Что за диковинка? лет двадцать уж прошло, Как мы, напрягши ум, наморщивши чело



Дата23.02.2016
өлшемі42 Kb.
#5686
ЧУЖОЙ ТОЛК

«Что за диковинка? лет двадцать уж прошло,


Как мы, напрягши ум, наморщивши чело,
Со всеусердием всё оды пишем, пишем,
А ни себе, ни им похвал нигде не слышим!
Ужели выдал Феб свой именной указ,
Чтоб не дерзал никто надеяться из нас
Быть Флакку1, Рамлеру2 и их собратьи равным
И столько ж, как они, во песнопеньи славным?
Как думаешь?.. Вчера случилось мне сличать
И их и нашу песнь: в их... нечего читать!
Листочек, много три, а любо, как читаешь—
Не знаю, как-то сам как будто бы летаешь!
Судя по краткости, уверен, что они
Писали их резвясь, а не четыре дни;
То как бы нам не быть еще и их счастливей,
Когда мы во сто раз прилежней, терпеливей?
Ведь наш начнет писать, то все забавы прочь!
Над парою стихов просиживает ночь,
Потеет, думает, чертит и жжет бумагу;
А иногда берет такую он отвагу,
Что целый год сидит над одою одной!
И подлинно уж весь приложит разум свой!
Уж прямо самая торжественная ода!
Я не могу сказать, какого это рода,
Но очень полная, иная в двести строф!
Судите ж, сколько тут хороших есть стишков!
К тому ж, и в правилах: сперва прочтешь вступленье,
Тут предложение, а там и заключенье —
Точь-в-точь как говорят учены по церквам!
Со всем тем нет читать охоты, вижу сам.
Возьму ли, например, я оды на победы,
Как покорили Крым, как в море гибли шведы;

Все тут подробности сраженья нахожу,


Где было, как, когда, — короче я скажу:
В стихах реляция! прекрасно!.. а зеваю!
Я, бросивши ее, другую раскрываю,
На праздник иль на что подобное тому:
Тут найдешь то, чего б нехитрому уму
Не выдумать и ввек: зари багряны персты,
И райский крин, и Феб, и небеса отверсты!3
Так громко, высоко!.. а нет, не веселит,
И сердца, так сказать, ничуть не шевелит!»

Так дедовских времен с любезной простотою


Вчера один старик беседовал со мною.
Я, будучи и сам товарищ тех певцов,
Которых действию дивился он стихов,
Смутился и не знал, как отвечать мне должно;
Но, к счастью — ежели назвать то счастьем можно,
Чтоб слышать и себе ужасный приговор, —
Какой-то Аристарх1 с ним начал разговор.

«На это,— он сказал,— есть многие причины;


Не обещаюсь их открыть и половины,
А некоторы вам охотно объявлю.
Я сам язык богов, поэзию, люблю,
И нашей, как и вы, утешен так же мало;
Однако ж здесь, в Москве, толкался я, бывало,
Меж наших Пиндаров2 и всех их замечал:
Большая часть из них—лейб-гвардии капрал,
Асессор, офицер, какой-нибудь подьячий
Иль из кунсткамеры антик, в пыли ходячий,
Уродов страж, — народ всё нужный, должностной;
Так часто я видал, что истинно иной
В два, в три дни рифму лишь прибрать едва успеет,
Затем что в хлопотах досуга не имеет.
Лишь только мысль к нему счастливая, придет,
Вдруг било шесть часов! уже карета ждет;
Пора в театр, а там на бал, а там к Лиону3,
А тут и ночь... Когда ж заехать к Аполлону?
Назавтра, лишь глаза откроет, — уж билет:
На пробу в пять часов... Куда же? В модный свет,
Где лирик наш и сам взял Арлекина ролю.

До оды ль тут? Тверди, скачи два раза к Кролю4;


Потом опять домой: здесь холься да рядись;
А там в спектакль, и так со днем опять простись!

К тому ж, у древних цель была, у нас другая:


Гораций, например, восторгом грудь питая,
Чего желал? О! он — он брал не с высока;
В веках бессмертия, а в Риме лишь венка
Из лавров иль из мирт, чтоб Делия5 сказала:
«Он славен, чрез него и я бессмертна стала!»
А наших многих цель — награда перстеньком,
Нередко сто рублей иль дружество с князьком,
Который отроду не читывал другова,
Кроме придворного подчас месяцеслова,
Иль похвала своих приятелей; а им
Печатный всякий лист быть кажется святым.
Судя ж, сколь разные и тех и наших виды,
Наверно льзя сказать, не делая обиды
Ретивым господам, питомцам русских муз,
Что должен быть у них и особливый вкус
И в сочинении лирической поэмы
Другие способы, особые приемы;
Какие же они, сказать вам не могу,
А только объявлю — и, право, не солгу, —
Как думал о стихах один стихотворитель,
Которого трудов «Меркурий» наш, и «Зритель»1,
И книжный магазин, и лавочки полны.
«Мы с рифмами на свет, — он мыслил, — рождены;
Так не смешно ли нам, поэтам, согласиться
На взморье в хижину, как Демосфен2, забиться,
Читать да думать всё, и то, что вздумал сам,
Рассказывать одним шумящим лишь волнам?
Природа делает певца, а не ученье;
Он не учась учен, как придет в восхищенье;
Науки будут всё науки, а не дар;
Потребный же запас—отвага, рифмы, жар».
И вот как писывал поэт природный оду:
Лишь пушек гром подаст приятну весть народу,
Что Рымникский Алкид3 поляков разгромил
Иль Ферзен4 их вождя Костюшку5 полонил,

Он тотчас за перо и разом вывел: ода!6


Потом в один присест: такого дня и года!
«Тут как?.. Пою!.. Иль нет, уж это старина!
Не лучше ль: Даждь мне, Феб!.. Иль так: Не ты одна
Попала под пяту, о чалмоносна Порта!
Но что же мне прибрать к ней в рифму, кроме черта?
Нет, нет! нехорошо; я лучше поброжу
И воздухом себя открытым освежу».
Пошел и на пути так в мыслях рассуждает:
«Начало никогда певцов не устрашает;
Что хочешь, то мели! Вот штука, как хвалить
Героя-то придет! Не знаю, с кем сравнить?
С Румянцевым1 его, иль с Грейгом, иль с Орловым2?
Как жаль, что древних я не читывал! а с новым—
Неловко что-то всё. Да просто напишу:
Ликуй, Герой! ликуй. Герой ты! — возглашу.
Изрядно! Тут же что! Тут надобен восторг!
Скажу: Кто завесу мне вечности расторг?
Я вижу молний блеск! Я слышу с горня света
И то, и то... А там?.. известно: многи лета!
Брависсимо! и план и мысли, всё уж есть!
Да здравствует поэт! осталося присесть,
Да только написать, да и печатать смело!»
Бежит на свой чердак, чертит, и в шляпе дело!
И оду уж его тисненью предают,
И в оде уж его нам ваксу продают!
Вот как пиндарил он, и все, ему подобны,
Едва ли вывески надписывать способны!
Желал бы я, чтоб Феб хотя во сне им рек:
«Кто в громкий славою Екатеринин век
Хвалой ему сердец других не восхищает
И лиры сладкою слезой не орошает,
Тот брось ее, разбей, и знай: он не поэт!»

Да ведает же всяк по одам мой клеврет,


Как дерзостный язык бесславил нас, ничтожил,
Как лирикой ценил! Воспрянем! Марсий3 ожил!
Товарищи! к столу, за перья! отомстим,
Надуемся, напрем, ударим, поразим!
Напишем на него предлинную сатиру
И оправдаем тем российску громку лиру.

1 Флакк Гораций (65—8 до н. э.) — римский поэт.

2 Рамлер Карл Вильгельм (1725—1798) — немецкий поэт, переводчик древнегреческих и древнеримских авторов.

3 Зари багряны персты, и райский крин, и Феб, и небеса отверсты — цитаты шаблонных образов и рифм из множества од, в частности од В. Петрова.

1 Аристарх — александрийский филолог, издавал, комментировал и поправлял ошибки в сочинениях Гомера, Эсхила, Гесиода, Пиндара. Синоним строгой и справедливой критики.

2 Пиндар — древнегреческий поэт-лирик.

3 Примечания автора: «Бывший содержатель в Петербурге вольных маскерадов».

4 Примечания автора: «Петербургский портной».

5 Делия — возлюбленная поэта Горация, воспетая им в стихах.

1 Примечания автора: «Петербургские журналы».

Как думал о стихах один стихотворитель, которого трудов «Меркурий» наш, и «Зритель»... — видимо, речь идет о поэте Н. Николеве (1758—1815). В 1791 г. он опубликовал лирическое послание к Е. Р. Дашковой — обширный трактат в стихах, в котором, опираясь на Сумарокова, защищал основы нормативной поэтики классицизма. Свои оды он печатал в журналах И. Крылова и А. Клушина «Зритель» (1792) и «Санкт-Петербургский Меркурий» (1793), занимавших враждебную к Дмитриеву и Карамзину позицию. В 1792 г. Николев написал несколько од «На заключение мира с Оттоманскою Портою». Впервые Дмитриев высмеял Николева — автора торжественных од — в «Гимне восторгу» (1792). Здесь нападкам подверглись не только оды Николева, но и его теоретические рассуждения в защиту классицизма.

2 Демосфен (384—322 до н. э.) — древнегреческий политический деятель и великий оратор. По преданию, чтобы избавиться от физического недостатка речи, долгое время жил уединенно на берегу моря и произносил речи перед морем.

3 Рымникский Алкид — Суворов А. В. (1730—1800), граф Рымникский, командовал русскими войсками в 1794 г. при взятии Варшавы.

4 Ферзен И. Е. (П47—1799) — русский генерал, принимал участие в польской кампании.

5 Костюшко — польский патриот и республиканец Костюшко Тадеуш (1746-1817), руководитель национально-освободительного восстания, поднятого в марте 1794 г.

6 Он тотчас за перо и разом вывел: ода. Дмитриев создает пародийный текст торжественной оды, используя стилистические и фразеологические штампы, характерные для многих поэтов-классицистов. Румянцев П. А. (1725—1796) —знаменитый русский полководец.

1 Румянцев П. А. (1725—1796) —знаменитый русский полководец.

2 Грейг С. Н. (1736—1788) и Орлов А. Г. ( 1737—1808) командовали русским флотом во время Чесменского морского боя, в ходе которого была одержана победа над Турцией и флот ее сожжен (1770).

3 Марсий (греч. миф.) — тщеславный музыкант, вызвавший на состязание самого Аполлона. Победивший Аполлон повесил Марсия и содрал с него кожу. Имя стало нарицательным для обозначения тщеславных и бездарных поэтов.


Достарыңызбен бөлісу:




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет