Отождествление рек Вахви-Датия, Ардви, Ранха и моря Ворукаша

Обратимся вновь к «Михр-яшту», в котором говорится о том, где находятся высокие горы Хара Березаити и где есть «широкие судоходные реки». Автор «Бундахишна», уточняет, что реки Аранг и Вехруд берут начало с Албурза (Bd. 20.1-4, 8). В «Авесте» они соответственно называются Ранха и Вахви-Датия. Согласно орогидрографической схеме горы-реки-море, попытаемся отождествить авестийские реки Вахви-Датия и Ранха с современными географическими названиями.

Название реки толкуется, как «добрая, благодатная Датия»¹.

Что касается ее локализации, то существует много точек зрения. Одни исследователи идентифицируют Вахви-Датию с Амударьей². Они исходят главным образом из того, что авестийское название реки в «Бундахишне» передано как Вехруд, и основываются на лингвистическом анализе гидронима, его сопоставлении с некоторыми современными топонимами¹. Название реки в среднеперсидских текстах сопоставляется также с гидронимом Ox в античных источниках². И, наконец, предполагаемая локализация базируется на событиях, изложенных в «Авесте»³.

Отождествление Вахви-Датии с рекой Вахш объясняется тем, что название Вахана (Wax) происходит от древнеиранского vaxšu⁴, которое идентично также античному Оксу, т.е. названию реки Вахш, распространенному прежде на нижнее течение Амударьи. И.М. Стеблин-Каменский считает, что по историко-фонетическим соображениям эта этимология представляется неудачной⁵.

Существует и ряд других гипотез. На основе анализа среднеперсидских сочинений, некторые ученые отождествляют Вахви-Датию с рекой Вахандарья – левой составляющей реки Пяндж⁶. Исходя из списка народностей, приведенного Геродотом, некоторые исследователи пришли к выводу, что это одна из хорасанских рек Теджен (Герируд) или Атрек⁷. Изучив античные источники и сопоставив их с «Авестой», И.В. Пьянков выдвинул предположение, что верховья реки Вахви-Датия – это река Кундуз¹. С.Г. Кляшторный, основываясь на авестийских текстах в результате отождествил Вахви-Датию с Сырдарьей². Обращаясь к локализации топонима Рага, Ф. Грене предполагает, что Вахви-Датия – это есть Пяндж ³. И. Вест отождествляет ее с Индом. Он опирается на сообщения армянских источников VII в., где говорится, что персы называют Oxus Вехрудом и помещают ее в Индию⁴. Дж. Дармстетер предполагает, что Вахви-Датия – это река Аракс (Арас) в Закавказье⁵. Ученый основывается на локализацию Арианам-Вайджа и сообщениях Геродота (I, 202; IV, 40; III, 36; IV, 11) о том, что Окс и Аракс – это одна и та же река⁶. Такой же точки зрения придерживается и И. Херцфельд⁷. Опираясь на сообщения пехлевийских и средневековых арабских источников, А. Джексон отождествляет Вахви-Датию с рекой Кизел Узен или с рекой Сафед Руд в Северном Савалане (Западном Иране)⁸.

Мы уже высказали свое мнение по данному вопросу⁹, и оно не изменилось – Вахви-Датию мы отождествляем с Амударьёй. Все существующие точки зрения на ее локализацию в основном базировались на письменных источниках, а археологический материал практически не использовался. Мы же для решения этого вопроса привлекали археологический материал с различных памятников, расположенных на территории Центральной Азии, и впервые попытались проследить связь археологического материала из Храма Окса с сообщениями из «Авесты».

В «Авесте», как упоминалось выше, о реке Вахви-Датия говорится много раз. Причем с этой рекой так же, как и с горами Хара Березаити, связано много событий, описываемых в источнике.

Обратимся к лингвистическому материалу. Так, в топонимах Памира можно проследить связь с названиями авестийских рек. Например, Й. Маркварт установил сходство в словах Vahvi – Вахви и Waxan – Вахан. Он пишет: «... иногда названия рек связаны с названием местности, где они протекают». Тем самым он возводит топоним Wax – Вахан к древнеиранскому Vahvi – Вахви¹. При этом принято считать, что Vahvi (буквально «добрая, благодатная») – это собственное название реки, а Датия – религиозный, специфический зороастрийский эпитет². Выше отмечалось, что Вехруд – Weh-rōt – пехлевийское отражение авестийской Вахви- Датии (Bd.20.1-6).

В свою очередь, в пехлевийских источниках это название является переводом восточноиранского местного (Wax< *Wahu или Wahvi)³. Общераспространенный таджикский топоним Vaxon, Waxon – Вахан также лучше объяснить как восходящее к древнеиранскому Vahvi (др.ир.> hv тадж. – x), оформленное обычным в географических названиях суффиксом – он (ан). Для сравнения: Šugnon – Шугнан, Еron – Иран. Таким образом, название Вахан соотносится с авест. vaηhuyā dāity-ayā «добрая Датия» – рекой на прародине иранцев, упоминаемой в первом фрагарде «Вендидада» ⁴. Как считает И.В. Пьянков, название Vahvi, лежащее в основе античного Ochos, было очень древним названием Амударьи. В эпоху, когда за рекой закрепилось название Окс, то есть Вахш, один из истоков реки, который продолжает сохранять древнее название¹.

Первоначальное ядро «Авесты» было создано в эпоху Заратуштры и Виштаспа, и основные события, связанные с ними, происходили у берегов Вахви-Датии («Яшт» 5.104, 8.2; 17.45, 49, 61). По мнению Х. Нюберга, упоминание Заратуштры на берегу реки Датии, названной здесь своим географическим названием Oxus, – это элемент первоначальной традиции о жизни Заратуштры. Другим древним элементом биографии является связь Виштаспа с крайним Востоком². Исходя из этих событий, описанных в источнике, он приходит к выводу, что Вахви Датия – это Амударья ³.

В античных источниках также имеются сведения о жертвоприношениях, которые совершали персы, т. е. древние иранцы: «... они (персы) совершают жертвоприношения солнцу, луне, огню, воде и ветрам ( Геродот, I. 131)... Если кто-нибудь пожелает принести жертву богам, то приводит жертвенное животное в «неоскверненное» место... (Геродот I. 132). Для нашего исследования еще интереснее сообщение Страбона: «... жертвы они (персы) приносят преимущественно огню и воде. Совершают они жертвы в очищенном по обряду месте после молитв, приведя жертвенное животное, обвитое венком» (Страбон, XV. 314).

Если учесть тот факт, что «Авеста» является многослойным памятником, отдельные части которого создавались в разное время, то разница во времени написания старейших частей «Авесты» – «Гат» (между XI и VI вв. до н. э.) и более поздней – «Младшей Авесты» (Яшты») ( между VIII в . до н. э. и III в. н. э.)⁴, составит несколько столетий. Особо следует подчеркнуть, что «Авеста» отразила устную традицию древних иранцев, которая также насчитывает несколько столетий, а может быть и тысячелетий. «Ардвисур-яшт», в котором в основном говорится о жертвоприношениях, датируется от VI-IV вв. до н.э. – до II в. до н. э. ¹. Если мы прибавим к указанной датировке период устного сложения в пределах 500-1000 лет, то это будет середина и конец II тыс. до н. э., то есть эпоха бронзы.

Проследим трансформацию жертвоприношений на примере археологических памятников с территории Центральной Азии. Зачатки обряда жертвоприношений, описываемых в «Ардвисур-яште» можно проследить уже в эпоху бронзы в памятниках так называемого Бактрийско-Маргианского археологического комплекса (БМАК). Сюда входят интересующие нас культура Сапалли (поселения Сапаллитепа, Джаркутан и Бустан, середина II – I тыс. до н. э.), которая широко распространена в Сурхандарьинской области Республики Узбекистан (правобережная часть Амударьи) и городище Дашлы I на севере Афганистана, входящее в группу памятников эпохи бронзы (середина II тыс. до н. э.) Дашлынского оазиса (левобережная часть Амударьи).

В погребениях культуры Сапалли (поселения Сапаллитепа, Джаркутан и Бустан) широко распространены кенотафные захоронения костей животных, особенно баранов². Установлено, что большинство костей принадлежит овцам, на втором месте – коровы. Причем более 50% останков принадлежит молочным ягнятам, убитым сразу после их рождения³, что свидетельствует о целенаправленности жертвоприношений. Заметим, что в «Авесте» говорится не только о «мириаде овец» и «тысяче коров», но и о «сотне жеребцов». Обратим внимание на тот факт, что в могильнике Бустан обнаружены кости ног лошади и глиняная фигурка коня¹, что также свидетельствует о ритуальности захоронения.

На городище Дашлы I обнаружены ритуальные захоронения костей баранов в двух могилах, расположенных на расстоянии трех метров друг от друга². А. Аскаров считает, что кости животных в кенотафах олицетворяют богатство общины по мужской линии³. Но можно предположить, что некоторые захоронения костей животных носят ритуальный характер.

Для нас интересен материал с могильника Сакар-чага (Куюсай-гыр, конец VIII-VII вв. до н. э.), который расположен в южной части древней Присарыкамышской дельты Амударьи⁴. Особенностью могильников Сакар-чага 3 и Сакар-чага 6 является то, что в нем имеются кости домашних животных и наконечники стрел. Причем все погребения могильника Сакар-чага 3 окружены известняковыми кольцами и там были обнаружены лошадь и наборы бараньих астрагалов⁵.

Итак, мы видим, что порядковый и количественный состав костей жертвенных животных описываемых нами памятников соответствует стихам из «Авесты»: «…Сто жеребцов, и тысячу коров, и мириад овец». Если предположить, что захоронения костей животных действительно носят ритуальный характер, то они имеют отношение к описываемым жертвоприношениям из «Ардвисур-яшта».

Обратимся к известному памятнику более позднего периода – храму Окса, датируемому концом IV в. до н. э. – началом III вв. н. э.⁶. Храм Окса является одним из крупнейших сооружений восточной архитектуры и важным памятником истории и культуры Центральной Азии второй половины I тыс. до н. э. Он стоит на правом берегу Амударьи (древнегреч. Окс) ниже слияния рек Вахша с Пянджом (нулевая отметка). В настоящее время – это территория Кобадианского района Хатлонской области Республики Таджикистан. Храм Окса находился на территории городища Тахти-Сангин. До сих пор ученые спорят о функциональном назначении памятника, его религиозной принадлежности, кому он принадлежал (бактрийцам или эллинам) и был ли он посвящен реке Окс¹. В связи с последним, автор предлагает проследить связь Храма Окса с Вахви-Датией.

Храм Окса – наглядный пример культового памятника с алтарем огня и со специальными культовыми ямами-ботросами для сбора костей жертвенных животных². Помимо ботросов, кости жертвенных животных находились во многих частях храма. Так, большое количество костей животных обнаружено в южной части храма. Среди них находилось несколько десятков посвятительных предметов (наконечники стрел)³.

В «Авесте» говорится, что наездник Заривари в жертву приносил «пред Датии водою сто жеребцов, и тысячу коров, и мириад овец» («Яшт» 5. 112). Раскопки Храма Окса последних лет дали новый материал, который подтверждает культовый характер обнаруженных там костей животных¹. В слоях 1-21 раскопа № 17 было найдено 12906 фрагментов костей животных². Причем состав и количество костей животных на различных уровнях меняются. Их преобладание отмечается в самых нижних слоях. Для археологов неожиданностью стало обнаружение в слоях 19-20³ совершенно нового комплекса костей лошадей, а также большого количества жертвенных костей животных в раскопе № 18, особенно нижней челюсти лошади⁴, что указывает на культовый характер этих костей. До настоящего времени в Центральной Азии были известны ритуальные погребения только овец (баранов) и коров⁵. Что касается лошади, то отмечаются лишь единичные случаи⁶. Присутствие большего количества костей в нижних слоях, чем в верхних, говорит об эллинизации местного населения после прихода в Бактрию греков. В связи с этим, можно предположить, что наличие костей жертвенных животных, а также сообщения античных авторов подтверждают сведения «Авесты» о совершении жертвоприношений «пред Датии водою».

Обратимся к «Авесте», где Солнцу посвящены два «Яшта». Это «Михр-яшт» («Яшт» 10) и «Хуршед-яшт» («Яшт» 6) старейшие части первого восходят к середине I тыс. до н. э., а то и к более древним временам, так как Митра – это божество арийского пантеона, почитавшийся ариями за две тысячи лет до нашей эры. Первоначально Митра был богом договора, а позднее он стал почитаться как солнечное божество, сопровождающее Солнце в его небесном полете. А у некоторых иранских народов почитание Митры вообще ассоциировалось с культом Солнца и слово «Михр» стало значить просто «Солнце»¹. «Хуршед-яшт» («Яшт» 6) составлен в более поздний период, скорее всего, в первые в. нашей эры. Этот яшт написан на мертвом языке жрецами, которые посчитали необходимым иметь специальный гимн, посвященный Солнцу. В обоих гимнах Солнце сопровождается «быстрыми конями» («Яшт» 6. 1, Б 6, 7; 10. 13, 47, 52, 76, 102). Очевидно, что сообщение Страбона: «Богом они почитают только одно солнце и приносят ему в жертву лошадей» (Страбон, XI, 8, 6), подтверждают сведения из «Авесты».

Заметим, что в «Авесте все жертвоприношения были принесены именно богине плодородия Ардвисуре, «растящей жито», «кормящей стадо» и «множащей богатство». Там же говорится:

«Мы молимся Солнцу

Бессмертному Свету,

Чьи кони быстры…»

(«Яшт» 6.1)

«Не всходит же Солнце,

И дэвы все губят,

Что есть на земле…»

(«Яшт» 6.3)

Из приведенных отрывков мы видим, что у древних иранцев Солнце было почитаемо так же как и Ардвисура, и без Солнца нет жизни всему живому, то есть оно тоже имеет отношение к плодородию. А это значит, как отмечал С.П. Толстов, что корни всех жертвоприношений животными лежат в магии плодородия¹. Естественно, что жертвенное животное само должно быть причастно солярному культу. Приведенные выше слова из «Авесты» «Мы молимся Солнцу, чьи кони быстры» наглядно демонстрируют это. В свою очередь Митра восседает на колеснице, которую ведут четыре белых быстрых скакуна, и он вместе с ними путешествует по небосклону («Яшт» 10. 124-125, 136). Следует заметить, что подобные сведения имеются и в других письменных источниках. Так, предания о «небесных конях» Давани (Ферганы) сохранились и в китайских источниках. В одном из источников III в. н. э. описывается легенда, по которой в Давани жил священный конь, поймать которого было невозможно. Подобная легенда связана и с областью Тухоло (Тохаристан)². Аналогичные верования, связанные с небесным конем, были широко распространены в древней и средневековой Центральной Азии, а эпос и фольклор центральноазиатских народов донесли эти верования до современности³. Отсюда следует, что если Митра ассоциируется с Солнцем, то вполне вероятно, что жертвы лошадьми предназначались как Солнцу, так и воде, то есть Амударье, без которых не может быть хорошего урожая.

Вновь обратимся к «Авесте», где говорится об Апам-Напате ( Apām-Napāt – «внук вод»), который является хранителем священного моря Ворукаша – Vourukasha («Яшт» 2.5; 7.72; 19.51-52). Следует подчеркнуть, что, несмотря на то, что Апам-Напату не посвящен специальный гимн, ему в источнике отводится важная роль. «Апам-Напат живет в море Ворукаша и среди божеств подводных первым слышит все» («Яшт» 19.52). В «Авесте» он упоминается в паре с Атаром – Ātar, олицетворяющим огонь («Ясна» 15.12; «Яшт» 8.34), и Митрой – Miθra. Апам-Напат вместе с Митрой правит землей («Яшт» 13.95) и защищает хварно от злых сил.

Пехлевийская литература продолжает авестийскую традицию. В ней Апам-Напат также ассоциируется с водами (Dk. IX. 9. 9). Здесь он называется Būrǰ и является «сыном вод» (Zsр. 3. 8). В пехлевийских источниках говорится, что Апам-Напат – помощник Ардвисуры, и что его главная функция заключается в распределении вод между областями земли (GBd. 26. 27). Имя Апам-Напат отражается в названии восьмого и десятого месяцев авестийского календаря в форме Āpānām. Это же имя встречается и в хорезмийской ономастике. Апам-Напат также почитался согдийцами. Так, в настенной живописи древнего Пенджикента он изображен в виде сидящего обнаженного мужчины, окруженного кольцом пламени. Отдельные реликты древних представлений об Апам-Напате сохранились у припамирских таджиков до настоящего времени¹.

Апам-Напат упоминается и в древнеиндийских источниках, где он имеет «водную» и «огненную» сущность. Так, в «Ригведе» его сравнивают с Агни («Ригведа» 1. 143) или идентифицируют с огнем («Ригведа» 10. 8. 5). М. Бойс пришла к заключению, что это два равных бога (Апам-Напат и Митра), выполняющие общие задачи, которые ассоциировались с двумя жизненными элементами – «огнём» и «водой»¹. Известно, что в Центральной Азии культы воды и огня почитались задолго до возникновения здесь зороастризма. Выше уже говорилось о сообщениях античных источников о жертвоприношениях именно им.

При раскопках храма Окса были обнаружены две надписи на древнегреческом языке. Одна надпись на небольшом вотивном постаменте²: «По обету посвятил Атросок Оксу», то есть божеству Окса³. Проведя лингвистический анализ слова «Атросок», В.А. Лившиц пришел к выводу, что это греческая передача иранского, точнее бактрийского, имени Ātrosōk или Ātrusōk и оно означает «обладающий пылающим огнем», «тот, у которого огонь пылающий», или же «...тот, у которого огонь сильный»⁴. Имя Атросок находит прямое соответствие в авестийском словарном фонде (ātərə. saokā – – «жар», «зной»)⁵. Oнo образовано от хорошо известной в иранской антропонимике модели сложных (двухосновных) имен. Первая его часть продолжает древнеперсидское *ātr – – «огонь», «бог огня». Известно, что в «Авесте» огонь называется ātar-, ātərə-, āϑr-, ātr-⁶. Этот термин имеет и другие значения: «священный огонь», «жертвенный огонь» и «огонь как божество (язата)»⁷. Важно, что Атросок, как утверждает В.А. Лившиц, носил типично зороастрийское имя⁸, в котором прославляется божество огня. Б. А Литвинский не исключает, что Атросок был жрецом огня.⁹ Ученый справедливо отмечает: «Важно, что этот человек, носящий типично зороастрийское имя, в котором прославляется божество огня, в этой надписи фигурирует в связи с Оксом, причем, очевидно, подразумевалось божество Окса, которому делалось подношение»¹. Вторая надпись была на глиняной форме для отливки большого сосуда, обнаруженного в раскопе № 18 на площади храма²: «Оксу по (божественному) указанию посвятил Сиром, (сын) Немиска, МОЛРПАЛРЭС(?), бронзовый сосуд (сделанный) из 7 талантов (бронзы)³. Обе посвятительные надписи указывают на вотивное приношение Оксу, что, несомненно, подтверждает существование культа Окса в местном храме.

Проведя лингвистический анализ зороастрийских, античных и древнеиндийских источников, сопоставив их с китайскими и армянскими источниками, Й. Маркварт приходит к заключению, что греческое Oxos (Оксос) – передача гидронима «Вахш» (древнеиранское *Vaxšu) – это и есть название Амударьи у ираноязычного населения Средней Азии. Позже, может быть после VII-VIII вв., название Вахш начинает применяться только к одному из главных притоков Амударьи⁴. И.В. Пьянков приходит к выводу, что античный Окс – это Амударья вместе с её притоками, в том числе с рекой Вахш⁵.

Ф. Грене прослеживает следы легенды о названии иранского божества OAXŠO (*Wakhš(a)), корень которого Waxš – «расти», «прыгать», от времени появления кушанских монет (I в. до н. э – I в. н. э.) до сообщения Бируни (X в.) о празднике Окса у хорезмийцев. Более того, Бируни описывает сам праздник по зороастрийскому календарю. Праздник этот называется Вахшангам (Wakhšangam), подчеркивая, что Вахш – «имя ангела, поставленного (наблюдать) за водами, в частности над рекой Джейхун»¹. В эллинистические времена в иранской, особенно в бактрийской ономастике получили распространение имена на основе Vakhšu. Ф. Грене приводит имена Oxyart (*Waxšu-rta) – «созданный божествами Окса и праведности», Oxybaros (*Wakhš(u)) – Wazdah – «сильный» благодаря Оксу (Вахшу) и Oxudabes (*Miθra-*Wakhš(u)) – «созданный Митрой и Оксом (Вахшу)»². Для нас интересна последняя интерпретация. Возможно, у древних иранцев слова «Митра» и «Окс» имели одинаковое значение.

Как известно, что верховным богом зороастрийцев был Ахура-Мазда. Важно еще раз отметить, что пара Ахура-Митра в «Авесте» встречается дважды («Яшт» 10.113, 145). В Бехистунских надписях Ахеменидов Ахура-Мазда называется «бага», «бог», а это специфический эпитет именно Митры³. Интересен также тот факт, что оба божества отождествляются с Солнцем (светом). Так, в «Ясне», где говорится, что Ахура-Мазда «сотворен из света». В «Ясне Семиглав» (Уasna Haptahaiti) солнце и свет описываются как зрительно воспринимаемая форма Ахура-Мазды, а в более поздних «Ясна» солнце называется глазом⁴. Митра также тесно связан с солнцем и путешествует вместе с ним по небосклону, причем везут их быстрые кони («Яшт» 6.1, 4, 6; 10.124, 136.).

Остановимся на связи культов воды и огня. Зороастрийцы одинаково почитали обе стихии. М. Бойс отмечает, что «ритуальная церемония «жертва воде» (āb-zōhr) постоянно ассоциируется с «жертвой огню» (ātaš-zōhr) и, следовательно, с кровавыми жертвоприношениями. Эта тесная ритуальная ассоциация засвидетельствована в древнейшей «Ясне Хаптахаити», где Огонь и Вода получали свою порцию при каждой ритуальной церемонии «Ясны»...¹. Об этом, как уже отмечалось выше, сообщают и античные авторы. Особо следует подчеркнуть, что для древних иранцев Апам-Напат является сущностью огня («Яшт» 19.51), т.е. между огнем и водой существует неразрывная связь. С. Викандер считает, что «фактически Анахита» – единственное иранское божество, которое в более древние времена было связано с огнем². Ученый собрал много фактов, доказывающих эту связь³.

Ардвисура Анахита – Arədvī Sūra Anahita в индоиранскую эпоху почиталась как водное божество, связанное с плодородием, и олицетворяла мировые воды⁴. Первые сообщения о культе засвидетельствованы в Мидии при правлении царя Фравартиша (675-653 гг. до н. э.). В ахеменидских надписях Ардвисура Анахита впервые упоминается при Артаксерксе II, в чье правление (404-359 гг. до н. э.) расцвел культ этой богини при Ахеменидах. В «Авесте» Ардвисуре посвящен пятый яшт («Ардвисур-яшт»), который имеет второе название «Абан-яшт», что означает «Гимн водам». По мнению М. Бойс, это один из древнейших яштов⁵. В «Авесте» Ардвисура Анахита, сохраняя черты водного божества, приобретает также функции богини-покровительницы иранских героев и царей – Параджата и Кавиев. По зороастрийским канонам, вода рассматривается как третий элемент мироздания. Именно поэтому реки почитались древними иранцами в качестве божеств, о чем сообщают и античные авторы (Геродот, VII. 113-114; Страбон, XV.3.13-14, 3-16).

В «Авесте» упоминается мифическая река Ардви – Arədvī, ср.-перс. Анахид, фарси Нахид¹. Ее название встречается в «Ясне» (65.1, 4), «Вендидаде» (2.22; 7.16), «Висперате» (1.5), а также в «Ардвисур («Абан»)-яште» (5.1,4, 5, 7, 9, 96, 101-102, 121) и в «Ормузд-яште» (1.21). В «Бундахишне» говорится, что эта река берет начало с горы Харбурз (Bd. 12.5; 13.1 – 5). Название реки также упоминается в «Дадестин-и Дениге» (Dd. 37.118; 92.1, 5-6). Название реки толкуется, как «влага»², «сырая», «влажная»³.

Что касается отождествления реки, то здесь существует несколько точек зрения. Одни ученые считают, что Ардви – это Амударья⁴. Свое отождествление исследователи объясняют изменением нижнего течения Амударьи, которая периодически впадала то в Каспийское, то в Аральское моря. Другие утверждают, что Ардви – это река Ранха, которая, по мнению Г. Нюберга, осмысляется в образе великой реки, когда описывается, как берущая начало на горе Хукарья, высочайшей вершине мифических гор Хара Березаити⁵. Следовательно, если Г. Нюберг отождествляет Ранху с Сырдарьей, то река Ардви – это Сырдарья. Эту точку зрения поддерживает и Б. И. Вайнберг⁶. Существует еще одна точка зрения, по которой река Ардви – тоже река Ранха, но отождествляется она с рекой Волгой и ее притоком рекой Белая, которая берет начало с Южного Урала⁷. Это утверждение базируется на том факте, что река Ранха стекает с гор Хара Березаити, которые помещаются ими на Южном Урале (гора Иремель). Х. Ломмель считает, что Ардви – это индоиранская река Сарасваити, упоминаемая в «Ведах». Сарасваити является священной рекой Мадхядесе (штат Пенджаб, Индия), где индийская Сарасваити стала отзвуком авестийского Харахваити, одноименной области «Авесты»¹. Исследователь руководствуется тем фактом, что Ардви и Сарасваити – обе божественные реки, а их ассоциация с дождем и плодородием говорит о возможности их общего происхождения. Его точку зрения поддерживает М. Бойс² . Предположение Х. Ломмеля о том, что Ардви-Сура Анахита – это эпитет для Сарасваити, неубедительно, так как он пытается связать Харахваити с рекой Сарасваити и с названием географической области «Авесты» Харахваити (в греческих источниках Арахозия).

В «Авесте», как уже неоднократно упоминалось, Ардви олицетворяется с богиней вод и плодородия Ардви Сурой Анахитой. В «Арвисур-яште» «воды Ардви» и «Датии» упомянуты вместе ( «Яшт» 1.21). Ардви, текущая с гор Хукарья до моря Ворукаша («Яшт» 5.3), может также соответствовать и другой главной авестийской реке – Ранхе. Скорее всего, говоря об Ардви, автор гимна имел в виду то Вахви-Датию, то Ранху. Как отмечает Б.И. Вайнберг, смешение реальной и мифической географии довольно часто встречается в текстах «Авесты». При переселении (расселении) иранских племен на территории Среднеазиатско-Казахстанского региона они перенесли на многие реальные географические объекты, особенно игравшие большую роль в их жизни, мифологические понятия и названия, которые сложились у них еще либо в период индоиранской общности, либо на ранних этапах собственного этногенеза. Именно этим можно объяснить двойственность этих «географических» понятий в «Авесте»³. Что касается Ардви. Так, к реальным представлениям можно отнести ее характеристику как о «полноводной, широкой», а к области мифа – сведения о том, что «одна протока Ардви течет на семь каршваров» («Яшт» 5.5), то есть на весь иранский мир. В действительности такой реки, конечно, не было. Центральная Азия – район орошаемого земледелия, на что и указывает материал «Авесты», и вода здесь имеет особую святость. Об этом свидетельствуют также легенды народов Центральной Азии, связанные с почитанием воды, которые сохранились и в наше время. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что Ардви ассоциируется у древних иранцев и с Вахви-Датией, и с другими реками¹.

Вернемся к артефактам из храма Окса, в частности к золотой пластине, на которой изображен бактриец, ведущий верблюда². Б.А. Литвинский считает, что на пластине использована излюбленная в ахеменидском искусстве, особенно, в Персеполе³, иконографическая схема⁴. В «Авесте» говорится, что верующий приносит в жертву Ахура-Мазде десять кобыл с жеребцом и верблюда («Ясна» 44. 18). Животное упоминается в связи с обрядами очищения («Вендидад» 9. 2. 38). Основываясь на этих фактах, а также анализируя значение изображения на пластине, исследователь приходит к следующему выводу: «…изображение на тахтисангинской пластине можно интерпретировать как сцену принесения в дар храму (и верховному зороастрийскому божеству) верблюда как жертву или, возможно, как участие его в очистительных церемониях. Эту интерпретацию подкрепляет и тот факт, что изображение на пластине из храма Окса похоже на амулет из храма Дашлы-3 эпохи бронзы: оба изображения можно трактовать как сцену принесения в жертву верблюда»⁵. Ученый считает, что пластина из храма Окса относится к числу вотивов с вероятной датировой в пределах VI – середины V вв. до н.э. ⁶. Следует заметить, что, кроме этой золотой пластины, большинство находок из храма Окса, представленных вотивными предметами и храмовым сокровищем, в основном ахеменидского облика. Среди них разнообразные приношения, миниатюрные алтари, курильницы, гляняные статуи, изделия из слоновой кости, золотые и бронзовые пластины с изображением донаторов и посвященных в храм животных (верблюдов и лошадей), миниатюрные копии оружия. Особо следует подчеркнуть сходство артефактов из храма Окса с предметами из Амударьинского клада (The Oxus Treasure)¹ из Британского музея, которые датируются от VIII до IV вв. до н. э.² В связи с этим выдвигается предположение о происхождении Амударьинского клада из храма Окса³. Исследуя предметы из этого клада, Дж. Куртис, главный хранитель Музея пришел к заключению: «Представляется наиболее вероятным, что мы имеем дело с храмовым сокровищем, коллекцией ценных объектов, собранных вместе в храме на протяжении определенного периода и представляющих достояние этого храма»⁴. Диссертант поддерживает точку зрения Дж. Куртиса и считает, что предметы Амударьинского клада являлись подношением богине Ардвисуре в Храм Окса в течение длительного времени, возможно, не одно столетие.

Анализ золотых пластин из Амударьинского клада показал, что их металл является сплавом, который содержит от 69 до 98 % золота, от 1 до 16 % серебра, от 0,6 до 6,8 % меди и другие примеси. Золото имеет аллювиальное происхождение⁵, что очень важно для нашего исследования, так как на юге Таджикистана до сих пор производится добыча аллювиального золота¹. Культовый характер (подношение) предметов Амударьинского клада: культовые фиалы, металлические стержни барсома, вотивные статуэтки, свыше полусотни золотых пластин с изображением донаторов и жрецов Окса, халцедоновый цилиндр с зороастрийскими символами и наличие в Бактрии больших запасов аллювиального золота, говорит об их принадлежности Храму Окса.

Заметим, что в Храме Окса найдено около 8 тысяч вотивов, которые помещались в ботросах, а также в культовых оградках о фависсах, а когда они были заполнены, то и сами коридоры храма были превращены в огромные хранилища вотивов.

Датировка большого количества предметов из храма Окса, особенно золотой пластины с изображением бактрийца, ведущего верблюда в качестве подношения храму в пределах VI – середины V вв. до н.э., дала основание Б.А Литвинскому предположить, что на городище Тахти-Сангин был более древний храм, а когда он пришел в ветхость, то был построен храм Окса, куда были перенесены сокровища из старого храма².

К. Рапен считает, что структура храма Окса, его план и обнаруженные при раскопках остатки комнат для хранения вечного огня (атешгахи), отвечают архитектурной традиции храмов огня иранского мира³.

Для нас важен еще один вывод Б.А. Литвинского – о том, что наличие в храме Окса двух атешгахов – хранилищ огня, ям, заполненных чистейшей золой, колодца, бассейна для воды – все это указывает на то, что здесь функционировал храм огня⁴.

Мы поддерживаем мнение этого ученого, чьи выводы, а также принадлежность Амударьинского клада к храму Окса дают основание предположить, что первоначально этот храм был все-таки зороастрийским. Об этом свидетельствуют находки на памятнике последних лет. Так, в 2004, 2006-2010 гг. на площади перед храмом был обнаружен и раскопан колодец культового назначения со ступенчатым спуском. Наличие в нем ступенек и резервуара, а также площадки с костями жертвенных животных¹ являются еще одним подтверждением того, что это сооружениея связано с культом воды и божества Окса.

Мы уже говорили о культе стрелы, который известен у многих народов Центральной Азии и был связан с культом солнца и плодородия². В «Михр-яште» бог Митра сопровождается стрелами (10.101-102, 129). До раскопок на городище Тахти-Сангин в Центральной Азии на археологических памятниках, которые функционировали в этот же период (Кой-Крылган-кала, Ай-Ханум и др.), встречались лишь одиночные экземпляры, редко – десятки наконечников стрел. Здесь же найдено несколько тысяч наконечников стрел, как железных, так и бронзовых³. Они находились в культовых ямах-ботросах, а также были разбросаны по всему залу и коридорам.

Найденные в храме Окса вотивный постамент и глиняная форма снадписями – это посвятительные дары божеству Окса. Если Апам-Напат («Бог среди вод», «Яшт» 19.52) и Митра – два равных бога, которые ассоциировались с огнем и водой⁴, а Митра в свою очередь – с Ахура-Маздой, то вполне возможно, что те, кто приходил в храм со своими просьбами, обращались именно к нему.

Если Анахита – единственное иранское божество, связанное с огнём, а Ардви олицетворяется с Вахви-Датией, то храм Окса, соответствующий планировке зороастрийских храмов огня, в данном случае является наглядным примером подтверждения стихов из «Арвисур-Яшта:

«... Молись ей, о Спитама,

Ей, Ардви полноводной,

Широкой и целебной...

Молись растящей жито,

Молись кормящей стадо,

Ей, множащей богатства

И ширящей именья,

Ей, праведной, дающей

Всем странам процветанье,

Молись, о Заратуштра!

(«Яшт» 5.1)

Наличие большого количества костей жертвенных животных в храме Окса свидетельствует о том, что жертвы приносили в храм с просьбами богине Ардвисуре Анахите, которые мы процитировали. Важно и то, что кости жертвенных животных и наконечники стрел, количество, которых также огромно, расположены рядом. Возможно, их связь указывает и на культ солнца, и на культ воды, что в свою очередь связано с культом плодородия.

Если Тахти-Сангин находится у истока Амударьи, то два других памятника, которые располагают весьма интересным для нас материалом, находятся в низовьях Амударьи. Это Кой-Крылган-кала и Калалы-гыр 2. Известно, что уже к середине I тыс. до н. э. оазис в низовьях Амударьи бесспорно назывался Хорезмом, он занимал в эту эпоху максимальную территорию, орошаемую всеми руслами реки. Территория, которую занимал Хорезм по особенностям природных условий в Приаралье, делится на три природно-хозяйственные дельтовые зоны : а) правобережье (Акчадарьинская дельта); б) левобережье (Присарыкамышская дельта; в) Приаральская дельта у Аральского моря¹.

Кой-Крылган-кала (IV вв. до н.э. – III-IV вв. н.э.) – храм-мавзолей, расположенный на аллювиальной равнинной территории Южной Акча-Дарьинской дельты², которая на западе примыкает к Амударье, т. е. это ее правобережье. Исследования, проведенные на этом памятнике, позволили высказать мнение, что Кой-Крылган-кала был храмом астрального культа³. Об этом свидетельствует крестообразная планировка его центрального здания. Известно, что солнце было единственным божеством массагетов Приаралья. Кой-Крылган-кала находится на территории, где в древности располагалось древнее государство Хорезм, о котором упоминается в «Авесте» («Михр-яшт», 10.14). Возможно о почитании солнца в Хорезме свидетельствует и само название этой страны – «Земля Солнца»⁴. Подтверждением распространения здесь культа Солнца и связанных с ним символов является семантика орнаментации керамики с Кой-Крылган-калы. Так, солнце изображается как крест, вписанный в круг с отходящими лучами, нарисованный на крышке одного из найденных сосудов⁵. Именно такую схему имеет этот памятник.

На памятнике было найдено также много статуэток лошади⁶. Как мы уже знаем, одним из атрибутов Митры были белые кони, которые запрягались в его колесницу («Михр-яшт», 10.13, 47, 52, 76, 102, 125, 136).

Жертвенный характер носят и погребения животных⁷, которых, скорее всего, приносили в жертву Солнцу.

На многих сосудах наряду с солнечными символами изображена спираль – символ воды и богини вод и плодородия Ардвисуры Анахиты. Было найдено также огромное количество терракотовых женских статуэток¹, изображающих, согласно установившемуся мнению, Анахиту, богиню, которой в «Авесте» посвящен целый гимн («Ардвисур» или «Абан-яшт»). Датировка памятника (IV в. до н.э. – III-IV вв. н.э.) так же как и Тахти-Сангина, совпадает со временем сложения «Ардвисур-яшта».

Крестообразная планировка центрального здания памятника разделена на два одинаковых взаимоизолированных комплекса. В его западной части имеется колодец, очевидно, ритуальный, так как никаких следов его практического использования при раскопках не обнаружено². Скорее всего, эта часть здания была посвящена водной стихии.

С.П. Толстов приходит к выводу, что именно в одинаковом почитании солнца и водной стихии, столь естественном для земледельцев Хорезмского оазиса, существование которого зависело от вод Амударьи, и следует искать объяснение такой особенной планировки Кой-Крылган-калы, где в восточной половине памятника почиталось солнце, а в западной – вода ³.

Когда древние иранцы стали заниматься земледелием, значение огня отступило на задний план перед тем значением, которое приобрело для них солнце – источник света, тепла и плодородия. Уже не огонь, а солнце – небесный огонь – является богом – спасителем. Однако и этот бог умирает и возрождается подобно огню, и его светоносная сила излучается в процессе его видимого вращения по небу. Следовательно, свастика оказалась как нельзя более подходящим символом и для тех солнечных богов-спасителей, которые являлись на место спасителя – огня. Таким образом, не случайно свастика и крест фигурируют в качестве символа там, где на лицо астрально-земледельческий культ солнечных богов-спасителей⁴. Планировка Кой-Крылган-калы и находки на этом памятнике подтверждают наличие астрально-земледельческого культа среди древних хорезмийцев.

Что касается памятника Калалы-гыр 2 (середина IV – начало II вв. до н. э.), то он находится у левого берега Южного Даудана в Присарыкамышской дельте Амударьи, то есть на ее левобрежье¹. В плане крепость Калалы-гыр 2 представляет собой почти правильный равнобедренный треугольник, то есть практически это в плане четверть круга, к которому примыкает с северной стороны по склону возвышенности большой прямоугольный входной комплекс, с которым были связаны публичные ритуалы и церемонии. Раскопки крепости показали, что постройки в ней, как и вся она в целом, связаны с культовыми церемониями. На это указывает и наличие монументального здания – круглого храма². В помещении 11 раскопа 1/2 и перед айваном у входа в круглое здание довольно много костей животных ( в отличие от других частей памятника), а рядом, в помещении 3 и 4, была выявлена сгнившая сплошная подстилка из травы и стеблей камыша, на которую, согласно зороастрийским сочинениям, помещали мясо жертвенных животных³. Такой же обычай у персов описывает и Геродот (Геродот, 1.132). Б.И. Вайнберг реконструируя крепость Калалы-гыр 2, приходит к заключению, что круглый храм крепости практически является таким же сооружением, как и Кой-Крылган-кала, и связан с культом плодородия и возрождения природы⁴.

Для нашего исследования интересен и письменный документ на остраконе, который был обнаружен на Калалы-гыр 2. В этом документе фигурирует имя whšδtk/axšδātak/ «Созданный Вахшу, гением Окса (Амударьи)»⁵, о котором, как отмечалось выше, упоминает Бируни. Б.А. Лившиц датирует этот документ I в.н.э⁶, что указывает на то, что и в начале I тыс. н. э. иранские народы сохранили свои древние верования и традиции.

Итак, несмотря на то, что Тахти-Сангин, Кой-Крылган-кала и Калалы-гыр 2 расположены в разных районах Центральной Азии, все они находятся у реки Амударья (Тахти-Сангин – у ее истока, а Кой-Крылган-кала и Калалы-гыр 2 – в ее низовье). Таким образом, кости жертвенных животных, обнаруженных на этих памятниках, предназначались Амударье, что является наглядным примером подтверждения стихов «Ардвисур-яшта» («Яшт» 5. 1, 112). Следует также отметить, что наличие костей жертвенных животных в перечисленных нами памятниках культуры Сапалли, Дашлы I, Сакар-чага, Храм Окса, Кой-Крылган кала и Калалы-гыр 2, относящихся к разным периодам (от середины II тыс. до н.э. до IV в. до н.э.), показывает, как происходил процесс трансформации жертвоприношений древних иранцев, описываемых в «Авесте».

Обратимся к описанию в «Видевдате» сооружения, именуемого Вар (2.25-26, 30, 38). По уточненному переводу И.М. Стеблин-Каменского, Вар, построенный Йимой, состоял из трех концентрических кругов стен, во внешнем из которых было девять проходов, в среднем – шесть и во внутреннем – три ¹. Эта планировка, по мнению И.М. Стеблин-Каменского, напоминает поселения древних ариев, имеющих круговые концентрические стены, похожие на планировку храма, открытого на городище Дашлы III на Севере Афганистана. Храм этот входит в группу памятников эпохи бронзы (середина II тыс. до н.э.) Дашлинского оазиса (левобережная часть Амударьи). Если мы предположим, что это действительно Вар, то это может косвенно служить подтверждением в пользу отождествления реки Вахви-Датия с рекой Амударья².

Обратимся к «Михр-яшту» «Авесты», в котором говорится о территории, где находятся высокие горы Хара Березаити и есть «широкие судоходные реки» (Яшт». 10. 13-14). Предположим, что автор источника под одной из этих рек имел в виду Вахви-Датию, и что ее исток находится в горах Хара Березаити. Ибо в «Бундахишне» говорится, что с Албурза берет начало река Вехрут (Bd. 20.1 ff). Выше мы отмечали , что в «Большом Бундахишне (GBd. 30. 33) и в «Дадестан-и Дениге» (Dd. 21. 2; 24. 4) уточняется место нахождения моста Чинват, что на юге он простирается до подножья одного из пиков Албурза – пик Даити-Dāitīk. Нами также была предложена локализация гор Хара Березаити в системе Тянь-Шань – Памир – Гиндукуш. Река Амударья берет начало с ледника Вревского на склонах Гиндукуша на высоте 4900 м под названием Вахджир¹. Отсюда следует, что Вахви-Даити берет начало с пика Даити.

Итак, на наш взгляд, изложенный материал дает нам основание отождествлять авестийскую реку Вахви-Датия с Амударьей.

Обратимся к другой авестийской реке Ранха, с которой также связано много исторических событий.

И. М. Стеблин-Каменский касаясь толкования реки, отмечает, что слово «Ранха» («Рангха», «Раха») родственно древнеиндийскому «раса» – «сок, влага, жидкость», русскому «роса»⁴. По вопросу локализации реки исследователи не пришли к единому мнению. Отождествление Ранхи с Сырдарьей⁵ является одной из самых распространенных точек зрений. Исследователи в этом вопросе восновном руководствовались только сведениями источников. Отождествление же Ранхи с Волгой базируется на сообщениях античных авторов, в основном Птолемея – Rа и Rās (Агатемер) – древнее название реки Волга¹. Причем, некоторые исследователи пытаются проследить трансформацию древнего названия Ранхи в современных финно-угорских языках². Одежда Ардвисуры Анахиты из бобровой шкуры послужила основным аргументом для Р. Гиршмана отождествить Ранху с Волгой, так как он считает, что бобр никогда не обитал в центральноазиатских реках³.

Существует версия, что Ранха – это река Белая – исток Волги, которая является ее продолжением⁴. В основном эта гипотеза основывается на том факте, что исток реки Белой берет свое начало с горы Иремель, одной из двух высочайших вершин Южного Урала, который в свою очередь отождествляется с горой Хукарья, откуда берет начало река Ранха⁵. Авестийская Ранха отождествляется и с ведической рекой Раса – Rasā (Ригведа, 1.112, 12; 5.53, 9; 10.75, 6), которая сохранилась в современном названии реки в Северной Индии¹. Здесь Г.Ньоли руководствуется высказыванием М. Бойс о том, что по мере перехода с одного места на другое иранские племена переносили с собой названия местностей и рек, используя их традиционные названия для наречения новых гор и рек². Существует предположение, согласно которому Ранха отождествляется с Тигром³, базируется оно на политической ситуации Сасанидского государства при Хосрове II (591-628), а также имеется гипотеза, что Ранха – это или река Иртыш или Обь⁴. По мнению Х. Ломмеля, Ранха первоначально в представлениях древних иранцев была чисто мифической рекой, текущей среди звезд, и лишь впоследствии ее имя было перенесено на одну из конкретных рек, где жили древние иранцы⁵.

Обратимся вновь к отождествлению реки Ранха с рекой Сырдарья, так как считаем, что необходимо заново проанализировать источники, использовав дополнительно археологический, лингвистический и другие материалы. В данном случае еще раз следует отметить, что в «Авесте» приведены только географические названия, поэтому вновь обратимся к «Бундахишну», в котором приводится трактовка этих названий и говорится о том, где они расположены. Так, в «Бундахишне» говорится о том, что с «Альбурза», то есть авестийских гор Хара Березаити берут начало реки Аранг и Вехруд, и что они являются главными реками земли (Bd. 20.1ff). В «Авесте», соответственно, эти реки называются Ранха и Вахви-Датия. Об идентификации Вахви-Датии уже говорилось выше.

Вновь обратимся к «Михр-яшту» «Авесты», в котором говорится о территории, где находятся высокие горы Хара Березаити и «есть широкие судоходные реки». Если мы предположим, что автор источника имел в виду Ранху и Вахви-Датию, то их исток находился в горах Хара Березаити, о локализации которых говорилось в первой главе. Далее в стихах этого же «Яшта» сказано, что «реки стремят свое течение к Ишкате Парутской, к Мерву, что в Харойве, и к Гаве в Согдиане, или текут в Хорезм» (10.14). Выше отмечалось, что перечисленные страны «Михр-яшта» локализуются с современной Центральной Азией, по территории которой течет река Сырдарья, которая является судоходной.

В «Авесте» имеется еще один немаловажный факт, указывающий на наше предположение. Так, в «Михр-яште» говорится:

«... Мы почитаем Митру...

Он длинными руками

Обманщика хватает:

Он на востоке схвачен,

На западе сражен он, –

Будь он в истоке Ранхи

Или в земле средине».

( «Яшт» 10.104)

Здесь ясно прослеживается связь бога Митры и истока Ранхи, который, как видно из этого стиха, находится на востоке. Больше того, корень топонима Ранха сохранился до наших дней в названиях широкого региона, прилегающего к истокам Сырдарьи. Например, река Ранг-чу в Восточном Туркестане. Если мы вновь обратимся к топонимии Таджикистана, то и здесь можно проследить трансформацию древнего названия реки в современные гидронимы, оронимы и топонимы. Так, в Таджикистане имеются: реки Ранг и Рангуилга, озеро Рангкуль, горы Рангин и местность Сафедранга¹.

Отождествление Ранхи с Сырдарьей также косвенно подтверждается в едином контексте озера Чайчаста и прохода Хшатросука в Канхе («Яшт» 5.49, 54, 57). В индоиранский период все водоемы и реки рассматривались местным населением, как единая система. Принимая во внимание гипотезу С.П. Толстова (об этом далее), Б.И. Вайнберг реконструирует в районе дельты Сырдарьи гипотетическое озеро. Так, Инкандарья в древности не впадала в Аральское море, а соединялась с дельтой Амударьи¹.

К востоку от Кызыл-орды, где сейчас расположена обширная такырная равнина, в древности и, возможно, еще в средние в. располагалось озеро, в которое впадали реки Сырдарья, Сарысу и Чу². Скорее всего, это озеро и было авестийское Чайчаста. Уже высказывалось мнение о том, что название этого озера могло лечь в основу античного названия Ташкентского оазиса – Чач³. Следовательно, озеро Чайчаста должно быть отождествлено с озером Чушка-куль, расположенном несколько севернее развалин Отрара, где сейчас находится Бугуньское водохранилище (Казахстан).

Если название этого озера могло лечь в основу античного названия Ташкентского оазиса – Чач, то, следовательно, все упомянутые географические реалии указывают на то, что древний Кангюй, с которым сопоставляется Канха, или, по крайней мере, одно из его владений, по мнению большинства исследователей, располагался в районе среднего течения Сырдарьи⁴. Это можно объяснить тем, что возникновение Кангюя, как и строительство Канки, увязывается с расселением поздних ираноязычных групп. В «Ардвисур-Яште» (5.54) говорится о «воинах туранских», стоящих рядом с Канхой, а Туран, как известно, находится за Амударьей.

Что касается прохода Хшатросука, то ранее автор диссертации обращался к его локализации и отождествляет его с местом, образованном с запада руслом Сырдарьи, а с востока – хребтом Каратау⁵.

Итак, если мы рассмотрим указанные в комплексе расположенные проход Хшатросука и озеро Чайчаста, то предполагаемое нами отождествление Ранхи с Сырдарьей будет вполне оправдано.

Дополнением к вышесказанному служат гимны «Авесты», в которых говорится о борьбе иранцев с туранцами. Исследователи отмечают, что в «Авесте» сакские племена выступают под несколькими именами, из которых наиболее употребительно тура¹. И иранцы, и туранцы молятся за победу («Яшт» 5.42, 46, 49-54, 58 и т. д.). Их мольбы обращены к богине Анахите, которая поддерживает только иранцев. Возможно, в гимне отражена этногеографическая ситуация, когда район среднего течения Сырдарьи был зоной контактов степных кочевых племен с севера (саки, туры) и оседлоземледельческого населения оазисов к югу.

Обратим вновь внимание на жертвоприношение, которое зафиксировано в «Авесте», потому что это важно для анализа археологического материала. Так, в «Ардвисур-яште» говорится:

«... И приносил ей в жертву

Тур Йойшта, сын Фрияны,

На острове в стремнине

Реки широкой Ранхи

Сто жеребцов и тысячу

Коров, и мириад овец».

(«Яшт» 5.81)

В этих стихах говорится о жертвоприношениях богине Ардвисуре Анахите, олицетворяемой рекой Ранха, как и всеми реками вообще. Имеется несколько памятников приблизительно одного периода, где обнаружены кости жертвенных животных. К ним относятся:

1. Могильник Тагискен (IX-VIII вв. до н.э.), расположенный в сухом русле Инкар-Дарьи (древнее русло Сырдарьи), в том месте, где она подходит к Жаны-Дарье. Здесь при раскопках некоторых мавзолеев обнаружены ямы с костями коровы и барана. Они сопровождают погребения в оградах, а во многих случаях располагаются внутри погребального сооружения¹.

2. Могильник Уйгарак (VII-VI вв. до н.э.), расположен на границе дельтовой области Сырдарьи и пустыни Кызылкум. Он занимает южный край бугра, обращенного к одному из древних русел Сырдарьи – Инкар-Дарье. Здесь в трех курганах (16, 36, 57)² обнаружены кости баранов. Причем О.А. Вишневская предполагает, что головы животных – это жертвоприношение³;

3. Могильник Томпаксар (V в. до н. э.) – в бассейне древних русел Сырдарьи – Куван-Дарьи и Пра-Куван-Дарьи. Здесь также обнаружено захоронение лошади и костей барана (курган 62)⁴ и коровы (могильник 266)⁵.

4. Могильник Косасар 2 (IV-II вв. до н. э.), находится там же, где и могильник Томпаксар. В 25-ти погребениях сохранились кости баранов, в одном – кости лошади вместе с костями барана (курган 12, погребение 1), в двух – кости барана вместе с костями крупного рогатого животного (быка) (курганы 29, 69). В кургане 29, помимо костей ног и таза барана и быка, находилась и голова быка⁶. Особо следует обратить внимание на то, что могильник Косасар 2 расположен на зажатом между двумя сливающимися на западе протоками небольшом полуостровке, вытянутом в широтном направлении. Мы считаем, что данный факт можно соотнести с приведенными стихами «и приносил ей в жертву на острове в стремнине реки широкой Ранхи...».

Все эти памятники расположены в районе древних русел Сырдарьи. Одно из них – Инкар-Дарья, существовало в античную эпоху (V-IV вв. до н.э.). С.П. Толстов еще в середине 50-х годов пришел к выводу, что на рубеже VII в. до н.э. произошло спрямление извилистого русла Инкар-Дарьи. Очевидно, в древности и в раннем средневековье основное русло Сырдарьи на участке примерно района нынешней Кзыл-Орды проходило не там, где сейчас: в эпоху первобытности исток шел по Инкар-Дарье, а в ранней античности – по Жаны-Дарье и Пра-Куван-Дарье, которая была обводнена дольше Жаны-Дарьи, вплоть до раннего средневековья¹.

Несмотря на то, что захоронения жертвенных животных единичны, мы все же можем привлечь данный материал как косвенное подтверждение отождествления реки Ранха с рекой Сырдарья.

В связи с этим обратимся к сообщению Геродота о верованиях массагетов, которые жили в районе Аральского моря: «Из богов чтут только солнце, которому приносят в жертву лошадей. Смысл жертвы этой таков, что быстрейшему из всех богов они посвящают быстрейшее животное» ( Геродот, I, 216). В научной литературе это сообщение рассматривалось обычно изолированно, без привлечения сведений «Авесты» и данных лингвистики, археологии и этнографии. В «Авесте» уже не один раз упоминается о «солнце с быстрыми конями» («Вендидат» 21. 20; «Яшт» 10.47, 52, 68, 102, 125, 136). Вполне возможно, что захоронение лошади в могильнике Томпаксар и есть свидетельство сказанному в источниках. По поводу приведенных слов Геродота Ю.А. Рапопорт пишет: «Почти в тех же выражениях говорится об этом в «Авесте»... Явно объединенным представляется образ коня и солнца на чертомлыцкой вазе. В сложном образе Сиявуша также отчетливо проступают черты солнечного божества»². Крестообразную планировку сакских погребальных сооружений в области древних русел Сырдарьи исследователь также связывает с солярным культом.

Считаем необходимым рассмотреть планировку сакских мавзолеев, о которых говорит Ю.А. Рапопорт. Так, мавзолеи Тагискен 1и 2¹, Бабиш-мулла 2² и мавзолей на городище Чирик-рабат³ имеют крестообразную планировкуу. Связь этих мавзолеев с культом солнца несомненна. Крестообразную планировку сакских мавзолеев в районе Сырдарьи подтверждает и Геродот. Почитание ими солнца и крестообразная планировка их мавзолеев свидетельствуют в пользу нашего отождествления.

Мы уже отмечали, что огонь играл большую роль и в погребальном обряде древних иранцев. В связи с этим интерес представляет археологический материал с Приаралья, охватывающий период с эпохи бронзы до середины I тыс. до н. э. Так, на памятниках Северный Тагискен (IX-VIII вв. до н. э)⁴, Южный Тагискен (вторая половина VI – начало V в. до н. э.)⁵, Уйгарак⁶ прослеживаются обжигание поверхности площадки перед сооружением погребальной конструкции, сожжение погребальной конструкции и деревянного перекрытия погребальной камеры и, наконец, кольцо огня вокруг погребальной камеры. Заметим, что объединяющим элементом погребального обряда перечисленных памятников является наличие в погребениях зольников и остатковжертвенной пищи (определенные части животных). Зольники и кости жертвенных животных говорят об их культовом назначении.

Из всего вышесказанного мы пришли к следующему заключению: если отождествление реки Ранха с Сырдарьей верно, то тогда ее исток должен находиться в отрогах Южного Тянь-Шаня (хребет Терской-Ала-Тоо), о чем свидетельствуют источники. Так, в «Авесте» упоминается местность у истоков Ранхи («Видевдат» 1. 19; «Яшт» 12.18). В пехлевийских источниках эта местность упоминается как область Араг (Bd. 19.15; Zsp. 20.4). Заметим, что в «Бундахишне» Ранха принимает форму Аранг и течет с горы Албурз – один из пиков Хара Березаити, который входит в установленную нами Тянь-Шань – Памиро – Гиндукушскую горную систему, где локализуются нами авестийские горы Хара Березаити.

Остается сказать о заключительной части орогидрографической схемы, т. е. о море. В данном случае обратимся к авестийскому морю Ворукаша.

Ворукаша – vour.kaša¹. Легендарное море, с которым, как и с горами Хара Березаити и с реками Ранха и Вахви-Датия связаны многие исторические события, упомянутые в «Авесте». В этом памятнике название моря приводится много раз: «Ясне» (42.4; 65.3); в «Вендидаде» (5. 19, 23; 21.4, 47;); в «Яштах»: «Ардвисур-яште» (5.3-4, 38, 42, 116); «Тиштр-яште» (8.6, 8, 20, 23, 26, 29-32, 37, 40, 46-47); «Фравардин-яште» (13.6-7, 59, 65) и «Замйад-яште» (19.51, 56-63).

В пехлевийских источниках это море называется форму Фрахвкард – frax^vkart (Bd.22.15). Другое пехлевийское название – Варкаш – varkaš (MX, 43.15; 44.15; 62.26-28). В «Бундахишне» так же, как и в «Авесте» («Вендидад» 21.4, 47), говорится, что Варкаш – это мировой океан, окружающий землю и занимающий треть ее поверхности, заливы Варкаша отделяют Хванирас от шести окраинных необитаемых кешваров (Bd.13.1-5). Название моря толкуется как «с широкими заливами»², «широко изрезанное», «имеющее широкие... заливы»³. Что касается локализации моря Ворукаша, то до настоящего времени среди исследователей нет единой точки зрения. В основном оно отождествляется или с Каспийским⁴ или с Аральским морями¹. Х. Бартоломэ также то он отождествляет его то с Каспийским, то с Аральским морями². Исследователь так и не пришел к окончательному выводу. Заливы моря Ворукаша отождествляются с Черным, Средиземным и Аравийским морями, а также с Персидским заливом³. Отождествление моря Ворукаша с Индийским океаном основано на данных «Тиштр-яшта» (6.32)⁴. Существует еще одна точка зрения, по которой море Ворукаша – это озеро Хамун⁵. В основном это отождествление основывается на сообщениях Геродота о реке Акес⁶, а также на событиях, связанных с древними героями Франхрасьном, Кэрсаспой и Вандарманишом, о которых пишется в «Авесте»⁷. Есть мнение, что море Ворукаша – это древнее озеро вблизи Арала, в месте слияния рек Сырдарьи, Сарысу и Чу на месте Дарьялык – Такыра⁸.

Мы предлагаем свою точку зрения на отождествление моря Ворукаша. Для ее подтверждения необходимо вновь проанализировать «Авесту» и пехлевийские источники и дополнительно использовать археологические и другие материалы, т. е. применить комплексный подход, тем более, что схема горы – реки – море в данном контексте приобретает особое значение.

Обратимся к источнику. В «Замйад-яште» «Авесты» говорится о туре Франхрасьяне, который пытается завладеть Хварно, «которым завладели грядущие бывшие цари арийских стран, Достать то, чем владеет Спитама – Заратуштра» (19.56). Туры, о которых мы будем подробно говорить в следующих главах, – представители кочевых племен с севера от среднего течения Сырдарьи. Борьба тура Франхрасьяна связана с морем Ворукаша («Яшт» 19.56-63). В «Ардвисур-яште» и тур Франхрасьян, и иранец Хаосрава молятся за победу в борьбе за владение арийскими странами («Яшт» 5.42, 46, 49-54, 58 и т.д.). Если мы предположим, что владение туров находилось к северу от среднего течения Сырдарьи, а их борьба с арийцами происходила у моря Ворукаша, то, значит, этим морем должно быть Аральское море.

В «Тиштр-яште» (гимн Тиштрии – звезде Сириус) море Ворукаша упоминается как место, откуда встает звезда Тиштрия – звезда Сириус («Яшт» 8.32). Если учесть изрезанность береговой линии Аральского моря, то можно предположить, что гора Усхинда расположена так, что между ней и наблюдателем находится часть Аральского моря. В данном вопросе интересна гипотеза, согласно которой в индоиранский период все водоёмы и реки рассматривались местным населением, как единая система. Так, С.П. Толстов выдвинул гипотезу¹, по которой дельта Сырдарьи во II тыс. до н.э. имела другой вид. Он пишет, что «на необъятных просторах Кара-Кумов, тянущихся от Аральского моря до гор Копет-Дага, и от Аму-Дарьи до Каспия, так же как и напространствах Кызыл-Кумов к северу от возвышенностей, окаймляющих с севера Зеравшанский оазис, – всюду встречаются следы древних течений Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи и связанных с ними озер в виде прекрасно выраженных в рельефе долин, разнообразных раковин, водных моллюсков, береговых валов, отмелей и т.д. Как показал анализ, минералогический состав отложений пустынь ничем не отличается от состава современного аллювия Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи»². Принимая во внимание его гипотезу, Б.И. Вайнберг реконструировала гипотетическое озеро. Так, Инкандарья (русло Сырдарьи) в древности не впадала в Арал, а соединялась с дельтой Амударьи. К востоку от Кызыл-орды, где сейчас расположена обширная такырная равнина, в древности и возможно, еще в средние в. располагалось озеро (авестийская Чайчаста), в которое впадали реки Сырдарья, Сарысу и Чу¹.

Если мы обратимся к истории другой центральноазиатской реки – Амударье, то увидим, что совместные исследования археологов и геоморфологов подтвердили факт неоднократного изменения направления её вод. Так, в начале бронзового в. Присарыкамышская дельта оказалась в основном сформирована, а значительная часть ее протоков была уже занесена аллювиальными отложениями. Это привело к тому, что на рубеже III и II тыс. до н. э. воды Амударьи повернули на северо-восток и, обводнив древние Акча-Дарьинские русла, достигли Аральского моря². Со времени создания ирригационной сети правобережья, т. е. со второй четверти I тыс. до н. э. и до настоящего времени эта система сохранила ту же конфигурацию³. Таким образом, мы можем здесь констатировать, что именно этот период описан в «Авесте». Тогда Каспийское море не может быть отождествлено с морем Ворукаша, так как все выше сказанное может служить обоснованием для идентификации моря Ворукаша с Аралом.

Еще раз обратим внимание на стихи 12-14 «Михр-яшта», где говорится, что «Митра восходит над Харою, с чьих вершин он видит весь арийцев край, в котором реки судоходные несут свое теченье и к Ишкате Парутской, и к Мерву, что в Харойве, И к Гаве, в Согдиане или текут в Хорезм».

Выше мы уже отмечали, что перечисленные в этих стихах страны локализуются на территории современной Центральной Азии, по которой текут реки Амударья и Сырдарья, тождественные в свою очередь рекам Вахви-Датия и Ранха.

Посмотрим, как работает орогидрографическая схема, а именно горы – реки – море. Оказывается, именно по этой схеме приводится описание в «Авесте» географических названий: горы Хара Березаити – реки Ванхви-Датия и Ранха – море Ворукаша. Только в таком виде эта схема может быть наложена на географическую карту современной Центральной Азии: горная система Тянь-Шань – Памир – Гиндукуш – реки Амударья и Сырдарья – Аральское море.

Вновь обратимся к «Фравадин-яшту», где говорится, что Ардвисура Анахита течет с Хукарьи в море Ворукаша («Яшт» 13. 4, 6-7). Мы уже отметили, что река Ардви ассоциируется древними иранцами со всеми реками, особенно, с самыми крупными, к которым относятся Вахви-Датия и Ранха.

Из всего вышеизложенного можно предположить, что авестийское море Ворукаша – это Аральское море.

Таким образом, проведенное исследование дает основание говорить о том, что орогидрографическая схема, которая прослеживается в «Авесте» в следующем виде: горы Хара Березаити – реки Вахви-Датия и Ранха – море Ворукаша накладывается только на регион Центральной Азии. На современной географической карте данная схема выглядит так: Тянь-Шань – Памиро – Гиндукушская горная система – реки Амударья и Сырдарья – Аральское море.