Приветствую любознательных путешественников!



бет6/15
Дата14.07.2016
өлшемі5.04 Mb.
#197830
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

30








В половине течения этой реки, при так называемой Плещенской Рудне, на ее берегах находится главный склад, или, говоря местным техническим выражением - главный рум белого товара, т. е. строительного леса, предназначенного для Мемельского порта. Весь товар сюда доставляется из до сих пор не вычерпанной Смолевической пущи, в прошлом Радзивиловской, а сейчас принадлежащей князю Витгенштейну, из Борисовской пущи, из Логойских и Грудецких лесов графов Тышкевичей, из Хотаевской и Котельской пущ и других меньших лесов. Товар, привозимый зимой, складируемый на ее обоих берегах, занимает вдоль ее русла расстояние не меньше мили. В среднем, там бывает от 500 до 800 коп товара, в подавляющем большинстве английских брусьев. Ниже по этой реке, на расстоянии около трех миль от Плещенской Рудни, на земле гражданина Волловича, находится второй рум, названный Череповским, к которому свозится лес из Дзедиловской, Околовской и Долгиновской пущ. Этот склад является значительно меньше первого; количество складированного леса на этом берегу ежегодно составляет около 100 коп. Если считать по нынешним ценам - минимум 360 рублей серебром за 1 копу леса, то в обоих складах с этой пристани весной сплавляется строительного леса на Вилию не меньше, чем на 200000 рублей серебром. Столько ежегодно сплавляется делового леса только из одного Борисовского уезда в один Мемельский порт, не считая товара, проводимого Березиной в Ригу и Кременчуг. Каждый год с приходом весны на берегах этой реки роятся тысячи людей, зарабатывающих себе на жизнь связыванием бревен между собой. В этой суматохе - люди, вода, бревна, водка, деньги - все между собой перемешивается и пересекается, так как каждый купец, владелец своего товара, доплачивает работникам и поит их за срочность работы, чтобы, используя полноводье, раньше других пройти через пять водопадов, имеющихся на данном участке реки. Весь товарный лес связывается здесь в очень малые плоты, чтобы пройти по этой реке в Вилию. В

Пахомове он связывается в большие плоты и так путешествует в Мемель. После понижения весеннего уровня воды Двиноса, на берегах которой недавно было так многолюдно и шумно, возвращается к своему скромному течению, где среди зеленых дубрав тихо и спокойно течет малой речкой.

На ее берегах полностью исчезает след того большого движения и той массы товара, который зимой здесь складировался. Наблюдая за речкой в середине лета, не верится, что она является той рекой, на берегах которой недавно было так многолюдно и шумно, и которая на своих водах вынесла из нашей страны такой значительный капитал в виде делового леса.

Напротив устья Двиносы, на правом берегу Вилии, расположена деревня Стахи. Идя от нее правым берегом реки, проходя различные повороты,

31








которыми река здесь извивается среди цветущих лугов, приходим на татарский могильник. Недалеко от берега на небольшой возвышенности видим собрание курганов, имеющих все черты дохристианских могил. Мне очень хотелось заняться здесь археологическими раскопками, но все же раскапывать их я не осмелился, так как они находятся в большом религиозном почитании у местных татар, поселившихся в этих окрестностях. До сих пор все местные татары хоронятся в этом очаровательном уголке нашей земли. Существует предание, что здесь был похоронен какой-то татарский хан, взятый в плен литовским князем Витовтом. Местные жители рассказывали мне, что татары имеют привилей на это место, данный якобы некоторым из литовских князей. Долгиновские татары, вызванные мной, не могли мне ничего по этому вопросу пояснить, отсылая меня к своему мулле, живущему в Кривичах. Не удовлетворенный их ответом, послал я свои вопросы их мулле, на что мне татарский священник ответил, что никаких особых привилеев на это место татары не имеют. Таким объяснением татарского муллы мне пришлось удовлетвориться.

Недалеко от этого милого уголка, на правом берегу реки находится усадьба Каролин, от которой к Вилии течет малая речка Сернистая. С противоположной стороны, на левом берегу этой речки от деревни Олесина прокопан канал к Вилии, который выравнивает текущую там речку, названную Дроздянкой. За усадьбой Каролин расположена деревня Камень, в которой находится последний по счету мост на реке Вилии, на тракте, ведущем из Минска в Долгиново. В эту деревню я прибыл со всем своим снаряжением 2 июня в восемь часов вечера. Сюда из Мильча был перенесен мой багаж,
32








здесь я намеревался ожидать прибытия своего водного снаряжения. И отсюда, от моста в Камене, я по Вилии собирался плыть.

Деревня Камень, принадлежащая гражданину Каминскому, названа так от большого камня в форме острого конуса, имеющего два аршина четырнадцать вершков высоты и четырнадцать аршинов по окружности у основания, находящегося в середине этой деревни на холме, на правом берегу реки. На южной стороне этого камня виден крест с двумя перекладинами, выдолбленный на всю высоту камня.

Существует следующее предание об этом камне: когда-то местный крестьянин пахал сохой, запряженной волами, в первый день Пасхи. В наказание Господь Бог его вместе с волами превратил в камень. Это предание каждый житель этой деревни с удовольствием рассказывает.
Перевод с польского (глава 2) Каролины Круплевич, Виктории Круплевич.

- III -

Около моста в Камене суетились ремесленники по случаю окончательной доводки судов, которые должны были составить мою экспедиционную флотилию. Сами суда были построены у меня в мастерских в Логойске в 1856 году; часть из них зимой была перевезена на берег реки, по которой я намеревался плыть. Мастерская по доводке моей флотилии располагалась в людном месте, при Долгиновском тракте. Множество людей приходило поглазеть на мои суда и работу мастеров. Кто шел пешком, кто ехал на телеге, каждый у моста останавливался и задавал множество вопросов по поводу необычного явления в Камене. Ремесленники, уставшие от надоедливых вопросов глазеющих на их работу людей, не раз и не одному в шутку что-нибудь сказали, и поползли слухи и сплетни по околице, которые были слишком преувеличены, о том, что происходит в Камене. Из близлежащих окрестных имений постоянно подъезжали экипажи, полные желающих посмотреть на мою флотилию. Любопытство, являющееся врожденной слабостью у женщин, у мужчин - сочувствие к моему предприятию, притягивали оба пола на этот берег Вилии.

Моя флотилия, предназначенная для этой экспедиции, должна была состоять из пяти судов; первое было предназначено для меня и моих товарищей по совместной работе.
33








На нем должна была происходить вся деятельность нашей научной экспедиции. Данное судно имело внушительный вид: было свежеокрашено, наряжено в гербы, разноцветные флаги и флажки. Исходя из его предназначения, я старался соответственно его обустроить. Судно имело шестнадцать аршинов в длину и пять в ширину, с одной мачтой, стоящей посередине судна, и двумя парусами. Второй парус, лежащий на носу судна, имел под собой палубу, под которой находились довольно вместительные склады. На корме судна был крытый навес, который заслонял нас от дождя, ветра и солнца, давая нам возможность непрерывной работы. Геометрические инструменты, зонды для измерения реки, барометр и термометр, инструменты, предназначенные для измерения ее уклона, бумага для черчения карт, альбомы для рисования береговых пейзажей - всё это наше научное снаряжение. А книга в толстом переплете со старопольским девизом «Si Deus nobiscum, guis contra nos?» была предназначена для записей каждодневных протоколов нашей работы. На правом борту судна имелось водяное колесо, которое крутилось одновременно с движением судна вперед. Потребность измерения пространства, которое мы должны были проходить по воде, требовала подходящего для этой цели инструмента. Повсеместно известное устройство, привязываемое к колесам экипажей, которое, вращаясь заодно с их колесами, считало расстояние, пройденное по суше, навело меня на мысль применить подобное приспособление для путешествия по воде. Данное водяное колесо, равняющееся по окружности одной сажени, вращаемое при движении судна вперед, должно было являться главным инструментом измерения пройденного нами расстояния. Своим вращением оно приводило в движение зубчатое колесо, которое, цепляясь за шестерню было прикреплено к вертикально стоящему металлическому прутку, на вершине которого была часовая стрелка, вращающаяся на белом циферблате, поделенном на пятьдесят равных частей. Каждый оборот водяного колеса равнялся одной сажени пройденного пути, который показывала стрелка на циферблате. Для облегчения счета указатель за каждой пятидесятой саженью, т. е. за прохождением стрелкой полного круга по циферблату, цеплял за зуб малое колёсико, поделенное на десять частей, и поворачивал его на 1/10 часть, а удар молотка по небольшому колоколу сигнализировал нам о прохождении по реке каждых пятидесяти саженей. Десять таких ударов происходило после полного оборота малого десятичного зубчатого колёсика. Это означало, что мы проплыли версту. Это устройство моей собственной конструкции, к моему удовлетворению, выдержало испытания на моей родной реке; при сравнении результатов измерений веревкой и данным устройством, было видно, что оно аккуратно считало сажени и не требовало никаких усовершенствований. Но на Вилии, как оказалось позднее, данное приспособление было непрактичным. Посреди судна, в круглых дисках, имитирующих колеса паровых судов, располагались разные склады. С обеих сторон над нарисованным посередине гербом было написано большими буквами название судна: Marija. Этим именем я назвал судно, которое должно было доставить

34








меня к давно поставленной цели моего научного путешествия. Но не только научное снаряжение находилось на этом судне; были там и вспомогательные реквизиты, значительно упрощающие достижение поставленной цели. Отправляясь в путешествие с намерением общения с простыми деревенскими людьми, проходя от одной избы к другой, чтобы услышать от людей предания, легенды и песни, укрытые в их повседневной жизни - надо было иметь то, чем можно было их одарить, чем понравиться, чем тронуть сердце местных жителей, по реке которых я намеревался плыть. Поэтому, кроме продовольственных запасов, судно было обеспечено и другими необходимыми запасами, на какие только была способна моя предусмотрительность. Имел я походную медицинскую аптечку, составленную из безобидных лечебных препаратов, в которых сам хорошо разбирался. В нашем трюме на судне имелся большой запас платков, разного вида бус, разноцветных ленточек, шкаплеров, крестиков, медальонов наших святых и т.д. И я не ошибся в своей предусмотрительности. Много раз за время нашего путешествия по Вилии эти запасы вызывали благодарность людей, помогали добыть песни и старинные народные предания или доставляли деревенским детям удовольствие и радость - их матерям. Сколько раз я был желанным гостем для людей всех сословий, живущих на берегах прекрасной Вилии. Как только пришвартовывалось мое судно - всюду прибегали толпы людей мне навстречу. И когда мои товарищи были заняты своими делами, я щедро раздавал свои запасы. Если кто жаловался на боль головы, я натирал ее успокаивающей водой Raspaila; кто держался за живот, тому давал несколько антихолерических молдавских капель; некоторым давал таблетки Morisona; от лихорадки давал соленой водки, больных детей лечил настоем безвредных трав или чаем с сахаром - все, принимаемое от меня с добрыми намерениями, приносило желаемый результат. Девушки, которые диктовали мне народные песни, получали платки, бусы, ленточки; маленьких деревенских детей, которые знали хорошо молитвы, я одаривал то крестиком, то медальоном или шкаплером; кто первый пришел на мое судно под павильон, тот был гостеприимно угощен моей провизией из экспедиционной кладовой.

Второе судно, значительно меньше, с одним парусом, предназначенное было для дополнительного научного снаряжения, которое должно было неотступно следовать за моим судном, называлось «Адьютант». На нем была геометрическая цепь, подъемник с измерительными веревками, штативы к столам, совковые и штыковые лопаты и т. д.

Третье судно, названное «Удобство», полностью крытое, имело жестяную печь с высокой трубой и было предназначено под кухню и для службы.
35








При нем имелось судёнышко, приспособленное под кладовую. Пятое, малое судёнышко было коммуникационным и предназначалось для облегчения контактов, в том числе хозяйственных, между большими судами и берегом.

Наряду с научным и бытовым снаряжением, различными запасами, мы не забыли и средства для развлечений. В долгом путешествии по реке что могло быть нашим главным развлечением, если не рыбалка? Все необходимое для этого безобидного развлечения, как-то небольшие сети, удочки, остроги, были у нас с собой.

С моей флотилией все произошло не так, как я планировал. Главное мое судно строилось с острым дном, было предназначенно для глубокой воды, хоть меня и предупреждали, что по мелководной Вилии на нем я не смогу плыть. Третье судно, предназначенное под кухню и для прислуги, при его перевозке к берегу на колесах было повреждено настолько, что при спуске на воду сразу стало ясно, что оно этого путешествия не выдержит. Живущий близ деревни Камень уважаемый пан Снежко, который понимал смысл моей работы, с самого начала интересовавшийся моей экспедицией - в этот трудный момент протянул мне свою руку помощи, жертвуя на место поврежденного судна свою лайбу. С большой благодарностью я принял оказанную мне помощь. А когда оказалось, что судно, отданное господином Снежко, могло поместить не только кухню и наше снаряжение, но и всю нашу кладовую, и на нем оставалось еще много свободного места, то сразу три моих судна я заменил на данную лайбу, что намного сократило количество людей, необходимых для управления суднами. Я старался побыстрее приготовить лайбу к ее новой роли, так как мне очень хотелось двигаться дальше. Так три судна «Мария», «Адъютант» и «Лайба», вместо прежних пяти, стали составлять мою флотилию. Пан Снежко, как опытный человек в судоходстве по Вилии, искренне советовал,
36








чтобы я отказался путешествовать на своем судне, он говорил, что оно не предназначено для этой реки, что это принесет мне много проблем, если вдруг сяду на мель. Но мое судно было таким красивым, я в него очень верил, и мне было жаль с ним расставаться.

Я поблагодарил пана Снежко за его добрый совет и, сказав себе «Что будет, то будет» - решил плыть на «Марии».

Пока все это происходило у моста в деревне Камень, мой геометр, не теряя времени, со своими людьми пошел, вперед измеряя и зарисовывая русло реки.

Барометр утром этого дня в деревне Камень при 17,1 °+R, при южном ветре, показывал 27°8,1.

Поздно вечером, около полуночи, прибыл в Камень еще один наш коллега, пан Игнатий Белинский, который собирался путешествовать со мной до Вилейки, откуда мы намеревались ехать в Девятни, чтобы оказать наше уважение писателю Литовских Пейзажей.

На рассвете 5 июня все встали и приступили к работе; ремесленники трудились по окончательной доводке судов, и, что бы ни случилось сегодня, я решил отплыть из Каменя. Перед отплытием еще раз провел барометрические измерения: термометр показывал 17,5° тепла, барометр же 27°8,2. В два часа дня все было готово к отплытию. Все на своих местах, под пристальными взглядами людей различных сословий, наполняющих мост и идущую через него дорогу, получаем благословление на наше путешествие от священника, стоящего на берегу. Это был человек статной фигуры, с лысой головой, по краям которой свисали длинные белые волосы. Его черты лица свидетельствовали о благородной душе и чистом сердце этого человека. Наши души наполнились уверенностью, что экспедиция будет успешно осуществлена, так как нас благословил известный во всей Литве ксендз Юзеф Львович, священник, очень преданный Богу и всегда готовый помочь ближнему. Алтарь, молитвы, пожертвования, добрые советы, с великой терпимостью и пониманием уделяемые всем нуждающимся в них были смыслом всей его жизни. На пожертвования его старанием был построен каменный костел в Долгиново, где он был настоятелем. Этот Божий Дом, являющийся прекрасным памятником священнику, будет веками свидетельствовать о его религиозном усердии. В данный момент, когда я пишу эти строки, ксендза Львовича уже нет в живых, поэтому меня никто не упрекнет, что вспоминаю здесь о нем из простой любезности к нему, но пусть это будет посмертным воспоминанием об этом великом священнике.
37








После получения благословления, в 3 часа дня, при многолюдной толпе зрителей, собравшихся на берегу, были подняты якоря, и мы отправились в путешествие. Господа Ордынец и Снежко решили проводить на своих судах меня до Спаса. Вилия, от Каролинского моста до города Вилейки, на всем своем протяжении, за малыми исключениями, является очень мелкой. Почти на всем пути видно ее золотое дно, и во многих местах имеет она над своим песчаным дном всего несколько дюймов глубины. В месте, из которого мы отплыли, глубина Вилии составляет всего 9 дюймов. Наша лайба, на которой мы все плыли, имела плоское дно. Погруженная в воду на несколько дюймов, она поплыла свободно. «Мария» оказалось судном, построенным не для судоходства по Вилии, в ее мелкой воде, требующим как минимум пару локтей глубины, и не могла плыть свободно. Едва двинувшись с места, она сразу села на мель. Силами людей, бродящих по берегу, стянутая с мели, пройдя несколько десятков шагов, она вновь засела в песке. Снова силами людей стянутая с мели и гонимая сильными движениями весел, при впадении в Вилию речки Крайщанки, едва с полверсты от того места, откуда мы отплыли, она так сильно застряла на мели, что уже никакая людская сила не могла ее сдвинуть с места. После внезапного удара о песок судно боком легло на воде, все на нем перевернулось, все между собой перемешалось. Некоторые геометрические инструменты, расставленные на палубе судна вместе с гребцами, неожиданно оказались в реке. В этом невеселом положении у меня не было иного выхода, я должен был расстаться с мыслью дальнейшего путешествия
38








на этом судне, т.к. все эти повторяющиеся водные преграды грозили новыми катастрофами.

Здесь уважаемый пан Снежко вновь приходит ко мне на помощь, жертвуя свою большую лайбу, на которой я смог бы разместить весь свой багаж и уже одним судном плыть дальше безопасно и свободно. Я с благодарностью принял его помощь. Весь груз с « Марии» был выгружен на берег. Пока мы перевязывали раны и осмысливали произошедшее, пока перебирали экспедиционный багаж, научное снаряжение и иные мелкие детали, наступил вечер, перешедший в холодную ночь. Мы, как люди, потерпевшие кораблекрушение, на берегу, при разложенных кострах вынуждены были провести ночь. Это было мне наказанием за мое упрямство.

Крайщанка - это малая речка, на расстоянии полверсты от Каменя впадающая в Вилию с ее левого берега, берущая свое начало пару миль отсюда, около Крайска. Эта речка хоть и небольшая, но приносит много пользы. Это на ней двадцать лет назад были построены суконные мастерские, теперь они являются знаменитой фабрикой панов Каминских. Вода в этой речке приводила в действие первые прядильные станки. Позже, когда были установлены большие станки, для приведения их в действие была привезена паровая машина мощностью в 30 лошадиных сил. Следует отметить, что эта паровая машина была первой машиной подобного рода, действующей в Литве.

Днем 6 июня мы с трудом перенеслись на то самое место около моста в Камене, откуда мы вчера отплывали. Предложенная мне вторая лайба была уже притянута к мосту. В тот день был праздник Божьего Тела. Расположенные около самого тракта, мы вновь были окружены толпой людей разного пола и возраста, едущими и идущими пешком на богослужение и ярмарку в Долгиново. Среди множества зрителей, не обращая внимания на торжество этого дня, лайба приготовилась к моему путешествию. С «Марии», лежащей на боку, был снят павильон и перенесен на лайбу, в которой был положен пол, установлены мачты, и ее смоляные бока были обиты коврами. Сюда мы перенесли и кухонную печь с длинным жестяным дымоходом. Итак, голая лайба на глазах превращалась в стройное и очень удобное экспедиционное судно. Под павильоном разместился рабочий столик, перед которым был установлен компас для измерения углов поворотов реки. Устройство, служащее для измерения проплываемого расстояния, было закреплено на боку лайбы.
39








Все было удобно размещено на одной лайбе, стал меньше экспедиционный экипаж, так как уменьшилось число судов моей флотилии, и лишних людей я оставил дома. Со мной поплыла одна лайба и вспомогательный бот, названный «Адьютантом». Управлял лайбой старый и опытный рулевой Василий Буславский Сапежка. Рекомендовал его для моей экспедиции пан Константин Гецевич. Это был человек семидесяти лет - здоровый, красивый, широкоплечий мужчина. По его лицу было видно, что он умный и предусмотрительный человек. Все черты его характера оказались надежными и правдивыми, в чем мы убедились во время нашей экспедиции, общаясь с ним на судне, которым он управлял. Это был человек с навыками, необходимыми для исследования Вилии. Он хорошо управлял судном и отлично знал реку, помнил названия всех деревень и усадеб, расположенных на ее берегах, знал названия всех красивых мест - как на воде, так и на берегу, названия камней, находящихся в реке, знал все малые и большие рифы, и отлично знал, как их обойти. Именно такой рулевой мне был нужен для моей экспедиции. Четыре молодых гребца, которые хорошо знали реку, гнали по Вилии мою барку. Повар и лакей управляли ботом. Таков был окончательный состав моего экипажа, который в моей научной экспедиции доплыл со мной до устья Вилии.

По окончании богослужения и завершения торжественного костельного шествия в Долгинове, в три часа дня, уже во второй раз мы отчалили от того же самого берега в Камене.

Весь наш принцип измерения реки Вилии, основанный на выше упомянутом устройстве, оказался неудачным из-за

нерегулярного и хаотичного вращения лайбы; судно так крутилось и

вращалось на воде, гонимое течением реки по ее руслу с множеством поворотов, что водяное колесо машины не могло аккуратно вращаться, и компас не успевал обозначать направления течения реки. В таком положении, когда нам важнее было сдвинуться с места, доплыли мы только до Спаса, что составило около пяти верст от моста, от которого мы днем отплыли.

По правде говоря, исследования этой части реки компасом и измерительным устройством можно было не проводить, так как это пространство было уже измерено по суше и верно нарисовано на карте. Я только хотел сравнить с картой и убедиться, насколько могу впредь рассчитывать на точность измерительного устройства и показаний компаса при движении судна по реке. К сожалению, мой опыт показал, что с помощью этих двух инструментов нельзя произвести даже примерные измерения.

На Вилии, между Каролином и Спасом, особенно выделяется один речной поворот, названный Красным Берегом, где река поворачивает почти под прямым углом. Вода там кипит, крутится и создает такие водовороты, что каждый проплывающий это место испытывает страх, и не раз сплавляемый по реке товар в этом месте получал повреждения.
40








Когда мы вошли в этот залив, водоворот внезапно ухватил наше судно, и мы не могли им управлять ни рулем, ни веслом. Несмотря на огромные старания наших гребцов и рулевого, который напрасно кричал «На борт!», «На борт!» нас трижды раскрутило и отбросило назад, и только по веревке мы едва смогли выбраться из этого залива.

Хоть солнце было еще высоко и до ночи было далеко, решил я ночевать в Спасе; нужно было время для надлежащего наведения порядка в вещах, багаже и с людьми, для установления дневного распорядка в работе и составления плана по прохождению реки. К тому же небо хмурилось, тучи закрывали горизонт, гремел гром, и вдалеке были видны разряды молнии. Все говорило о приближающейся буре; барометр, несколько раз установленный, ни разу уверенного результата не показал; показывал он то 26°6.5'; то 26°6.6' - всегда обманывал, так как его показания были меньше наблюдений, производимых в Камене.

Спас - это римско-католический костел под именем Преображения Господнего, расположенный на правом берегу Вили, с приходским домом священника, хозяйственными постройками и корчмой. Поселение, неизвестно почему, называют местечком. Деревянный костел продолговатой формы был построен в 1786 году усилиями долгиновского ксендза Триденского. Вначале он был филиалом Долгиновского прихода, позже Юзеф Каминский, лидский подчаший, а потом его сын Людвик, минский вице­губернатор, предоставляя необходимые средства для содержания пробаща в Спасе, сделали его самостоятельным приходом. Приход в Спасе сейчас насчитывает 800 прихожан, принадлежит к приходу пятого класса; костел является бедным, без украшений и ценных реликвий.

Возле Спасского костела господствовала тишина, в приходском доме священника тоже было тихо и пусто, так как в этот день настоятель уехал в Долгиново на праздник Божьего Тела, а его прихожане праздновали - в корчме было многолюдно и шумно. Так как был праздничный день, то каждый из окрестных жителей принес свои несколько монет всевластному Бахусу или деревенской Терпсихоре. Скрипки пронзительно запищали веселую метелицу, и какой-то проворный молодой парень из толпы, видно, приглашенный местный танцор, с бесшабашным весельем схватил молодую и красивую девушку и начал ее быстро крутить по избе, за ним пошел другой, третий, из-за недостатка парней девушки пошли танцевать парами. Все понеслись в пляс, со смехом и криком, как обычно в танце бывает, весело по избе крутились, до усталости и изнеможения. Следующий танец та же прекрасная девушка начала танцевать с другим парнем. Видно, что эта девушка была здесь любимым и нежным цветком из какой-то близлежащей деревни; парни по очереди вырывали ее из рук друг друга и танцевали.
41








Для девушки эти танцы были страстной игрой, так как она никому не отказывала, с каждым одинаково весело танцевала. Бренчали бусы на ее шее, сверкали концы ленточек, заплетенные в красивую черную косу, которая то и дело падала ей на плечи. Пот каплями струился по ее прекрасному белому лицу. Большие голубые глаза всегда были устремлены на партнера. И когда после окончания очередного танца парень что-нибудь веселое ей говорил, на ее лице появлялась улыбка, открывая ряд белых и ровных, как жемчужины, красивых зубов. Веселье продолжалось дальше, и прекрасное дитя природы, не знающее еще забот и тревог настоящей жизни, весело кружилось в танце.

В закусочной сидела компания более старших по возрасту крестьян, при рюмках и громко смеясь. Какой то мужчина в сюртуке, с шапкой набекрень, видно, что ремесленник с фабрики в Крайщанке, им что-то доказывал. Здесь же другой, какой-то шутник, видно, из какой-то усадьбы, пугал девушек, пуская на них жуков. Крик, шум, гнев одних, смех других, все смешалось между собой, наполняя гулом избу. Нам, уставшим после напряженного дня, такой ночлег, без сомнения, не был удобным, но когда уже хоть раз пошло общение с деревенским народом, то и эти корчемные гуляния надо тоже считать проявлением местных обычаев. С них мне пришлось в своем путешествии начинать изучение обычаев нашего народа, из которых, к сожалению, ничего, кроме корчемных сцен, я не увидел и не узнал. После такого беспокойного ночлега не следовало очень рано вставать и отправляться в дальнейшее путешествие. К тому же люди еще не освоились со своими новыми обязанностями, не было необходимого порядка и организации на судне, отсутствовали некоторые мелкие реквизиты, необходимые для работы, которые срочно изготавливались ремесленниками; все это явилось поводом, из-за чего мы не могли отплыть ранним утром. Но я напрасно время не терял, за эти несколько утренних часов я составил план каждодневных действий на дальнейшее путешествие, которые имели следующий порядок: ежедневно в три часа утра мы должны были отплывать от берегов, скрупулезно собирая по дороге все, что является предметом нашей работы.

Каждый из членов моей научной экспедиции должен был заниматься порученной ему работой. Пан Янушевич, сопровождающий меня в этом путешествии в качестве художника, должен был для экспедиционного альбома зарисовывать каждую деталь или береговой пейзаж. Заданием пана Шантыра было измерение и составление плана каждого примечательного места на берегу или воде, к тому же он, являясь моим секретарем, должен был следить за письменной частью этой научной экспедиции. В полдень давалось два часа на обед и отдых,
43








после чего мы отправлялись в путь и брались за работу. На закате дня судно, где находилось, там и должно было пристать к берегу и мы раскладывали наш экспедиционный обоз. После ужина и небольшого отдыха, все шли спать кроме дежурного гребца, а в моей палатке начиналось составление протокола проведенных за день работ. Это занятие обычно продолжалось до полуночи, но часто и далеко за полночь, если за день было сделано много записей. В три часа утра вновь все были на своих местах, и судно плыло дальше. Все шло у нас, как в налаженном часовом механизме, каждый новый день был похож на предыдущий, иногда всё было так однообразно, что начинало тошнить, но распорядок соблюдался. Может показаться, что такая напряженная работа при минимальном отдыхе, продолжавшаяся такое длительное время, была невыносимой. Но нам хватило здоровья и сил на ее выполнение; никто не жаловался на чрезмерную усталость, так как мы были сильны духом, верили в ценность экспедиции для нашей страны.

Только около 8 часов утра мы отчалили от Спаса. Здесь Вилия является еще довольно узкой, но очень извилистой рекой. В летнюю пору здесь ее легко переходят в брод, хоть в Спасе для коммуникации между двумя берегами находится первая на этой реке паромная переправа. За речкой Кобылянкой, которая впадает в Вилию с ее левого берега, река наша имеет более узкое русло и с версту течёт как будто через прекрасный сад, созданный человеческими руками; среди обильно цветущей калины, карликовых дубов, лещины и наклонившейся к воде остролистной вербы. Сразу за этим прекрасным местом речка Сластовка, впадающая с правой стороны в Вилию, разграничивает долгиновские владения с Кумельщиной, деревней гражданина Козела. От Кумельщины Вилия становится уже более широкой рекой, протекает через красивую равнинную дубраву на ее левом берегу, а ее правый песчаный берег местами начинает быть возвышенным и господствующим над поверхностью реки и ее левым берегом. Когда мы вышли из болот и прибрежных низин, затосковал я по раскопкам древних курганов. Я спросил у своего рулевого, видел ли он в этих местах на берегах Вилии шведские копцы. Так на языке нашего народа называются дохристианские курганы.

«Зараз, пане, будуць», - ответил рулевой.

От Кумельщины проплыли мы еще несколько поворотов, когда рулевой, проходя мимо деревни Чапельщина, направляя судно к правому берегу реки, закричал:
43








«Стаубуй, стаубуй». И наше судно причалило между деревнями Чапельщина и Костыки.

«Тут, пане, шведские копцы», - воскликнул рулевой.

Между Чапельщиной и Костыками, двумя деревнями пана Альфреда Слизеня, на расстоянии около версты, в том месте, где когда-то были построены склады, являющиеся первой старой пристанью в этой верхней части Вилии, все пространство заполнено курганами, поросшими можжевельником. Здесь находится множество курганов; некоторые из них выделяются необычными как для погребальных курганов размерами: имеют они по 75 шагов по окружности, а через их верх расстояние составляет около 30 шагов. Некоторые из них, расположенные на самом берегу реки, подмываемые весенним половодьем, повредились, осыпались. Не имея достаточного количества времени, я сразу же взялся за работу. Один из этих курганов, наполовину размытый водой, я раскопал поперек. Приступил я к этой работе с огромным желанием, тем более, что деревенский мальчуган рассказал мне, что в этом месте над рекой кто-то когда-то нашел железную пику. Но, к сожалению, мой труд был напрасен: я ничего в этом кургане не открыл: видимо, вода вымыла из него все археологические ценности. Другие курганы я не отважился трогать; они пугали меня своими огромными размерами, их раскопки принадлежат к разряду больших работ, на которые мне понадобилось бы даже несколько дней, которых у меня и так не было в избытке, а цель моей экспедиции была еще очень далеко.

Слух о моем прибытии сюда быстро разошелся по обеим деревням. Мое довольно скромное судно вызывало у местных жителей живой интерес. Большое количество людей вышло из деревень и неторопливой толпой направлялось ко мне. Настоятель прихода со своим зятем шел во главе толпы, за толпой шли жены священников с дочерьми. На определенном расстоянии от моих людей, раскапывающих курган, толпа окружила нас, в тишине, с большим любопытством наблюдала за нашей работой и прислушивалась к нашему разговору. Когда, разобравшись, что между собой мы разговариваем на польском, оба священника подошли ко мне, и когда мы взаимно познакомились, настоятель рассказал мне, что по поводу моего прибытия сюда целая толпа пришла к его дому, оповещая его, что приехали французы, за которых нас приняли, и местные жители просили священников сходить на встречу с ними. Неизвестно, откуда и почему, но появления здесь французов они постоянно ожидали. После окончания работы я пригласил настоятеля на судно, где гостеприимно угостил экспедиционными запасами. Вместе со священником стали подходить ко мне и более смелые крестьяне, и после угощения горелкой, когда язык у них немного развязался, начали мне рассказывать народные легенды об этих курганах.
44








Народ наш так равнодушен, ленив или скрытен - не знаю сам - что нужно его долго изучать, усиленно просить и хорошо угощать, чтобы добыть из его уст какую- нибудь информацию о его прошлом. Вот и здесь - в Костыках, в числе крестьян, угощенных мной горелкой, оказался один старый демобилизованный двадцать лет назад солдат, большой болтун и спорщик; злился он на меня и даже перечил мне. По его мнению, эти курганы не были могилами, а как человек военный и стратег, показывал мне, как использовалась данная шведская фортификация, так он ее называл. Он злился и доказывал, что я зря здесь раскапываю, что тут нельзя ничего найти. Добавлял он к своему рассказу в доказательство, что это военные укрепления, легенду, передаваемую от отцов и дедов, что несколько сот лет назад шведы, воюя с Польшей, имели здесь свои укрепления. Господь Бог за посягательства на Польшу шведов наказал, карая их слепотой. Поляки побили шведов, и здесь, на этом месте, шведы поклялись, что с этого момента они будут воевать только за Польшу и никогда - против нее. После этой присяги Бог вернул им зрение. Шведы клятву сдержали, с тех пор всегда воевали за Польшу. Рассказывая это, он сделал и свой вывод: раз теперь Польши нет - то и шведы освободились от своей присяги.

Откуда берутся подобные легенды, кто деревенскому народу создает такие сказки, и, выдавая их за правду, первый их рассказывает - проследить уже невозможно, но те первые рассказчики, несомненно, были необыкновенными поэтами, у которых было много творческих сил, ведь они могли угодить народному вкусу, воплощая в жизнь народные предания, так что становились они народной собственностью, его неисчерпаемой силой в веках.

Крестьяне из Костык, показывая мне место на берегу, где когда - то стояли склады, рассказывали, что когда участок под их строительство разравнивался, выкапывали там старые монеты и стеклянные сосуды, как они доказывали - с водкой. Может, это тоже были древние лзавницы. Рассказывая о складах, повторяли, что это было золотое время для их отцов и дедов, когда торговля на Вилии процветала.

Перевод с польского (глава 3) Каролины Круплевич, Виктории Круплевич.








IV
Торговля по Вйлій, Неману и другимъ рйкамъ въ Литве и Литовской Руси, должна была существовать съ давнихъ вре- менъ, потому что носелйвшіеся по ихъ берегамъ племена преж­де всего занимались меной продуктовъ между собой неиначе, какъ при помощй судоходства по рекамъ, на берегахъ которыхъ развились первые начатки общественной жизни. Такое состо- яніе взаимной торговой мены продуктовъ, какъ должно дога­дываться, существовало долгое время; потому что Литвипы и пограничные съ ними Русины, прежде чемъ достигли общественно благоустройства, а съ нимъ и потребности' большихъ житейскихъ выгодъ, не имели еще достаточно продуктовъ, ко­торыми бы могли производить торговлю съ дальнейшими места­ми д краями. Хотя въ IX и въ началі X вековъ прйморскіе города Славянъ, „лежавшіе, между Эльбою, и Одеромъ, какъ' то: Ретра, Старый - Градъ, Виемаръ, Любекъ, Аркона, Вол- гаетъ, Белградъ, Щецинъ и т. п. 'были богатыми’ складами товаровъ и главными тррговыми пунктами; и крометого торговые пути Нормановъ, KąKb свидетельствуютъ дотопи, про­ходила здесь Йонстартрнрполя,' а' Русскіе купцы ’ изъ'' 'Кіева и Новгорода чрезъ Литву-же производили свою торговлю^ съ го­родами Ганзейскими 'на'Валтшскомъ море;— несмотря на все' это; нетъ ясныхъ ^азацій} / чтобы Литва въ то время имела торговыя сношенія съ теми’ городами.' Самые первое’ сліды торговой мены Литвы съ при-6алтшски2иъ краейъ можно заме­тить въ летописяхъ около 1218 года/ 'Въ Йо время Немцы начали искать сырыхъ продуктовъ, какими богата была Литва. Уже на торговыхъ рынкахъ городовъ немецкихъ появились меха куницъ, медведей, рассомахъ, рысей, бобровъ, одежда изъ выдръ, лисицъ, волковъ, кожи дикихъ лошадей и домашнихъ животныхъ, ленъ, пенька, медъ, воскъ, товарный лёсъ и лес- ныя йзделія,: янтарь и сушонак рыба;
Въ заменъ’то Літ ва получала предоеты, др доъ. лор неизвестные, въ простой жизни Литвина, какъ-то мыло, перецъ, посуду изъ меди и оло­ва, железныя земледельческія орудія, а именно серпы, косы, топоры, а иногда оружіе









Даже соль до ХІУ ст. Литва по­стоянно получала отъ Щмцевъ, а именно изъ Линебурга, Го- сіяру, Ольдельслоге н, Гал$. (*).. Вся эта мена продуктами могла совершаться только по.средствомъ сплава по рекамъ, впа- дающимъ въ Балтійскре море.. Эъ ЭТ(? время Литва уже име­ла складное место Клайпеды (Klaipedy) при устье Немана, по­строенное для доада литовскихъ товаровъ и ежегоднаго торга съ Немцами.

Рарвйтіе, какого начала достигать литовская торговля по рекамъ Вйлій и Неману, должно было быть враждебнымъ ин- тересамъ Тевтонскаго ордена. Рыцари, но завоеваній Северной Пруссій, обратили свое преимущественное впйманіе на торговлю, приносившую имъ значительный доходъ; н въ і}іі- да\ъ подчйненія себ'Ь Литовской торговли , они завоевали въ 1252 году м. Клайпеды, на м’Ьст'Ь котораго основали цв'Ь- туіцій до нын'Ь торговлею г. Мемель. Им'Ья въ рукахъ свонхъ устья Литовскихъ рЬкъ, они стеснили торговлю Литвы и Ли­товской Руси. Торговые города, ігЬсколгко улавшіе какъ то : Торунь, Хэлмно, Эльбингъ Крулевецъ (Кенигсбергъ)

и т. д. начали снова возвышаться, устроиваться; обведены бы­ли стенами. Сверхъ того съ ціілііо подчинить себ'Ь всю тор­говлю Балтійскаго моря, магистры ордена приняли въ XIV стол'Ьтій протекторатъ надъ Ганзейскими городами.

Когда такимъ образомь торговля продуктами Литовской земли была парализована и ей угрожалъ совершенный упа- докъ, — Велйкій князь Мендовгъ открылъ для лея новую доро­гу; въ 1253 году онъ далъ выгодныя йрйвйлегіц г. РигЬ. По­этому почти вс'Ь торговыя сношенія Литовской Руси и Лит­вы начали съ этого времени производиться съ Ригой, по Двн- н$, однако-же не прекратился совершенно и сплавъ товаровъ по Шмаиу. Ковно, будучи построено при соединены 2-хъ Литовскихъ ріік'ь и неразъ дававшее отпоръ Рыцарямъ, служи­ло складочнымъ мЬстомъ для продуктовъ, сплавляемыхъ по Ы1>- маиу изъ внутреннихъ областей. Доказательством тому слу­жить йзв'Ьстіе, сохранившееся въ л'Ьтонисяхъ, что Рыцари въ 1295 году захвалили суда, шедшіе въ Ковно, выше м. Пренъ
* отсутствует

*

*


*
47








Въ такомъ положеній оставалась торговля бол’Ье полв'Ька. Торговая связь съ Ригою поддерживалась отъ времени до времени насильственно, по необходимости; потому что дороги, по которымъ приходилось доставлять продукты къ этому пунк­ту, были еще мало известны, путешествіе требовало боль нгихъ прйготовленій и путники должпы были бороться съ раз личными трудностями. Гедемпнъ, желая оживить торговлю, вошелъ въ политическую связь съ Западною Европою и приви­легией своей, данной въ Вйлыгіі въ 1323 году, об'Ьщалъ сво­бодную торговлю съ Литвою купцамъ изъ Любека, Стральзун да, Грейсвальда, Штетиэа и Готланда. Въ 1342 году Кей- стутъ заключилъ трактатъ съ Англіей, которая уже въ ХУ стол&гій соперничала съ Ганзейскимъ союзомъ, такъ что начала чаще и чаще высылать свои корабли въ Балтійское море, желая войти въ торговый сношенія съ Литвой и Жмудью. Съ своей стороны видно и Литва начала серьезно думать объ удобств!» торговыхъ путей; изъ хроники Рйвія (Riviusa) узнаемъ, что уже въ 1380 году производилась очистка отъ препятствій къ сплаву судоходныхъ рЬкъ . Г. Нарбуттъ, основываясь, на неизвестной Немецкой хронике, отмеченной только на­чальными буквами J. F. R. и ссылающейся на какого то лето­писца Митрофана, Пинскаго монаха, передает.ъ следующее ме­сто о Литовской торговле XIV века.
Древніе Литовцы торговали дорогими мехами, которые до­ставлялись въ Новгородъ и Шевъ Русинамъ, въРусьню (это урочипще Русь,оно находится и до сего времени вблизи устья Немана, на правомъ его рукаве) Пруоакамъ и Мазурамъ въ Райганденъ (можетъ быть Райгродъ?) Русины также получали отъ нихъ янтарь, который былъ важнымъ предметомъ торгов­ли и ценился на равне съ драгоценными камнями. Но когда сплавъ по реке Неману сделайся дозволенньшъ для Русиновъ и могъ производиться безъ препятсвы, а именно при Эрдзывиле по завоеваній Черной или Япгвтской Руси (отъ Гродна къ Бресту) и части біьлой Руси, то и хлебная торговля въ Рус- не и въ Ковне значительно поднялась

Въ XIV стотетій Вильно, уже столица Литвы сделалось главнымъ пунктомъ торговли: оно открыло обширныя торго- выя сношенія съ Русью; Новгородъ, Псковъ и другіе важней- шіе города Руси были въ ностоянныхъ съ нимъ сношешяхъ. Сношенія съ Псковомъ продолжались до начала XVI века а именно до 1510 года, когда 1оаннъ Васильевичъ уничтожилъ самостоятельность Пскова, а вместе съ этимъ и торговое зна- ченіе эюго города. Іорговая связь Вильна съ прибалтшскимъ краемъ распространялась на северъ до Риги, на западъ до Польши и Салезій, откуда Литва получала въ значительномъ

количестве и лучшаго достоинства сукна. Торговый сноше- нія съ Ригою отъ самаго ихъ начала всегда были не удобны, всл'Ьдствіе неу становившихся сухопутныхъ дорогъ. Только въ XVI стол'Ьтій правительствомъ была назначена дорога для товаровъ , привозимыхъ въ Литву изъ Риги. Бовскт» былъ главвымъ складочнымъ м'Ьстомъ, откуда расходились товары но целой страна. Въ договоре, заключенномъ въ 1533

году, Гросмейстеромъ немецкихъ Рыцарей съ Ригою
48








между прочимъ говорится, что все сухопутные транспорты товаровъ въ Литву должны направляться на Лангенштунъ (Langenstun). Резовъ (Uezow), чрезъ реку Мусу (Musen) па Экаву (Ekawę) до Баускенбурга (Bauskenburg) или Бовска (Bowska). При посредстве Вйлій и Немана, Вильно находилось въ торго- выхъ спошешяхъ не только съ соседнимъ Ковно; но торго­вало и непосредственно съ городами «немецкими. Истор'я г. Вильно сохранила имя какого-то богатаго

купца Бомана, который въ йравленіе Свидрыгайлы имелъ непосредственныя торговыя сношенія съ Дапцигомъ. . При ВитовтЪ, когда возрасло значеніе Литвы, и ея границы подвинулись къ Чер­ному морю, торговля значительно оживилась, но изменила свое направленіе и вся обратилась на Югъ. Берега Чернаго и Азовскаго морей оживились торговым^ движешемъ, а Каффа, что на южномъ берегу Крыма, сделалась скиадочнымъ пун- ктомъ для товаровъ, идущихъ съ востока, которые, подымаясь по Днепру, во внутрь страны, должны были проходить Литов­скую таможню (Kamera celna). Это было каменное зданіе со сводами, построенное на острове Товани на Днепре, въ раз- стояній одного дня пути отъ Крыма и носившее названіе бани Витовта. Следы остатковъ этого зданія, существующее и до ныне, сохранили за собой это названіе. Торювля bj. Балтшекомъ море, на севере, была далеко не въ такотъ состоя- ній. Не смотра на множество трактатовъ, заключепныхъ съ Немецкими Рыцарями, носл'Ьдніс иодъ различными предлогами старались препятствовать торговле на. Ьгговскихъ р&кахъ. Без- прерывпые пограничные грабежи, пошіжепіе впутренняго до- стоипства монеты, подозр'Ьнія купцевъ въ пшіонстві. до такой степени возбудили въ ВитовгЬ нерасположеніе къ сосйдямъ, что онъ, на исрекоръ имъ , обновилъ давнйшніе порты Полонгу и С венту на Жмуди, изъ которыхъ можно было свободно вы­возить товары въ Балтійское море. Но при всемъ этомъ, такъ какъ внутренняя торговля но р'Ьк'Ь Свент'Ь не могла получить широкаго развнтія; то снонгенія съ Пруссіего но рекамъ Вйлій п Шману никогда не .прекращались совершенно, т$мъ боліе что эти сношенія, не смотри на вс$ нренятствія со стороны Ор­дена, составляли потребность для об$ихъ странъ;—та и дру­гая сильно желали ихъ поддержанія. Въ 1390 году, при по- средств'Ь Витовта , Жмудь заключила съ Орденомъ трактатъ въ КенигсбергЬ, въ силу котораго открылась, уже безпрепятствен- иая торговля этой провйнцій съ городами Юрбургомъ, Рагне- томъ п Мемеземъ. Послй Раціонжскаго тракта, заключенная въ 1404 году, торговля Л’Ьсомъ, сплавлявшимся изъ самыхъ от­дален ныхъ нущъ Литовскихъ по Шману и Вйлій, обратилась на Данцигъ и въ особенности оживилась съ 1415 года, вслідствіе наступившаго тогда совершеннаго согласія между Витовтомъ и Орденомъ.

49








Вмйстй съ плитами появились на Немане многочисленный вииины (байдаки), а на Вйлій струги, нагру­женные зерновымъ хлібомь и другими сырыми продуктами; все это шло къ Данцигу, такъ что Немцы дивились йзобйлію продуктовъ Литовского края, собиравшихся при устьй Шмана (*). Отсюда же суда тянулись обратно бичевою въ верхъ, нагруженныя сукномъ, сахаромъ, солью, железомь, а вероятно, и сельдями. Солью преимущественно торговали Ковенскіе купцы. Со времени ожнвленія товрговли по р. Вйлій и Неману, р-ка Свента (Swieta) и ея портъ около Полонги были оставлены и пришли въ со­вершенным упадоБъ. Въ послйдніе годы царствованія Станисла­ва Августа. Букаты (Bukaty), польскшпосолъ при Великобританскомъ двор'Ь, предлагалъ Англійскому правительству готовность Р'Ьчи носполитой возобновить портъ Свенты съ цйлію открыть непосредственный торговыя. сношенія съ Англіей, но мысль эта не была принята. (**)

(*) Obraz, Litwy Jarosze wicia Т. II. str. 100.

(**) Изъ дипломатической переписки Букатаго съ Польскимъ дпоромъ, соб­ственно-ручные брульоны которой находятся пъ моей коллекцій.

Ковно, лежащее при сліянй двухъ больщихъ рекъ Вилій и Немана, не въ дальнемъ разстояпій отъ устья рекъ Невязки , Дубиссы и Свенты, въ слідствіе столь выгоднаго географическаго положенія, могло легко поддерживать торговыя связи съ Пруссіею, и всегда служило складочнымъ м'Ьстомъ для товаровъ, которые сюда доставлялись со вс'Ьхъ сторонъ изъ внутреннихъ провйнцій. Немецкія суда, прйходйвшія изъ залива отъ Кенигс­берга и Мемеля, нагружались огромными запасами хл'Ьба и другихъ сырыхъ продуктовъ, хранившихся здесь въ складахъ. По свидетельству Мяцельскаго, въ Ковно находились торговыя кан­торы : Венеціанская, Голандская, Англійская, Шведская и Прусская . Вильно не могло соперничать съ Ковномъ въ меркантильномъ отношеній; но деятельно поддерживаю съ нимъ торговую связь по рік'Ь Вйлій. .

Въ описываемую эпоху на Вйлій, по всей вероятности, су­ществовало множество королевскихъ и частныхъ язовъ (запрудъ), препятствовавшихъ судоходству: почти каждая прйвйлдегія упоминаетъ о такихъ язахъ, то «установляя правила для пропуска черезъ иихъ судовъ, то разбирая жалобы людей торговыхъ. Мы имели подъ рукою пять прйвйллегій, относящихся къ торговле по Вилии. Первая изъ нихъ - письмо Короля Казйміра Ягеллончика, подписанное въ Лид'Ь въ 1443 году 15 1юия; оно содержитъ наказъ наместникамъ, т1унамъ и боярамъ, живущимъ по обеимъ сторонамъ Вилии, отъ Вильно до Ковно, пропускать чрезъ язы Королевскіе и ПІляхетскіе торговыя суда Виленчуковъ, плывугція по Вйлій; починять ворота въ этихъ язахъ; и сделать совершенно доступными берега этой рЬки съ об'Ьихъ сторонъ для сул;овъ торговыхъ, идущихъ въ Ковно. и обратно»
50








При множестве язовъ нар. Вйлій должны были часто повторять­ся несправедливые поборы съ торговыхъ судовъ, какъ видно изъ жалобы Виленсьихъ купцовъ на то, что на яз'Ь Николая Радзивилла подъ Вильномъ наместникъ Радзивилла, Богдаиъ Кевла (Kiewła) ввелъ новый обычай (uwiol był im nowinu) собирать по грошу съ каждаго плота, проходящаго чрезъ ворота этого яза. Король Александръ поручиль разсмотрЬть это дело Виленскому воевод'Ь Николаю Радзивиллу, который донесъ Королю, что на язе подъ Вильномъ издавна, еще во время Витовта, куп­цы никогда не платили за проходъ черезъ ворота по грошу отъ плота, - но грошъ этотъ добровольно давали людямъ, которые по­лагали имъ проводить плоты черезъ язъ.

Король Александръ пнсьмомъ своимъ, выданнымъ въ 1502 году людямъ торговымъ, постановилъ навсегда, чтобы съ этихъ поръ наместники ни­когда не смели сбирать по грошу за пропускъ черезъ «ворота», а чтобы гроши эти поступали въ пользу. людей, проводящихъ плоты (*) какъ было прежде. Однако мы увидимъ ниже, что воля Короля не исполнялась; и после того были жалобы подобнаго рода.

Ковно и Вильно постоянно соперничали между собой въ торговле; видно, что оба эти города взаимно стесняли другъ друга въ деле свободнаго провоза и склада товаровъ, хотя Ков­но имело на это давнпшнія прйвйллегій. Уже въ царствованіе Казйміра Ягеллончика до короля постоянно доходили жалобы мещанъ обоихъ городовъ ; какъ следствіе взаимныхъ столкновеній. Когда же въ царствованіе Сигизмуида I отъ мещанъ Виленскихъ поданы были новыя жалобы на Ковно и отъ мещанъ Ковенскихъ на Вильно; то Король въ прйвйллегій своей, данной въ Вильне въ 1524 году, а царствованія своего въ 29 году, опираясь на прйвйллегій, данной отцемъ его Казимиромъ Ягеллончикомъ, призналъ за обоими городами свободный провозъ то­варовъ, какъ сухимъ путемъ, такъ и по реке; а въ Ковне до- зволилъ иметь складъ для всехъ товаровъ - depositum merci- moniale aleae. Далее, съ целію устранить постоянно повто рякнціяся злоупотребленія, король назначаетъ Коммйсію изъ почетныхъ мещанъ г. Вильно, мещанъ Трокскихъ, Гродненскихъ, изъ обывателей г. Данцига, изъ выборпыхъ мещанъ Ковно, что­бы въ прйсутствій Шляхетпаго Андрея Николаевича Князя Копшрскаго, посланнаго самимъ Королемъ (z ramienia Kró­lewskiego) была принесена присяга въ томъ , что Вйленскіе купцы ни где, ни подъ какимъ либо предлогомъ не будутъ скла­дывать товаровъ, ни въ домахъ Ковенскихъ мещанъ ни въ другихъ местахъ, соседпихъ съ пхъ усадьбами; за то всемъ тор­гующимъ обывателямъ г. Вильно дозволяется складывать товары внутри города въ домахъ ли м-Ьщанъ
51








Ковенскихъ, или где имъ понравится; свободно распоряжаться своими товарами, торго­вать, продавать въ город* и за городомъ, кому захотятъ, безъ малейшаго солротйвленія со стороны м'Ьщанъ Ковенскихъ; товары свободно развозить, куда угодно самимъ непосредственно и чрезъ агентовъ не только сухимъ путемъ но и водою по обоимъ рекам (Вйлій и Неману).

Торговля лесомъ но Неману и Виліи шла безъ остановки. Вырубка лесовъ въ частныхъ и королевскихъ нущахъ, расположенныхъ по берегамъ этихъ рекъ и сплавъ дерева изъ отдаленныхъ, еще девственныхъ лесовъ Литвы по меншимъ рекамъ впадающим ъ въ Неманъ и Вйлію, доставляли богатый матеріал.

Вйлія, вытекающая изъ лесистой части края и соеди­няющаяся въ верхнемъ своемъ теченій съ другими реками так­же берущими начало среди пущъ и лесовъ, съ давняго време­ни славилась своею лесною торговлею. Это можно видйть и-ъ того, что кроме Королевскихъ лесничихъ, должность которыхъ установлена въ Вильн'Ь Великими Князьями, на правомъ бере­гу рйки, противъ верхияго замка находились, какъ видно изъ прйвйллегій Сигизмунда I, еще 9 таможенныхъ камеръ для сбо­ра пошлинъ съ проходящихъ плотовъ. Камеры эти были слі;- дуюшчiя: въ Веркахъ, ВДменчинй, Быстрице, Жодзишкахъ и Тапишев* на Вйлій; въ Кодтыняпахъ и Каркожышкахъ на р. Жеймяна; въ Маркова и Каднишкахъ при р. Уша. Видно въ этихъ камерахъ былъ большой безнорядокъ и допускались злоупотребленія въ отношеній къ торговымъ людямъ, когда Вое­вода, Бурмистры и Ратманы Вйленскіе подавали жалобу Коропо Сигизмунду I, на чрезм-Ьрныя пошлины, собираемыя въ каме­рахъ въ Шменчии* и Быстрицы. Въ ответахъ на эту жалобу Король въ своей прйвйллегій, данной въ ВилыгЬ въ 1502 го­ду Мая 19, укоряетъ управленіе этихъ камеръ за несправедли­вый таможенный сборъ и вместе с темъ устанавливаетъ порядокъ торговли по р. Вйлій. Мы выиишемъ зд$сь подлинныя слова этой прйвйллегій „Щто ся дотычетъ Быстрицы и Н*мен- чина Войтъ, Бурмистры и Радцы и вси мілцане предъ нами повъдели, ижъ тамъ въ Быстрицы и ШменчщгЬ одъ плытовъ и одъ всякихъ річй, которые кольвекъ при плотихъ будутъ, ве- лйкія мыта одъ плотовъ берутъ, и просили насъ абыхъ мы на томъ мйстцу у оныхъ мытахъ застановленіе учинили. А такъ мы въ тей речи першій вырокъ нашъ, о мыто Быстрицкое учыненный, на доброй памяти маючи, казали есьмо въ книгахъ нашихъ того смотреть, которымъ способомъ и якимъ обычаемъ изъ выроку нашего, тое мыто Быстрыцкое и ЬТЬменчинское застановлено где на выроку нашомъ, такъ якъ описано, ижъ тамъ въ Быстрыцы и Неменчипе где передъ тымъ стародовано мыто было бирано, маютъ оть плоту протесоваго и бервенного и тешничнаго по три грошы платили, а въ плоте протесовомъ и бервенномъ и тесничномъ по тридцати бервенъ маетъ быти.
52








А што на оныхъ плотахъ будетъ возложено, яко бочки, драницы, збожа, сіно, овцы, якекольвекъ живности, масла, яй­ца, сыры и рыбы и у вйршхъ и колька чолновъ будетъ накла­дено, одъ того всего никотораго мыта немаетъ быти брано, а въ колодномъ плоту древнянномъ, 60 колодъ маетъ быти якъ одъ древняного такъ и одъ платанья по 12 пінязей маютъ да вати. Яко мы теперъ съ выроку нашего на томже зоставуемъ ижъ тамъ въ Быстрыцы и Шшенчин'Ь одъ плыту протесоваго и бервеннаго и тесничнаго по 3 гроши, а одъ плыту древеннаго и плитеницъ по 12 пЬнязей за мыто маютъ давати.“

При этомъ случай Бурмистръ и Ратманы г. Вильно снова жаловались королю на несправедливый сборъ на язЬ подъ Вильномъ но грошу съ каждаго плота, вопреки 8апреіценію короля Александра; и въ доказательство представили Сигизмунду 1-му королевскую грамоту. Въ ответь на это Король въ той же са­мой прйвйллегій, о которой мы теперь говоримъ, выписавши и грамоту брата своего Александра, приказать почитать и ис­полнять въ точности волю короля, выраженную въ этой гра­моте.

Это послідній, известный намъ документа, обезпечиваю- іцій интересы купцовъ при переход*} чрезъ язы. Въ XVII столітій запруды на судоходныхъ рйкахъ въ Литве уже не могли существовать въ силу указовъ объ ихъ унйчтоженій, и съ этого времени о нихъ не упоминается ни въ одной прйвйллегій, от­носящейся къ торговле.

Въ царствованіе Сигизмунда Августа весьма оживилась тор­говля Литвы съ Пруссіею на Балтшскомъ море.

Этому государю принадлежали Данцигъ и Рига, а въ качестве лепнаго владетеля Пруссъ онъ имЬлъ власть надъ Кенигсбергомъ и Мемелемъ, потому могъ весьма сильно поддерживать интересы Лит­вы на всемъ Балтшскомъ поморье до Эстляндій. Торговое движете по Шшану и Вйлій, подъ покровительствомъ могу­щественного короля, безпрерывно возрастало; но соперниче­ство Вильно и Ковно изъ за первенства въ торговле попрежнему было причиной новыхъ несогласій между этими городами. Не смотря на прйвйллегію Сигизмунда I, которою определены были взаимныя условія для соглашенія въ делахъ торговыхъ этихъ городовъ и не смотря на то, что въ 1552 году Сигизмундъ Августа освободилъ Виленскихъ мещанъ отъ обязатель­ства складывать товары въ Ковне (*), Ковенскій Магистрата все таки нашелъ средства стеснить Виленскихъ купцовъ; онъ требовалъ осмотра всехъ товаровъ Виленскихъ купцовъ и пла­ты отъ последнихъ за этотъ осмотръ наравне съ Московски­ми купцами. Жалоба на это злоупотребленіе, поданная Вое­водою, Бурмистрами, Ратманами и всеми мещанами Литов­ской столицы, дошла до Сигизмунда Августа , который тогда находился въ Кракове.

53








Они жаловались на несправедливости Ковенскихъ купцовъ и нарушеніе прйвйллегій, выданной по э­тому делу отцомъ короля. Въ ответа па это Сигизмундъ - Ав­густъ въ грамоте своей, данной въ Кракове 1560 года Сен­тября 4, делаетъ строгій выговоръ Ковенскому Магистрату за злоупотребленія иприказываетъ, подъ опасешемъ штрафа въ 1000 копъ грошей, не притеснять Виленскихъ купцовъ: „ажебы есте черезъ то ку тому складу ихъ не примушали и трудности пико- торой незаховали и тамъ въ Ковне торговати добровольне до­пустили и во всимъ имъ покои дали.“

Кажется, что после этого распоряженія совершенно пре­кратились непріятныя столкновенія между Ковно и Вильно, но Ковенскій Магистрата сталъ притеснять Трокскихъ мещанъ и другихъ торговыхъ людей, запрещая пмъ про давать въ Ковне привозимые товары и покупать новые; нарушая такимъ обра- зомъ древній обычай, онъ причинялъ торговымъ людямъ велв- кій убытокъ. Это тянулось несколько л*тъ, именно до црибы……….

*

*

*

*

54 – 74








55







55







56







57







58







59







60







61







62







63







64







65







66







67







68







69







70







71







72







73







74

VI.

Dnia i o. Czerwca о 6. rano, jakem powiedział, wypłynąłem z Wilejki. Od­dawszy na brzegu rzeki pożegnalne uściśnienie koledze Bielińskiemu, co mnie do tego miasta w podróży mojej towarzyszył, statek poszedł z wodą. Lubo prąd rzeki ciągnął go na Łysinę Paca, wyglądającą z wody, o którą Wilija roztrącając się, szumiała i pieniła bezprzestannie; historyczny ten kamień opłynęliśmy szczęśliwie. Wilejką, od strony rzeki ku przewozowi, ma całkiem postać starościńskiej jeszcze wioski. Chałupy ubogie ją w tej części miasta zapełniają; między niemi ogrody wa­rzywne, pozagradzane wiejskiemi płotami, znaczne stanowią przerwy, przez które to przerwy nowa cerkiew drewniana, stojąca nieco na wzgórku panującym, widzieć się daje. Widok ten wioski, miastem nazywającej się, na prędce w przejeździe zrysowanym został przez p. Januszewicza.


Pogoda, co mnie dotąd w podróży mojej najpiękniej sprzyjała, od wczoraj się raptem przemieniła; niebo się zachmurzyło, wiatr chłodny od północy powiał, w powietrzu takie się zimno zrobiło, żeśmy, będący na wodzie, do futer uciekać się musieli. Nie opodal za Wilejką znowu Wilija pięknem, dużem a nieco głębszem korytem wchodzić zaczyna wpośród brzegów porosłych starerni wspaniałemi dę­bami. Drugą osadą od miasta, na prawym jej brzegu, jest zaścianek Ciszkiewicze


75





VI

Дня 10-га чэрвеня, а шостай гадзiне ранiцы, як я казаў, выплылi з Вiлейкi. Пакiнуўшы на беразе ракi развiтальныя абдымкi з калегай Бялiнскiм, якi мяне да гэтага месца суправаджаў у маiм падарожжы, караблi пайшлi па вадзе. Цячэннем пацягнула нас да Лысiны Паца, якая выглядала з вады, аб якую Вiлiя бiла, шумела ды пенiла несупынна; гicтарычны гэты камень абплылi шчаслiва.

Вiлейка ад стараны ракi да пераправы, мела цалкам вiд старасчынскай яшчэ вёскi. Халупы убогiя ў той частцы горада месца запаўнялi; памiж iмi агароды з гароднiнай, агароджаныя вясковымi (высокiмi) плытамi, на дастаткова вялiкая адлегласцi, праз ix была бачна новая драўляная царква, якая стаяла на пагурку, якi панаваў над гэтым месцам, I была бачна здалёк.

Вiд гэтай вёскi, якую называлi горадам застаўся на малюнку пана Янушэвiча.
Пагода, якая да гэтага часу ў маiм падарожжы найпрыгажэй спрыяла з учарашняга дня раптам змянiлася; неба захмурыла, халодным вецер павеяла з поўначы, паветра захаладала , I мы, будучы на вадзе да футра уцякаць былi мусiць.

Недалёка за Вiлейкай зноў Вiлiя прыгажым i нямнога больш глыбокiм корабам (руслам) уваходзiць пачынае сярод берагоў, якiя параслi старымi цубоўнымi дубамi.

Другая асада ад горада, на правым яе берагу ёсць засценак ЦIшкевiчы названы;

75


nazwany; około niego Wilija, dziwnie pięknie i malowniczo opływająca, nosi w tern miejscu nazwisko Ciszkiewiczowej-plosy. Roskoszne to miejsce tak mnie swoją pię­knością uderzyło, że statek mój zatrzymać rozkazałem, i plosę tę Ciszkiewiczową zrysować poleciłem do mego podróżnego albumu. — Po tem pięknem przejściu po Wilij, naprzeciw zaścianku Trapałowa, pośrodku rzeki, dość wysoko nad jej po­wierzchnią, wygląda stary pień dębowy, Burdygą od flisów nazwany. Pień to musi być straszny, z niebezpieczeństwa znany w dziejach żeglugi po Wilij, kiedy zyskał sobie nazwisko; podnosząc złośliwie głowę ponad powierzchnię wody, stanowiąc zawady na rzece, rozdziela jej prądy i ciągnie ku sobie płynące po niej statki. Nie jeden się o niego roztrącił, nie jednego on szkody i kłopotu nabawił; każden go przejeżdżając mimo, po nazwisku nazwie, każden go połaje i jemu nazłorzeczy, a nikt go nie wyrąbie. Takie jest u nas jeszcze niedbalstwo dla interesu ogólnego. Ow Burdyga, nie wiedzieć dla czego od dawna tak nazwany, jasno i oczewiście nam tej prawdy dowodzi; albowiem wśród lata, przy zupełnem opadnięciu wody, na rzece tak miałkiej, jaką jest Wilija, w kilka godzin, z niewielką nader pracą, możnaby wybornie pokonać tego szkodnika publicznego.


Płynąc dalej po rozlicznych zakrętach Wilij, powoli, nudno, bo nam wiatr przeciwny dobrze płynąć z wodą nie pozwalał, a ciągłe zimno dokuczało; pomimo iż wioślarze, z całej siły robiąc wiosłami, na przekor wiatrom pędzić statek usiło­wali; on się posuwał nieznacznie, powoli; zaledwo o 4eJ wieczorem stanęliśmy u stóp wspaniałego dębu, stojącego na wzgórku, ponad brzegiem rzeki przy wsi Szwedach.

Samo to dziwne nazwanie wioski interes budzi historyczny. Szwedzi w naj­ściach swoich na Polskę, tak się nam dali we znaki, że wszystko, cokolwiek naj­mniejszą przyznakę na sobie nosi, jak n. p. kurhany i wszelkie okopiszcza, z ja- kiejby one daty nie były, u ludu prostego bez względu zwykle szwedzkiemi się nazywają. Jakże nie zatrzymać się i nie obrócić swoich poszukiwań na wioskę, co tę nazwę nosi; jak nie obejrzeć, nie zbadać i nie zrysować te piękne okopy obozu szwedzkiego, przez hetmana Ogińskiego zdobyte, od których, jak nam napisano, ja­koby na pamiątkę tego zwycięztwa wioska założona — Szwedami się nazywa. — Czem prędzej z łańcuchem, ze stolikiem, z potrzebnemi do pomiaru narzędziami po­śpieszyłem do wioski. Nie opodal od rzeki, na prawym jej brzegu, na wzniosłości


76





Каля яго Вiлiя цудоўная i маляўнiчая, у гэтым месцы носiць назву Цiшкевiчавы плёсы. Раскошнае гэта месца так мне сваёй прыгажосцю спадабалася, што лодкi нашыя прыпынiлiся i плёс гэты Цiшкевiчавы паручыў перамаляваць у мой падарожны альбом.

Пасля гэтага прыгожага перахлду па Вiлii насупраць засценка Трапалава пасярод ракi дасыць высока над яе паверхняй выглядаў стары дубовы пень Бурдыга, плытагонами названы [Burdyga od flisow*]. Пень той быў страшны i вядомы як небяспечны да сплаваў па Вiлii, калi атрымаў сабе назву, узвышаў зласлiва галаву над паверхняй вады, i утвараў завалы на рацэ якiя раздзялялi яе цячэнне I прыцягвалi да сябе праплываючыя па рацэ лодкi.

Не адзiн аб яго разбiўся, не аднаму ён шкоды ды клапот даставiў; кожны хто праязджаў мiма, па назве называе, кожны яго аблае праклёнамi, але нiхто яго не пасячэ. Так ёсць у нас яшчэ надбайнасць для агульнаq справы. Гэты Бурдыга, не вядома чаму так ад даўна названы, ясна i вядома той праўды доказ; так яу у гады з поўным ападзеннем вады на рацэ так мелка, як ёсць на Вiлii, у некалькi гадзiн з невялiкай працай можна было б паканаць гэтага грамадскага шкоднiка.


Плывучы далей па розных паваротах Вiлii, павольна, нудна, бо сустрэчны вецер добра плыць па вадзе на дазваляў, холад доўгi час дакучаў; хоць весляры з усёй сiлы граблi вёсламi i наперакор ветру весцi судны спрабавалi; караван прасоўваўся нязначна i павольна; толькi пасля 4-й гадзiны вечара спынiлiся мы каля дзiўнага (прыгожага) дубу, стаячага на ўзгорку, на беразе ракi пры вёсцы Шведы.

Само тое дзiўнае назва вескi прабуджае цiкавасць гiстарычную. Шведы калi прыходзiлi на Польшу так нам далi знаць, што ўче, што мае хоць найменьшую адзнаку, напрыклад курганы цi акопiшчы, якой бы яна даты не былi, для простага люду без позiрку на звычайна шведскiмi называюцца. Як жа не затрымацца ды не звярнуць сваiх пошукаў на вёску, якая гэту газву носiць; як не абайсцi i не даследаваць ды не замаляваць тыя прыгожыя акопы шведскага лагера, гетманам Агiнскiм здабытыя, аб якiх, як нам напiсана, як бы на памятку гэтай перамогi вёска заснавана – Шведы яе назва. – Чым хутчэй з ланцугом, са столiкам, з прыладамi да вымярэння паспяшылi да вёскi. Недалё ад ракi, на правым яе берагу на натуральным узвышшы ляжыць гэта маленькая вёска, акружаная лесам, якая з’яўляецца спадчанай абывацеля Любанскага.
* człowiek trudniący się spławem drzewa; oryl, flisak - Человек занимающегося сплавом дерева; орыль, сплавщик

76


naturalnej leży ta mała wioska lasem okrążona, będąca dziedzictwem obywatela Lu- bańskiego. Obiegłem ją naokoło, szukając z ciekawością owych szwedzkich okopów; lecz gdy ich śladu nigdzie odkryć mi się nie udało, począłem o takowe badać mieszkańców tej wioski. Nikt mnie na moje zapytania odpowiedzieć nie umiał; gdy coraz natarczywiej pytałem o podania miejscowe, o najściu Szwedów, o początku nazwiska tej wioski, o śladach okopów i t. d., włościanie, badani przezemnie, gdy na moje liczne zapytania odpowiedzieć nie umieli, przyprowadzili mnie najstarszego z pośród siebie człowieka, którenby jeden mógł, jak oni powiadali, zapamiętać da­wne dzieje i mnie o nich objaśnić. Był to osiemdziesięcioletni staruszek, szanownej postaci, roztropnego wyrazu twarzy, jakiemi bywają często włościanie nasi; opart\ on na kiju, powoli rozgadawszy się ze mną, gdy pojął moje zapytania i zrozumiał czego tutaj szukam, począł mnie poważnie i z namysłem opowiadać, iż sam pamięta, jak przed sześćdziesięcią laty na tem miejscu rosła duża puszcza; wskazywał nawet palcem na miejsca w wiosce, w których za jego pamięci były; jeszcze barcie, że potem Kociełł starosta, z Biennicy, na wyrobionej polance wśród lasu, w miejscu gdzie dzisiaj znajduje się ostatnia od naszego przyjazdu siedziba, osadził b)ł pi za­wiezionego z Barańców z pod Wilejki włościanina, nazwiskiem Szweda, ten, gdy się osiedział i wielkie tu porozrabiał pasieki, zaczęto osiedlać na nich więcej wło­ścian, i wioska ta, od pierwszego jej założyciela, włościanina Szweda Szwedami nazywać się zaczęła, i dotąd tak się nazywa.

Jakiż smutny zawód, gdy o tak prozaiczny wywód nazwiska tej wioski, przez staruszka — włościanina mnie podany, roztrąciły się moje historyczne marzenia, rozbiła się piękna nadzieja odszukania śladów przeszłości, bo, przyznam się, iż na przestrzeni tej rzeki, którą w tej chwili przepływam, tak monotonnej, tak ubogiej we wspomnienia, najdrobniejsze podanie na niej zdobyte, byłoby szczęśliwym na­bytkiem ; a jakże wielkiem bogactwem naukowem stałoby się dla mnie to odszuka­nie śladów walki naszego hetmana, i odniesionego zwycięztwa przez niego nad Szwedami.

Staruszek stojący przedemną, z obawy, czyby sam nie był w błędzie, i czyżby mnie pomyłkowo o przeszłości tego miejsca nie opowiadał, poprowadził mnie za wioskę i nad brzegiem W ilij ukazał dwa kurhany, jako pamiątkę po Szwe­dach. Były one średniej wielkości; jeden z nich, wodą Wilij podmywany, blizko do połowy w nią się osunął; drugi był całyr, lecz do środka zapadły, wziąłem się na­tychmiast do ich kopania i w obu znalazłem po kupie popiołu, pozostałego ze spa­lonych kości; oba więc były niewątpliwie ciałopalne grobowce.

Kiedy się już tutaj na kilka godzin obozem rozłożyło, gdy się zawiązało z ludem wiejskim gawędę o ich przeszłosci i o podaniach miejscowych, tutaj jesz­cze postanowiłem zebrać śpiewy gminne z nad brzegów Wilij w powiecie wilejskim.




Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет