Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук



бет1/3
Дата22.07.2016
өлшемі0.5 Mb.
#215415
түріДиссертация
  1   2   3
ЗБАГАЧЕННЯ МОВЛЕННЯ СТУДЕНТІВ ПЕДАГОГІЧНОГО УЧИЛИЩА ЕКСПРЕСИВНОЮ ЛЕКСИКОЮ ЯК ЗАСІБ ЙОГО УВИРАЗНЕННЯ ТЕРНОПОЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ

На правах рукописи

ЛЕЩАК Олег Владимирович

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ФУНКЦИОНАЛЬНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ЯЗЫКОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ (НА МАТЕРИАЛЕ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ)

10.02.19 - общее языкознание, социолингвистика,

психолингвистика 10.02.01 - русский язык

Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук

Научный консультант - член-корреспондент МАН ВШ, доктор филологических наук, профессор Немец Г.П.

ТЕРНОПОЛЬ - 1997

2

ОГЛАВЛЕНИЕ



ВВЕДЕНИЕ 4

ГЛАВА I.
Типологические черты функциональной методологии лингвистики


§ 1. Проблемы онтологии вербального смысла как объекта лингвисти­
ческого исследования 21

  1. Тетрихотомия в лингвистической методологии . 21

  2. Функционализм как онтологическая позиция в лингвистике 32

  3. Языковая деятельность как целостный объект функционально­го лингвистического исследования: к онтологии соотношения языка, речевой деятельности и речевых произведений . 44

§ 2. Проблемы гносеологии и генезиса вербального смысла . 75

  1. Тетрихотомия в гносеологии как исследовании генезиса смыс­ла ... 75

  2. Функциональное понимание становления и развития вербаль­ного смысла . 89

  3. Функциональная семиотика и проблема соотношения вербаль­ного и невербального смысла .. 99

§ 3. Типологические проблемы методики лингвистического исследова­
ния ... 138

3.1. Лингвистическое исследование как коммуникативно-


предметная мыслительная деятельность. Характер теоретического
познания и проблема источника базы лингвистических дан­
ных .138

3.2 Соотношение лингвистического знания и вербального факта в


процессе исследования. Тетрихотомия в методике лигвистического
исследования 147

3

ГЛАВА II. Языковая деятельность в свете функциональной методологии



§ 1. Методологические проблемы структуры и объема вербального
смысла и организация информационной базы языка 160

1.1. Функциональное понимание познавательной деятельности и


методологические проблемы структуры и объема вербального
смысла 160

1.2. Методологические проблемы формирования объема и структу­


ры информационной базы языка 191

1.3. Семантическая структура речи и речевых знаков 250

§2. Методологические проблемы речевой деятельности и структура
внутренней формы языка 307

2.1. Составные речевой деятельности и их отражение в структуре


внутренней формы языка. Режимы речевой деятельности и модели
внутренней формы языка 307

2.2. Структура и функционирование моделей речепроизводства.


... .. ....358

  1. Фонация и графическое оформление речи и их отображение во внутренней форме языка 425

  2. Знакообразование и словопроизводственные модели внутрен­ней формы языка 459

2.5. Обобщение: структура внутренней формы языка 488

ВЫВОДЫ 491

ЛИТЕРАТУРА 508

ВВЕДЕНИЕ


Всякая теория, если она претендует на роль научной теории, должна содержать в себе, как минимум, два четко определенных по­ложения: об объекте исследования и о наборе методов и приемов на­учного анализа объекта. Без этого непременного условия всякая тео­рия становится неуловимым, ускользающим от рук и глаз фантомом, который, в лучшем случае, может произвести на читателя благопри­ятное впечатление и вызвать у него эстетическое удовольствие. Очень немногие лингвисты составляют себе труд определиться как в плане онтологического статуса объекта, так и в отношении гносеоло­гических и методических основ своего исследования. Это совсем не значит, что их лингвистические исследования лишены методологиче­ских оснований. Различное видение онтологических, гносеологиче­ских и методических аспектов исследования, как правило, имплицит­но присутствует в любом теоретическом, а подчас и практическом споре между лингвистами. Многие лингвисты не отдают себе отчет в том, что их теоретическое противостояние с тем или иным оппонен­том разрешимо только в том случае, если они стоят на идентичных методологических позициях, в противном случае их спор либо прин­ципиально не может быть разрешен, либо должен быть переведен в плоскость методологической дискуссии о самих основаниях исследо­вания. Понятие методологии, принятое нами в этой работе, согласу­ется с мнением тех ученых и философов, которые видят в методоло­гии основания теоретической эвристики, т.е. учение о принципиаль­ных основаниях познавательной деятельности и основных критериях выбора и определения объекта, критериях его исследования, включая и выбор тех или иных приемов и методов (М.Ярошевский, Н.Наливайко, Э.Юдин): “... под методологией следует понимать сис­тему общих принципов (способов) организации и трактовки знания, а не только теоретические постулаты, на которых оно базируется” (Ярошевский,1984:329), “Никакая простая совокупность методов не

5

составляет еще методологии” (Наливайко,1990:48), “Методологиче­ский подход - это принципиальная методологическая ориентация ис­следования, точка зрения, с которой рассматривается объект изуче­ния (способ определения объекта), понятие или принцип, руководя­щий общей стратегией исследования” (Юдин,1978:143). В лингвистике это положение еще не достаточно осмыслено. Ученые не всегда осознают эти аспекты исследования, из-за чего их работы оказывают­ся весьма противоречивыми в теоретическом отношении. Далеко не все лингвисты понимают, что в языкознании, как и в других гумани­тарных науках, нет и не может быть т.н. общих мест, трюизмов или аксиом, если только ученый методологически осознанно подходит к своему исследованию.



Будучи одной из наиболее древних областей знания, лингвистика, тем не менее, до сих пор представляет собой набор разрозненных рефлексий по поводу чего-то неопределенного, что в быту называют языком. Говоря о неопределенности объекта лингвистики, мы нис­колько не преувеличиваем. Термин "язык" безо всяких оговорок, как бы для простоты, очень часто используют и в смысле языковой сис­темы, и в смысле речевой деятельности, и в значении языковой дея­тельности, и для обозначения результатов речи, причем этот термин используется как в отношении естественной человеческой коммуни­кации, так и в отношении коммуникации животных или искусственных вспомогательных коммуникативных систем. При этом строгое разме­жевание данных понятий считается чуть ли не дурным тоном и огруб­лением, упрощением тонкой и многообразной материи языка. Такой подход к лингвистике, ставший модным в последнее время в так на­зываемых "постмодернистских" течениях, представляется нам суще­ственным отступлением от того уровня научности, которого достигла лингвистика во время расцвета структурализма, особенно в его праж­ской разновидности.

Разногласия (не в смысле конфронтации, но в смысле разноголо­сицы) в вопросе онтологического статуса объекта исследования и

6

гносеологических основ его изучения, как правило, начинаются уже с вопроса о том, что же должны исследовать лингвисты: письмена, зву­ки, тексты, значения, поведение, действия и отдельные поступки лю­дей, их психическое или физиологическое состояние, абстрактные идеи или конкретные предметы и наблюдаемые ситуации и т.п. Даже определившись в этом отношении, исследователь еще на закрыл для себя вопрос о методологических основаниях своего исследования. Следует еще ответить на вопрос: а что есть данный объект исследо­вания, где и как он есть, почему и зачем он есть, как мы можем знать, что он есть и почему мы можем быть в этом уверены, каким образом мы сумели обнаружить его и каким образом мы можем что-либо о нем узнавать.



Таким образом, первый серьезный критерий лингвистической ме­тодологии - онтологический - должен касаться центральной проблемы всякого лингвистического исследования: что есть объект исследова­ния лингвистики и каковы его главные характеристики. Однако само по себе представление об объекте исследования не порождает науч­ную теорию и не образует направления в лингвистике. Для этого не­обходимо еще осознание гносеологических принципов изучения дан­ного объекта. Мало знать объект своего исследования. Для лингвис­тики как гуманитарной дисциплины проблема гносеологического кри­терия является не менее значимой, чем проблема онтологии объекта. Лингвист должен четко отдавать себе отчет в том, что представляют из себя все его познавательные шаги относительно объекта и как следует интерпретировать все наличные и возможные результаты его исследовательской деятельности. Прежде всего он должен понимать сущность связи между объектом его исследования и собственной гно­сеологической позицией, а также осознавать прямую зависимость между этой позицией и возможными последствиями его исследова­ния. Наконец, третьей составляющей методологической специфики любой теории является позиция ученого касательно характера и мес­та тех или иных научных методов и исследовательских приемов, ко-

7

торыми он пользуется в ходе исследования. Методика исследования в значительной степени может испытывать на себе влияние онтоло­гической или гносеологической позиции, но может быть и свободной от них, особенно тогда, когда эти позиции четко не осознаются лин­гвистом или являются смешанными в типологическом отношении.



Последовательно отстаивая позиции апостериорного ментализма, мы полагаем, что по своему объекту лингвистика представляет собой весьма своеобразную отрасль знаний как со стороны онтологии ее объекта, так и со стороны познания этого объекта. Прежде всего, ее объект является одновременно продуктом психической деятельности конкретного индивида и межличностной коммуникации множества представителей некоторого социума, а, значит, он в равной степени естественен и искусственен. Несомненно, языковая способность -продукт человеческой деятельности, но это продукт не всегда или всегда не сознательной деятельности. Даже столь крайние формы сознательного лингвистического конвенционализма, как искусствен­ные языки, отличительными чертами которых являются такие рацио­нальные характеристики, как обратимость структуры и однозначность единиц, в случае их социализации и последующей психологизации претерпевают изменения и постепенно приобретают черты всякого естественного языка, как то: полифункциональность единиц, истори­ческая изменчивость, динамичность связей и отношений единиц в системе и функциональная гибкость в их использовании. Именно этот аспект имел в виду Ф. де Соссюр, когда описывал язык в качестве самонастраивающейся системы. Сам по себе процесс самонастраи­вания системы ни в коей мере не означает ее статичности. С одной стороны, будучи естественным коммуникативным средством, язык подчинен психологическим законам развития человеческого организ­ма (и в этом смысле не терпит вмешательства факторов, являющихся несвойственными его внутренней организации), но, с другой стороны, будучи продуктом межличностной коммуникации и предметной дея­тельности, язык постоянно приспосабливается к их нуждам, изменя-

8

ясь формально и содержательно. Таким образом лингвист имеет дело с постоянно изменяющимся и, вместе с тем, с постоянно целостным объектом.



Еще одна специфическая онтологическая черта объекта лингвис­тики - это его одновременная единичность и множественность. Нет двух людей, обладающих идентичной языковой способностью, иден­тичными языковыми возможностями и идентичным речевым опытом. Нет человека, чьи языковая компетенция и интуиция оставались бы неизменными на протяжении сколько-нибудь продолжительного вре­менного отрезка. Тем не менее, ни у кого не возникает малейшего сомнения в том, что его язык - это именно его язык (и вчера, и сего­дня), что эти два человека говорят на одном и том же диалекте или языке, что все люди говорят на языке (не важно, на какой из его ти­пологических или этнических разновидностей именно). Исследуя язык, лингвист должен постоянно учитывать то, что исследует свой объект одновременно как нечто индивидуальное и нечто социальное.

Язык, как известно, по отношению к лингвистике является одно­временно и объектом, и средством исследования. “Слово есть фило­софия факта, - писал Лев Выготский, - оно может быть его мифологи­ей и его научной теорией” (Выготский,1982,I:365-366). Это делает любые попытки лингвиста хоть как-то объективировать свою деятель­ность тщетными, если, конечно, под "объективацией" понимать поиск некоторой объективной, независимой от исследователя истины.

Эта проблема имплицирована в науках, исследующих чувственно наблюдаемые объекты (вроде естественных наук) или в науках, изу­чающих высококонвенциональные смысловые объекты (вроде матема­тики). Так, если естествовед или математик ошибутся, ошибочность их методик и подходов видна практически сразу. Смысловой режим отно­сительно их объектов задан либо естественным развитием человече­ского сознания (т.н. "здравым смыслом"), либо теоретической конвенци­ей исследователей. Практически нельзя встретить естествоведа, кото­рый бы усомнился в том, действительно ли то, что он исследует, явля-

9

ется "Солнцем", "ветром", "камнем", "растением", "человеком", "живот­ным", "светом", "температурой" и т.д. не в смысле их названий (в этом случае легко и охотно вводятся условные символы), а в смысле их на­личия в качестве таковых. Уилфрид Селларс, один из наиболее функ­ционально мыслящих рационалистов об этом написал так: “Структура здравого смысла совершенно ложна, то есть такие вещи как физические объекты и процессы структуры здравого смысла, реально не существу­ют”, но тут же объясняет, что “конечно это не означает, что не сущест­вует столов или слонов. Данное утверждение нужно понимать в том смысле, что столы и слоны реально не существуют так, как они пред­ставляются здравым смыслом...” (Селларс,1978:376). Точно так же ни один математик не сомневается в том, что существуют числа, матема­тические действия, что "2" есть продукт прибавления "1" к "1" или вычи­тания "1" из "3". Иное дело гуманитарий. Нельзя себе представить, на­пример, языковеда (если не брать во внимание дилетантов, ориенти­рующихся на школьные грамматики), который бы однозначно соглашал­ся с тем или иным высказыванием другого языковеда без учета методо­логической позиции последнего.



В лингвистике метод, подход играет едва ли не доминирующую роль. Подход в лингвистике определяет не только характер и средст­ва исследования, но и самое объект. “Оказывается, что факты, добы­тые при помощи разных познавательных принципов, суть именно разные факты” (Выготский,1982,I:359) [выделение наше - О.Л.]. Зная, на каких позициях стоит исследователь, в принципе, можно спрогнозировать результаты его исследований. Вместе с тем, не зная методологических основ той или иной теории, практически невозмож­но сколько-нибудь верно интерпретировать содержащиеся в ней по­ложения. Это предопределяется именно специфическим характером объекта лингвистики. Истинность или ложность научных представле­ний в лингвистике целиком зависит от системы координат, заданной тем или иным методом или подходом. Поэтому единственное требо­вание, которое можно выдвинуть к лингвистической теории любой ме-

10

тодологической ориентации, - это непротиворечивость положений в пределах заданных теорией критериев.



Естественно, данное положение может оказаться губительным для всяческой возможной критики, поскольку всякая теория верна уже сама по себе, если она внутренне непротиворечива. Однако это не так. Для языкознания очень сложно выстроить абсолютно конвенцио­нальную систему координат, которая бы никак не соприкасалась с предметно-коммуникативной деятельностью, т.е. была бы абсолютно спекулятивной. В этом смысле лингвистика напоминает любую есте­ствоведческую дисциплину. В крайнем случае, об объекте можно су­дить по внешнезвуковым сигналам и поведенческим реакциям испы­туемых (что зачастую и принимается за лингвистическое исследова­ние). И все же, указанные феномены, хотя и не являются собственно лингвистическими объектами, могут и должны учитываться как факто­ры, объективизирующие исследование. Та или иная лингвистическая теория может быть верифицирована (или, скорее, фальсифицирова­на) не только со стороны собственной внутренней непротиворечиво­сти, но и со стороны предметно-коммуникативных результатов ее применения. Нельзя не согласиться со Стефаном Тулмином, что “изу­чение отдельного концептуального выбора в науке на его историче­ском и общекультурном фоне не оправдывает автоматически ни само­го этого выбора, ни критериев, которыми он детерминирован. Однако такой анализ дает нам возможность увидеть все богатство рассужде­ний, которые привели к соответствующему решению, и его следствия, как ожидаемые, так и неожиданные” (Тулмин,1978:189).

Важным гносеологическим фактором лингвистического исследо­вания является личность самого исследователя. Знание языка, язы­ковая компетенция и языковая интуиция (именуемая иногда "языко­вым чутьем") в значительной степени предопределяют и методику лингвистического анализа, и научную картину языка, создаваемую лингвистом в своих работах. Польский лингвист Иренеуш Бобровский на одной конференции обосновал блестящую и очень простую мысль

11

о том, что, несмотря на источник базы лингвистических данных, дек­ларируемый лингвистом в качестве основного или единственного, та­ковым является всегда только его собственная языковая компетенция и интуиция. Лингвист не в силах обнаружить в речи окружающих то, что не является частью его собственной индивидуальной языковой способности. Вилем Матезиус в заключение статьи “Функциональная лингвистика” заметил, что “Не может быть лингвистом нового типа тот, кто не наделен тонким чутьем языковых ценностей” (Mathesius,1982:38).



Значит ли то, что единственным источником базы данных являет­ся психика самого исследователя, необходимость использования ис­ключительно интроспективных методов познания? Отнюдь. Каждый психолог знает, что сознательная и целенаправленная интроспекция практически никогда не ведет к удовлетворительным результатам. Менее всего человек способен сознательно объективно охарактери­зовать собственные действия, поступки, знания, в том числе и лин­гвистические. В этом состоит еще один парадокс лингвистики. Лин­гвистическое исследование по своему направлению может быть толь­ко интенциональным, направленным вовне, на чужую языковую дея­тельность. Но по своей сущностной характеристике оно всегда ин­троспективно. Иными словами, исследуя других, мы исследуем в пер­вую очередь себя. Но исследовать себя непосредственно, без опо­средующего звена в виде партнера по коммуникации невозможно.

Константная актуальность методологической проблематики за­ключается в том, что, как и всякий другой теоретический или научно-практический вопрос, вопрос о принципах и критериях исследования также методологически детерминирован. Это значит, что отвечать на этот вопрос приходится также с определенных методологических по­зиций. А значит, не только теоретические положения или практиче­ские результаты, но и самое видение общего положения дел в лин­гвистике в конечном счете полностью зависит от методологической позиции автора. Именно поэтому смена методологии исследования

12

влечет за собой не просто смену способа лингвофилософской реф­лексии или смену методического инструментария, но и смену самого видения картины науки и ее объекта.



В современной литературе по данному вопросу существует очень широкий спектр мнений. Отстаивая функциональное понимание мето­дологии лингвистики, мы вынуждены отметить причины неприятия существующих точек зрения на само понятие методологии и на те ме­тодологические классификации, которые предпринимаются как сами­ми лингвистами, так и философами языка. Все существующие мнения относительно сущности методологического подхода или течения в лингвистике можно разделить на идеологические, теоретические, дисциплинарные, диахронические, этнические и собственно эписте­мологические.

Идеологическое понимание методологии досталось современной постсоветской лингвистике в наследство от тоталитарного прошлого и квалифицируется нами как наименее научное. Это практически всегда методологическая дихотомия: диалектико-материалистическая (един­ственно верная, плодотворная и перспективная) vs. буржуазная (ча­ще всего, идеалистическая, тупиковая, ошибочная) методология. По­добным пафосом проникнуты не только работы по методологии со­ветского периода (Е.Миллер, Г.Мартинович), но иногда и постсовет­ские исследования, например, коллективная монография “Методоло­гические основы новых направлений в мировом языкознании” (см.Основы,1992).

Очень часто понятие методологических основ лингвистического исследования подменяется понятием его теоретических основ. В этих случаях в ранг методологий возводятся отдельные теории. Так, в ра­ботах лингвистов можно встретить выражения о методологии лин­гвистической относительности, дескриптивной, бихевиористской ме­тодологии (Г.Яворская, Т.Харитонова - см.Основы, 1992), генератив­но-трансформационной, когнитивной (Петров, 1988) или суждения о специфических методологиях глоссематики, структурализма, общей

13

теории систем (Ж.Пиаже, Э.Юдин), теории речевых актов, теории ре­чевой деятельности, теории коммуникации. Чаще всего теоретическая типология методологических подходов смешивает методологию с ме­тодикой, применяемой (часто ad hoc) для подтверждения той или иной теории. Так, методологические черты могут приписываться да­же отдельным методическим приемам или конструктам, таким как принцип достаточности, квантитативный анализ или дискурс, вве­дение которых в научный обиход квалифицируется как эпизод мето­дологического переворота (Паршин,1996). Отстаиваемая нами в дан­ной работе структурно-функциональная теория языковой деятельно­сти также ни в коем случае не должна смешиваться с функциональ­ной методологией, на основе которой она строится.



Более распространенной и разнообразной является дисципли­нарная типология методологии. В этом случае понятие методологии приписывается приоритетам, которым следует лингвист или целая школа в исследовании той или иной стороны объекта или аспектам, в которых осуществляется исследование. Так, можно услышать о био­логической, социологической (социолингвистической), психологиче­ской (психолингвистической), физиологической или логической мето­дологии лингвистики (А.Хайнц; см. Heinz,1978), системологической или динамической методологии (Э.Юдин), семасиологической или ономасиологической методологии (Даниленко,1993, Зубкова,1988), методологии (лингвистической философии) имени, предиката или эгоцентрических слов (Руденко,1993), отражающей приоритетность семантики, синтактики или прагматики (являющихся. как известно, всего лишь аспектами семиотики, выделенными еще Ч.Моррисом) в лингвистическом исследовании и под. Столь же дисциплинарным, а не методологическим, является противопоставление классического структурализма (и соссюровской семиологии) прагматическому или когнитивному функционализму (и пирсовско-моррисовской семиотике) (Т.Линник - см.Основы,1992), поскольку различие между ними не в способе и характере видения и понимания сущности объекта и теории

14

его познания, а в преимущественном интересе к системе языка (в первом случае) и преимущественном интересе к исследованию рече­вых актов (во втором). Даже в самых новых работах можно встретить противопоставление существующих направлений по методологиче­скому принципу формальности или функциональности (Ньюмей-ер,1996), который на деле оказывается либо разделением на лин­гвистику слушающего (семасиологи-ческую, описательную) и лингвис­тику говорящего (ономасиологи-ческую, объяснительную), где отда­ется предпочтение одной из сторон коммуникации - восприятию или порождению высказывания, либо разделением на лингвистику пре­имущественно семантическую и лингвистику преимущественно фор­мально-грамматическую, тяготеющие к исследованию той или иной стороны семиотической деятельности - плана выражения или плана содержания. Иногда методологическая типология может представ­ляться как междисциплинарное явление (напр., принципиальное про­тивопоставление методологии лингвистики и истории О.Ткаченко -см.Основы,1992). Смешивание методологии и дисциплины может проявляться также и в требованиях квалифицировать некоторую об­ласть познания в качестве науки только в случае наличия единой об­щедисциплинарной методологии (Цв.Тодоров). В этом вопросе мы разделяем мнение Р.Фрумкиной (Фрумкина,1996) о правомочности и необходимости наличия множества методологических подходов в пределах одной и той же гуманитарной дисциплины, в частности, лин­гвистики.



Очень распространенным видом методологической типологии яв­ляется также диахроническое понимание методологии, восходящее к куновскому принципу сменяющих друг друга во времени научных па­радигм. Такое понимание наиболее свойственно феноменологически (реалистически) ориентированным лингвистам и философам языка, поскольку предвидит наличие на каждом этапе развития науки единой и единственной парадигмы. Различия в подобных трактовках касают­ся, как правило, только количества парадигм, а отсюда - и способа

15

перехода от одной к другой. Если таких парадигм всего две, то их смена представляет собой колебания маятника или восхождение по гегелевской триаде (П.Паршин), если их три, то они сменяют друг друга по кругу (Д.Руденко), если их бесконечное множество, то они следуют друг за другом чередой (Т.Кун).



Иногда можно встретить анализ методологических подходов, ти-пологизированный по этническому или этнополитическому принципу (американский структурализм, английский эмпиризм, французский функционализм, советская лингвистика) (С.Магала, А.Хайнц, Лингвис­тический энциклопедический словарь) или близкому к нему теорети­ко-географическому принципу однозначной привязки методологии к той или иной школе (методология Казанской, Лондонской, Женевской, Львовско-Варшавской школ, Пражского, Копенгагенского, Венского кружков и под.), хотя почти всегда в подобные школы входят ученые различной методологической ориентации.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В данной работе представлена собственно эпистемологическая функциональная, плюралистично-системная версия сосуществования парадигм, предполагающая наличие в современной лингвистике, с одной стороны, стольких методологических подходов, сколько суще­ствует самостоятельно мыслящих лингвистов, а с другой, - наличие четырех глобальных методологических направлений, постепенно сложившихся в ходе исторического развития лингвистики вследствие самоограничения и сближения индивидуальных методологий на осно­ве принципиальных онтологических и гносеологических постулатов о сущности объекта лингвистики. По нашей гипотезе, методологические подходы не сменяют друг друга, но, однажды возникнув (оформив­шись), сосуществуют, трансформируясь и реализуясь в различных теориях и школах. Поэтому, в отличие от перечисленных выше вер­сий, наш подход предполагает одновременное наличие нескольких

16

возможных методологических решений сходных лингвистических про­блем, которые могут быть конвертированы в другую методологию только с учетом их типологических различий. В силу своего антропо­центрического характера функциональная методология не может вы­двигать претензии на роль единственно возможной методологии. Применительно к лингвистике плюрализм функциональной методоло­гии основывается именно на идее синхронного сосуществования не­скольких методологий, предлагающих параллельные пути развития лингвистики в будущем столетии. Отсюда первая проблема, состав­ляющая одну из двух задач данной работы - проблема определения сущности лингвистической методологии в свете функционализма как методологического направления. Несмотря на кажущуюся несводи­мость лингвистических исследований, исповедующих различные взгляды на то, что следует понимать под термином "язык", мы попы­тались ввести в одну парадигму лингвистические школы и направле­ния на основе целого ряда критериев онтологического, гносеологиче­ского и методического характера.



Нерешенность методологической проблемы в лингвистике делает любое методологическое исследование константно актуальным. Ак­туальность нашей работы кроме этого состоит также в том, что с выходом постсоветской лингвистики из узких рамок марксистско-ленинской идеологии, у лингвистов все чаще проявляется заведомо отрицательное отношение к самому понятию методологии исследова­ния, но говоря о том, чтобы активно разрабатывать и культивировать этот аспект научной деятельности. Об актуальности и, что более важно, нерешенности методологической проблематики, касающейся современного состояния лингвистических и лингвофилософских поис­ков, свидетельствует повсеместное проведение итоговых научных со­браний, симпозиумов и конференций, посвященных принципиальным методологическим вопросам лингвистики конца ХХ века. С одной сто­роны, причина этому чисто мифологическая - магия числа (вступле­ние в новое тысячелетие), но с другой, - назревшая к концу ХХ века

17

необходимость качественного обновления научного мышления, свя­занная с крушением глобального идеологического противостояния и переходом многих стран к созданию общества открытого типа. В этом смысле нам представляется, что функциональная методология, вызревшая в гуманистических и плюралистичных по своей сущности концепциях И.Канта, В.Джемса, К.Поппера и других философов, и не получившая своего полноценного воплощения в гуманитарных науках (в т.ч. и в лингвистике) вследствие чрезмерной увлеченности идеями реализма (феноменологией, марксизмом, томизмом, религиозным эк­зистенциализмом, оккультизмом), эмпирического позитивизма (бихе­виоризмом, вульгарным материализмом, натурализмом) или рациона­лизма (логицизмом, сциентизмом, солипсизмом), на общем фоне “бесчеловечности современной лингвистической парадигмы” (Карау­лов,1986) заслуживает того, чтобы стать одной из равноправных ос­нов для теоретических поисков в лингвистике ХХI века.



Основной мыслью, которую нам хотелось бы подчеркнуть, прежде чем приступать к подробному анализу методологических подходов в лингвистике, является то, что в силу изложенной специфики челове­ческой языковой деятельности в языкознании невозможно построение какой-либо стройной теории без последовательного решения методо­логических проблем и, в первую очередь, без тщательной синхрони­зации всех трех составляющих методологии: онтологии объекта, гно­сеологии исследования и методики исследовательских приемов. Со­вмещение всех трех позиций представляет один из существенных моментов новизны данного исследования. Принципиально новым яв­ляется также представление тетрихотомической (четырехкомпонент-ной оппозитивной) модели современной лингвистической методоло­гии и обоснование функционализма как целостного методологическо­го направления, принципиально противостоящего позитивизму (эмпи­ризму), рационализму (солипсизму) и феноменологии.

Второй задачей данной работы наряду с анализом существую­щих методологических подходов к исследованию языка и обоснова-

18

нием на их фоне основ функциональной методологии лингвистики яв­ляется изучение возможности последовательного применения осно­ваний функциональной методологии к исследованию конкретных ас­пектов языковой деятельности славянского этнокультурного типа.



В данной работе мы не ставим перед собой задачи охватить все вопросы и проблемы современной лингвистики и, тем более, дать единственно верные ответы на подобные вопросы. Это и невозможно, так как сам по себе язык (как некая “вещь-в-себе”) непознаваем ни эмпирическими описательными методами, ни трансцендентальными спекуляциями. Познавать можно лишь язык как конкретное явление, т.е. функцию человеческой деятельности. Именно языковую деятель­ность, понятую как коммуникативно-экспрессивное отношение между предметно-коммуникативной и психомыслительной деятельностью человека, мы представляем в качестве основного объекта лингвисти­ки. Гораздо более важной нам представляется задача полноценного обоснования самой постановки лингвистических вопросов с последо­вательных позиций функциональной методологии. Отсюда - принци­пиальное переосмысление сущности объекта лингвистического ис­следования - языковой деятельности, совершенно новая трактовка структуры языка, речи и речевой деятельности, сущности языкового и речевого знаков, их структурной организации и функционального со­отношения.

Практическая значимость работы сорстоит в том, что в работе предлагаются пути решения многих противоречивых моментов как в теоретических лингвистических исследованиях, так и в преподавании славянских языков. Результаты исследования могут быть применены как в разработке конкретнонаучных аспектов современной лингвисти­ки, так и в практике вузовского преподавания для разработки методо­логически последовательных учебных курсов.

Структура работы непосредственно отражает поставленные зада­чи В первом разделе предлагается обоснование основ функциональ-

19

ной методологии на фоне принципиально отличных от нее методоло­гических подходов, что предполагает ответ на следующие вопросы:



  • чем принципиально отличается функциональная методология лин­гвистики от других существующих (существовавших) подходов;

  • что является объектом лингвистики в функциональной методологии;

  • каковы онтические свойства, структура и способ существования, ге­незис и функционирование этого объекта;

  • как следует изучать этот объект, какие приемы и методы следует признать наиболее адекватными функциональному пониманию объек­та и его изучению,

а во втором - на основе выдвинутых постулатов - излагается соб­ственно авторская версия функциональной теории языковой деятельно­сти как психосемиотической функции активного социализированного ин­дивида, что, в свою очередь, предполагает функционально-методологическое обоснование ответов на вопросы:

- что есть языковая деятельность, каковы ее составные и каково их


структурное соотношение друг с другом, каковы их характеристики;

- каковы единицы составных языковой деятельности и каковы харак­


теристики и свойства этих единиц;

- какова структура единиц языковой деятельности.

Вся дополнительная информация, включая историко-философские экс­курсы, обоснования частных вопросов функциональной методологии, схе­мы, таблицы и рисунки вынесены в отдельные “Приложения”.

На защиту выносятся следующие положения:


  • функционализм представляет собой целостное методологическое направ­ление, отличающееся собственной онтологической концепцией объекта, собственными гносеологическими принципами его исследования и собст­венной спецификой проведения линвистического анализа;

  • в современной лингвистике полноценно развились четыре противостоя­щих методологических направления - позитивизм, рационализм, феномено­логия и функционализм;

20

  • объектом исследования в функциональной методологии лингвистики яв­ляется языковая деятельность обобществленного индивида как единствен­ная онтически реальная форма существования кода человеческой коммуни­кации, состоящая из трех смежных объектов - языка, речевой деятельности и речи (речевых произведений);

  • языковая деятельность представляет собой смысловую психосемиотиче­скую сущность; языковые и речевые знаки и речевые процессы - это онти-чески различные сущности в пределах языковой деятельности;

  • язык не обладает уровневой структурой и состоит из информационной ба­зы (системы языковых знаков) и внутренней формы (системы языковых мо­делей);

  • речевая деятельность состоит из двух обратно пропорциональных про­цессов - речепроизводства (синтаксирования, фонации и графического оформления) и знакообразования (образования языковых знаков);

- речь представляет собой линейную синтагматическую последователь­
ность речевых знаков, равно эксплицирующих языковую и внеязыковую
мыслительную семантику.

499


единств и различного типа текстовых блоков, модели образования высказываний и их синтаксического развертывания словосочетания­ми, моделей образования словоформ. Модели фонации и графиче­ского оформления охватывают все без исключения речевые единицы и включают как модели фоно-графического оформления текстов, вы­сказываний, словосочетаний и словоформ в виде фонотекста (графи­ческого текста), фоноабзаца (абзаца), фразы (графического предло­жения), синтагмы (графического словосочетания) и фонетического слова (графической цепочки), так и модели слогообразования (гра­фического разбиения на слоги) и сегментной фонации (сегментного графического оформления). Модели знакообразования, к которым мы относим модели образования всех типов языковых знаков: от слов и фразеологизмов до клишированных сочетаний, высказываний и тек­стов, включают в себя модели мотивировки знакообразования (как по цели, так и по ситуативной направленности), модели мотивации (т.е. выбора семантического мотива номинации) и модели материализа­ции (организованные в классы в зависимости от типового словообра­зовательного значения, способа и средств образования морфемной формы знака). Последние из выделенных моделей - модели речевой деятельности - регулируют выбор режима речемышления, каковых мы выделили три: обыденно-мифологический (практически-утилитарный), научно-теоретический (в т.ч. официальный и деловой) и художественно-эстетический (в т.ч. публицистический и политиче­ский), а также контролируют выбор из системы информационной базы необходимых языковых знаков, а из системы моделей ВФЯ необхо­димых (и свойственных данному режиму речевой деятельности) мо­делей. Все модели внутренней формы в одинаковой степени участ­вуют как в процессах речепорождения, так и в процессах речевос-приятия, которые в функциональной методологии следует рассмат­ривать как со-порождение речи реципиентом на основе механизмов вероятностного прогнозирования.

500


Процесс речевой деятельности в функциональной методологии не смешивается с языковой деятельностью как более общим явлени­ем, которое помимо только коммуникативных актов включает в себя также систему языка и речевые произведения (речь, речевой конти­нуум). В основе речевой деятельности лежат два обратно отнесен­ных нейропсихологических процесса: субституция (симультанные связи совмещения) и предикация (сукцессивные связи модального соположения). Как не бывает чистой предикации (всякое соположе­ние требует выбора из системы уже наработанной ранее информа­ции), так не бывает и чистой субституции (всякое вычленение из кон­тинуума предполагает наличие такого континуума). Поэтому в ряду процессов речевой деятельности мы выделяем два вида процессов: субституцию с элементами предикации (лежащую в основе выбора уже готовых знаков и моделей из языковой системы и образование новых языковых знаков) и предикацию с элементами субституции (лежащую в основе порождения и со-порождения речевых произве­дений на основе языковой информации). Первый процесс обычно на­зывают номинацией, второй - собственно предикацией. Как видно из сказанного, номинация может быть в большей или меньшей мере предикативной, т.е. ориентированной на речевую коммуникацию (в этом случае мы говорим о речевой номинации или полупредикации), но может быть и максимально ориентированной на субституцию, т.е. собственно наименованием объекта мысли как такового (в таких слу­чаях следует говорить о языковой номинации или знакообразовании). Точно так же и речевые знаки могут быть максимально ориентирова­ны на реализацию коммуникативной функции языка (такая речь все­гда шаблонизирована и наполнена речевыми номинатами в их бук­вальной функции обозначения), но могут быть и ориентированы на экспрессивную (т.е. выразительную) функцию, призванную макси­мально эксплицировать мысли говорящего (это максимально преди­кативная речь, речь творческая, наполненная новообразованиями и переосмыслениями старого). Таким образом, предикативизация суб-

501


ститутивных актов и субституизация предикативных сопровождают реализацию коммуникативной функции языка, а максимально чистая субституция и предикации сопровождают всегда процессы, связан­ные с реализацией экспрессивной языковой функции.

С точки зрения структурной организации процесс речепроизводства (семантического синтаксирования) представляет собой довольно слож­ную совокупность повторяющихся, взаимно переплетающихся и взаимно детерминированных нейропсихологических актов сопоставления и сопо­ложения невербальных элементов психики-сознания и элементов язы­ковой системы имеющих целью выразить некоторую коммуникативную интенцию. Понятие коммуникативной интенции совмещает в себе обе функции языка - коммуникативную и экспрессивную, так как невозможно никакое желание самовыражения без хотя бы слабого желания быть по­нятым, как невозможно желание быть понятым без хотя бы элементар­ного желания выразить некоторую мысль. Вместе с тем, нельзя и сме­шивать эти интенции. А иногда они могут расходиться довольно-таки значительно. В любом случае все названные процессы рассматривают­ся с точки зрения функциональной методологии как внутреннее рече­производство, которое следует отличать как от процессов невербально­го предицирования мыслей (полевого ассоциативного мыслительного состояния), так и от линейного процесса поверхностного синтаксирова-ния (внешней речи). В отличие от внешнего речепроизводства, обла­дающего собственными нормативно закрепленными в моделях внутрен­ней формы языка и в языковых знаках закономерностями, отражающи­мися в структуре речевого континуума (речи), внутреннее речепроиз­водство лишь сложный многоаспектный процесс выбора знаков и моде­лей, их компоновки, замены, коррекции образованных структур и под. Поэтому мы категорически отрицаем возможность существования каких-то особенных, способных быть дискретно вычлененными структур или единиц т.н. “внутренней речи”. В то же время, и внешнее речепроизвод­ство ни в коем случае нельзя смешивать с процессами физической сиг­нализации - говорения (экспираторного издания звуков) м слушания

502

(физиологического восприятия звуковых волн). Его следует понимать также как смысловой, социально-психологический процесс, в онтологи­чески наиболее чистом виде проявляющийся в процессах т.н. внутрен­него проговаривания. Поэтому даже наименее семантически загружен­ные речевые единицы - фоны - нами рассматриваются не как физиче­ские звуки, а как ментальные и обобщенные представления о звуковом сигнале, использующиеся для идентификации морфов и словоформ (а через них - морфем и слов). Фоны в синтагматических комплексах вы­полняют функцию плана выражения морфа.



Речевой знак в функциональной методологии следует рассмат­ривать как онтически самостоятельную сущность, отличную как от инвариантного понятияязыкового знака как его части) или факту-ального понятия (как невербального мыслительного состояния, смысла), так и от речевых сигналов - физических сущностей, не представляющих из себя информации в онтическом отношении. Та­кое видение речевых знаков восходит к их пониманию как продуктов функционального соотношения фактуального понятия и языкового знака, с одной стороны, и комплекса моделей внутренней формы языка, с другой. Это позволяет объяснить множество речевых сбоев и ошибок, нарушений в т.н. нормативном использовании и языковых знаков, и моделей внутренней формы языка. Все речевые знаки и не­знаковые речевые единицы (вспомогательные грамматические пока­затели) образуют линейный континуум, более крупные единицы кото­рого состоят из единиц меньшего уровня сложности и функциональ­ной нагруженности. Самой крупной единицей речи (и, соответствен­но, самым крупным речевым знаком) является текст, состоящий из текстовых блоков разной степени сложности (СФЕ), текстовые блоки состоят из высказываний, высказывания - из словосочетаний и сло­воформ, пребывающих в предикативном отношении друг к другу. Словоформы являются мельчайшими речевыми знаками, репрезен­тирующими в речи гомогенный языковой знак - слово. В структурном отношении словоформы состоят из морфов и морфных блоков (ос-

503


нов, формантов), речевыми знаками не являющихся. Морфы, хотя и представляют собой двустороннюю сущность, тем не менее, сами по себе (вне словоформы) не осуществляют собственно знаковых функ­ций, поскольку ни в качестве частного представителя морфемы, ни в совокупности с другими морфами-репрезентантами данной морфемы прямо не эксплицируют никакого понятия - ни инвариантного, ни ак­туального.

Одним из наиболее сложных вопросов речевой деятельности и речевых произведений является вопрос семантики речевых единиц. Двойственное - вербально-невербальное - происхождение речевого знака (из области невербальной интенции актуального понятия и из области вербальных смыслов - языковых знаков и моделей ВФЯ) дик­тует признание двойственного характера речевой семантики. Здесь следует различать собственно имманентную речевую семантику - ре­чевое содержание знаков и ассоциированную речевую семантику -речевой смысл знаков. Первые являются составной частью речевого знака. вторые же сравнительно независимы от знака и лишь ассо­циируются с ним в ходе речевой коммуникации (интенциально задают процесс речепорождения или приписываются речевым знакам в про­цессе речевосприятия). Принципиальное различие между отноше­ниями в парах “когнитивное понятие - номинативный языковой знак” и “актуальное понятие (мысль) - речевой знак” состоит, по нашему мнению, в том, что в долговременной памяти, в области которой функционируют члены первой пары, не может существовать некото­рой стабильной и дискретной (и воспроизводимой) информационной единицы, которая бы постоянно выполняла функцию замещения дру­гой информационной единицы в семиотическом процессе и при этом не была бы онтически идентичной с этой второй единицей. Поэтому мы считаем, что когнитивное понятие и языковой номинативный знак (слово, фразеологизм или клишированное словосочетание) пред­ставляют собой одну и ту же онтическую сущность, распадающуюся на две функционально различные сущности: познавательно-

504

когнитивную - понятие и семиотическую - языковой знак. Сказанное совершенно не значит, что языковой знак в пределах вербализуемого им понятия не представляет дискретной и строго идентифицируемой единицы. Когнитивное понятие может включать в свой состав более одного языкового знака, которые его вербализуют. По отношению друг к другу такие языковые знаки выступают в качестве симиляров. Совокупность симиляров в пределах одного когнитивного понятия представляет одно лексическое понятие. Симиляры могут быть как однокатегориальными (одной части речи), так и разнокатегориаль-ными (например, глагол, причастие, деепричастие, имя действия, инфинитив в пределах процессуального понятия). Совсем иначе нам представляются отношения в паре “актуальное понятие (мысль) - ре­чевой знак”. Ввиду двойственного происхождения речевого знака мы полагаем, что нет и быть не может некоторой дискретной информа­ционной единицы, которая совмещала бы в себе свойства инвари­антного языкового знака и фактуального мыслительного смысла, т.е. была бы одновременно воспроизводимой и производимой - за­мещала бы в коммуникативном акте конкретный фактуальный (еди­ничный, ситуативный) смысл и стабильно отсылала бы к одному и тому же языковому знаку, и при этом была бы онтически идентичной одной из двух вышеуказанных принципиально отличных в онтическом отношении смысловых единиц. Значит, такая единица - речевой знак - должна обязательно представлять сущность, совершенно онтически отличную как от актуального понятия (мысли), так и от языкового знака.



Речевое содержание как в процессе речепорождения, так и в про­цессе речевосприятия может быть выведено из функционального отно­шения языковых знаков, задействованных в образовании данного рече­вого знака, к модели внутренней формы языка, по которой он был об­разован. Смысл же речевого произведения может быть выведен лишь из способа представления речевого содержания через соотношение данного знака к другим знакам в данном речевом континууме. В случае

505


восприятия речевого смысла инвариантным эталоном может служить только социализированная когнитивная система индивидуальной пси­хики-сознания реципиента, а в случае восприятия речевого содержания - система его индивидуального языка. Оговаривание социального ха­рактера любой идиолектной системы просто излишне, поскольку по своему функциональному предназначению язык может и должен быть определен как семиотическая система, т.е. система коммуникативно-выразительных средств (знаков и моделей коммуникации), а обе его функции - выражения и коммуникации - неминуемо предполагает нали­чие прямого или опосредованного собеседника. А учитывая функцио­нальную трактовку речевой деятельности как семантического процесса, легко понять, что таким опосредующим “собеседником” может быть сам субъект речепорождения, который в рассмотренном методологическом направлении понимается как субъект-микросоциум. Индивидуальная языковая деятельность, таким образом, оказывается онтологически ре­альным проявлением всех остальных возможных социальных образо­ваний: от семьи до человечества в целом. Иначе говоря, человеческая личность в ее апперцепции (самосознании) - это единственная конкрет­ная форма социума, если понимать социум функционально как семан­тическую систему, а не как механическую совокупность физических тел (позитивизм) или некий мистический Дух феноменологов или не менее мистическое общественное сознание марксистов. Все остальные фор­мы существования социума, кроме социализированной личности, онти-чески вторичны, т.е. это не более чем идеи, понятия нашего сознания. Следовательно, и индивидуальный язык (или, лучше сказать, индиви­дуальная языковая деятельность) - это единственная онтологически первичная сущность, включающая в себя в виде форм и аспектов функ­ционирования все остальные лингвистические феномены - социальные и территориальные диалекты, литературные языки, национальные язы­ки и т.д.

Подытоживая сказанное, следует отметить, что предложенная схема исследования языковой деятельности не должна расценивать-

506

ся ни как методическое предписание (алгоритм) по лингвистическому анализу, ни как единственно верное теоретическое построение, по­скольку это противоречит самому духу функционализма, в основе ко­торого лежит признание плюрализма методологических подходов и установка на принципиальную непознаваемость языка и речи как ве­щей-в-себе. Все рассмотренные в данной работе лингвистические сущности и факты рассматриваются как прагматически и праксеоло-гически ориентированные психо-социальные функции, а не как само­ценные феномены (или ноумены) и не как физические (“позитивные”) факты. Поэтому их познание ограничивается возможным опытом со­циализированной личности в той степени, в какой данная личность как представитель человеческого рода определенной этно- и социо­культурной ориентации, определенного пола, возраста, темперамен­та, с определенными физико- и нейрофизиологическими, психологи­ческими и логическими способностями и т.д. в состоянии познать са­мое себя через свою предметно-коммуникативную психическую дея­тельность в мире и обществе. Функциональная методология, предло­женная нами, представляет собой одну из возможных версий лин­гвистического исследования. Мы не ставили перед собой цели ре­шить назревшие к концу ХХ века в лингвистике проблемы и противо­речия, но лишь предложили квалифицировать принципиальное на­правление, которое появилось в виде философской концепции Имма­нуила Канта и различным образом было модифицировано в прагма­тизме Вильяма Джемса и в критическом дуализме Карла Поппера, но, тем не менее, не было в достаточной мере развито ни в философии, ни в гуманитарных науках. По нашему глубокому убеждению, это на­правление, названное нами функциональной методологией, содержит в себе огромный потенциал и огромные возможности. Мы не исклю­чаем возможность пересмотра некоторых предложенных в данной работе методологических посылок. Но утверждаем, что, осознавая принципиальное отличие данного подхода от других, уже получивших свое развитие в лингвистике - феноменологии, позитивизма и рацио-



507

нализма - и последовательно реализуя функциональные методологи­ческие установки в теории и практике исследования языковой дея­тельности, можно выйти на качественно новый уровень не только языкознания, но и других, смежных дисциплин, которые в той или иной степени нацелены на исследование языковой коммуникации и вербального сознания.

ВЫВОДЫ


Подводя итог нашим размышленям об основополагающих поло­жениях функциональной методологии лингвистического исследова­ния, прежде всего, отметим, что функциональная методология пони­мается нами как одно из четырех глобальных направлений в совре­менной лингвистике наряду с феноменологией (эссенциализмом), по­зитивизмом (физикализмом) и рационализмом (сайентологией). Функционализм сближается с указанными течениями в одних принци­пиальных методологических моментах и расходится в других. Так, в вопросах локализации объекта лингвистического исследования, како­вым мы считаем индивидуальную языковую деятельность, в вопросах квалификации генезиса познавательных и вербализационных актов, которые нами определяются как смыслопорождение, а также в во­просах сущностного характера методики лингвоанализа, квалифици­руемой нами как дедуктивная, функциональная методология значи­тельно сближается с рационализмом и столь же существенно расхо­дится с позитивизмом и феноменологией. Зато в вопросах темпо-рально-атрибутивного плана функциональная методология наиболее близка именно позитивизму, поскольку предполагает наличие у сво­его объекта такого имманентного свойства как детерминированность опытом (действительным и возможным), признает апостериорный ха­рактер познавательной деятельности и фактуализм методических ис­следовательских приемов. По этим же позициям функционализм рез­ко противостоит как априорному логицизму рационализма, так и ап­риорному интуитивизму феноменологии. Вместе с тем, признавая ин­вариантно-фактуальную структурную сущность объекта, чувственно-рациональный дуализм познавательных актов и трансцендентально-созерцательную двойственность методических приемов, функциона­лизм, тем самым, существенно перекликается с феноменологией и решительно отмежевывается от узкого эмпирического фактуализма позитивистов и узкого логического фактуализма и солипсизма рацио-

492


налистов. Несложно заметить, что классификацию методологических направлений, а равно квалификацию на их фоне функциональной ме­тодологии мы совершаем на базе трех основных критериев: онтоло­гического статуса объекта лингвистического исследования (включая его структурные свойства), функционально-гносеологического стату­са исследования языковой деятельности (в том числе и генезиса вербального смысла) и, наконец, принципиальных положений мето­дики лингвистического исследования. Таким образом, в работе мы предлагаем тетрихотомическую трактовку современной лингвистиче­ской методологии, которая не отбрасывает предшествовавшую ей трихотомическую, но включает ее в себя в качестве частности. При этом, мы пытаемся, насколько это возможно, не смешивать логиче­скую триаду становления смысла, предложенную Гегелем: тезис - ан­титезис - синтез методологическим оппозициям, включащим кроме собственно методического и гносеологического факторов, еще и ос­новной метафизический аспект всякой теории - онтологию объекта. Игнорирование онтологии (наблюдавшееся долгие годы в разработ­ках рационалистов) неминуемо ведет к упрощенному пониманию объекта исследования и одновременно сильно сужает и чисто эпи­стемологическую проблематику, поскольку из перечня гносеологиче­ских вопросов уходят вопросы о сущности (онтологии) самих позна­вательных процессов, подменяясь вопросами методики. Понятие же метода в трактовке Декарта и других ранних менталистов было именно онтологическим и эпистемологическим, а не просто логико-методическим или операциональным. Поэтому, говоря о методоло­гии, мы говорим о сложном иерархическом комплексе онтологиче­ских, гносеологических и собственно методических оснований всякой научной или философской теории.

Именно из этих трех слагающих и создается то, что обычно на­зывают подходом или направлением. В этом смысле ни аналитиче­ская философия, ни философия языка, ни логическая семантика, ни прагматический анализ, ни структурализм сами по себе не являются

493

методологическими направлениями. Другое дело, что большинство представителей той или иной школы, того или иного модного течения в лингвистике или философии языка могут стоять на позициях какой-то одной методологии, что впоследствии становится причиной мето­нимического переноса этих методологических принципов на тот или иной прием (каковым является аналитический или структурный ме­тод), а то и на целую отрасль (каковыми являются философия или прагматика языка или логическая семантика). Следует просто пом­нить о том, когда, где, почему и при каких условиях возникло в лин­гвистике то или иное новое веяние, а затем задаться вопросом, кото­рый мы считаем основным в любом научно-философском исследова­нии - “что это?” Ответ на него предохранит от множества ошибок. От­вечая на этот вопрос, мы обнаружим, что основная идея структурного анализа лишь поверхностно оказалась связанной с феноменологией, а идеи исследования логической семантики или прагматики языковой коммуникации лишь в силу определенных обстоятельств оказались изначально вовлечены в область рациональной методологии. Исто­рия языкознания постепенно опровергает эти мифы. Так современной лингвистике известны все четыре методологически отличные ответв­ления структурализма - бихевиористский структурализм дескриптиви-стов (позитивизм), классический структурализм чистых сущностей, форм и отношений (феноменология), логико-аналитический структу­рализм генеративистов (рационализм) и социально-психологический структурализм функционального толка, представленный в Пражской школе. Точно так же и с функционализмом. Иногда функционализмом называют исследования коммуникативного аспекта языковой дея­тельности (т.е., опять-таки, один из разделов языкознания). Иногда под функционализмом понимают только методику квалификации язы­ковых единиц через их функционирование в речи. Мы же видим в функционализме специфическую методологию, в которой весь ком­плекс лингвистических вопросов последовательно выводится из по­нятия функции. В онтологическом отношении языковая деятельность



494

и все ее составные - язык, речь и речевая деятельность - определя­ются как деятельностные психо-социальные функции человеческой психики. В гносеологическом аспекте языковая деятельность также выводится из понятия функции - как коммуникативно-семиотическая функция вербализации продуктов сознания. В методическом же от­ношении функционализм также сопряжен с понятием функции: еди­ницы языковой деятельности рассматриваются в их функциональном отношении к интенциальным смыслам, речевым сигналам и друг к другу.

Отличительной чертой функционального понимания структурной сущности смысла как объекта исследования во всех гуманитарных дисциплинах является онтологический дуализм. Объект функцио­нальной лингвистики в онтическом отношении двойственен: с одной стороны это инвариантный смысл в модусе покоя (языковая систе­ма), а с другой - фактуальный смысл в модусе движения (речевой континуум). Вместе с тем, смысл является также только одним из ас­пектов лингвистического объекта в функциональной методологии -субстанциальным его аспектом. Так, языковая система и речевой континуум объединяются по линии субстанциальности. В этом отно­шении язык и речь как субстанциальные сущности противостоят ре­чевой деятельности как процессуальной сущности. Отсюда, обосно­вание трехчастной структуры языковой деятельности: язык + речевая деятельность + речь.

Исходя из двуаспектного характера вербального смысла и из функциональной направленности языковой деятельности одновре­менно на закрепление информации в знаковой форме (экспрессивная функция) и обеспечение информационного обмена (коммуникативная функция), в функциональной семиотике предполагается выделение двух типов вербальных знаков: языковых (инвариантных) и речевых (фактуальных).

Язык в функциональной методологии рассматривается как сис­темная, принципиально отличная от речи сущность, состоящая из

495


подсистемы языковых знаков - информационной базы и подсистемы алгоритмических моделей - внутренней формы. Информационная ба­за включает в себя весь комплекс информационных воспроизводи­мых единиц как гомогенных по форме (слов), так и гетерогенных (фразеологизмов, клишированных словосочетаний, клишированных высказываний и текстов). В данной работе мы предприняли попытку обосновать двуструктурированный характер устройства системы ин­формационной базы языка, детерминированный двойственной струк­турой языкового знака. Структура языкового знака находится соглас­но этой теории в прямой связи со структурой всей системы ИБЯ. Ка­тегориальная часть языкового знака (парадигматическая), основан­ная на функциональных связях сходства с другими знаками в систе­ме, отражает в знаке иерархические свойства всей системы. В то же время, референтивная часть (синтагматическая), основанная на функциональных связях смежности с другими знаками, отражает те­матическое (полевое) устройство системы ИБЯ. Собственно, струк­турные элементы знака - семы (как когнитивно-лексические, так и внутриформенные) - рассматриваются нами как следы наиболее ус­тойчивых функциональных связей с другими знаками (рациональные семы) и другими психологическими единицами (сенсорно-эмпирические, эмотивно-экспрессивные, волюнтативные семы). На­личие в знаке (и в понятии, которое это знак вербализует) нерацио­нальной информации позволяет объяснить семиотическое единство познавательного акта, его функциональную онтическую сущность как эмпирически ориентированного процесса. “Действия рассудка без схем чувственности неопределенны”, - писал И.Кант, которого мы считаем основоположником функциональной методологии в филосо­фии (Кант,1964:567). Референтивный компонент когнитивного поня­тия (а через него - и языкового знака) может включать в себя как от­дельные наиболее сильные ментальные ощущения и восприятия, так и комплексные единицы эмпирического созерцания - ментальные представления, выступающие в познавательном процессе в качестве

496


референта, и комплексные единицы чистого созерцания - обобщен­ные представления (наглядные образы), которые в процессе позна­ния выступают в роли денотата

Достарыңызбен бөлісу:
  1   2   3




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет