Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук харьков 2003 1

1.2.2. О понятии “коммуникация”

Еще в 1977 г. К. Мертен насчитал 160 дефиниций коммуникации, распределив их на 9 основных групп (MERTEN 1977: 68-74), причем первое место по многим параметрам занял тип “трансмиссия” – иными словами, здесь также просматривается явная корреляция с только что упомянутым основным значением слова “коммуникация”. Было бы оправданным использовать его в качестве исходного и для терминологической дефиниции коммуникации, пригодной в том числе и для общественных наук. Здесь, однако, возникает вопрос – между какими субъектами существует связь, и что “транспортируется” между ними?

Классическая кибернетическая дефиниция коммуникации Н. Винера (1948), определяющая ее как “информационный обмен между динамическими системами” (цит. по: (STRECK 1987: 110)), в принципе соответствует указанной схеме: в качестве субъектов связи можно было бы рассматривать “динамические системы” получателя и отправителя сообщения, а в качестве “транспортируемого” – информацию. Это представление лежит, кстати, и в основе приводимой ниже первой схемы коммуникативного акта К. Шеннона и У. Вивера. Вместе с тем, технико-кибернетический подход оказывается малопригодным для описания человеческой коммуникации. В частности, не всегда срабатывает ключевая метафора “трансмиссии” или “транспортирования” информации – дело в том, что в человеческом общении адресат сообщения часто получает больше или меньше информации (а иногда даже и иную информацию), чем передавал адресант.

Другая, до сих пор едва ли решенная, проблема при истолковании коммуникации как обмена информацией или ее передачи – это определение самой информации, т.е. того, что “транспортируется” в ходе общения. Существует несколько принципиально разных подходов к этой проблеме. Один из них можно назвать энтропийным, и его суть упрощенно поддается определению как мера вероятности/невероятности наступления некоторого события. Данный подход наиболее распространен в кибернетике и теории вероятности, ср. высказывание Н. Винера:

“Величина, которую мы здесь определяем как содержание информации, представляет собой негативное значение величины, которая в схожих ситуациях определяется как энтропия” (WIENER 1968: 88).

Сушествует также более простая версия этой теории которую можно назвать “диссонантной” – в ее русле информация интерпретируется как “отраженное разнообразие” (УРСУЛ 1971: 153) или “нарушенное однообразие” (ВОРОБЬЕВ 1988: 13).

Уже неоднократно высказывалось мнение, что энтропийное понимание информации, первоначально разработанное на материале термодинамики, мало чем способно помочь при анализе реального обмена информацией, происходящего в человеческой коммуникации (ср. (BUDDEMEIER 1973: 127-128)). Речь в этом подходе, скорее, о значимости некоторой информации.

Второй распространенный подход к проблеме информации может быть охарактеризован как теория следа, оставляемого одним объектом на другом в результате их взаимодействия. Этот подход представляет, например, Г. Штронер, предложивший в свое время т.н. системную или интеракциональную теорию информации, ср. ее ключевое положение:

“Интеракциональная система имеет место всегда, когда два или более объекта воздействуют друг на друга. Благодаря взаимному воздействию в объектах могут быть изменены определенные свойства или даже возникнуть новые. Эти свойства являются, таким образом, функцией не только объекта-носителя, но и объекта интеракции. Они указывают на объект интеракции и могут рассматриваться поэтому как информация¹ об этом другом объекте” (STROHNER 1990: 21).

Г.А. Голицын и В.М. Петров иллюстрируют схожий подход следующим образом:

“Любой предмет, сохранившийся в данной среде, несет на себе более или менее отчетливый отпечаток этой среды, информацию о ней. Кристалл соли не может ‘выжить’ в воде, и если он сохранился, то, значит, вокруг была, скорее всего, сухая пустыня. Кристалл алмаза может образоваться только в условиях высоких температур и давлений, и своим существованием он свидетельствует о наличии в своем прошлом этих условий” (ГОЛИЦЫН, ПЕТРОВ 1991: 19).

Более удачным обозначением для последнего подхода представляется не “интеракциональный”, как у Г. Штронера (“след” или “отпечаток” предполагают, скорее, одностороннее воздействие), а “импликативный” (соответствующий традиционной схеме импликации “Если А, то Б”).

Решающий недостаток и энтропийного, и интеракционального (импликативного) подходов к проблеме информации, с точки зрения языковой коммуникации, состоит, на наш взгляд, в том, что и тот, и другой функционируют более или менее успешно лишь на уровне элементарной информации (например, дистинктивных признаков фонемы – если вспомнить о дефиниции, исходящей из “отраженного разнообразия”) или на уровне событий (= изменение ситуации), которому в языке главным образом соответствуют единицы предложение/высказывание. Что же касается морфемного, лексического и текстового уровней языка, то они указанными подходами практически не покрываются. Вероятно поэтому при описания единиц этих уровней предпочтение отдается терминам значение, знания, концепт, смысл, которые предполагают определенную дискретность и комплексность, создающиеся, не в последнюю очередь, путем многократной абстракции и редукции. Другими словами, если в коммуникации и происходит обмен информацией, то в форме конденсированных информационных пучков¹ (смыслов), которые представляют собой отражения в сознании человека предметов, состояний, процессов, желаний и прочих сущностей реального или воображаемого мира (когнитивно-смысловой подход).

В любом случае, наряду с событийно-ориентированным энтропийным, объектно-ориентированными интеракциональным (импликативным) и смысловым аспектами информации, следует выделить и субъектно-ориентированный прагматический аспект, который должен учитывать интересы индивидуума¹, воспринимающего информацию.

Традиционный кибернетический подход к информации, кроме того, плохо стыкуется с также присутствующей в науке трактовкой коммуникации как актуализации информации (которую можно назвать когнитивно-индуцирующей), ср.:

“Решающим является, очевидно, не то, что говорящий передает – в смысле транспортировки, как бы ее себе ни представлять, неких содержательных комплексов слушающему, – а то, что в сознании слушающего благодаря этому ‘пробуждается’, ‘приходит в движение’, ‘начинает звучать’ нечто, уже присутствовавшее в его сознании латентно и рудиментарно и требовавшее лишь толчка или ряда толчков извне для своего проявления” (SCHERNER 1984: 74).

Эта постановка вопроса представляется вполне справедливой, особенно в отношении “эстетической коммуникации”, т.е. для восприятия произведений искусства. С другой стороны, нельзя не признать, что коммуникация в этом смысле может быть лишь вторичной, так как, прежде чем нечто “начнет звучать” в сознании, оно должно туда быть туда каким-либо образом “доставлено”.

Еще одна возможность интерпретации коммуникации состоит в том, чтобы определить ее как “порождение информации” (когнитивно-генерирующий подход) – этой точки зрения придерживается, в частности, М.С. Каган (используя при этом, правда, термин “общение”), ср.:

“Общение – это процесс выработки новой информации, общей для общающихся людей, и рождающей их общность (или повышающей степень этой общности)” (КАГАН 1988: 149).

С тем, что в процессе общения или коммуникации рождается новая информация, безусловно можно согласиться. Иное дело, что это также вторичный процесс, которому обязательно должно предшествовать сообщение первичной информации.

Хотя информация в рассмотренных подходах и трактуется по-разному, все же именно она образует базовую, исходную категорию, от которой отталкиваются авторы. В то же время существуют модели коммуникации – и весьма влиятельные, в том числе и в теории МКК, в которых информация отходит на задний план, заменяясь аспектом взаимоотношений между коммуникантами (социально-интерреляциональный подход). Одна из наиболее известных моделей этого рода – концепция американского ученого П. Вацлавика, впервые опубликованная еще в 1967 г. По его мнению, наряду с содержанием,

“... каждое сообщение имеет и другой аспект, который гораздо менее заметен, но столь же важен – а именно, указание на то, как, на взгляд отправителя сообщения, оно должно было быть понято его получателем. Оно (сообщение) определяет, таким образом, какими отправитель видит взаимоотношения между собой и получателем и является в этом смысле выражением его личной позиции по отношению к другому. В каждом акте коммуникации мы находим тем самым аспект содержания и аспект взаимоотношений между коммуникантами” (WATZLAWICK 1993: 53).

Здесь следует добавить, что данный тезис, может быть, звучал ново и оригинально в 1967-м году, но сейчас тот факт, что сеть связей и отношений, существующих в структуре коммуникации, гораздо шире и не ограничивается взаимоотношениями между отправителем и получателем, является общепризнанным. Э. Оксаар, например, заметила в этой связи, что аспект взаимоотношений включает в себя и личную позицию отправителя сообщения по отношению к “социальной реальности” (OKSAAR 1991: 15)¹. Неясно также, почему этот “аспект взаимоотношений” не относится к содержанию или информации, которыми обмениваются (пусть и импликативно) участники коммуникативного акта. Тем не менее, этот подход остается актуальным и популярным до сих пор, ср. следующее высказывание Х. Коттхофф:

“Коммуникация – это всегда больше, чем обмен информацией. В разговорах постоянно присутствует конкурентная борьба за личный имидж, за установление определенного типа взаимоотношений, за ситуативную идентичность” (KOTTHOFF 1994b: 93).

По мнению многих ученых, особое значение этот аспект имеет для МКК с носителями азиатских культур, например, с китайцами, ср.:

“Китайцы более заинтересованы в поддержании хороших взаимоотношений, пусть даже за счет объема переданной информации, в то время как американцы и европейцы, в большинстве своем, склонны к тому, чтобы делать акцент на обмене информацией, жертвуя сохранением взаимоотношений” (SCOLLON, SCOLLON 1995: 159).

Подходу, при котором коммуникация рассматривается в основном под углом зрения взаимоотношений между коммуникантами, близка и трактовка, которую можно назвать интеракционистской. Она был представлена, в частности, в советской психолингвистике, ср. мнение А.А. Леонтьева:

“Не передача информации, а взаимодействие с другими людьми как внутренний механизм жизни коллектива (...) является для нас решающим” (LEONT’EV A.A. 1984: 47-48).

Характерным для психолингвистики в СССР было, кроме того, истолкование коммуникации (общения) как особой языковой деятельности. Его основой послужили исследования в области общей теории деятельности, осуществленные в ранней советской психологии (Л. Выготский, А. Лурия, А.Н. Леонтьев¹). Деятельностный подход показал себя продуктивным прежде всего для описания мотивационно-интенционального блока коммуникации, но в целом “ячейки” категориальной сетки, разработаннной в его рамках (см. раздел (2.3.3)), оказались слишком крупными для тонких особенностей языковой коммуникации, по крайней мере, если исходить из стандартов лингвистики.

Еще одна трудность, связанная с привлечением категории деятельности для описания коммуникации, проистекает из того, что последняя представляет собой своего рода “деятельность в деятельности” (языковая коммуникация вплетена в неязыковую деятельность). Это приводит к удвоению некоторых параметров анализа: так, например, довольно часто бывает трудно разделить Мотив деятельности и Мотив коммуникации, Интенцию (Цель) деятельности и Интенцию коммуникации, Ситуацию деятельности и Ситуацию коммуникации и т.д.

При сопоставлении понятий интеракция/деятельность можно также отметить, что первое из них естественным образом концентрируется на взаимодействии двух или более субъектов (актантов), а второе – на предмете деятельности.

Едва ли не более часто, чем деятельность или интеракция, функцию родового понятия, через которое определяется коммуникация, принимает на себя категория поведения. В особенности это характерно для ученых из США, традиционно опирающихся на терминологию и методологию бихевиоризма, что проявляется и в сфере МКК (ср. (SAMOVAR ET.AL. 1981: 12)).

Как и многие другие (ср., например, (THOMAS 1996b: 115; BOESCH 1980: 101-102)), мы придерживаемся мнения, что к поведению следует относить действия, которые:

• 
  протекают бессознательно или с малой степенью осознанности;
  
• 
  не управляются целями или ожиданиями актанта;
  
• 
  физиологически обусловлены (рефлексы и пр.);
  
• 
  заучены до автоматизма.
  

Исходя из вышеизложенного, можно построить таксономический ряд, в который входит коммуникация (стрелка показывает отношение включения): Коммуникация  Деятельность (Поведение)  Интеракция (Взаимодействие).

Это не единственная таксономия, в которую может быть помещена коммуникация. Иногда в качестве родового понятия выступает категория контакта, который, впрочем, также может трактоваться как редуцированная форма интеракции. Так, по мнению Ф. Хинненкампа, коммуникация охватывает

“... все ..., что каким-либо образом ставит людей некоторого общества в отношение друг к другу – любая разновидность состоявшегося социального контакта, обмена товарами, информационной связи и личного общения...” (HINNENKAMP 1992: 141).

Довольно широко трактует понятие коммуникации и В. Кениг, включая в него “транспортное сообщение” (Verkehr) и “социальную мобильность”, а также все факторы,

“...которые приводят к тому, что люди встречаются и могут вступать в контакт друг с другом” (KÖNIG 1993: 114).

Показательным в приведенных высказываниях является то, что их авторы выходят за рамки информационного подхода к коммуникации, как бы возвращаясь к первичным корням слова коммуникация (“движение, перемещение”).

Для Ф. Хинненкампа вообще характерно довольно широкое истолкование понятия коммуникации. В одной из своих работ он расширяет его практически до выразительного поведения (Ausdrucksverhalten) человека, ср.:

“Коммуникация охватывает коммуникационные формы, при помощи которых люди выражают себя в межличностном контакте – т.е. вся сфера вербальной, вокальной, нонвербальной, паравербальной и выразительной коммуникации: своими естественными выразительными возможностями люди непосредственно вовлечены в коммуникацию. ‘Естественное’ при этом не должно противопоставляться ‘культивированному’ или ‘культурно надстроенному’. К этому выразительному поведению относятся, среди прочего, такие разные формы, как язык, жестика, одежда, походка или использование пространства¹” (HINNENKAMP 1994b: 5).

В последнем предложении этой цитаты затрагивается очень важный с точки зрения дефиниционного определения коммуникации вопрос, а именно вопрос об объеме понятия “Код”: что правомерно и что неправомерно причислять к средствам, при помощи которых кодируется и раскодируется передаваемая информация? Возвращаясь к высказыванию Ф. Хинненкампа, можно установить, что относимые им к “формам выразительного поведения” язык и жестика представляют собой очевидные семиотические системы; одежда¹ может быть признана таковой лишь отчасти (например, в случае униформ), а применительно к походке и использованию пространства подобная постановка вопроса вообще спорна.

Еще сложнее обстоит дело с интерпретацией т.н. сигналов, т.е.

“... информации, которая возникла естественным образом, и исходит из предметов окружающей среды или собственного тела” (STROHNER 1990: 38).

Большая часть информации этого рода базируется на выводных актах (ECO 1987: 39-40), или, иначе говоря, на импликациях (инференциях). В этой связи возникает необходимость прояснить соотношение коммуникации и извлечения/трансляции информации из окружающего мира/в окружающий мир, которое, на наш взгляд, может быть охарактеризовано как видо-родовое.

Еще одна оппозиция, тесно связанная с предыдущей, и также важная для уточнения исходного понятия коммуникации – это противопоставление сознательности/бессознательности передачи информации. Уже неоднократно цитировавшийся Ф. Хинненкамп решает и этот вопрос в пользу расширенного понимания коммуникации, включая в нее восприятие и истолкование бессознательно сообщенной информации (HINNENKAMP 1992: 141).

Эта проблематика, в принципе, допускает различную интерпретацию, но, на наш взгляд, гомогенность предмета теории коммуникации и возможность его внутренней дифференциации достигается лишь при предпочтении более узкого понимания коммуникации².

С учетом вышеизложенного такая, более узкая, дефиниция коммуникации могла бы выглядеть следующим образом:

Коммуникация представляет собой разновидность интенционального (сознательного) извлечения/сообщения информации в процессе взаимодействия (деятельности) по крайней мере двух субъектов при помощи специально созданных для этого или сложившихся исторически семиотических средств (знаков и правил их комбинирования). Она может инициировать другие когнитивные процессы, например, актуализацию уже имеющейся информации либо порождение новой, в том числе через импликацию. В ходе этого этого взаимодействия между коммуникантами устанавливаются отношения определенного типа.