Чтения Выпуск II материалы межрегиональной научно-просветительской конференции «Казаки и горцы Северного Кавказа в Первой мировой войне

1. 
   Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.30. – С. 247.
   
2. 
   Очерки истории Карачаево-Черкесии. С древнейших времён до Великой Октябрьской социалистической революции. Черкесск, 1967. Т.1. – С. 530.
   
3. 
   Там же. – С. 531.
   
4. 
   Там же. – С. 532.
   
5. 
   Кавказский календарь на 1916 год. Тифлис, 1915.-С.60.
   
6. 
   Статистико-экономические материалы по обследованию Кубанского края. Екатеринодар, 1918.Т.IV.Вып.1.–С.9 –12.
   
7. 
   Кавказский календарь на 1917 год. Тифлис, 1916. – С. 252.
   
8. 
   Кавказское хозяйство [Тифлис]. – 1917. №15 –16.
   
9. 
   Кавказский календарь на 1917 год. Тифлис, 1916. – С. 269 – 270.
   
10. 
    Мартынов М. Производительные силы Карачаево-Черкесской автономной области. Кисловодск, 1926 – С.34.
    
11. 
    Городецкий Б.М. Очерки по кубановедению // Кубанская школа. [Екатеринодар]. – 1915. №5. – С.303.
    
12. 
    Отчет начальника Кубанской области. Екатеринодар, 1915. – С. 344.
    
13. 
    Очерки истории Карачаево-Черкесии. С древнейших времён до Великой Октябрьской социалистической революции. Черкесск, 1967. Т.1. – С.533.
    
14. 
    Там же. – С. 537.
    

В связи с исторической датой, изначально, предпринимались попытки розыска военных «изюминок» в семейных коллекциях. Но всякий раз, предпринимая в этом направлении поиски, приходилось больше разочаровываться. Разыскания, как правило, затягивались надолго, без гарантии на какие-то результаты. В итоге, с большим сожалением пришлось признать: о лабинцах, участниках боевых действий 1914 – 1918 гг. давно нет и помину. Даже напрягая память, потомки не в силах были воспроизвести рассказы стариков: «Что Вы! О последней войне не вспоминают, а о той, первой, и подавно забыли». В лучшем случае: «...дед, или прадед был на империалистической», или погиб «на германской». Говорят без подробностей, где и кем служил предок не знают, нередко – без имени-отчества. За ушедшее столетие в домашних архивах не сохранилось фотографий, писем и наград. Конечно, с оговоркой, за редчайшим, единичным исключением. Собственно, в результате встреч и бесед открывалась другая, неисследованная сторона станичной жизни – тыловая.

О боевом пути трех Лабинских полков худо-бедно известно и краеведам и любителям военной старины, а о запасных лабинских сотнях нигде доселе почти не писалось; по сути – это заново открываемый эпизод станичной ратной истории. В период с 1914 по 1917 г., когда Лабинские полки 2-й и 3-й очереди находились в действующей армии, на фронт, для их пополнения, отправлялись запасные пешие и конные сотни. Для таковых станица являлась центром регулярного формирования. По большей части, в запасные сотни направлялись казаки младших возрастов, что не были на действительной службе или не прослужили на ней полного срока; также – казаки старшего возраста строевого разряда, которые остались «лишними» при формировании второ- и третьеочередных полков; также казаки из запасного разряда. Командировались в запасные сотни и новопоставленные офицеры из военно-учебных заведений, поскольку сразу по окончании учебы направлять их в действующую армию было преждевременно, им необходимо было набраться некоторого опыта в тыловой части. Кроме того, в запасные сотни попадали казаки, состояние здоровья которых после ранения или болезни, или по выходе из войсковой больницы, – требовало некоторой реабилитации перед отправкой обратно на фронт.

В конце Великой войны было принято решение о переформировании запасных сотен – их объединили в гораздо меньшее количество запасных полков. В апреле-мае 1917 г. такие запасные полки были сформированы. Две Лабинские запасные сотни вошли в состав 2-го Кубанского запасного полка. Штаб-квартира полка находилась в Армавире.

Как уже отметили, в доступных для неискушенного читателя источниках объем информации о тыловой жизни станицы Лабинской в период с 1914 по 1918 год минимален. Но, несмотря на этот факт, и наслоившиеся поисковые неудачи «по военной линии», оставалась уверенность, что эпохальное историческое событие не обошло станицу стороной. Где-то и что-то и из «штатских дел» Великой войны определенно должно сохраниться. Воскресить в год юбилея коль не ратные, так тыловые картины жизни местного общества представлялось добрым делом. В этом месте отдельно хотелось бы сказать о потомках коренных лабинцев, а также заинтересованных специалистах и любителях истории, которые оказали поддержку, среди основных: С.В. Бойденко (Москва), С.Н. Ктиторов (Армавир), В.И Овечкин (Лабинск) и др. Всем – большое спасибо!

По мере накопления материала удалось узнать, что в 1914 – 1917 гг. вклад станичников в приближение победы сосредоточился на нескольких направлениях. Главным делом «лабинского тыла» можно считать оказание медицинской помощи раненым воинам. Оценить масштабы лечебной работы, осуществлявшейся на базе Войсковой казачьей больницы, пока не представляется возможным.

Вместе с тем, как дополнение к войсковым больничным кроватям в Лабинской были развернуты два «общественных» медицинских учреждения – госпиталь и лазарет, выполнявшие аналогичные лечебно-реабилитационные функции. Подготовка младшего медицинского персонала: фельдшеров, сестер и братьев милосердия осуществлялась при Войсковой больнице. Важная инициатива военных лет – сбор денежных пожертвований, продовольствия и предметов повседневной необходимости. Из станицы они обычно направлялись в адрес Красного Креста и епархиальных благотворительных структур. Особая категория попечения – духовная поддержка воинов и их семей. На этом поприще примерно проявили себя многие священники. Содействие беженцам и переселенцам, выполнение местной промышленностью заказов военного времени также были составляющей частью тыловой жизни.

Станица отозвалась на исторические события деятельно, в едином порыве. Мужское население – казачье и иногороднее, уходило на фронт. В душе лабинского обывателя соревновались два чувства: тревога и небывалый верноподданнический подъем. На патриотической волне в Лабинской произошла мобилизация всех общественных сил. К примеру, местное «интеллигентное общество» наконец-то объединилось и, как отмечали газетные наблюдатели: «лабинцы поняли, что «в единении — сила!». Идея о личном вкладе в приближение победы владела «общественными» умами.

В первые месяцы войны в станице был создан «Комитет по призрению семейств лиц призванных на войну». О его составе в прессе объявлялось следующее: «Комитет образовался из влиятельных лиц, как-то: учителей министерских и церковно-приходских школ, торговцев, некоторых бывших должностных лиц и интеллигенции» [1]. Целью своей работы Комитет определил оказание «моральной и материальной» помощи нуждающимся семьям военнослужащих. Также Комитет занимался раздачей казенных пайков. Важно иметь ввиду, что материальное вспомоществование от Комитета выдавалось нуждающимся как дополнение к казенному пособию. За морально-нравственной стороной дела присматривали представители духовенства и уважаемые люди «от местного общества». Служители алтаря систематически производили обследование семейного и материального положения опекаемых, участвовали в сборах пожертвований, а нередко и сами организовывали целевые сборы на нужды армии, в пользу семейств воинов и различных станичных благотворительных комитетов. Через прессу заинтересованными общественниками не раз отмечалось, что деятельность свою «призренческий комитет» вел результативно, с большой личной отдачей участников. Как указывалось, со времени создания «делопроизводством Комитета заведует умело диакон А. Иванов» [2]. К сожалению, пока не удалось установить точной даты закрытия эффективной общественной организации.

Теперь только дотошному историку известно, что в соответствии с Законом от 25 июня 1912 г. «О призрении нижних воинских чинов и их семейств» в период Великой войны, за счет Государственного казначейства, семьям защитников родины выплачивалось «призрение» (т.е. пособие). Согласно правительственному определению, помощь могли получать законные жены и дети нижних чинов, находившихся на действительной службе в мобилизованных частях армии и флота, в государственном ополчении или в военных дружинах. Право на «призрение» давало возможность иметь ежемесячно казённое продовольственное пособие деньгами из расчёта стоимости по месту проживания «призреваемого» 1 пуда 28 фунтов муки, 10 ф. крупы, 4 ф. соли и 1 ф. постного масла. Детям до 5 лет паёк полагался в половину взрослой нормы. По оценке Ставропольских епархиальных ведомостей, за 1915 г. родные и близкие военнослужащих «благодаря казенному пособию, не несут лишений» [3]. Следует отметить, что стоимость «кормовой нормы» (т.е. казенного пайка) находилась в прямой зависимости от изменения цен на продовольствие. В период испытаний такой способ поддержки семей бойцов был крайне необходим и демонстрировал высокую степень гуманности государственных институтов.

При Лабинской войсковой больнице, в 1915 – 1917 годах, регулярно проходили обучение фельдшерскому делу казаки из нижних чинов. Сотенно-фельдшерских учеников обычно набирали в количестве от 10 до 15 человек на курс, по 3 человека от каждой запасной сотни, а именно: из Лабинских и Хоперских запасных сотен (пешей и конной), 1-й, 2-й и 6-й Кубанских запасных пеших сотен, а также со льготы. По окончании курса «новые» сотенно-медицинские фельдшеры шли на пополнение убыли в строевых частях Кубанского войска. Наказный атаман в приказах рекомендовал выбирать фельдшерских учеников «непременно хорошо грамотных, развитых и хорошего поведения», «преимущественно из числа желающих посвятить себя этому делу» [4].

Тенденция начала XX в., а в военные годы она усилилась, – пробуждение женской инициативы. Мужских рук, во многих до того чисто мужских профессиях, катастрофически не хватало, поэтому дамы повсеместно принимали их обязанности на свои плечи. К примеру, движение сестер милосердия, охватившее страну, получило распространение и в Лабинской. Трагические и трогательные эпизоды жизни местного дамского общества связаны со временем существования в станице тыловых госпиталей.

Госпиталь №22 Российского общества Красного Креста, работал в ст. Лабинской приблизительно с 1914 г., и до осени 1916 г.

Собственные деньги на поддержку госпиталя щедро жертвовали местные доброделатели разного достатка, что для описываемого времени было не в диковинку. Известный способ помощи госпиталю придумало «интеллигентное общество». Арендуя помещения, используя «доморощенные таланты», с первых месяцев войны организаторы начали проводить благотворительные концерты. Сборы от представлений направлялись на повседневные расходы госпиталя и лазарета, а иногда и личные нужды пациентов. Нередко общественные активисты делали и целевые выступления. Например, для приобретения дополнительных медикаментов, медицинских инструментов или госпитального инвентаря.

Одно из многих мероприятий военных лет, подготовленных «своими силами», описывал корреспондент армавирской газеты «Отклики Кавказа» в статье «Спектакль в пользу лазарета»: «... местными любителями была поставлена в пользу лабинского лазарета для раненых пьеса на малороссийском языке «Майьска ничь, або утопленныця». Сбор получился приличный. Пьеса и дивертисмент прошли блестяще. В начале хором, под управлением И. В. Козлова, были исполнены русский и английский гимны. Недурно пел хор в дивертисменте <...>. Фойе театра было украшено национальными флагами - русскими и дружественных нам стран. Развешены были портреты правителей упомянутых держав, командующих и героев» [5]. Благодаря личной инициативе «простых и не простых лабинцев» в трудные годы госпитальные страдальцы нашли в станице и домашнее тепло, и неусыпную заботу, и сочувственное участие.

Другое известное лечебное учреждение называлось «Лабинский Лазарет №73/1 Всероссийского Земского Союза». Содержался он как на средства Всероссийского Земства, так и на вклады имущих лабинцев. Известно, что Земский Союз в ту пору был влиятельной общественно-политической организацией, созданной с целью помощи правительству в налаживании снабжения армии и для оказания медицинской помощи раненым и увечным воинам. Достоверной даты открытия и закрытия Земского госпиталя установить не удалось но, проанализировав сохранившиеся документальные источники (госпитальные бланки, солдатские письма и фотографии), было установлено, что с первых месяцев 1915-го, и до ноября-декабря 1916 года госпиталь эффективно исполнял свои функции. В дальнейшем он с частью врачебного и сестринского персонала перебрался в г. Армавир, где влился в местный земский госпиталь. Позднее, вероятно, в ходе следующей реорганизации переместился в г. Владикавказ. В результате поражения Белого движения врачи и служащие госпиталя, выходцы из станицы Лабинской, рассеялись по стране и за рубежом. В родную станицу вернулись единицы.

От Лабинской и до Владикавказа сестрами при обоих госпиталях служили девицы из достойных семей: Ржецкая, Томсон, Лавренова и другие. Приведенные фамилии сохранились в солдатской переписке. Упоминаются в письмах еще «милосердные сестрички», санитарки и сиделки: Анастасия, Шура, Дуня, Нюра, Маша – добрые ангелы 73-го госпиталя: к сожалению, названные только по именам. Адресованные в госпиталя и лазареты станицы Лабинской «солдатские приветы» полны трогательной благодарности: благословения и земные поклоны можно найти в них через каждую строчку. Добрыми словами поминали бывшие пациенты и лазаретно-госпитальных служащих: «дядю Ивана, Ванюшку, Антона-повара».

Как можно заключить из солдатских писем, обязанности медсестер и сиделок выполнялись в госпитале не формально. Женщины-служащие были для больных матерями и сестрами: знали по именам членов семьи солдата и даже ближайших родственников; неграмотным и инвалидам собственноручно писали письма. Отвлекали мысли от страданий рассказами из жизни, чтением книг и газет, настольными играми, чтением стихов, забавляли маленькими постановками собственной придумки. «Ходячим» солдатам лазаретные сестры помогали посетить «живые картины» в станичных биографах (кинотеатрах), или «сделать фотографическую карточку домой» – провожая калечных до портретного ателье. В ту пору среди выздоравливающих получили широкое распространение групповые снимки «на память» с «любимыми» сиделками и сестрами. Выезжая из Лабинской к месту службы или домой пациенты поддерживали переписку с «сестричками»: просили пересылать письма, советовались по лечебным и житейским делам, интересовались жизнью лазарета. Перелистывая сохранившиеся документы, легко почувствовать, что пациенты и служащие лазарета ощущали себя дружной единой семьей, так естественны и открыты их послания. В ходе исследования был сделан предварительный вывод, что оба медицинских учреждения – госпиталь и лазарет, в первое время своего существования, обслуживали одни станичные доктора и медсестры, но размещались лечебницы в разных помещениях.

Совершенно неожиданно довелось узнать, как отозвались тогда на всеобщий патриотический порыв хутора прилабинской округи. Процитируем воспоминание жительницы х. Пальченкина – Февроньи Елизаровны Овечкиной 1902 г.р. (хутор существовал на юрте ст. Костромской). Сохранил бабушкин рассказ В. И. Овечкин:

«В «империалистическую», раненых салдат на дварах разбирали и выхаживали. Раз в ниделю обходил фельшар. У нас дома было трое увечных. А када ани стали двигаться, стали памагать па хозяйству. Патом ушли на фронт. Еще, на хутаре сабирали пажертвования. Атдельна были казенные закупки, а то, - пажертвовани: хлебом, табаком, сахаром, скотом..., Зерна, кажется, по 1.5 пуда са двара давали, на пажертвования».

Сборы денежных средств в пользу Красного Креста в станице были привычным делом еще с довоенного времени. Они проводились повсеместно: в присутственных местах, в магазинах и конторах, даже среди военных и духовенства. Газетная хроника октября 1914 г. давала такую статистику о кружечных сборах в первые месяцы Великой войны по станицам современного Лабинского района: «Кружечный сбор, произведенный 28 сентября дал следующие результаты: В ст. Вознесенской 644 руб. 46 коп., хут. Ереминском 54 руб. 30 коп., ст. Упорной 264 руб. 65 коп., ст. Ахметовской 105 руб. 33 коп., Отважной 151 руб. 52 коп., ст. Каладжинской 98 руб. 45 коп, ст. Зассовской 167 руб. 85 коп., ст. Владимирской 271 руб. 70 коп., ст. Лабинской 472 руб. 87 коп., ст. Чамлыкской 336 руб. 86 коп....» [6].

Замалчиваемая советской пропагандой деятельность духовенства в годы Великой войны вспоминается теперь особо и с благодарностью. Священники станичных церквей с самого начала войны охотно приняли участие в общественных попечительствах, самое известное из которых «Комитет по призрению ...». Внимание, своевременно сказанное теплое слово, «копеечка вдове или сиротке» отогревали самые замерзшие души. В церквях усиленно производились пожертвования в пользу Красного Креста, на больных и раненых воинов; с церковной кафедры «отцы» настойчиво и усердно проповедовали слово Божие применительно к переживаемым событиям; в двух станичных приходах совершались моления «о даровании победы беззаветно-храброму воинству». Перечисление форм и методов служения духовенства в военный период было многоразлично и могло бы занять не одну страницу. В 1915 г., Ставропольские Епархиальные ведомости без излишних, а скорее даже неуместных похвал, кратко, оценили работу местного причта: «в текущем году (причт. – Авт.) вносит свою посильную помощь попечительствуемым им лицам и нравственно, и материально» [7]. Добрую память в народе оставили о себе «батюшки» Николаевской церкви о. Н. Веселов, о. К. Руденко, и дьякон А. Иванов.

В 13-м Благочинническом округе Ставропольской епархии станица Лабинская была административным центром, и в течение многих лет традиционно производила денежные сборы в церковные благотворительные фонды. Местное духовенство активно участвовало в богоугодных делах до войны, а с началом Великой войны открылись новые направления для приложения сил и средств. К примеру, в отчете «Ставропольского Епархиального Комитета помощи больным и раненым воинам» отложились сведения о сборах пожертвований на оборудование и содержание епархиального госпиталя за первые месяцы 1914 г.: «с 1-го по 28 сентября от благочинного 13 округа протоиерея Карпа Руденко 733 руб. 10 коп.». Отметим, самый большой взнос среди благочиний Кубанской области. В октябре того же года: «от причтов 13 благочиния 104 руб. на содержание Госпиталя, от Благочинного 13 округа на нужды Красного Креста 297 руб. 67 коп.» [8].

Церковные отчеты по-канцелярски сухо, но скрупулёзно фиксировали примеры пожертвований от лабинских причтов. В 1915 г., «разновременно» в епархиальный склад при Архиерейском доме, а оттуда «отосланных в склад Ея Величества в г. Тифлисе, полотенец 6 шт., холста 8 кусков» [9]. И далее, в декабре 1915, начале 1916-го в «Ставропольский Епархиальный Комитет по содержанию госпиталя на 100 кроватей для больных и раненых воинов», «поступило от благочинного 13 округа Кубанской обл. 106 руб., и за январь 106 руб.» [10]. Без преувеличения исключительно проявил себя в годы войны второштатный священник Николаевской церкви Николай Васильевич Веселов. В «Епархиальных ведомостях» его деятельность была почтена даже большой статьей: «Ставропольское епархиальное духовенство и Вторая Отечественная война».

В течение 1914 – 1917 гг. для пополнения Лабинских полков из гарнизона станицы отправлялись т.н. маршевые команды. К работе с личным составом команд как раз и был причастен уважаемый пастырь. Начальник гарнизона сообщал о его деятельности:

И далее в статье пояснялось:

«Несмотря ни на какое время и ни на какую погоду, ни одна маршевая команда не уходила на поле брани без духовной пищи, т. е. того религиозного подъема воинов, когда, помолясь Богу, воины весело шли исполнять свой священный долг — защищать веру, Царя и отечество. Такому религиозному подъему маршевые команды обязаны священнику Николаевской церкви станицы Лабинской отцу Николаю Веселову, который по первому зову является исполнять свой долг: служил напутственные молебны, кропил Святою водою провожаемых воинов, их лошадей и оружие; всегда говорил уходящим воинам напутственные религиозные речи; внушал им: что значит воин, его долг и обязанности перед родиной...» [12].

Большой печатный рассказ полон красок и деталей, которые невозможно поместить полностью. Два приведенных фрагмента ярко характеризуют священника, масштабы и характер его деятельности. В личном деле о. Николая Веселова из епархиального архива сохранился поощрительный отклик церковного начальства: «Резолюцией Его Высокопреосвященства, последовавшей на Рапорт Начальника Гарнизона станицы Лабинской, от 4-го февраля 1916 г. за №831, преподано 6 марта сего года архипастырское благословение за религиозный подъем воинов» [13].

По мере продвижения боевых действий беженцы начинали наводнять поселения внутренних территорий России. Примерно с весны 1915 года транспорты из занятых неприятелем районов прибывали на Кубань, в том числе в станицу Лабинскую. Из западных губерний империи: Виленской, Витебской, Волынской, Гродненской, Ковенской, Каменец-Подольской, Могилевской, Минской, из Люблинской губернии Царства Польского – разными путями, но чаще по железной дорогое, через Армавир, попадали переселенцы и беженцы в станицу. Сентябрьская газетная хроника 1915 года отчитывалась: «Из числа прибывших в Армавир беженцев 218 человек 9 сентября оправлены по Армавир-Туапсинской железной дороге в станицы Курганную, Родниковскую и Лабинскую» [14].

Представить масштабы «беженско-переселенческого» наплыва на станицу можно, если посмотреть статистику. В конце 1914 – начале1915 года население станицы, по сведениям газетных источников и «Кубанского календаря» можно оценивать примерно в 40 – 45 тыс. жителей [15;16]. Ко времени окончания Великой и началу Гражданской войны (1918 г.), за счет беженцев и переселенцев, по докладам казачьих офицеров, число постоянно проживавших в станице лиц перевалило далеко за 50 тыс. [17]. Таким образом, рост станичного народонаселения за два-три года, увеличился примерно на 10 – 15 тыс. Этот факт легко подтверждается, если пролистать Метрические книги церквей за военные годы. Только в 1915 г. новыми станичниками стали семьи: Варецких, Голдфайн, Слезак, Боц, Прокопчук, Голенчук, Олещена, Булат, Качмазюк, Сукристовых, Матрук, Кухарских, Миколаени и др. Некоторые прижились в Лабинской, теперь их потомки считают себя коренными жителями.

Если говорить о материальной стороне жизни переселенцев, справедливо заметить: при всей незавидности их положения люди не испытывали сверхъестественных лишений. Понятно, что было нелегко но, назначенное от государства казенное «беженское» пособие в размере около 19 рублей «на душу» в месяц позволяло достаточно сносно, даже весьма прилично существовать в станице. Уполномоченные лица занимались распределением и обустройством переселенцев на новых местах. Например, в 1916 г. для сведения атаманов отделов и полицмейстеров Начальник Кубанской области выпустил особый Циркуляр. Поименованным в нём лицам предлагалось активно «способствовать в обустройстве несчастных». Армавирская газетная хроника цитировала выдержку из циркуляра атамана М.П. Бабыча: «Старший инспектор обывательского комитета губерний Царства Польского Вацлав Митрофанович Гарчинский командирован в пределы вверенной мне области для оказания помощи беженцам из губерний Царства Польского, группирования их в партии и подыскания им труда и найма для них помещений. Ввиду этого, предлагаю вам оказать Гарчинскому всемерное содействие по осуществлению возложенных на него задач» [18]. Среди беженцев, получивших место и кров в станице Лабинской, были всякие люди. Одни оставили о себе добрую память, другие не прижились. Интересно остановиться на любопытной историю из жизни женской гимназии периода Великой войны. В 1916 году скандалы гремели в ней с большой силой и огорчали местное «образованное общество». Суть проблемы в следующем: некая г-жа Варецкая, «беженка из Вильны», на тот момент исполняла обязанности гимназической начальницы и составила о себе «особенную» репутацию. О бурной деятельности госпожи начальницы в статье «Нелепости в Лабинской женской гимназии» рассказывал учитель Н. Прокофьев.

Описывая порядки воспитания, устроенные «беженкой», Прокофьев писал, что разносы, крики, мстительность, попытки ставить классных дам в положение: «Я, или вы!» для начальницы были делом обычным. Стиль общения разгневанной «беженки» с местными классными наставницами выражался в резких фразах: «Как вы смеете критиковать мои распоряжения?!»; «С кем вы говорите?!»; «Как вы со мной здороваетесь?!»; «Как вы смеете со мной так разговаривать?!». Далее описывается совсем немыслимый, по представлениям педагогов тех времен, прием: «Она придумала новый способ разноса. При детях!» Автор статьи вопрошает и сетует, что жизнь гимназии превращена в абсурд: «Содействует ли она (Варецкая) воспитанию, третируя и унижая классных наставниц с шумом и криком при детях?» В конце Прокофьев приводит убийственную для самолюбия лабинцев фразу обласканной вниманием общества беженки: «Призванная управлять и владеть женской гимназией, она, говорят, как-то обмолвилась следующей фразой: «Я уйду из Лабинской, и далее: «Я здесь, в гимназии, камня на камне не оставлю!» Автор в сердцах восклицает: «Бедная гимназия!» [19]. Отрицательный пример, когда таким неблагородным способом выражалась «благодарность» обществу приютившей её станице, к счастью, был единичным.

В годы Великой войны некоторым предприятиям станицы помогали удержаться на плаву заказы Военно-промышленного комитета. Комитеты существовали в России с 1914 по 1917 г. и создавались с целью мобилизации промышленности для военных нужд. Военное положение почти не отразилось на сельхозперерабатывающем направлении производства. Отрасль прошла военное время без потерь, однако затруднения, связанные с поставками заграничных сельхозмашин, несколько затормозили его эффективность.

Процессы стагнации задели некоторые местные заводы. К примеру, в результате падения спроса на товар почти свернуло деятельность производство по изготовлению кирпича. В Лабинской наблюдалось торможение массового общественного и частного строительства. На трех (из 11-и довоенного периода) кирпичных заводах станицы ощущалась острая нехватка рабочих рук, по причине оттока большого числа трудоспособного населения в действующую армию. Прослеживалась тенденция на замену мужских рабочих рук на женские. Подростки и военнопленные также стали принимать участие в производственном процессе.

С учетом текущих потребностей фронта в некоторых отраслях промышленности наблюдалась коррекция в специализации. К примеру, в 1914 г. экспортно-ориентированное поташное производство потеряло германские рынки и переживало спад. К 1917 г. Лабинский поташный завод, входивший в Общество Кавказских химических заводов (ОКАХИЗа), перестроил деятельность на изготовление марганца из местного сырья. Перманганат калия, препарат с антисептическими свойствами, использовался для промывания ран и был крайне необходим для работы госпиталей.

В журнале «Русский Военнопленный» за 1917 год можно найти показательный пример одновременно коммерческой активности местного бизнеса и гуманного его внимания к нуждам военнопленных: «В Центральном Комитете (по делам военнопленных. – Авт.) имеется предложение галетной и сухарной фабрики в ст. Лабинской, которая могла бы теперь же приступить к заготовке запасов сухарей для проходящих эшелонов военнопленных» [20]. Известен факт, что во многие поселения Кубанской области приходили поезда не только с беженцами, но и военнопленными, до окончания войны работавшими в хозяйствах кубанцев.

Несмотря на значительный прирост жителей, что приводило к дополнительным нагрузкам на станичную инфраструктуру, она поступательно развивалась. К примеру, на вторую половину 1914 г. приходился этап активного строительства Лабинской мужской гимназии, крупнейшего общественного здания станицы; до середины 1915 г. там проводилась кладка кирпичных стен.

На удивление, именно в военное время настоящий бум переживала местная сфера услуг и развлечений. Театр и несколько «биографов» ежевечерне привлекали зрителей на свои представления, предлагая вначале сеанса как актуальную пикантность – военную хронику.

Анализировать социальные потрясения, возмущавшие обывательскую жизнь того периода, не входит в задачи настоящей статьи. Но один эпизод, к слову, вспоминался старожилами всегда, когда, как говорили, «цены в магазинах подняли на копейку – полкопейки».

Во вторник, 20 июня 1916 года, у станичного Правления собрались женщины-солдатки и направились взламывать магазины по Красной улице. Погрому и грабежу подверглись крупные торговые заведения: мануфактурный «Братьев Сеферовых», галантерейный «Наследников П.А.Тюриной», обувной Е.Ф.Титовского, ювелирный М.С. Герштейна и др. По отчетам станичных административных властей всего в тот день пострадали тринадцать фирм. Показательно, что в списке, казалось бы, «актуально разгромленных» бакалейных, мануфактурных, обувных, железоскобяных магазинов, оказались фирмы, торгующие товаром далеко не первой необходимости, например, – ювелирный и табачный. Как описывали очевидцы, по улицам станицы были разбросаны награбленные и потерянные впопыхах вещи. Однако казачье и «благородное» население, в большинстве, не поддержало разбой и беззаконие. «Не смей приносить домой чужого. Это ворованное!» – так говорили своим пронырливым детям в тот день многие коренные станичники. «Копеечный бунт» удалось усмирить силами полиции и казаков. Местные священники внесли положительный вклад в дело усмирения и устыжения бунтующих. Всю неделю «на службе» в церкви звучали обличительные проповеди для тех, кто поддался эмоциям и принял участие в массовом воровстве.

Среди специалистов принято считать, что выступления 1915 – 1916 гг. в станицах Кубани, как и лабинские волнения, явились, в основном, следствием небольшого по объёму урожая; их официально и громко называли народным «голодным бунтом», а старожилы же всегда рассказывали о «грабиловке за копейку».

Кровавая политическая мясорубка первой половины XX века так закрутила свое колесо, что стёртыми из памяти оказались целые исторические пласты: к примеру, почти всё, что в станицах района и в городе Лабинске имело отношение к Великой войне. С недавнего времени заметно пробуждение к изучению этого периода истории, восстанавливаются в памяти имена, факты, героические эпизоды. Есть надежда, что и после юбилея внимание к теме не угаснет.