Ален Рене Лесаж. Похождения Жиль Бласа из Сантильяны

наказания, которого достойны все вам подобные.

- Это уж слишком! - прервал его в свою очередь молодой кавалер. - Не

потерплю, чтоб у меня безнаказанно украли имя и к тому же выдавали меня за

разбойника. Я знаю нескольких лиц в этом городе; пойду, разыщу их и

вернусь с ними разоблачить обман, который предубедил вас против меня.

С этими словами он удалился вместе с своим слугой, и Моралес остался

победителем. Это происшествие было причиной того, что Херонимо де Мойадас

решил обвенчать меня с дочерью в тот же день и немедленно отправился

отдать нужные распоряжения, чтоб завершить это дело.

Хотя доброе расположение к нам отца Флорентины было весьма приятно

моему товарищу, однако же он испытывал некоторое беспокойство. Его пугали

меры, к которым, по его убеждению, несомненно прибегнет Педро, и он с

нетерпением поджидал меня, чтоб сообщить о том, что произошло. Я застал

его погруженным в глубокую задумчивость.

- Что с тобой, любезный друг? - спросил я. - Ты как будто очень

озабочен.

- Не без причины, - возразил Моралес и в то же время изложил мне все,

что случилось.

- Ты видишь, - добавил он, - что я не зря призадумался. Твое

безрассудство втравило нас в эту кашу. Готов согласиться, что затея была

блестящей и, в случае удачи, покрыла бы тебя славой, но, судя по всем

данным, она кончится плохо, и я советую не дожидаться разоблачений, а

удрать с тем пером, которое мы вытащили из крылышка нашего простака.

- Господин Моралес, - возразил я на эту речь, - не извольте торопиться:

вы слишком быстро пасуете перед затруднениями. Это не делает чести ни дону

Матео де Кордель, ни прочим кавалерам, с которыми вы жили в Толедо.

Побывав в учении у таких мастеров, нельзя так легко поддаваться панике.

Что касается меня, то я собираюсь идти по стопам этих героев и выказать

себя их достойным учеником; я ополчаюсь на пугающие вас препятствия и

берусь их преодолеть.

- Если вы с ними справитесь, - сказал мне мой товарищ, - то я буду

почитать вас превыше всех великих мужей Плутарха.

Не успел Моралес договорить, как вошел Херонимо де Мойадас.

- Я только что закончил все распоряжения насчет вашей свадьбы, - сказал

он, - сегодня же вечером вы станете моим зятем. Ваш лакей, - добавил

старик, - вероятно, сообщил вам те, что здесь произошло. Что вы скажете о

наглости этого прохвоста, который выдал себя за жениха моей дочери и

собирался меня в этом уверить?

Моралесу очень хотелось знать, как я вывернусь из этого

затруднительного положения, и он был немало удивлен, когда я, печально

взглянув на Мойадаса, простодушно ответил старику:

- Сеньор, от меня зависело бы продлить ваше заблуждение и использовать

его; но я чувствую, что не рожден для лжи, и хочу искренне сознаться вам

во всем. Я вовсе не сын Хуана Велеса де ла Мембрилья.

- Что я слышу? - перебил он меня с великой поспешностью и не меньшим

изумлением. - Как? Вы не тот молодой человек, которого мой брат...

- Позвольте, сеньор! - прервал я его в свою очередь, - раз я приступил

к своей правдивой и искренней исповеди, то соблаговолите дослушать меня до

конца. Вот уже восемь дней, как я влюблен в вашу дочь, и эта любовь

задержала меня в Мериде. Вчера, выручив вас из беды, я собрался просить ее

руки; но вы заткнули мне рот, сообщив, что предназначаете ее другому. Вы

сказали, что брат, умирая, заклинал вас отдать ее за Педро де ла

Мембрилья, что вы обещали ему это и что вы раб своего слова. Это сообщение

повергло меня в печаль, и моя любовь, доведенная до отчаяния, толкнула на

уловку, которую я и осуществил. Скажу вам, однако, что я в душе упрекал

себя за это, но понадеялся на ваше прощение, когда откроюсь вам во всем и

вы узнаете, что я итальянский принц, путешествующий инкогнито. Мой отец -

владетельный сеньор, которому принадлежат долины между Швейцарией,

Ломбардией и Савойей. Я даже мечтал о том, как вы будете приятно изумлены,

узнав о моем происхождении, и как я в роли деликатного и влюбленного

супруга объявлю об этом Флорентине после нашей свадьбы. Небо, - продолжал

я, меняя тон, - не пожелало доставить мне эту радость. Появляется Педро де

ла Мембрилья, приходится вернуть ему его имя, каких бы страданий мне это

ни стоило. Ваше обещание обязывает вас избрать его в зятья, а мне остается

только сетовать. Я не смею жаловаться: вы принуждены предпочесть его мне,

несмотря на мой ранг и не считаясь с ужасным состоянием, в которое меня

ввергаете. Не стану говорить вам о том, что ваш брат был только дядей

вашей дочери, а что вы ее отец, и что было бы справедливее расквитаться со

мной за мою услугу, чем держаться данного вами слова, которое вас почти ни

к чему не обязывает.

- Разумеется, гораздо справедливее! - воскликнул Херонимо де Мойадас, -

а потому я вовсе не намерен колебаться в своем выборе между вами и Педро

де ла Мембрилья. Если б мой брат Аугустин был жив, он не обессудил бы меня

за то, что я отдал предпочтение человеку, спасшему мне жизнь, и к тому же

принцу, который готов снизойти до меня и породниться с моей семьей. Я был

бы недругом собственного счастья или просто сумасшедшим, если б не выдал

за вас своей дочери и не поторопился со столь лестным для нее браком.

- Зачем горячиться, сеньор, - отвечал я. - Не делайте ничего без

зрелого обсуждения и руководствуйтесь только своими интересами. Несмотря

на благородство моей крови...

- Вы смеетесь надо мной, что ли? - прервал он меня. - Смею ли я

колебаться хоть минуту? Нет, мой принц, прошу вас сегодня же вечером

почтить счастливую Флорентину узами брака.

- Ну что ж, пусть будет так, - сказал я, - отнесите сами эту весть

вашей дочери и сообщите ей о славной участи, которая ее ожидает.

Пока добряк торопился уведомить Флорентину о том, что она покорила

сердце принца, Моралес, присутствовавший при нашем разговоре, опустился

передо мной на колени и сказал:

- Благородный итальянский принц, сын владетельного сеньора, которому

принадлежат долины между Швейцарией, Ломбардией и Савойей, позвольте

припасть к стопам вашей светлости и выразить вам свое восхищение. Честное

слово жулика, вы - чудотворец! Я почитал себя за первого человека в нашем

ремесле; но, поистине, опускаю стяг перед вами, хотя я и опытнее вас.

- Значит, ты успокоился? - сказал я.

- Вполне, - отвечал он. - Я больше не боюсь сеньора Педро; пусть

приходит сюда, если ему вздумается.

И вот мы с Моралесом снова крепко сидим в седле.

Мы принялись намечать дорогу, по которой нам предстояло удирать вместе

с приданым, так твердо рассчитывая его получить, что были чуть ли не

больше уверены в обладании им, чем если б оно уже оказалось в наших руках.

Но мы рано делили шкуру медведя: развязка приключения обманула наши

ожидания.

Вскоре явился молодой человек из Калатравы. Его сопровождали два

гражданина и альгвасил, которому усы и загар придавали столь же

внушительный вид, сколь и его должность. Отец Флорентины был с нами.

- Сеньор де Мойадас, - сказал Педро, - я привел вам трех честных людей,

которые меня знают и могут удостоверить, кто я.

- Разумеется, я могу удостоверить, - воскликнул альгвасил. - Сообщаю

всем, кому о том ведать надлежит, что я вас знаю: ваше имя - Педро и вы

единственный сын Хуана Велеса де ла Мембрилья, а кто осмелится утверждать

противное, тот обманщик.

- Верю вам, сеньор альгвасил, - сказал наш простак. - Ваше

свидетельство для меня свято, так же как и слово господ купцов, которые

пришли с вами. Я вполне уверен, что молодой кавалер, приведший вас сюда,

единственный сын клиента моего брата. Но это не важно. Я больше не намерен

выдавать за него свою дочь: я раздумал.

- О, это другое дело, - сказал альгвасил. - Я пришел только

удостоверить, что этот молодой человек мне известен. Вы, разумеется,

властны над своей дочерью, и никто не может принудить вас к тому, чтоб вы

выдали ее замуж против вашего желания.

- Да и я, - прервал его Педро, - не намерен прекословить желаниям

сеньора де Мойадас, который вправе располагать своею дочерью, как ему

заблагорассудится. Но он разрешит мне спросить, что побудило его изменить

свое решение. Нет ли у него каких оснований жаловаться на меня? Пусть,

потеряв сладкую надежду стать его зятем, я, по крайней мере, буду уверен,

что утратил ее не по своей вине.

- Я вовсе не жалуюсь на вас, - отвечал добрый старик. - Скажу вам даже,

что я очень жалею о необходимости нарушить свое слово и умоляю вас

простить меня. Но я уверен, что вы слишком великодушны, чтоб гневаться на

меня за то, что я предпочел вам соперника, спасшего мне жизнь. Вот он, -

продолжал Мойадас, указывая на меня, - этот сеньор выручил меня из большой

опасности, и, чтоб еще лучше оправдаться перед вами, сообщу вам, что он

итальянский принц и что он хочет жениться на Флорентине, в которую

влюбился.

Услыхав эти последние слова, Педро растерялся и ничего не ответил.

Купцы широко раскрыли глаза и, видимо, были изумлены. Но альгвасил,

привыкший на все смотреть с дурной стороны, заподозрил в этом чудесном

приключении мошенничество, на котором рассчитывал поживиться. Он

пристально взглянул на меня, но так как мое лицо было ему не знакомо и не

оправдало его надежд, то он с не меньшей внимательностью уставился на

моего товарища. К несчастью для моей светлости, он опознал Моралеса,

вспомнив, что видел его в тюрьмах Сиудад-Реаля.

- Хо-хо-хо! - воскликнул он, - да ведь это же мой клиент! Узнаю сего

дворянина и ручаюсь вам, что более отъявленного мошенника вы не найдете во

всех королевствах и провинциях Испании.

- Поосторожнее, сеньор альгвасил, - сказал Херонимо де Мойадас, -

парень, которого вы так опорочили, лакей принца.

- Ну и отлично, - отвечал альгвасил, - с меня этого вполне достаточно,

чтоб знать, с кем имею дело. По слуге судят о барине. Не сомневаюсь в том,

что эти ферты - жулики, которые сговорились вас надуть. У меня нюх на

такую дичь, и, чтоб показать вам, что эти шельмы самые обыкновенные

авантюристы, я сейчас же отправлю их в тюрьму. Постараюсь устроить им

свидание с господином коррехидором, после которого они почувствуют, что не

все еще палочные удары розданы на этом свете.

- Потише, сеньор начальник, - вмешался старик, - зачем прибегать к

таким крайностям? А вы, господа, разве вам не жаль огорчать порядочного

человека? Неужели, если слуга - плут, то и хозяин его должен быть тем же?

Впервые ли случается, что жулики поступают в услужение к принцам?

- Да смеетесь вы, что ли, с вашими принцами? - прервал его альгвасил. -

Даю вам слово, что этот молодой человек - мазурик, и я арестую его именем

короля, так же, как и его сотоварища. У меня под рукой двадцать

стражников, которые сволокут их в тюрьму, если они не позволят отвести

себя туда добровольно. Ну-с, любезный принц, - сказал он мне, - ходу!

Эти слова ошеломили меня, а также и Моралеса. Наше смущение показалось

подозрительным старому Херонимо де Мойадас или, точнее, погубило нас в его

глазах. Он отлично понял, что мы собирались его надуть. Однако он поступил

в этом случае так, как подобало благородному человеку.

- Сеньор начальник, - сказал он альгвасилу, - возможно, что ваши

подозрения ошибочны, но не исключена также возможность, что они вполне

справедливы. Как бы то ни было, не будем разбираться в этом. Пусть эти

молодые кавалеры удалятся и идут на все четыре стороны. Прошу вас не

препятствовать их уходу: окажите мне эту любезность, чтоб я мог отплатить

им за одолжение, которое они мне оказали.

- По долгу службы, - отвечал альгвасил, - мне следовало бы арестовать

этих господ, невзирая на ваши просьбы; но из уважения к вам я согласен

поступиться своими обязанностями с условием, что они моментально покинут

город, ибо если я встречу их здесь завтра, то - господь свидетель! - они

узнают, почем фунт лиха.

Услыхав, что нас отпускают на свободу, я и Моралес почувствовали

некоторое облегчение. Мы собрались было заговорить решительным тоном и

утверждать, что мы порядочные люди, но альгвасил поглядел на нас искоса и

приказал нам заткнуться. Не знаю, почему эти люди так нам импонируют!

Пришлось оставить Флорентину и ее приданое Педро де ла Мембрилья, который,

вероятно, стал зятем Херонимо де Мойадаса.

Я удалился вместе со своим товарищем. Мы отправились по дороге в

Трухильо, утешаясь тем, что извлекли из этого приключения хотя бы сто

пистолей.

За час до наступления ночи мы проходили по какой-то деревушке, но

решили не останавливаться и переночевать где-нибудь подальше. В

этом-местечке мы увидали харчевню, довольно пристойную для такой дыры.

Хозяин с хозяйкой сидели у ворот на продолговатых камнях. Муж, высокий,

сухопарый человек, уже пожилой, тренькал на дрянной гитаре, развлекая

супругу, которая, по-видимому, слушала его с удовольствием.

- Господа, - окликнул он нас, видя, что мы проходим мимо, - советую вам

сделать привал в этом месте. До ближайшей деревни добрых три мили, и

предупреждаю вас, что так хорошо, как здесь, вы нигде не устроитесь.

Поверьте мне, зайдите в мою харчевню: я приготовлю вам знатный ужин и

посчитаю по божеской цене.

Мы дали себя уговорить и, подойдя к хозяину и хозяйке, раскланялись с

ними. Затем, усевшись рядышком, мы принялись вчетвером толковать о всякой

всячине. Хозяин назвался бывшим служителем Священной Эрмандады, а хозяйка

оказалась разбитной толстухой, которая, по-видимому, умела показать товар

лицом. Наша беседа была прервана прибытием двенадцати или пятнадцати

всадников; одни ехали верхом на мулах, другие на лошадях. За ними

следовало штук тридцать лошаков, нагруженных тюками.

- Ого, сколько принцев! - воскликнул хозяин при виде этой оравы. - Куда

я только всех дену?

Мгновенно деревня наполнилась людьми и животными. По счастью, подле

харчевни оказался просторный овин, куда поместили лошаков и поклажу. Мулов

же и лошадей пристроили по разным местам. Что касается всадников, то они

помышляли не столько о постелях, сколько о хорошем ужине. Хозяин, хозяйка

и их молодая служанка не щадили рук. Они перерезали всю дворовую птицу.

Прибавив к этому еще рагу из кролика и кошки, а также обильную порцию

капустного супа, приправленного бараниной, они удовлетворили всю команду.

Я и Моралес поглядывали на всадников, а те от времени до времени

смотрели на нас. Наконец, разговор завязался, и мы попросили разрешения

отужинать с ними. Они отвечали, что это доставит им удовольствие. И вот мы

все вместе за столом.

Среди них был человек, который всем распоряжался и к которому остальные

относились с почтением, хотя, впрочем, обращались с ним довольно

фамильярно. Он, однако, председательствовал за столом, говорил повышенным

тоном и иногда довольно развязно возражал своим спутникам, которые вместо

того чтоб отвечать ему тем же, казалось, считались с его мнением.

Беседа случайно зашла об Андалузии, и так как Моралесу вздумалось

похвалить Севилью, то человек, о котором я только что упомянул, сказал

ему:

- Сеньор кавальеро, вы превозносите город, в котором или, вернее, в

- Могу сказать вам то же самое и про себя, - ответил ему мой товарищ. -

Я также из Майрены, и не может быть, чтобы я не знал ваших родителей,

так-как знаком там со всеми, начиная от алькальда и до последнего человека

в местечке. Чей вы сын?

- Честного нотариуса, Мартина Моралеса, - возразил тот.

- Мартина Моралеса? - воскликнул мой товарищ с великой радостью и не

меньшим изумлением. - Клянусь честью, поразительный случай! Вы, значит,

мой старший брат Мануэль Моралес?

- Я самый, - отвечал он, - а вы мой младший брат Луис, который был еще

в колыбели, когда я покинул родительский кров?

- Именно так, - сказал мой спутник.

С этими словами оба встали из-за стола и несколько раз облобызались.

Затем сеньор Мануэль обратился ко всей компании:

- Господа, совершенно невероятное происшествие! Судьбе было угодно,

чтоб я встретил и узнал брата, которого не видал, по меньшей мере,

двадцать лет. Позвольте вам его представить.

Тогда всадники, стоявшие из вежливости, поклонились младшему Моралесу и

принялись его обнимать. После этого все снова уселись за стол и просидели

там всю ночь. Спать никто не ложился. Оба брата поместились рядышком и

шепотом беседовали о своей семье, в то время как остальные сотрапезники

пили и развлекались.

Луис вел долгую беседу с Мануэлем, а затем, отведя меня в сторону,

сказал:

недавно пожаловал вице-королем Майорки. Они сопровождают поклажу графа в

Аликанте, где должны погрузиться на корабль. Мой брат, пристроившийся в

мажордомы к этому сеньору, предлагает взять меня с собой и, узнав о моем

нежелании расстаться с вами, сказал, что если вы согласны пуститься в это

путешествие, то он постарается выхлопотать вам хорошую должность. Любезный

друг, - продолжал он, - советую тебе не пренебрегать этим случаем. Поедем

вместе на Майорку. Если нам понравится, мы останемся, если нет, вернемся в

Испанию.

Я охотно принял предложение и, присоединившись с младшим Моралесом к

свите графа, покинул вместе со всеми харчевню еще до восхода солнца.

Большими переходами добрались мы до города Аликанте, где я купил гитару и

успел до посадки заказать весьма пристойное платье. Я не думал больше ни о

чем, кроме как о Майорке, а Луис Моралес разделял мое настроение.

Казалось, что мы отреклись от плутен. Но надо сказать правду: нам хотелось

прослыть честными людьми перед остальными кавалерами, и это побуждало нас

обуздывать свои таланты. Наконец, мы весело пустились в плаванье с

надеждой быстро доехать до Майорки; но не успели мы выйти из аликантской

гавани, как поднялся невероятный шквал. В этом месте моего рассказа мне

представляется случай угостить вас прекрасным описанием шторма, изобразить

небо, залитое огнем, заставить громы греметь, ветры свистать, волны

вздыматься и т.п., но, оставляя в стороне все эти риторические цветы,

скажу вам просто, что разразилась сильная буря и что мы были вынуждены

причалить к мысу острова Кабреры. Это - пустынный остров с небольшим

фортом, тогда охранявшимся пятью или шестью солдатами и офицером, который

принял нас весьма любезно.

Пришлось задержаться там на несколько суток для починки парусов и

снастей, а потому, во избежание скуки, все искали каких-нибудь

развлечений. Каждый следовал своим склонностям: одни играли в приму

(*101), другие забавлялись иначе. Что касается меня, то я гулял по острову

с теми из наших спутников, кто был любителем прогулок: в этом заключалось

мое удовольствие. Мы перескакивали со скалы на скалу, так как почва здесь

неровная, покрыта множеством камней, и земли почти не видать. Однажды,

разглядывая эту сухую и выжженную местность и дивясь капризу природы,

которая, как ей вздумается, являет себя то плодовитой, то скудной, мы

неожиданно почуяли приятный запах. Тотчас же обернувшись на восток, откуда

исходил этот аромат, мы с удивлением заметили между скалами круглую

площадку, поросшую жимолостью, более красивой и душистой, чем та, которая

встречается в Андалузии. Мы с удовольствием подошли к этим кустам,

источавшим благоухание на всю окрестность, и оказалось, что они окаймляют

вход в очень глубокую пещеру. Эта пещера была широкой и не очень темной.

Мы спустились вниз, кружась по каменным ступеням, окаймленным цветами и

представлявшим собой нечто вроде естественной винтовой лестницы. Дойдя до

дна, мы увидали на песке, желтее золота, несколько маленьких змеящихся

источников, уходивших под землю и питавшихся каплями, которые изнутри

беспрерывно стекали со скал. Вода показалась нам прекрасной и нам

захотелось ее испить. Действительно, она отличалась такой свежестью, что

мы решили на следующий день вернуться в это место и принести с собой

несколько бутылок вина, будучи уверены, что разопьем их там не без

удовольствия.

Мы с сожалением покинули этот столь приятный уголок и, вернувшись в

форт, не преминули расхвалить товарищам свое великолепное открытие; но

комендант крепости дружески посоветовал нам не ходить больше в пещеру,

которая нас так очаровала.

- А почему? - спросил я, - разве есть какая-нибудь опасность?

- Безусловно, - отвечал он. - Алжирские и триполийские корсары иногда

высаживаются на остров и запасаются водой из этого источника; однажды они

застали там двух солдат моего гарнизона и увели их в неволю.

Хотя офицер говорил это вполне серьезно, однако же не смог нас убедить.

Нам думалось, что он шутит, и на следующий же день я вернулся в пещеру с

тремя кавалерами нашего экипажа. Мы даже отправились туда без

огнестрельного оружия, желая показать, что ничуть не боимся. Младший

Моралес не захотел участвовать в прогулке: он, так же как и его брат,

предпочел остаться в крепости, чтоб сыграть в карты.

Мы, как и накануне, спустились на дно пещеры и остудили в источнике

принесенные нами бутылки. Поигрывая на гитаре, мы с наслаждением распивали

вино и забавлялись веселой беседой, как вдруг увидали наверху пещеры

несколько усачей в тюрбанах и турецкой одежде. Мы сперва приняли их за

людей нашего экипажа, перерядившихся вместе с комендантом форта, чтоб

нагнать на нас страху. Под влиянием этого предубеждения, мы принялись

хохотать и, не помышляя о защите, дождались того, что десять человек

спустились вниз. Но тут наше прискорбное заблуждение рассеялось, и мы

поняли, что перед нами корсар, явившийся со своими людьми, чтоб нас

захватить.

- Сдавайтесь, собаки, или я вас укокошу! - крикнул он нам

по-кастильски.

В то же время сопровождавшие его молодцы прицелились в нас из своих

карабинов, и мы подверглись бы серьезному обстрелу, если б вздумали

сопротивляться; но мы оказались достаточно благоразумными, чтоб

воздержаться от этого, и, предпочтя рабство смерти, отдали свои шпаги

пирату. Он велел заковать нас в цепи и отвести на корабль, поджидавший

неподалеку, а затем, приказав поднять паруса, поплыл прямо в Алжир.

Таким образом, мы оказались справедливо наказанными за то, что

пренебрегли предостережением гарнизонного офицера. Корсар начал с того,

что обыскал нас и отобрал все наши деньги. Славно он поживился! Двести

пистолей пласенских горожан, сто пистолей, полученных Моралесом от

Херонимо де Мойадас, - все это, к несчастью, находилось при мне и было

отнято без всякого сожаления. Мои сотоварищи также поплатились туго

набитыми кошельками. Словом, добыча была богатая. Пират, казалось, не