Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук харьков 2003 1

Глава 2. Очуждение как важнейшее свойство межкультурной коммуникации

“Если даже предположить, что удастся выработать точное, может быть, даже поддающееся измерению априорное понятие культуры, будет нелегко провести разграничение межкультурной и не-межкультурной коммуникации. Нелегко потому, что нам пришлось бы найти критерии различности, которые мы затем могли бы увязать с фактом владения культурой (Kulturteilhabe)” (HINNENKAMP 1990: 47-48).

Можно привести целый ряд определений МКК, которые свидетельствуют о трудностях при поисках таких критериев:

“Исходя из культурно-прагматического понимания языковой коммуникации, я рассматриваю все виды контактов между разными культурными сообществами, представляющие собой языковые действия во всех реальных жизненных ситуациях общества, как межкультурную коммуникацию” (LIANG 1993: 155).

Приведенная дефиниция вызывает больше вопросов, чем дает ответов: действительно ли можно отнести “все виды контактов” к коммуникации? Почему в роли коммуникантов выступают целые “культурные сообщества”, которые к тому же производят языковые действия?

Примечательное определение МКК, включающее в себя, наряду с прочим, признаки “Тема” и “Деятельность”, предложил Б.-Д. Мюллер:

“’Межкультурная коммуникация’ понимается здесь как прямая коммуникация между людьми (говорящими_l-n), представляющими различные культуры С_l и С_n. Они обсуждают различные ‘вещи’, т.е. устанавливают в процессе говорения отношение (референцию) к абстрактным понятиям (свобода, добросердечие, удовольствие и т.д.), конкретным объектам (ребенок, собака, квартира и т.д.), институциям (школа, кафе и т.д.), восприятиям (милый, недружелюбный, экстраординарный и т.д.) и реализуют речевые акты (обещания, подтверждения, оценки, предположения и т.д.). В межкультурной коммуникации говорящие обычно взаимодействуют на языке, который по крайней мере для одного из участников является иностранным” (MÜLLER 1995b: 64).

Типичными здесь являются ориентация на прямую, непосредственную коммуникацию (дискурс в нашей терминологии), а также подчеркивание признака “иноязычный Код”.

Последний признак встречается довольно часто:

“Сущностная характеристика МКК заключается в том, что один из ее участников, как правило, вынужден использовать второй или иностранный язык, не являющийся вариантом его собственного” (KNAPP, KNAPP-POTTHOF 1990: 66).

Чуть ниже у этих авторов появляется еще более категоричное утверждение о том, что:

“... межкультурная коммуникация отличается от внутрикультурной в основном лишь участием иностранного языка...” (KNAPP, KNAPP-POTTHOF 1990: 68).

Схожей точки зрения придерживаются также А. Реддер и Й. Ребайн, говоря о “межкультурной коммуникации в широком смысле” (REDDER, REHBEIN 1987: 17-18).

Некоторые авторы для отграничения понятия МКК прибегают к явно нетерминологическому признаку “совершенно разный”, ср.:

“В общем, согласно обыденным представлениям, коммуникация считается межкультурной тогда, когда с нею ассоциируется коммуникация между членами совершенно разных культурных сообществ” (HINNENKAMP 1994a: 51).

В определении Э. Апельтауера появляется еще более расплывчатый критерий, который можно описать как “недостаточное знание партнера”, ср.:

“Под межкультурной коммуникацией мы понимаем межличностное общение между представителями различных культурных и этнических групп, которые еще не (или лишь недолгое время) знают друг друга” (APELTAUER 1996: 777).

Если признать указанные критерии (в частности, критерий иностранного языка) релевантными, то нам пришлось бы вычеркнуть из типологии МКК многие ее разновидности – в частности, вторичную и опосредованную (например, чтение переводной литературы), а также случаи, когда один и тот же язык используется в разных культурах (ср. коммуникацию между англичанином и североамериканцем, испанцем и латиноамериканцем). С другой стороны, согласно тому же критерию иностранного языка мы должны были бы причислить к МКК такие достаточно распространенные на практике варианты коммуникации, как учебные разговоры на языке У между учителем Х и учеником Х, а также между учеником Х и учеником Х, что представляется несколько проблематичным. Кроме того, ученые, отстаивающие эту точку зрения, проходят мимо того факта, что, даже если в коммуникации встречаются носители разных культур и в ней используется иностранный язык, то таковым он является, как правило, лишь для одного из участников общения (другой говорит на своем родном языке). Таким образом, критерий иностранного языка не может быть определяюшим для отграничения “настоящей” МКК.

Тем не менее нужно признать, что формам вторичной и опосредованной МКК, вероятно, действительно не хватает чего-то существенного, раз уж их не замечают и не признают за варианты МКК практически все теоретики. Вероятно, ближе всех к разрешению проблемы приблизился в своей дефиниции Г. Малетцке:

“О межкультурной интеракции и коммуникации мы говорим в тех случаях, когда партнеры по встрече принадлежат разным культурам и когда они отдают себе отчет в том, что каждый соответственно является ‘иным’, т.е. происходит взаимное осознание друг друга как ‘чужого’” (MALETZKE 1996: 37).

Ключевым здесь является, безусловно, слово “чужой” или, точнее говоря, выражение “осознание чужого”. Переведенные тексты теряют значительную часть своей чуждости, по крайней мере, языковой, а тексты вторичной МКК, хотя и касаются чуждых феноменов, но делают это таким образом, что те присваиваются, т.е. лишаются чуждости.

Этот процесс “осознания чуждости” или, шире говоря, последствий соприкосновения с “чужим” – в актах МКК, причем чуждости не только партнера, но и всех остальных факторов МКК, мы назовем очуждением. Именно это качество является, на наш взгляд, основным отличием (первичной, прямой) межкультурной коммуникации по отношению к внутрикультурной коммуникации.

Против самого термина “очуждение” может быть выдвинут упрек, что он уже “занят” в литературоведении. Опираясь на теорию “остранения”, разработанную еще в 20-е годы прошлого столетия в советском литературоведении (ср. (ШКЛОВСКИЙ 1983: 73)), его в свое время предложил известный немецкий писатель и драматург Б. Брехт. Под этим термином Брехт подразумевал специальную технику письма и артистической игры, путем которой должна была достигаться дезавтоматизация привычного восприятия:

“Что такое очуждение? Подвергнуть очуждению какой-либо процесс или характер означает просто отобрать у характера само собой разумеющееся, знакомое, понятное и вызвать путем этого удивление и любопытство” (BRECHT 1993: 540).

Добиться эффекта очуждения можно при помощи целого ряда средств: деформации, переструктурирования, создания многозначности и т.д. (MECKLENBURG 1987: 572), но основной смысл этого метода состоит в том, что старое, привычное, стертое представляется как чужое или, проще говоря, “свое” как “чужое”. Таким образом, мы сталкиваемся здесь, с парадоксальной ситуацией, когда подражание имеет свой собственный термин, а оригинал (восприятие собственно “чужого”) – нет. С этой точки зрения наше понимание термина “очуждение” как бы восстанавливает “терминологическую справедливость”.

Если это понятие все же покажется кому-либо неудачным из-за его “занятости”, то в качестве его замены может быть предложен грецизированный вариант “ксенизация” или латинизированный – “алиенация”.