около шестисот тысяч мараведи в три месяца. Теперь, когда долги Панурга были покрыты, такие громадные расходы пришлись ему не по нраву, и он порешил кормить ее тем же, чем кормятся тираны и адвокаты, то есть потом и кровью подвластных. Затем он взял четыре локтя грубого сукна, сшил себе длинный, простого покроя плащ, штаны снял, а очки прицепил к шляпе. В таком виде предстал он перед Пантагрюэлем, и тот подивился этому маскараду, главным образом потому, что не узрел прекрасного и великолепного гульфика, на котором Панург, как на якоре спасения, основывал последнее свое убежище от крушений и бедствий. Не в силах будучи разгадать тайну Панурга, добрый Пантагрюэль обратился к нему с вопросом, что означает необычайный этот маскарад. -- У меня блоха в ухе, -- объявил Панург. -- Я хочу жениться. -- В добрый час, -- молвил Пантагрюэль, -- вы меня этим очень обрадовали. Верю вам на слово. Но только влюбленные так себя не ведут: не ходят со спущенными штанами, а то и вовсе без оных, не прикрывают голые колени сорочкой, не щеголяют в грубом плаще до пят, да еще какого-то невероятного цвета, -- никто из людей порядочных и добродетельных не носит таких плащей. Если же какие-нибудь еретики или сектанты так и одевались, то это считалось ханжеством, фальшью, желанием завладеть умами простонародья. Впрочем, я лично не собираюсь осуждать их за это и выносить им суровый приговор. Каждый поступает, как ему подсказывает здравый смысл, особливо в делах несущественных, неважных, безразличных, ни добрых, ни злых, не исходящих ни из нашего сердца, ни из разумения, каковые представляют собой мастерские всяческого добра и всяческого зла: добра -- в том случае, если чувство доброе и если им руководит чистый дух; зла -- в том случае, если чувство коварно извратил дух лукавый. Мне только не по душе любовь к новшествам и презрение к обычаям. -- Вы говорите -- цвет, -- возразил Панург. -- Цвет -- ничего, мочевой, как раз подходящий, в сукнах я толк понимаю, -- это моя материя, и вообще я решил перемениться и больше следить за собой. От долгов я свободен, -- значит, я теперь с божьей помощью стану таким мрачным человеком, что вы диву дадитесь. Посмотрите на мои очки. Издали вы вполне можете меня принять за брата Жана Буржуа. Я уверен, что в новом году я опять начну проповедовать крестовый поход. Были бы только целы наши ядра и пики. Взгляните на это сукно. Я вас уверяю, что оно имеет особое таинственное свойство, мало кому известное. Надел я его нынче утром, а уже беснуюсь, корчусь, горю желанием как можно скорее жениться и до седьмого пота потрудиться над женой, хотя бы меня колотили в это время палкой. А какой из меня выйдет отличный хозяин! Когда я умру, тело мое сожгут на почетном костре, а пепел сохранят на память о рачительнейшем хозяине. Будь я сукин сын, коли сукно мое плохое! На таком сукне только в карты играть да монетки менять. За таким сукнецом -- кое-кого об стол стук лицом! Оглядите меня спереди и сзади. Да ведь это же тога, одеяние древних римлян в мирное время! Покрой я выбрал такой же точно, как на Трояновой колонне в Риме и как на триумфальной арке Септимия Севера. Надоело мне воевать, надоели мне сагумы и полукафтанья пехотинцев. От брони плечам больно. Долой оружие, да здравствует тога! По крайней мере -- на весь будущий год, если только я женюсь, а ведь вы не далее как вчера разъяснили мне по этому поводу Моисеев закон. Что же касается штанов, то в давнопрошедшие времена я слыхал от моей двоюродной бабушки Лорансы, что они существуют для гульфика. Я понимаю это в том смысле, в каком милый чудак Гален, рассуждая в книге девятой о Назначении частей нашего тела, сказал, что голова существует для глаз. Природа могла бы вздеть голову на коленки или же на локти, однако, сотворив глаза, дабы мы различали предметы вдали, она их вставила в голову, а голову, точно древко, воткнула в самую верхнюю часть тела, подобно тому как маяки и высокие башни строятся всегда на возвышенном месте, дабы свет был виден издали. А так как я хочу некоторое время, -- по крайней мере с годик, -- отдохнуть от военной службы и жениться, то я уже не ношу гульфика, а следственно, и штанов, ибо гульфик есть самый главный доспех ратника. И теперь я готов утверждать под страхом любой кары вплоть до костра (только не включительно, а исключительно), что турки недостаточно хорошо вооружены, оттого что ношение гульфиков воспрещено у них законом. ГЛАВА VIII Почему гульфик есть самый главный доспех ратника -- Итак, вы утверждаете, -- сказал Пантагрюэль, -- что самый главный воинский доспех -- это гульфик? Учение новое и в высшей степени парадоксальное. Принято думать, что вооружение начинается со шпор. -- Да, я это утверждаю, -- объявил Панург, -- и утверждаю не без основания. Взгляните, как заботливо вооружила природа завязь и семя созданных ею растений, деревьев, кустов, трав и зоофитов, которые она пожелала утвердить и сохранить так, чтобы виды выживали, хотя бы отдельные особи и вымирали, а ведь в завязях и семенах как раз и заключена эта самая их долговечность: природа их снабдила и необычайно искусно прикрыла стручками, оболочкой, пленкой, скорлупой, чашечками, шелухой, шипами, пушком, корой и колючими иглами, которые представляют собой прекрасные, прочные, естественные гульфики. Примером могут служить горох, бобы, фасоль, орехи, персики, хлопок, колоквинт, хлебные злаки, мак, лимоны, каштаны -- вообще все растения, ибо мы ясно видим, что завязь и семя у них прикрыты, защищены и вооружены лучше, чем что-либо другое. О продолжении человеческого рода природа так не позаботилась. Наоборот, она создала человека голым, нежным, хрупким и не наделила его ни оружием, ни доспехами, создала его в пору невинности, еще в золотом веке, создала существом одушевленным, но не растением, существом одушевленным, говорю я, созданным для мира, а не для воины, существом одушевленным, созданным для того, чтобы наслаждаться всеми дивными плодами и произрастающими на земле растениями, существом одушевленным, созданным для того, чтобы мирно повелевать всеми животными. В железном веке, в царствование Юпитера, среди людей расплодилось зло, и тогда земля начала родить крапиву, чертополох, терновник и прочее тому подобное, -- так растительный мир бунтовал против человека. Этого мало, велением судьбы почти все животные вышли из-под власти человека и молча сговорились не только не работать на него больше .и не подчиняться ему, но, напротив, оказывать ему самое решительное сопротивление и по мере сил и возможности вредить. Тогда человек, желая по-прежнему наслаждаться и по-прежнему властвовать и сознавая, что без услуг многих животных ему не обойтись, принужден был вооружиться. -- Клянусь святым Гусем, -- воскликнул Пантагрюэль, -- после того как прошли дожди, ты сделался не только изрядным кутилой, но еще и философом! -- А теперь обратите внимание на то, как природа подала человеку мысль вооружиться и с какой части тела начал он свое вооружение, -- продолжал Панург. -- Начал он, клянусь всеми святыми, с яичек. И сам Приап, привесив их, Не стал просить себе других. Прямое на это указание мы находим у еврейского вождя и философа Моисея, который утверждает, что человек вооружился нарядным и изящным гульфиком, весьма искусно сделанным из фиговых листочков, самой природой к этому приспособленных и благодаря своей твердости, зубчатости, гибкости, гладкости, величине, цвету, запаху, равно как и прочим свойствам и особенностям, вполне удобных для прикрытия и защиты яичек. Я оставляю в стороне ужасающих размеров лотарингские яички: они гнушаются тем просторным помещением, которое им предоставляют гульфики, и летят стрелой в глубь штанов, -- для них закон не писан. Сошлюсь в том на Виардьера, славного волокиту, которого я встретил первого мая в Нанси; чтобы быть пощеголеватее, он чистил себе яички, разложив их для этой цели на столе, словно испанский плащ. Отсюда следствие: кто говорит ратнику сельского ополчения, когда его отправляют на войну: Эй, береги, Тево, кувшин! -- иными словами -- башку, тот выражается неточно. Надо говорить: Эй, береги, Тево, горшок! -- то есть, клянусь всеми чертями ада, яички. Коли потеряна голова, то погиб только ее обладатель, а уж коли потеряны яички, то гибнет весь род человеческий. Вот почему галантный Гален в книге первой De spermate /"О семени" (лат.)/ пришел к смелому заключению, что лучше (вернее сказать, было бы наименьшим злом) не иметь сердца, чем не иметь детородных органов. Ибо они содержат в себе, словно в некоем ковчеге завета, залог долголетия человеческой породы. И я готов спорить на сто франков, что это и есть те самые камни, благодаря которым Девкалион и Пирра восстановили род человеческий, погибший во время потопа, о коем так много писали поэты. Вот почему доблестный Юстиниан в книге четвертой De cagotis tollendis / "Об искоренении святош" (лат.) / полагал summum bonum in braguibus et bragtietis / Высшее благо в штанах и гульфиках (средневек. лат.)/. По этой же, а равно и по другим причинам, когда сеньор де Мервиль, готовясь выступить в поход вместе со своим королем, примерял новые доспехи (старые, заржавленные его доспехи уже не годились, оттого что за последние годы ободок его живота сильно отошел от почек), его супруга, поразмыслив, пришла к выводу, что он совсем не бережет брачного звена и жезла, ибо эти вещи у него ничем не защищены, кроме кольчуги, и посоветовала ему как можно лучше предохранить их и оградить с помощью большого шлема, который неизвестно для чего висел у него в чулане. Об этой самой женщине говорится в третьей книге Шашней девиц: Узрев, что муж ее собрался в бой Идти с незащищенною мотнею, Жена сказала: "Друг, прикрой бронею Свой бедный гульфик, столь любимый мной". Считаю мудрым я совет такой, Хотя он был подсказан ей испугом: Вдруг будет отнят у нее войной Кусок, который лаком всем супругам. После всего сказанного вас уже не должно удивлять мое новое снаряжение. ГЛАВА IX
О том, как Панург советуется с Пантагрюэлем, стоит ли ему жениться Видя, что Пантагрюэль ничего на это не отвечает, Панург с глубоким вздохом продолжал свою речь: -- Вы знаете, государь, что я решил жениться, если только, на мою беду, все щели не будут заткнуты, забиты и заделаны. Во имя вашей давней любви ко мне скажите, какого вы на сей предмет мнения? -- Раз уж вы бросили жребий, -- сказал Пантагрюэль, -- поставили это своей задачей и приняли твердое решение, то разговор кончен, остается только привести намерение в исполнение. -- Да, но мне не хотелось бы приводить его в исполнение без вашего совета и согласия, -- возразил Панург. -- Согласие я свое даю и советую вам жениться, -- сказал Пантагрюэль. -- Да, но если вы считаете, -- возразил Панург, -- что мне лучше остаться на прежнем положении и перемен не искать, то я предпочел бы не вступать в брак. -- Коли так -- не женитесь, -- сказал Пантагрюэль. -- Да, но разве вы хотите, чтобы я влачил свои дни один-одинешенек, без подруги жизни? -- возразил Панург. -- Вы же знаете, что сказано в Писании: V eh soli / Горе одинокому (лат.)/. У холостяка нет той отрады, как у человека, нашедшего себе жену. -- Ну, ну, женитесь с Богом! -- сказал Пантагрюэль. -- Но если жена наставит мне рога, -- а вы сами знаете: нынче год урожайный, -- я же тогда из себя вон выйду, -- возразил Панург. -- Я люблю рогоносцев, почитаю их за людей порядочных, вожу с ними дружбу, но я скорее соглашусь умереть, чем попасть в их число. Вот что у меня из головы не выходит. -- Выходит, не женитесь, -- сказал Пантагрюэль, -- ибо изречение Сенеки справедливо и исключений не допускает: как сам ты поступал с другими, так, будь уверен, поступят и с тобой. -- Так вы говорите, -- спросил Панург, -- исключений не бывает? -- Исключений Сенека не допускает, -- отвечал Пантагрюэль. -- Ах, шут бы его взял! -- воскликнул Панург. -- Не поймешь, какой же свет он имеет в виду: этот или тот. Да, но если я все-таки не могу обойтись без жены, как слепой без палки (буравчик должен действовать, а иначе что же это за жизнь?), то не лучше ли мне связать свою судьбу с какой-нибудь честной и скромной женщиной, чем менять каждый день и все бояться, как бы тебя не вздули, или, еще того хуже, как бы не подцепить дурную болезнь? С порядочными женщинами я, да простят мне их мужья, пока еще не знался. -- Значит, женитесь себе с Богом, -- сказал Пантагрюэль. -- Но если попущением Божиим случится так, что я женюсь на порядочной женщине, а она станет меня колотить, то ведь мне придется быть смиреннее самого Иова, разве только я тут же взбешусь от злости. Я слыхал, что женщины порядочные сварливы, что в семейной жизни они -- сущий перец. А уж я ее перещеголяю, уж я ей закачу выволочку: и по рукам, и по ногам, и по голове, и в легкие, и в печенку, и в селезенку, все, что на ней, изорву в клочья, -- нечистый дух будет стеречь ее грешную душу прямо у порога. Хоть бы годик прожить без этаких раздоров, а еще лучше не знать их совсем. -- Со всем тем не женитесь, -- сказал Пантагрюэль. -- Да, но если, -- возразил Панург, -- я останусь в том же состоянии, без долгов и без жены (имейте в виду, что я расквитался себе же на горе, ибо кредиторы мои не успокоились бы до тех пор, пока у меня не появилось бы потомство), если у меня не будет ни долгов, ни жены, то никто обо мне не позаботится и не создаст мне так называемого домашнего уюта. А случись заболеть, так мне все станут делать шиворот-навыворот. Мудрец сказал: "Где нет женщины, -- я разумею мать семейства, законную супругу, -- там больной находится в весьма затруднительном положении". В этом я убедился на примере пап, легатов, кардиналов, епископов, аббатов, настоятелей, священников и монахов. Нет, уж я... -- В мужья записывайтесь с Богом, в мужья! -- сказал Пантагрюэль. -- Да, но если я заболею и не смогу исполнять супружеские обязанности, -- возразил Панург, -- а жена, возмущенная моим бессилием, спутается с кем-нибудь еще и не только, не будет за мной ухаживать, но еще и посмеется над моей бедой и, что хуже всего, оберет меня, как это мне не раз приходилось наблюдать, то уж пиши пропало, беги из дому в чем мать родила. -- Ну и дела! Уж лучше не женитесь, -- сказал Пантагрюэль. -- Да, но в таком случае, -- возразил Панург, -- у меня никогда не будет законных сыновей и дочерей, которым я имел бы возможность передать мое имя и герб, которым я мог бы завещать свое состояние, и наследственное и благоприобретенное (а что я в один прекрасный день его приобрету, за это я вам ручаюсь, да еще и немалую ренту буду получать), и с которыми я мог бы развлечься, если я чем-нибудь озабочен, как ежедневно на моих глазах развлекается с вами ваш милый, добрый отец и как развлекаются все порядочные люди в семейном кругу. И вот если я, будучи свободен от долгов и не будучи женат, буду чем-либо удручен, то, вместо того чтобы меня утешить, вы же еще станете трунить над моим злополучием. -- В таком случае женитесь себе с Богом! -- сказал Пантагрюэль ГЛАВА Х
О том, как Пантагрюэль доказывает Панургу, что советовать в вопросах брака -- дело трудное, а равно и о гаданиях по Гомеру и Вергилию -- Вы меня извините, но советы ваши напоминают песенку о Рикошете, -- заметил Панург. -- Сплошь одни capказмы, насмешки и бесконечные противоречия. Одно исключает другое. Не знаешь, чего держаться. -- Равным образом и вопросы ваши содержат в себе столько "если" и столько "но", что ничего нельзя обосновать, нельзя прийти ни к какому определенному решению, -- возразил Пантагрюэль. -- Ведь намерение ваше остается непоколебимым? А это же и есть самое важное, остальное зависит от стечения обстоятельств и от того, как судило Небо. Мы знаем немало людей, коих это событие сделало такими счастливыми, как будто в их браке отражается идея и образ райского блаженства. Другие же до того несчастливы в семейной жизни, что их состояние можно сравнить разве лишь с состоянием бесов, которые искушают отшельников в пустынях Фиваиды и Монсеррата. Уж раз вы решились попытать счастья, так идите наудачу, завязавши глаза, преклонивши главу, облобызавши землю и положившись на Бога. Никаких ручательств вы от меня не ждите. Впрочем, если хотите, давайте попробуем вот что. Принесите творения Вергилия, трижды раскройте книгу ногтем и из стиха, по счету такого-то (об этом мы с вами условимся заранее), нам станет ясно, каков будет ваш брак. Что гадания по Гомеру многим верно предсказывали судьбу, тому примером служит Сократ; когда ему в темнице прочли стих из речи Ахилла (Илиада, песнь девятая): Я послезавтра, коль не задержусь, Во Фтии плодородной окажусь, -- он догадался, что умрет через три дня, и уверил в том Эсхина, как об этом повествуют Платон в Критоне, Цицерон в книге первой De divinatione /"О гадании" (лат.)/ и Диоген Лаэртский. Тому примером служит Опилий Макрин; он страстно желал узнать, будет ли он римским императором, и ему вышло следующее изречение (Илиада, песнь восьмая): О старче! Ты со всех сторон зажат В толпе здоровых молодых солдат; Хилеешь ты, и, жалости не зная, Тебя теснит к могиле старость злая. И точно: Макрин был уже стар, и правил он империей всего лишь год и два месяца, а затем юный и могучий Элагабал низвергнул его и умертвил. Тому примером служит Брут; он пожелал узнать, каков будет исход Фарсальской битвы, в которой он пал, и ему вышел стих из речи Патрокла (Илиада, песнь шестнадцатая): Коварно парка дни мои прервала, И Фебова стрела в меня попала. Боевым кличем в той битве было имя Феба. Также и гадания по Вергилию пользовались известностью еще в древние времена и предсказывали из ряду вон выходящие случаи и крупнейшие события вплоть до восшествия на престол Римской империи, как это произошло с Александром Севером, которому открыл его судьбу следу ющий стих (Энеида, песнь шестая): О римлянин! Став властелином мира, Не нарушай без надобности мира. В самом деле, несколько лет спустя он и правда стал римским императором. Сошлюсь на римского императора Адриана: мучимый сомнением, что о нем думает и какие чувства питает к нему Траян, он прибегнул к гаданиям по Вергилию и напал на следующие строки (Энеида, песнь шестая): Кто, ветвь оливы в руку взяв свою, Величественно шествует ко мне? По одеянью и по седине Я римского царя опознаю. Некоторое время спустя он был усыновлен Траяном, а по смерти его стал императором. Сошлюсь на достославного Клавдия Второго, императора римского, который прочел следующий стих (Энеида песнь шестая): Ты в Риме воцарился, но другой Придет на третье лето за тобой... И точно: он царствовал только два года. Тому же Клавдию, когда он пожелал узнать судьбу своего брата Квинтила, которому он намеревался передать бразды правления, вышло (Энеида, песнь шестая): Судьба на миг его стране покажет. Так оно и случилось, ибо Квинтил был убит через семнадцать дней после того, как стал править империей. Та же участь постигла императора Гордиана Младшего. Клавдию Альбину, пытавшему свою судьбу, вышло еле дующее (Энеида, песнь шестая): Сей всадник в беспокойный, смутный год Порядок в римском царстве наведет, Принудит карфагенян к отступленью И в Галлии подавит возмущенье. Сошлюсь на императора Д. Клавдия, предшественника Аврелиана; он допытывался, будут ли у него потомки, и ему вышло (Энеида, песнь первая): Имению и жизни этих лиц Не положу пределов и границ. И точно: он оказался предком длинного ряда поколений. Сошлюсь на господина Пьера Ами; он пытал судьбу, удастся ли ему спастись от козней нечистой силы и напал на следующий стих (Энеида, песнь третья): Покинь владенья дикого народа, Покинь страну, где так скупа природа. Ушел он от нечистой силы цел и невредим. И еще можно было бы привести множество случаев, когда сбывалось все, что пророчил стих, таким путем найденный, но об этом долго рассказывать. Однако ж, дабы вы потом не разуверились, я не стану вас обнадеживать, что этот способ гадания непогрешим. ГЛАВА XI
жүктеу/скачать 1.67 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|