Динамика термина

Влияние когнитивной установки на выбор и трактовку термина-понятия может быть проиллюстрировано примерами выбора термина (“омонимия” или “многозначность”) для номинации результата ретерминологизации при заимствовании терминов из смежных дисциплин (из теории ИИ в психологию, из когнитологии в языкознание).

II.5.6. Многозначность или омонимия? Обоснование выбора термина для номинации результата ретерминологизации

Отношение ретерминологизации – это отношение термина исходного и термина конечного, включая любое промежуточное отношение. Но “термин конечный” (ТК) – не обязательно омоним “термина исходного” (ТИ). Логика отношения ретерминологизации заставляет считать, что омонимия ТК и ТИ – это следствие распада многозначности.

Непроизвольность терминологической номинации, сознательность выбора терминологического имени, его мотивированность не позволяют предполагать, по крайней мере в качестве регулярного явления, становление омонимии минуя промежуточный этап, т.е. этап многозначности. Межпредметная омонимия – это предельный результат ретерминологизации как функционального перехода и семантического развития слова. С другой стороны, полисемия – не обязательно этап промежуточный: для данной пары семантических вариантов она может быть вполне достаточной, т.е. в этом смысле конечной.

Результат ретерминологизации определяется через отношение термина исходного (ТИ) и термина конечного (ТК) – отношение ретерминологизации. Отношение ретерминологизации может быть задано как бинарная оппозиция термина исходного (ТИ) и термина конечного (ТК) и как оппозиция градуальная. Это отношение может быть отношением многозначности или омонимии. Для уточнения результата ретерминологизации важно определить общее отношение понятий многозначность и омонимия.

Оппозиция многозначность – омонимия имеет семантическое основание. В то же время основание для определения термина исходного (ТИ) и термина конечного (ТК) как междисциплинарных омонимов часто не является собственно семантическим, т.е. соотнесенным с понятийным содержанием этих терминов. Можно сказать, что оно является метасемантическим. Из первой функции слова омоним (из значения ‘отсутствие семантической связи’) вытекает следующая его роль – каузировать значение ‘другой’. Поэтому определение термина как омонима заставляет воспринимать его как ‘другое слово’. В частности, выбор номинаций межстилевая или межпредметная омонимия по отношению к терминам психологии и теории ИИ с общим значением ‘структуры памяти’ (фрейм, сценарий, план) мотивирован значимостью именно этой части семантики слова омонимия. Термин омонимия нужен, чтобы утвердить наиболее доминантную в данном случае часть смысла – идею другого. Номинация омоним эксплицирует семантику другое слово и тем самым “наводит” значение ‘другая область знания’. Иными словами, при употреблении слова омоним ‘включается’ регулярный метонимический перенос – переход от другого слова к другой области знания, другой предметной области и т.п. Когда отношения “исходного” и “конечного” терминов определяются как отношения омонимии, учитывается их формальная эквивалентность и акцентируется раздельное, “параллельное” функционирование ТИ и ТК в разных предметных областях.

При ином подходе к междисциплинарным коррелятам, при рассмотрении результатов ретерминологизации в семантическом плане, учитывается степень их семантической дифференциации. При обращении к семантике “термина исходного” и “термина конечного” (иначе при определении семантического отношения между ними) они могут быть признаны или лексико-семантическими вариантами многозначного термина или опять-таки омонимами. Основание для дифференциации – степень семантического развития термина. Но и при таком основании выбор номинации является достаточно субъективным.

Выбор термина омоним для обозначения результата ретерминологизации прежде всего определяют изменения в семантическом плане. Но важно в этом случае и другое – доминантная часть семантики данного термина, или то, как она мыслится пользователем слова.

Так, фрейм как структура знания и фрейм как спортивный термин воспринимаются нами как более отдаленные понятия и определяются как омонимы в силу “отдаленности” их предметных сфер, а фрейм как структура знания и фрейм как способ описания единиц языка, т.е. слово и метаслово, воспринимаются как более близкие, хотя последние различаются не только предметными сферами. Доказательство такого “произвольного” сближения этих терминов предоставляют лингвистические тексты, которые фиксируют переход от одного понятия к другому, иногда не осознаваемый самим автором.

Инструментом оперирования в когнитивной лингвистике становятся оперативные единицы памяти – фреймы (стереотипные ситуации, сценарии), концепты (совокупность всех смыслов, схваченных словом) [47, с. 10].

Очевидно, что оперировать “оперативными единицами памяти” можно, если под таковыми понимать не сами ментальные структуры (фрейм, скрипт), а понятия о них и номинации этих понятий – термины фрейм, скрипт и т.п. Контекст высказывания свидетельствует о функциональном переходе и, менее наглядно, об амбивалентности термина фрейм:^iv Ретерминологизация, т.е. изменение предмета номинации, здесь происходит в пределах одного высказывания.

В лингвистических текстах мы встречаем еще один вид омонимии, а именно омонимы как результат регулярного метонимического переноса – перехода от понятия к форме его вербализации. Такой переход иллюстрирует, например, ряд определений слова концепт, который приводит В.А.Маслова:

концепт – ...это некий квант знания;

концепт – оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга, всей картины мира, отраженной в человеческой психике;

концепт – термин, служащий объяснению единиц ментальных или психических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знания и опыт человека [47, с. 35–36].

Два первых высказывания представляют собой толкования понятия концепт. В этих суждениях о структурах памяти слово концепт выступает как знак-заместитель предмета (ср.: Это – единица памяти). Последнее высказывание, а точнее метавысказывание, – это суждение по поводу единицы языка. Слово концепт само характеризуется как некий предмет, и характеризуется по функции – быть номинацией “единиц ментальных”. В первых примерах концепт – это единица языка, в последнем высказывании – концепт – единица метаязыка. Иначе говоря, налицо функциональное “расщепление” термина концепт.

Изменение предметной области – серьезное основание для того, чтобы определить функциональный переход как ретерминологизацию, а соотношение ТИ и ТК как омонимию. Но в ретерминологизации лингвиста в первую очередь интересует семантическое развитие, изменение семантики слова.

II.5.7. Многозначность термина как результат ретерминологизации

Ретерминологизация термина – это вид его динамики из одной предметной области в другую, результатами которой могут стать и развитие полисемии термина, и распад многозначности. Частичная общность семантики есть основание для рассмотрения термина исходного (ТИ) и термина конечного (ТК)^v как лексико-семантических вариантов, ею же определяется и значимость подхода к ним со стороны плана содержания, и необходимость наряду с понятием ретерминологизация использовать понятие дивергенции и понятие диверсификации.

Дивергенция может трактоваться как распадение семантического целого – однозначного слова – на лексико-семантические варианты. Диверсификация определяется лингвистами как следствие развития многозначности у одного из вариантов. В частности, А.А. Кручинина говорит о лексико-семантической диверсификации как о таком расподоблении вариантных соответствий, которое связано с развитием у одного из них многозначности [36, с. 194]. Тогда соотношение понятия ретерминологизация и понятий дивергенция и диверсификация определяется так: со стороны содержания процесс ретерминологизации – это и есть дивергенция и диверсификация. Так, в когнитивной психологии фрейм – это единица структуры памяти, а в лингвистическом дискурсе слово фрейм функционирует и как единица языка (номинация структуры памяти) и как метаслово. В когнитивной лингвистике термин фрейм становится номинацией единицы описания структуры языка. В Термине 2 актуализируется идея структуры и нейтрализовано значение “память”.

В семантическом процессе есть некая критическая точка, когда накопление дифференциальных и элиминация интегральных признаков приводит к распаду многозначности. В сравнении с омонимами фрейм (партия в бильярде) и фрейм (структура памяти), омонимы когнитивной лингвистики (слово и метаслово фрейм) еще сохраняют достаточно легко эксплицируемую семантическую связь. И это связь не ономасилогическая, по внутренней форме (фрейм – рамка), а семантическая – по иным доминантным компонентам лексического значения. Общность лексического значения фрейм1 и фрейм2 определяется как очевидной для исследователя связью языка со знанием, так и изоморфизмом единиц и структур языка и единиц и структур памяти. Хотя фрейм2 как номинация формы лингвистического описания эволюционирует в сторону исходного значения слова фрейм (сравните: рамочная конструкция как лингвистический термин). Развитие многозначности приводит к диверсификации термина исходного и термина конечного. И конечный результат процесса ретерминологизации в данном случае целесообразно определить как омонимию терминов. Интересно, что общеупотребительное слово не воспринимается как омоним, даже если оно функционирует в разных предметных областях. Например, английское заимствование кластер в спортивной игре и в психологии может означать одно и то же – группа, но терминологизация этих слов и связанная с нею семантическая дифференциация (Ср.: кластер – ‘группа шаров, ни один из которых нельзя сыграть в лузу’) заставляет воспринимать их как омонимы.

Итак, мы обращаемся к градуальной оппозиции многозначность и омонимия (к шкале “степень семантической близости”) при подходе к ретерминологизации как к семантическому процессу, при сопоставлении семантики термина исходного и термина конечного: для определения отношений мотивирующего и производного слова, для определения границ полисемии и границ лексико-семантических вариантов многозначного слова.

Отношение ретерминологизации с полным переосмыслением семантики ТИ определяется как омонимия. Для определения отношения ретерминологизации с частичным переосмыслением семантики ТИ необходимым и достаточным является понятие многозначность. Но иногда понятие омонимия предпочтительно и в этом случае. Термин омоним как знак результата ретерминологизации предпочтительнее, если важно подчеркнуть идею различия.

Как и в омонимии, идея разного в общем (в едином плане выражения) выражена в многозначности. Но идея общего в многозначности доминирует, так как многозначность – это помимо “общее в плане выражения”, еще и “общее в плане содержания”. Термин омоним не только обозначает результат ретерминологизации, но и эксплицирует семантику, релевантную для оппозиции ТИ и ТК. В термине-понятии омоним эксплицирована идея разности, противопоставленности, идея иного слова. Омонимия – оптимальная форма вербализации идеи разграничения единиц языка и метаязыка, т.е. отношения терминологизации и детерминологизации. Под это определение подпадает и результат экстраполяции терминологии когнитивной психологии. Функциональная переориентация когнитивных терминов – или ретерминологизация – связана с их движением от сферы ментального к иным предметным областям. Изменение предметной области – серьезное основание для того, чтобы определить функциональный переход как ретерминологизацию, а соотношение ТИ и ТК как омонимию. Но в ретерминологизации лингвиста в первую очередь интересует семантическое развитие, изменение семантики слова. В том, что ретерминологизация не является механическим переносом лексики, убеждает, в частности, движение когнитивных терминов из области ментального в область реального языка и метаязыка.

II.5.8. Омонимия терминов когнитивной лингвистики: терминология предмета и метода

С ретерминологизацией когнитивных терминов, или, вернее, с включением лингвистики в круг когнитивных наук, связано становление еще одного вида омонимии, которая развивается в результате функционального перехода терминологии предмета исследования в терминологию метода.

Ментальный лексикон – это особая область сознания, ее вербальное звено, которое является первичным предметом исследования когнитивной лингвистики. Ментальным лексиконом в переносном смысле может быть названа терминология когнитивной науки как система номинаций структур и процессов сознания. “Ментальный лексикон”, т.е. базовые понятия когнитивной науки, отражающие исходную роль сенсомоторного опыта в познании и в процессе использования знаний, формируют концептуальную основу когнитивной лингвистики, а когнитивный подход к познанию превращается в подход к языку.

В когнитивной лингвистике базовая когнитивная терминология используется как инструмент описания не только виртуальной сферы, но и реального языка.

В следующих примерах из лингвистических текстов речь идет о (1) когнитивной метафоре как о присущем человеческому сознанию механизме формирования нового знания и (2) когнитивной метафоре как единице высказывания, речи.

(1) Когнитивная метафора – “одна из форм концептуализации мира, когнитивный процесс, который выражает и формирует новые понятия, и без которого невозможно получение нового знания” [3, с. 14].

(2) Внимание языковедов привлекает так называемая когнитивная метафора, часто встречающаяся в средствах массовой коммуникации (масс-медиа) [3, с. 14].

Очевидно, в первом и во втором примере предметы номинации разные, а, следовательно, различна и семантика термина когнитивная метафора. Термин когнитивная метафора в высказывании (1) – это номинация процесса сознания. Термин когнитивная метафора в высказывании (2) – обозначение любого реального (материального) знака речи, который лингвистами может быть охарактеризован как вторичная номинация, результат метафорического переноса наименования.

Ретерминологизация словосочетания когнитивная метафора – результат цепочки метонимических переходов: от номинации ментального процесса (область-источник – область-мишень) к номинации ментальной структуры – (область-мишень) и далее к обозначению единицы языка (языковой метафоры).

Поиск оптимальной формы вербализации нового понятия – это коррекция плана содержания единицы языка или изменение плана выражения. В первом случае под фокусируемое явление корректируется семантика готового термина, т.е. уже существующего в языке имени, во втором идет поиск нового термина, с возможной дальнейшей коррекцией его семантики. Так, термин когнитивная метафора конкретизируется в терминах “номинативно-когнитивная метафора” [3, с. 13] и “художественная метафора”. В этих номинациях, в их внутренней форме, уже закреплено различение когнитивной и языковой метафоры.

Когнитивный подход к языку преобразует номинации ментальных структур и процессов познания в операциональные единицы – номинации приемов и методик лингвистического описания (когнитивный подход от концепта к формам его вербализации, фреймовые методики описания полисемии и т.п.). Функциональный переход термина – следствие метонимического переноса как когнитивного процесса. Высвечивая ту или иную сторону явления, формируя под нее понятие, сознание запускает программу вербализации понятия. Для стереотипной ситуации можно констатировать автоматизм действий, т.е. включение кода – одно-однозначного соответствия между понятием и именем. При отступлении от стереотипа поиск оптимальной формы вербализации из арсенала средств идет по принципу аналогии. Так, психолог обозначает термином фрейм единицу декларативного знания. Психолог же предлагает описание фрейма как структуры памяти, и этот способ описания лингвист переносит на область языка, попутно превращая термин – номинацию предмета (структуры знания) в термин – номинацию лингвистического метода:

(3) ...язык... обрабатывает получаемую индивидом извне информацию, т.е. строит специфические языковые фреймы [47, с.11]:

(4) Традиционные единицы когнитивистики фрейм, сценарий, скрипт и т.д. ...могут использоваться исследователями для моделирования концепта [47, с. 42].

В высказывании (3) словосочетание языковые фреймы – номинация структур сознания. Очевидно также, что в высказывании (4) речь идет о функциональной переориентации когнитивных терминов. И различение терминов-омонимов фрейм (3) и фрейм (4) – это различение предмета исследования и подхода к предмету.

Аналогичным образом в лингвистических текстах описание когнитивной метафоры как способа познания внутреннего мира человека “превращается” в метод описания лексической полисемии, в лингвистическую реконструкцию процесса метафоризации. Проиллюстрировать это различие можно следующими примерами:

Знания в области источника организованы в виде“ схем образов”, (image schemas) – относительно простых когнитивных структур, постоянно воспроизводящихся в процессе физического взаимодействия человека с действительностью [6, с.76].

Значение языкового выражения может быть представлено в форме его схематического образа (образ-схемы) [19, с.32].

В первом примере речь идет о структурах сознания, во втором – о предлагаемом когнитивной лингвистикой методе описания многозначности слова. Образ-схема как первоэлемент когнитивной картины мира в этом случае противопоставляется образу-схеме реального слова.

Идея фреймового представления специальных знаний (фреймового анализа) находит все новых сторонников среди лингвистов и все новые области применения^vi. Когнитивная терминология утверждается как терминология лингвистического метода. Исследователи отмечают при этом, что если фреймы как структуры знаний гипотетичны, то они оправдывают себя как формы лингвистического описания.

Лингвисты, заявляя свои права на исследование когниции, используют когнитивную терминологию по прямому назначению – как терминологию сферы ментального, и одновременно все более широко применяют принципы когнитивных исследований к описанию явлений и процессов реального языка. С распространением методики фреймовых описаний переход от терминологии предмета исследования к терминологии метода становится регулярным, знаменуя собой становление широкой и регулярной омонимии лингвистических терминов.

В результате перехода когнитивного термина из сферы ментального в область языка, он функционирует как слово и как метаслово – номинация единицы языка. Разграничение омонимии единиц языка и метаязыка – одно из условий успешного применения когнитивной методики. Чтобы использование номинации структуры сознания в качестве лингвистического метатермина было уместным, а толкование термина в высказывании непротиворечивым, исследователь должен учитывать омонимию терминов когнитивной лингвистики и уметь разграничивать в употреблении термины-омонимы. Неразличение чревато ошибками в интерпретации лингвистических текстов и сбоями в коммуникации самих языковедов.

Разграничение омонимии единиц языка и метаязыка важнее различения иных междисциплинарных омонимов, потому что речь здесь идет уже не об абстрактном различении слов, которые на практике могут и не пересекаться. Да и в целом разграничение омонимии единиц общего языка и специального языка науки более значимо для лингвистов, чем для представителей любой другой науки. Последние занимаются проблемой разграничения по необходимости, лингвисты же – по призванию.

Междисциплинарная омонимия – естественное следствие экстраполяции метода. Однако омонимия когнитивных терминов, обусловленная движением терминов от области ментального к области реального языка, вследствие специфики отношения языка и сознания, нуждается в особом внимании языковедов.

Вывод. Ретерминологизация когнитивной терминологии – это использование номинаций структур сознания как терминов, прилагаемых к иной предметной области – к языку. С характером изменения семантики термина при таком функциональном переходе связано определение результата ретерминологизации как межпредметной омонимии. Отношение терминов, входящих в инструментарий разных дисциплин, определяется как омонимия в основном из-за их функционирования в разных предметных областях. Междисциплинарность, становление смежных дисциплин снимает эту раздельность. Кроме этого (или поэтому) в смежных дисциплинах есть случаи терминоупотребления, когда понятие ретерминологизация практически неприемлемо. Например, когда термины, в которых выражены понятия о структурах сознания (концепт, репрезентация, фрейм), входят и в понятийный аппарат когнитивной психологии и в инструментарий психолингвистики и однозначно трактуются психологами и лингвистами, – здесь нет ни раздельности функционирования, ни изменения предметной области, ни изменения семантики. В смежных дисциплинах к ретерминологизации относятся лишь явления такого междисциплинарного перехода, при котором налицо семантическое переосмысление, т.е. семантическая дифференциация термина исходного и термина конечного.

Ретерминологизация в современной лингвистике обусловлена выходом за пределы описания сферы ментального не только когнитивного термина, но и когнитивной методики. Многие понятия, связанные с когнитивным подходом к языку, относятся к области методологии науки, формы их вербального воплощения в своей совокупности образуют терминологию лингвистического метода.

II.6.1. Когнитивный поворот и “ментальный” лексикон (терминология когнитивной науки)

Подводя итоги лингвистики ХХ века, языковеды назвали когнитивный поворот ее наиболее значительным событием. И хотя его влияние на развитие лингвистики и отношение лингвистики к формированию новой парадигмы научного знания до сих пор являются предметом дискуссий [33, 38,47, 57], набирающая ход когнитивная перестройка современной науки определяет целесообразность исследования когнитивной терминологии, основу которой составляет лексика, заимствованная из английского языка.

Изменения, происходящие в настоящее время в гуманитарных науках, которые можно назвать изменением позиции наблюдателя (лингвиста, психолога), по отношению к предмету исследования (языку, сознанию), не только сопровождаются обновлением терминологии, но и отражаются в ней. Проследить, как изменилось направление лингвистической мысли в эпоху постструктурализма, можно, обратившись к если не новому, то обновленному понятию когниция. Тем более что одно из самых “амбициозных направлений” современной науки носит имя когнитология и определяется как “научное исследование языка и научное исследование когниции” [35, с. 5]. Термин когниция, который мог бы считаться неологизмом, так как не закреплен в словарях, легко “переводится” через известный минимум интернациональной лексики и ассоциируется с термином познание. В “Словаре латинских крылатых слов” Я.М.Боровского, например, латинскому выражению cognitia rerum соответствует словосочетание познание вещей”. Однако пришедший в лингвистику из когнитивной психологии термин когниция (в исходном варианте – cognition) скорее противопоставлен термину познание, чем сопоставим с ним.

С термином познание традиционно связывается представление о научном познании, которое так же традиционно противопоставляется чувственному восприятию. Когниция как способ познания, с точки зрения когнитивной науки, включает весь спектр восприятия мира: непосредственное чувственное восприятие действительности, представления о ней (образы, основанные на прошлом восприятии) и, наконец, мышление.

Новый научный подход к познанию получил название экспериенционализм [32, с. 6]. Термин experience (“жизненный опыт, знать по опыту”) фиксирует связь познания с сенсомоторным опытом, полученным в процессе жизнедеятельности человека. С этой точки зрения первоэлементом когниции является образ. Производность от образа более сложных форм познания определяет целостность процесса познания – холистичность когниции (и, добавим, целостность когнитивной теории с ее исходным посылом о выводимости разума из непосредственного телесного опыта). Идея целостности познания формирует общую методологию наук, занимающихся исследованием разума.

Когнитивное описание процесса познания традиционно начинается с определения научного понятия когниция, однако формообразующим понятием когнитивной теории познания является понятие образ.

Научное освоение ментальных пространств – это и освоение новых пространств языком. Построение теорий и гипотез об устройстве языкового сознания рождает “ментальный” лексикон и требует лингвистического анализа терминов, покрывающих эти пространства. С другой стороны, без знания теории, без общего, целостного представления об описываемом терминами пространстве, невозможно постижение единиц этой теории.

II.6.2. Ментальный лексикон – образоцентрическая модель

Когнитивный переворот в науке связывают с успехами когнитивной психологии в исследовании ментальных структуры и процессов, “с помощью которых сенсорные данные на входе преобразуются, редуцируются, развиваются, запоминаются, вспоминаются и используются” [35, c. 83].

Образ непосредственного восприятия – это исходная точка когниции, прообраз концептов – единиц мышления, на уровне которых к работе сознания подключается язык. Как и понятие концепт, “производными от образа” являются понятия ментальные репрезентации и прототип, входящие в ядро концептуальной системы когнитивной науки. С понятиями ментальная репрезентация (образ прошлого восприятия) и прототип связано представление о ментальной модели мира как о системе ориентации в мире реальном.

Две когнитивных теории – теория ментальных репрезентаций и теория прототипа раскрывают особую роль прошлого опыта (образа прошлого восприятия) в познании. Воспринимая мир, утверждают когнитологи, мы сверяем образы, возникающие при непосредственном восприятии, с уже хранящимися в сознании образами прошлого восприятия (ментальными репрезентациями) и тем самым распознаем сигналы внешнего мира, осознаем их как аналоги уже имеющихся образцов [74, с.43]. Кстати, психологи считают, что зрительный образ воспринимаемого предмета через доли секунды уже заменяется ментальной репрезентацией. На этом свойстве сознания базируется теория стереотипов, операциональные единицы которой (фреймы, скрипты, сценарии) буквально списаны с соответствующих ментальных структур – оперативных единиц памяти.

На ориентационную функцию образа прошлого восприятия указывает и теория прототипа. С понятием прототип связана основная когнитивная (мыслительная) функция образа – участие в формировании категории (понятия), а также основная когнитивная (познавательная) функция – участие образа прошлого восприятия в формировании нового знания.

Образ прошлого восприятия (прообраз), выступает основой объединения однородных образов в категорию (понятие) и является прототипом, “если с его помощью человек воспринимает действительность: член категории, находящийся ближе к этому образу, будет оценен как лучший образец своего класса или более прототипический экземпляр, чем все остальные” [35, с. 144]^vii. Нечеткие множества однородных образов приобретают в “прототипическом экземпляре” своего заместителя: представителем класса (понятия) фрукты становится яблоко, представителем класса (этноконцепта) писатель – Пушкин.

Концептуальная система, организованная таким образом, выступает как система ускоренной, быстрой ориентировки. Иначе говоря, в ответ на вопрос: “Кто такой писатель?”, сознание отвечает не сигнификативным значением слова и не формулой “тот, кто пишет”, а прототипическим образом. Или, в терминах когнитивной лингвистики, сознание профилирует, высвечивает образ-прототип, который может быть образом-картинкой или фонетическим образом – единицей внутренней речи.

Закрепленным в сознании опытом прошлого, т.е. знаниями, определяются не только результаты освоения мира, но и его перспективы. Когнитивная наука раскрывает роль образа прошлого восприятия как ориентира и при выходе за пределы стереотипной ситуации. Известный в теории познания тезис о том, что новая информация о мире осваивается с помощью старого знания, своеобразно преломляется в теории когнитивной метафоры: “метафоризация – основная ментальная операция, способ познания и объяснения мира – связана с процессом отражения и обозначения нового знания через старое”. [47, с. 11]

Вербализованные понятия, отражающие представления ученых о когниции, образуют “ментальный” лексикон – особый терминологический модуль, сначала в английском языке, а затем в языках, заимствующих когнитивную терминологию. Осваиваемое когнитологией ментальное пространство становится предметом номинации и уже таким образом входит в сферу интересов лингвистов.

По мере того как когнитивная наука развивает представление об устройстве когниции (познания, разума), новые знания о мире ментальном, закрепленные в когнитивной терминологии, все в большей степени становятся областью научных интересов лингвистов [32, 38, 47]. Если “дальнейшее” значение лингвистических исследований когнитологи видят в получении данных о деятельности разума, то их “ближайшее значение” состоит в уяснении самого понятия “когнитивный подход”, в изучении концептуальной системы и терминологии когнитивной науки. Когнитивная лингвистика изучает базовые метафоры сознания, закрепленные в единицах языка, и на основе когнитивной метафоры объясняет механизм вторичной номинации. Обращение к базовым понятиям когнитивной теории познания дает возможность отчетливее представить суть когнитивного подхода к языку и очертить те области исследования, которые он открывает перед лингвистикой.

II.6.3. О когнитивном и функциональном подходах к “ментальному” лексикону

“Ментальный” лексикон, отражающий первоначально представления ученых о формировании когнитивной способности и работе сознания, приобретает для лингвистики особое значение в связи с распространением когнитивного подхода на сферы языка. Одной из сторон когнитивного подхода к языку является, на наш взгляд, подход к номинациям ментальных структур “от образа”.

Когнитивная парадигма знания представляет собой систему понятий о предмете (области ментального) и о методе (когнитивном подходе к познанию), закрепленных в терминах когнитивной науки. Представления когнитологов о триаде познания, состоящей из “взаимодействия трех составляющих – приобретения, структурирования и оперирования знаниями”, восходят к идее о производности когниции от телесного опыта и значимости прошлого опыта для процесса познания [74, c. 18]. I.4.1. Сенсорный отпечаток (образ, перцепт), закрепленный в памяти, формирует представление (образ прошлого восприятия) и выступает основой образования понятия. Когнитивные исследования фиксируют роль образа сенсорного восприятия в образовании сложных ментальных структур; роль образа прошлого восприятия как ориентира для последующего познания; роль аудиовизуальных образов как основы метафорического переноса знаний и т.п.

Когнитивный подход, распространяющий сферу действия образа сенсорного восприятия на когницию в целом, пересекается с функциональным подходом к образу (или в определенном смысле является им). Функциональный подход позволяет представить структуры сознания как результат функционирования образа: согласно когнитивной психологии (и в ее же терминах), стимульные паттерны кодируются сознанием в образы долговременной памятиВ свою очередь, образ-схема, “своеобразная абстракция паттернов” становится прототипом – эталоном, с помощью которого осуществляется интерпретация последующих сенсорных сигналов: “паттерн сопоставляется с прототипом и при наличии сходства происходит его опознание” [74, с. 90].

Функциональный подход к образу согласуется с аналогичным подходом к его номинациям и к номинациям сложных структур сознания. Известно, что функциональный подход к предмету восприятия как принцип познания (сознанием фиксируются значимые для человека действия предмета или действия с предметом – в этом проявляется избирательность мышления) на стадии языкового мышления превращается в функциональный подход к его номинации. Номинация, подобно змее, реагирует на движущийся или движимый предмет. В имени закрепляются стороны действующего или “действуемого”, т.е. приводимого в действие, предмета, в чем проявляется избирательность языка по отношению к реальности.

Функции предмета номинации принимают участие в образовании его имени и становятся причиной его переименований. Со времен мифологической формы мышления, герой, совершивший новый подвиг, получал новое имя: “И Берен протянул к нему левую руку, медленно разжав пальцы, – но была она пуста. ...и с тех пор называл себя Камлост, Пустая Рука” [76, с.210]. Так и высвечивание той или иной функции образа становится основанием для появления нового термина. Как образ непосредственного аудиовизуального восприятия он представлен терминами-кальками и заимствованиями: картина, картинка, паттерн. Например, у Р. Л. Солсо: “...миллион шаблонов, каждый из которых соответствует отдельному паттерну” [74, с. 86]. Как основа формирования категорий (понятий) он становится прообразом, прототипом. А в качестве основы адаптационной системы сознания образ представлен терминами ментальная репрезентация, (внутреннее) представление, прототип.

Многоаспектность и полифункциональность образа делает его “полиноминантным”. Образно говоря, каждое новое деяние героя заслуживает увековечения в слове – в слове того, кто это деяние наблюдает и оценивает. Как у Джона Толкиена: “Тут встал Феанор и, подняв руку перед лицом Манвэ, проклял Мелькора и нарек его Морготом, Черным врагом мира; и лишь этим именем звали его впредь эльдары” [76, с 80].

Если язык, “мифологическая” часть нашего языкового сознания, играет с нами в прятки, затрудняя переименованиями поиски героя, то сознательный учет принципа функционального “переименования” и поиск исходного звена в цепи переименований упрощают задачу идентификации имени (в частности, термина как номинации ментального объекта).

Учет принципа функционального “переименования” и поиск исходного звена особенно важен для идентификации заимствованных имен, по-своему продолжающих мифологию переименований. Так, открытие и изучение той или иной функции образа долговременной памяти повлекло за собой появление терминологических обозначений image-schema, prototype, mental (inner) representation в американской когнитивной психологии. В языках-донорах соответственно появляются термины образ-схема, прототип, ментальная (внутренняя, мысленная) репрезентация (последний в научных текстах заменяет общепринятый термин внутреннее представление или варьируется с ним), а также паттерн как “лучший экземпляр”, “лучший образец” (англ. pattern переводится не только как паттерн, но и как изображение, икона, картинка, и, редко, образ). Функциональный подход позволяет отождествить заимствования образ-схема, прототип, ментальная репрезентация и другие термины как номинации одной единицы структуры сознания – образа долговременной памяти.

Логику переименований базовых понятий когнитивной лингвистики можно пояснить и с позиций современной научной “мифологии” (если понимать под “мифологией” способ описания и помнить об условности и изменчивости “эпистем” и произвольности подхода к предмету исследования). В терминах контент-анализа, ментальная репрезентация, внутреннее представление, образ-схема, прототип – это концептуальные переменные, формы вербализации концепта “образ долговременной памяти”.

Когнитологии принадлежит идея о репрезентации мира не в словах-понятиях, а в концептах, основанных на образе, методическим следствием которой в когнитивной лингвистике становится подход от концепта к формам его вербализации. Подход “от концепта” превращает понятие – среднее звено в связке “реалия – понятие – имя” – в звено исходное. Для наименований мира ментального в этом есть своя логика: он недостаточно предметен, а умозрительные построения, отражающие наше видение этого мира, моделируются из абстрактных понятий. Но когнитивный подход, постулирующий обусловленность познания сенсомоторным опытом, по определению не может отрицать связь языкового сознания с внешним миром и, следовательно, ограничиваться лишь средним звеном при изучении языковых форм отражения мира.

Сама природа лексики как номинативной системы и системы форм вербализации понятия предполагает взаимодействие когнитивного (от концепта) и функционального (от предмета номинации) подходов. Подход от концепта к формам его вербализации позволяет представить слова как концептуальные переменные понятия, функциональный подход – идентифицировать их как номинации ментального объекта (объектов).

Обращение к термину как к номинации ментального объекта и как к форме вербализации понятия о нем (о его свойствах и функциях) – это и есть взаимодействие двух подходов. Так, например, представление об образе прошлого восприятия как основе адаптационной системы сознания воплотилось и в термине ментальная репрезентация (mental representation), и в термине прототип (prototype). Функциональный подход не только помогает увидеть в них номинации одного и того ментального объекта – образа долговременной памяти (ОДП), но и установить, что эти термины являются своего рода функциональными вариантами (вариантными формами вербализации понятия об ориентационной функции ОДП как образа прошлого восприятия). Кстати, именно поэтому, рассматривая данные термины как концептуальные переменные, за базовую форму вербализации понятия мы принимаем объединяющую, инвариантную часть их дефиниции – “образ прошлого восприятия”.

Взаимодействие функционального и когнитивного (от образа и от концепта) подходов принципиально важно для описания “ментального” лексикона в заимствующих языках. Сочетание этих подходов к наименованиям “ментальных” структур дает возможность и установить концептуальную связь когнитивных терминов и соотнести варианты их перевода, что не менее значимо для идентификации и систематизации заимствованной терминологии.

Систематизация терминов – еще одна точка пересечения когнитивного и функционального подходов. Следствием производности сложных форм сознания от образов сенсорного восприятия становится выводимость понятий о ментальных структурах и процессах из понятия “образ”. Образ прямо или имплицитно присутствует в определениях базовых терминологических обозначений, входящих в родовое понятие когниция, – ментальная репрезентация, прототип и концепт. Иначе говоря, производность когниции от образа позволяет подходить к когнитивным понятиям как к трансформам исходного понятия “образ” и превращает “ментальный” лексикон в образоцентрическую систему.

Производность познания от образа детерминирует образоцентрический подход не только к номинациям ментальных структур, но и к толкованию их значений. Такой производный от метода познания прием толкования как нельзя более соответствует природе номинации (называния, именования) и дефинирования, так как и наделение предмета или явления именем, и толкование имени являются частным случаем познания.

Дефиниции, “производные от образа”, с одной стороны, закрепляют идею производности ментальных структур от сенсорных стимулов, отражают взаимосвязь и противопоставленность образов кратковременной (перцептов, сенсорных паттернов) и долговременной памяти (шаблонов, образ-схем). С другой стороны, они отвечают требованию экономичности модели: последовательно выдержанный подход от образа позволяет избежать включения чуть ли не всей когнитивной теории в толкование значения отдельно взятого термина.

Образоцентрический подход к дефиниции единиц “ментального” лексикона в языках-реципиентах выступает как противовес асемантичности и внесистемности заимствований. Благодаря закреплению родового понятия образ в дефинициях базовых терминов когнитивистики, заимствованная когнитивная терминология сохраняет референциальное единство. И, наоборот, вследствие вариативности толкований, нечеткости и произвольности непрямых дефиниций, часто лишь специальное исследование широких контекстов помогает установить референциальную общность когнитивных терминов.

В целом же образоцентрический подход, как функциональный и когнитивный одновременно, в какой-то степени примиряет “старую” и “новую” лингвистики – ономасиологию и когнитивистику. Первая связывает имя с реалией, на которую реагирует языковое сознание. Вторая рассматривает язык как средство манифестации концептуальной системы: в языковой картине мира видит воплощение его ментальной модели, в единицах языка – репрезентации ментальных структур. Взаимодействие когнитивного (от образа и от концепта) и ономасиологического подходов возвращает научному познанию его целостность, приближает когнитивную науку к ее идеалу – когниции, или познанию в филогенезе.

Становление нового метаязыка лингвистики определяется когнитивно-дискурсивным, или когнитивно-функциональным выбором лингвистов. В свою очередь в постулатах и в языке когнитивной науки проявляется связь когнитивной парадигмы знания с философией постмодернизма, влияние постсовременных идеологем. Когнитивная терминология формируется как терминология общегуманитарная и междисциплинарная и все в большей степени становится базовой терминологией лингвистики.

II.6.4. Язык и построение когнитивной модели мира

Признавая за когницией всю полноту восприятия мира, когнитологи фокусируют внимание именно на исходной ее части, доказывая, в том числе и с помощью языка, что на основе зрительных, слуховых, кинестетических и др. образов формируются концепты и складывается ментальная картина мира. В свою очередь, воплощение концепта (“понятия”, “идеи о мире”) в слово делает человеческий язык неотъемлемой частью когниции. Идеальная картина мира, образная в своей основе, перевоплощается (преобразуется) в языковую картину мира. Благодаря языку внутренняя репрезентация мира, включающая в себя знания о внешнем мире и знания о внутреннем мире человека, становится доступной наблюдению и исследованию.

Homo sapience всегда видел в языке важнейший способ познания мира. Со времен античности в языке (слове) искали соответствие природе вещей. Практически тогда же утвердилось понимание слова как знака, закрепляющего в своей внутренней форме индивидуализирующий признак именуемого предмета. Да и само понятие языковая картина мира вошло в научный обиход задолго до когнитивистов. Движимые убеждением, что границы нашего языка – это границы нашего мира, первооткрыватели языковой картины мира решали задачи познания мира реального. У изучения лексики как системы тоже была своя сверхзадача – в отношениях и связях слов отражались отношения и связи предметов действительности.

Когнитивная лингвистика в языке, в языковой картине мира ищет не доказательство существования реального мира, а средство верификации (засвидетельствования) мира ментального. Непосредственное или опосредованное отношение имени к реалии (предмет ономасиологии) в когнитивистике заменяется отношением имени к понятию, вернее к концепту. Не отказываясь от изучения языка как инструмента познания действительности, когнитивная наука предлагает рассматривать его как “средство доступа к тайнам мыслительных процессов”. Предмет лингвистики когнитивной, по мнению Е.С. Кубряковой, – получение данных о деятельности разума [38, с.8–9].

Когниция как результат познания – это совокупность представлений о мире, включающем в себя человека. По когнитивной теории, понятия о внешнем мире формируются на основе непосредственного восприятия, а понятия о внутреннем мире человека (концепты) – на основе когнитивной метафоры [35, с.57–58].

Как и многие из своих предшественников, когнитивисты исходят из того, что ментальная (внутренняя, идеальная) модель мира наиболее полно проявляется в языковой модели мира. Когнитологи заменяют идеальную модель мира картиной мира, “воплощенной” в языке, и строят модель внутреннего мира человека, опираясь на языковые данные. Так, развивая идею о производности концепта от образа, они отмечают, что понятия о внутреннем мире могут основываться на любом виде чувственного восприятия. Языковые метафоры служат тому подтверждением. Согласно имеющимся в языке речевым формулам, для вербализованного концепта знание исходными могут быть образы аудиовизуального и тактильного восприятия: Чувствую, вижу, что прав. Что-то подсказывает мне, нюхом чую: что-то здесь не так.

Эксплицирующая ментальную картину мира языковая модель становится точкой пересечения интересов лингвистов и психологов. Язык служит одним из источников и наглядным доказательством когнитивной теории. В частности, с помощью формул языка верифицируется производность концепта знание от образа: я вижу (знаю), в чем тут дело; слышали (знаем) мы такие басни; меня как громом ударило (осенило, какая-то мысль пришла неожиданно в голову).

В языке верифицируется и базовая пространственная метафора. Когда говорят, что понятия о внутреннем мире формируются на основе пространственной метафоры, то имеют в виду, что мир чувств и эмоций мыслится человеком как подобие мира реального, как многомерное пространство. Внутренний мир человека когнитологами уподобляется некоему замкнутому пространству – контейнеру. Container – это принятая в когнитологии метафора для обозначения духовного мира (в русских переводах – “контейнер”, “вместилище”).

Однако следует признать, что образ контейнера, предложенный американской когнитивистикой, не очень согласуется с нашими представлениями о сфере человеческих чувств, тем более о душе (“со дна души моей мерцают ее прекрасные глаза”). Он воспринимается как чужеродный и неудачный, мы предпочли бы ему более привычные и оттого более “благозвучные” образы, такие, как сосуд, фиал (души): Кроме того, заимствование контейнер утрачивает прозрачность внутренней формы исходного слова (container – “то, что что-то содержит”). Внутренняя форма термина container указывает на содержимое “вместилища, приемника, резервуара”, на то, что внутренний мир строится по образу и подобию мира реального или наших представлений о таковом. Полагаясь на данные языка, можно сказать, что мир человеческой души отождествляется с пространством, которое имеет свою глубину (в глубине души), и ширину (широкая натура), и высоту (высокие чувства). Он обладает количественными характеристиками (скудоумие и ума палата).

Согласно языковым данным, пространство души является проницаемым (“не вольет мне в грудь мою теплынь”, подозрение вкралось). Душа в языковой картине мира идеального воспринимается то как заполненный сосуд (“вся душа полна тобой”), то как содержимое сосуда, способное изменять свои физические свойства: излить душу, оттаять и воспарить душой.

Два мира, отраженные в языке, – это сообщающиеся сосуды. Будучи идеальным миром чувств и состояний человека, внутренний мир незамкнут (выйти из терпения и быть вне себя) и имеет выход в реальность. Языком фиксируются и чувства, и их проявления: Для некоторых слов лексико-семантической группы “Чувства и состояния человека” характерен синкретизм: разъяриться – это и стать яростным и проявить ярость. А такое широкое понятие, как жизнь, включает в себя одновременно мир внешний и внутренний: Жить напряженной духовной жизнью. В наших представлениях о мире реальном время и пространство могут пересекаться: Время тянулось медленно. А также: длинный день и короткая ночь (длинный – “имеющий большую длину” и “долго продолжающийся, длительный”). Точно так же пересекаются время и пространство в нашем восприятии внутреннего мира: Всю душу вытянул (пространственный образ). Сравните также восприятие жизни: Длинная, длинная жизнь. Жизнь продолжается (временной образ).

Но, будучи производным от внешнего мира, мир идеальный способен создавать свои образы изнутри. Наряду с метафорами, восходящими к миру реальному, в нем появляются образы, принадлежащие только миру идеального. Так, если вдохновение приходит извне, то воодушевление – производное души.

Язык является средством фиксации внутренних состояний человека, как вызванных воздействием внешней среды, так и собственно телесных ощущений (ср.: чувство боли). Ощущения человека часто закрепляются в метафорах, связанных с моторной деятельностью: Боль, (тревога) подступила, охватила. Осознание испытываемых чувств основано в данном случае на прототипическом кинестетическом образе (хватать, подступать – движения действующего во внешнем мире человека или действия, внешние по отношению к человеку-наблюдателю, воспринимающему их визуально). В когнитивистике бытует представление, что именно ощущения, фиксирующие внутренние состояния человека, – основа когнитивной метафоры как свойства сознания. Согласно такой точке зрения, жизнь человеческого тела, а не его взаимодействие с внешним миром порождает прообразы сознания. Языковые выражения “Сердце дрогнуло”, “Сердце упало, ушло в пятки”, построенные на образах движения, перемещения, отражают изменения, “движения жизни” в самом человеческом существе. Такие языковые формулы позволяют предположить, что кинестетические образы не всегда являются результатом метафорической проекции внешнего мира на внутренний мир. Сравните также выражения, фиксирующие температурные характеристики тела – внутренние источники чувств: “Жизнь теплится”, “Кровь стынет в жилах”.

Мир чувств и эмоций проявляется не только в языке, но и паралингвистически – в движениях, мимике, жестах. Иначе говоря, внутренний мир объективируется и в слове, и кинетически. Можно говорить об известном изоморфизме этих систем: в слове, как и в движении человека, чувство может быть выражено через его внешнее проявление (“приободриться” через “приосаниться”). При этом кинестетический знак “приободриться” является составной частью испытываемого чувства, находится в непосредственной связи с ним. Это знак-признак, “индексальный знак’, по Ч. Пирсу. Языковые знаки “приободриться”, “приосаниться” – это знаки-информаторы, знаки-символы. Причем последний служит средством выражения и самого чувства (бодрости), и способа его проявления: во внутренней форме слова закрепляется аудиовизуальный образ (прямая осанка).

Сознание “декодирует” язык мимики и жестов с помощью языка. Кинестетический знак “на выходе” (как движение, вызванное испытываемым чувством) трансформируется в знак вербальный “на входе” (в сознании воспринимающего и осмысливающего его наблюдателя). Человек-наблюдатель воспринимает движение визуально (видит, как кто-то поморщился, побледнел, вздрогнул) и, отождествляя зрительный образ как знак, расшифровывает его содержание.

Анализируя кинестетический знак, сознание воплощает его содержание в разнообразные вербальные формы. Языковое сознание регистрирует и толкует чувство (приосаниться – изменить осанку, сделать ее такой, какая свойственная уверенному в себе человеку, выразить в осанке чувство уверенности). Язык конкретизирует его (поморщиться от боли, досады; побелеть от ярости, страха) и даже имитирует в звукоподражательном слове способ его выражения (ухмылка, расхохотаться). Для вербализации кинестетического знака может быть использована и метафора: расплыться в улыбке, поежиться. Регистрируя, конкретизируя чувство, язык уменьшает степень энтропии. Манифестация чувств в языке и в движении, согласованность показаний столь разных знаковых систем могут быть свидетельством верности наших представлений об организации и устройстве внутреннего мира человека.

Но язык, по мнению когнитологов, предоставляет еще одну возможность судить об идеальных структурах знания, о мыслительных процессах по формам их языкового выражения. В когнитивное моделирование оказываются вовлеченными не только специальные термины, но и формулы естественного языка. Лингвисты находят в языке единицы, отражающие, копирующие строение ментальных структур: “мне радостно (фрейм), я радуюсь (сценарий), радовать (схема), запрыгать от радости (картина)” [47, с. 18.] Формулами естественного языка, кстати, можно проиллюстрировать и такие понятия психологии, как восприятие и представление. Высказывание “Я вижу, слышу, ощущаю сейчас”, например, содержит суждение о непосредственных впечатлениях, о восприятии. “Я вспоминаю”, “мне представляется, что... ”, “в моем сознании всплывают образы, перед моим внутренним взором встает картина” – это закрепленные в естественном языке суждения о внутренних представлениях (ментальных репрезентациях). Когнитологи особо подчеркивают значимость опыта, засвидетельствованного в наивной языковой картине мира.

Становление когнитивной науки дает новый импульс освоению языком ментального пространства. К двум отраженным в языке модулям (ментальная модель внешнего мира и модель духовного мира человека) добавляется модуль, именуемый устройством сознания. Моделирование устройства сознания развивает когнитивную терминологию – систему номинаций ментальных структур и мыслительных процессов. “Означавший первоначально просто “познавательный” или “относящийся к познанию”, термин когнитивный все более приобретает значения “внутренний”, “ментальный”, “интериоризованный” и, наконец, “связанный с когницией”, причем в понятие это все чаще вкладывается новое содержание”, – отмечает Е.С. Кубрякова [38, с. 5].

Признавая как факт когнитивного поворота в науке, так и значимость новой когнитивной парадигмы научного знания, необходимо помнить, что когнитивный подход к языку, смещая некоторые акценты, ни в коей мере не отменяет константных положений науки о языке. Язык – это составная часть познания, субъектом которого выступает человечество в целом. Осознание жизни (как жизнедеятельности вообще, включающей восприятие мира и себя в мире) осуществлялось и осуществляется через язык, первоначальные смутные ощущения оформляются в слове, сначала в слове естественного языка – как наивное понятие, затем как научное понятие – в научном термине. Языковое сознание охватывает весь внутренний мир человека – и непосредственные телесные ощущения человека, и его духовное состояние, и когницию. В языке ментальная модель мира преобразуется (от “образ”) – воссоздается как идеальная языковая модель и перевоплощается (от “плоть”) – вновь воплощается в материальной форме, в речи. Познание, образно говоря, действует как бумеранг, совершая возвратное движение – от отражения мира реального в ментальной модели мира к ее отражению в реальном языке. Наука ставит язык на службу познанию, когда занимается исследованием “возвратной” модели – языковой картины мира, исходя при этом из аксиомы об изоморфизме двух моделей. Составной частью языковой картины мира является языковая картина внутреннего мира человека. Формировавшаяся в наивном сознании как стихийное отражение в языке разнообразных душевных движений, она все более становится результатом и частью научного познания.

Для когнитивной науки с языком связаны как возможности исследования когниции, так и возможности верификации (проверки, подтверждения) когнитивных теорий, в том числе и разрабатываемых психологами исследовательских моделей ментальных структур и процессов. Вслед за психологами, лингвисты рассматривают язык как “средство доступа к тайнам мыслительных процессов” И язык предлагает готовые единицы для доказательства верности двух основных идей когнитивной науки – производности понятия (концепта) от образа и метафоричности сознания. Если же исходить из того, что практика – критерий истины, то языковая практика оказывается способом верификации познания как такового.

Вывод. Утверждение когниции как способа познания, т.е. становление когнитивной науки, приводит к интеграции гуманитарных дисциплин, изменяет в сторону сближения их методологию, способствует формированию новых междисциплинарных направлений. Бумеранг познания, вводя лингвистику в число когнитивных наук, открывает перед нею новые горизонты и одновременно ставит новые задачи (согласования “старых” и “новых” воззрений на язык и цели его исследования, координации научных подходов и методов, унификации научной терминологии), их решение зависит от готовности лингвистов отвечать на вызовы времени. Одна из таких задач и перспектив современной лингвистики – когнитивное описание ментального лексикона. Когнитивный подход к языку позволяет говорить о номинациях понятий, связанных с телесным опытом, как о прототипической лексике, которая, с одной стороны, становится основой развития вторичных номинаций, а с другой – формирует ядро всей лексической системы.

Ментальный лексикон – это особая область сознания. Ментальным лексиконом в переносном смысле может быть названа терминология когнитивной науки, система номинаций структур и процессов сознания. “Ментальный лексикон”, т.е. базовые понятия когнитивной науки, отражающие исходную роль сенсомоторного опыта (а, следовательно, аудиовизуальных, тактильных и т.п. образов) в познании и в процессе использования знаний, формируют концептуальную основу когнитивной лингвистики, а когнитивный подход к познанию превращается в подход к языку.

Когнитивный подход к языку преобразует номинации ментальных структур и процессов познания в операциональные единицы – номинации приемов и методик лингвистического описания (ср.: когнитивный подход от концепта к формам его вербализации, фреймовые методики описания полисемии и т.п.).

Обращением к сфере ментального, к области внутреннего языка обусловлена и актуальность постановки проблемы слова и термина как единиц ментального лексикона. С нею, в свою очередь, связана необходимость соотнести представления о внутреннем слове, сложившиеся у лингвистов, с представлениями когнитологов и вновь поставить вопрос о внутренней природе термина.

Вопрос о внутренней природе термина – это проблема словности или знаковости термина, двусторонности или одноплановости языкового знака, а также “вечный” вопрос об отношении слова к предмету и понятию.