Джэй Вайднер, Винсент Бриджес

которого Францией на правах регента правил тот же аббат Суге- рий. Однако Сугерий повел дела государства, особенно в финансовой области, настолько умело, что неудачный поход Людовика практически не нанес ущерба государственной казне). В ходе этого злосчастного похода произошла та самая «Резня под вязом» в Гисоре, после которой произошел раскол между рыцарями Богоматери Сионской и рыцарями Храма Соломона (тамплиерами), что положило начало преследованиям катаров. На протяжении десяти с лишним лет орден Сиона создавал в Европе собственную базу-резиденцию, и после захвата соперниками его аббатства в Иерусалиме, на горе Сион, весь орден быстро перебрался в Европу, в уже готовые приоратства в Париже, Бурже и Труа.

Готические соборы в честь Богоматери

требовалось еще более тысячи лет, чтобы культ Марии возродился с новой силой, пока наконец в XII и XIII вв. Ее образ не вдохновил художников христианского мира на создание непревзойденных художественных шедевров¹¹⁴. Скудные и краткие упоминания о Деве Марии в Евангелиях очень скоро были дополнены красочными деталями, содержащимися в апокрифических текстах, созданных в эпоху ранней церкви. Так, у Марии появились родители, праведные Иоаким и Анна, чтобы подтвердить ее происхождение из дома Давидова согласно родословию, приводимому евангелистом Матфеем¹¹⁵, ее Непорочное Зачатие¹¹⁶ и девственное Рождение от Нее Иисуса Христа.

Но, пожалуй, наиболее курьезным — и в то же время важным с точки зрения развития нового культа — из этих ранних апокрифических историй является предание о Введении Девы Марии в Храм, входящее в состав апокрифического Евангелия Иакова¹¹⁷. Из него мы узнаем, что первосвященник подвел Марию к алтарю, и она прыгала от радости, словно Шехина, и народ израильский полюбил ее. Девочка оставалась в храме до своего со» вершеннолетия: «Находилась же Мария в Храме Господнем, как голубка, и пищу принимала из руки Ангела»¹¹⁸. Когда же ей исполнилось двенадцать лет, явился Ангел Господень и повелел первосвященнику Захарии, чтобы тот пошел и созвал вдовцов из народа, ибо пришло время выдать Марию замуж. И собрались при храме все достойные вдовцы со всей Иудеи. Ангел поведал, чтобы они принесли с собой посохи, и кому Господь явит знамение, тот и будет признан достойным и наречется мужем Марии.

В толпе оказался и Иосиф, плотник. Услышав призыв, он оставил свой топор, взял посох и пришел на место, где собирались. Все пришедшие подошли со своими посохами к первосвященнику. Помолившись, он взял посохи и раздал их обратно каждому, ибо никакого знамения на них не было. Когда же свой посох у Захарии последним взял Иосиф, вспыхнул ослепительно яркий свет, и из посоха выпорхнула голубка и седа Иосифу на голову. Это было совершенно явное знамение. Мария жила при Храме, как голубка, и Иосиф был избран хранителем Ее девства. Поначалу Иосиф отказывался, говоря, что он уже стар, а она слишком молода, но затем согласился и принял Марию как жену свою, сказав: «Я взял Тебя из Храма Господня, и теперь ты остаешься в моем доме, я же ухожу для плотничьих работ»¹¹⁹.

Это предание, явно носящее символический характер, таит в себе немало откровенно эзотерической информации, но в дальнейшем на первый план выдвигается целый комплекс символических реалий. После того как Иосиф уходит «для плотничьих работ», Мария, по примеру других семи чистых дев, также направилась на работу в Храм. Поскольку она уже более не могла, в качестве голубки-Шехины, быть посредницей между Святая Святых и первосвященником, для Святая Святых потребовалась завеса. Для работы в помощь ей были избраны семь чистых дев, и Мария, как «бывшая богиня», присоединилась к ним, став восьмой. Отныне восьмилучевая звезда стала символом Марии, которая и завершила ткать завесу — ту самую завесу в храме, которой суждено было разодраться надвое в миг смерти Сына Марии.

Марии выпало прясть настоящий пурпур и багрянец, цвета царского достоинства и сакрального жертвоприношения, альфа и омега видимого спектра света. Взяв эти нити и возвратившись домой, Мария начала прясть, как ей было повелено. И тогда вновь перед ней явился уже знаковый ей по Храму Ангел и возвестил Ей все Ее будущее и особенно рождение от Нее Сына Божия. Окончив свою работу, Мария отнесла пурпур и багрянец в Храм, чтобы отдать их первосвященнику. Первосвященник благословил труд Ее и сказал, что Марии суждено стать Сосудом, от коего произойдет свет для всех будущих поколений, и, что она станет Богородицей¹²⁰. Сам акт прядения нити символически связывал Деву Марию с Артемидой, Арахной, Ариадной, гре- ко-римскими Парками, а также галльско-кельтскими Парсиями, богинями-покровительницами судьбы, храм которых некогда стоял на том самом блаженном острове посреди Сены, где спустя тысячу с лишним лет поднялся знаменитый Нотр-Дам¹²¹.

Эта апокрифическая история, рассказанная в Протоевангелии от Иакова, имеет крайне мало общего с иудаизмом в том виде, в каком он практиковался в Иудее вів. н.э. Дело в том, что первую завесу для Храма соткали мудрые жены, упоминаемые в книге «Исход», в числе которых, возможно, была и Мириам, сестра Моисея, отнюдь не принадлежавшая к группе из семи чистых дев в самом конце I в. до н.э.

Кроме того, женщинам никогда и ни при каких обстоятельствах не позволялось входить в святилище Храма. Но если это предание не имеет ничего общего с иудаизмом, то каково же тогда его происхождение?

Ответ на этот вопрос можно найти в древнеегипетской гностической традиции, в частности — в таких гностических текстах, как «Kore Kosmica», или «Дева мира», и других писаниях той эпохи, связанных с именем Исиды. Гностический характер Протоевангелия от Иакова заметить не так просто, и благодаря этому книга и сохранилась, ибо превратилась в один из христианских апокрифов. Что касается других подобных текстов, то им повезло гораздо меньше. Однако даже в Протоевангелии от Иакова просматривается четкая параллель между Марией и Иси- дой. Параллель эта — чудо о зерне, случившееся во время бегства в Египет. Вникая в смысл этого эпизода, мы понимаем, что автор Протоевангелия от Иакова, возможно, перефразирует одно из древнейших преданий, бытовавших в дельте Нила, об Исиде, беременной Гором, и о том, как ее преследовал ее же собственный дядя, царь Сет. В древнеегипетской версии рассказа Исида с помощью духа Осириса, пребывающего в ее утробе, заставляет зерно быстро расти у нее за спиной, чтобы скрыть ее следы.

Фулканелли прямо сообщает о том, что Дева Мария и Исида — это один и тот же символ: «В давние времена особые подземные камеры храмов служили своего рода криптами для статуй Исиды, которые в эпоху распространения христианства в Галлии превратились в тех самых знаменитых Черных Мадонн, которые и в наши дни окружены особым почитанием у верующих. Более того, их символика практически одинакова...» А в той же главе, всего через несколько страниц, Фулканелли помещает загадочный фрагмент, позволяющий сконцентрировать внимание на этой таинственной теме:

«Можно привести и другую любопытную герменевтическую аналогию: богине Кибеле [обычно идентифицируемой с Исидой и Марией] поклонялись в Пессинонте во Фригии в образе черного камня, согласно преданию, упавшего с неба. Фидий изображает эту богиню восседающей на троне между двух львов. Голову богини венчает высокая корона, с которой свисает покрывало. Иногда богиня изображается с ключом в руке, по-видимому, предлагая отбросить покров тайны. Таким образом, Исида, Церера и Кибела — это три лика одной и той же тайны».

Это звучит как гром среди ясного неба или внезапная вспышка света в темном подземелье, — вспышка, помогающая прояснить и понять многое.

Камень, упавший с небес, Черные Мадонны и храм Грааля

Анатолийское нагорье, находящееся на территории современной Турции, сегодня остается столь ж загадочным, как и в те дни лета 1197 г., когда по нему впервые прокатилась первая волна христиан-крестоносцев. Река Сангариус прокладывает свой путь среди утесов мягкого розоватого камня, направляясь на северо-запад, к берегам Мраморного моря, где находится античный порт Никея, в наши дни именуемый Басра. Античный Сангариус — это современная Закария, и тд. и т.п. Однако, независимо от того, как звучит название того или иного места или населенного пункта, география региона в целом остается той же самой. Старая византийская почтовая дорога и караванный путь, направляющиеся на юго-восток от Никеи, миновав реку, пролегают прямо, как стрела, до того места, когда сворачивают в сторону западной кромки центрального Анатолийского плато (см. ил. 7.5).

На расстоянии примерно недели караванного пути в старину находился византийский город Дорилеум, в котором стоял небольшой гарнизон. Расположенный у кромки плато, в том месте, где река сворачивает в сторону от дороги, Дорилеум явно имел важное стратегическое значение. Однако еще более важное значение для людей, обитавших в этих местах за последние восемь тысячелетий, имели бившие здесь горячие источники. Разрушенный в ходе войны за независимость, полыхавшей здесь в 1919—1922 гг., Старый город, как гласит его турецкое название Эскезехир, в наши дни является маленьким промышленным городком, жизнь в котором течет мирно и размеренно. А в нескольких милях к востоку от городка, вдоль старой византийской дороги, находится место одной из решающих битв крестоносцев, сохранившееся с тех пор почти в полной неприкосновенности.

Старая дорога взбирается на небольшой подъем между стенками скального массива, откуда начинается спуск к реке, а затем

направляется в сторону странно уединенного пика, высящегося примерно в сорока милях отсюда, на другой стороне реки. Это весьма живописное местечко, столь же уединенное в наши дни, как и тогда, когда сельджукский султан Кили Арслан выбрал его за красоту и великолепный вид, открывающийся с него.

Крестоносцы разделили свои силы на две части. Когда передовые отряды в вечерних сумерках 30 июня 1197 г. разбили лагерь у подножия холма, их арьергард еще только входил в Дори- леум. Перед рассветом 1 июля передовой отряд вошел в долину и двинулся в сторону слияния двух античных дорог. Султан со своими советниками наблюдал за перемещением противника с небольшого холма, известного под названием Соколиная крепость. Решив, что передовой отряд — это и есть все силы крестоносцев, султан приказал атаковать их из засады.

С наступлением дня турецкие воины лавиной хлынули на железную стену крестоносных рыцарей, совершая частые набеги, но даже не пытаясь прорвать их строй. Турки рассчитывали, что полуденный жар заживо изжарит крестоносцев, закованных в тяжелые доспехи, и, когда день начал клониться к вечеру и рыцари неохотно ретировались из долины, турки сочли, что их стратегия сработала. Однако когда авангард крестоносных воинов начал разворачиваться во всю свою мощь, ошибка султана сразу же стала очевидной.

Арьергард тем временем преодолел перевал и обрушился на турок прямо у Соколиной крепости. Этот отряд, под командой папского легата епископа Пюи, обогнул холм и напал на турок с тыла. Султан, поняв, что сражение проиграно, лишь тогда, когда все было кончено, пустился вскачь к горной гряде, маячившей недалеко на востоке. Большинство турецких воинов было уничтожено или захвачено в плен и угнано в Сангариус, где крестоносцы отпраздновали свою славную победу. А еще через несколько дней они походным маршем двинулись на юго-восток по трем античным дорогам, переправившись через Таврус и приближаясь к своей заветной цели — Иерусалиму. При этом они и не подозревали, как близко от них находится Храм Грааля — первоначальное пристанище камня, описанного Вольфрамом.

На всем протяжении пути на восток вдоль современной дороги на Анкару, следующей точно по пути бегства султана после проигранной битвы, доминирующее положение в ландшафте занимает грозная уединенная гора. Это гора Диндимус, священная гора древних фригийцев. В ее недрах проводились сакральные мистерии в честь богини Кибелы, царицы Неба и Матери Богов. На южных склонах горы виднеется множество древних и современных домиков, спускающихся уступами к небольшой речке Галлус, притоку Сангариуса. А выше, почти у самой вершины, виднеется груда камней и полуразрушенных стен. Это развалины античного храма, которые в лучах закатного солнца напоминают обломки некоей грандиозной короны.

Это древнее скопление руин представляет собой остатки святилища богини, которая спустилась с небес на землю в виде камня, точнее — огромного, кубической формы метеорита черного цвета с серебристыми блестками. Пещеры расходились из святилища во всех направлениях к реке, и в огромных подземных капищах с причудливыми сводами устраивались самые настоящие мистерии. На горе Диндимус от этих камер мало что осталось, но в храме Кибелы во Вьенне, Франция, мы можем увидеть стены крипты и колонны, поддерживающие ее свод. Эти массивные подземные камеры послужили прототипом — как в буквальном, так и в переносном смысле — многих готических соборов, таких, как Шартрский собор, Нотр-Дам в Париже и Амьенский собор, подобно тому как миф о Кибеле и ее камне Граале явился духовной составляющей и отправной точкой для творческой фантазии зодчих. А в сердце этой герменевтической системы лежит синтез древнего искусства и науки, та самая тройственная трансмутация — апофеоз алхимии.

Мы все знаем эту давнюю историю. Некогда, где-то далеко от Малой Азии, жил царь по имени Мидас. Он страстно хотел обрести волшебную силу, которая позволяла бы ему превращать обычные вещи в золото. Бог Дионис решил исполнить его желание, предупредив, что отныне все, к чему ни прикоснется Мидас, будет превращаться в золото. А поскольку в золото стали превращаться не только простые вещи, но и пища и питье бедного царя, он, не в силах утолить голод и жажду, очень скоро попросил избавить его от злосчастного «дара». Дионис отправил его к священной реке, и, омывшись в ее водах, в которых с тех пор то и дело сверкают крупицы золота, царь навсегда исцелился от «Мидасова прикосновения». В этой истории явно присутствует алхимический архетип, прапамять, изложенная в форме мифа.

Мидас из древнегреческой легенды — персонаж, безусловно, мифический, однако цари, носившие весьма схожие имена — «Мидас», «Митас» или «Митрас», — действительно правили на Анатолийском нагорье. И в той же мере, в какой наполнена странностями легенда о Мидасе, в такой же изобилует странными явлениями и реальная история этого региона.

Черное море в древности представляло собой громадную, поросшую густыми лесами низменную долину. Затем, примерно в XIV тысячелетии до н.э., Средиземное море размыло узкую полоску суши и затопило всю черноморскую низменность, тюро- див можество мифов о Всемирном потопе, особенно распространенных в Месопотамии и Центральной Азии. Вдоль южной кромки горы плавно поднимаются к Анатолийскому нагорью, с которого вытекают примерно полдюжины рек, несущих свои воды к восточным берегам Черного моря. Западная же сторона нагорья пустынна и безводна, если не считать единственной реки — Сангариуса, впадающей в Мраморное море. У верховьев Сангариуса, глубоко в изрезанных межгорных ущельях плато, около 1800 г. до н.э. возникла сложная, высокоразвитая культура. Народ, известный в истории под именем хеттов, безраздельно властвовал в этом регионе на протяжении пяти веков, оставив заметный след на страницах истории. Хетты создали особую письменность иероглифического типа и, что самое важное, были наиболее искусными металлургами античного мира. Они поклонялись богине Земли и двум ее супругам-соправителям — владыке неба и владыке подземного царства.

Около 1200 г. до н.э. держава хеттов пала под натиском многочисленных кочевых племен, вторгшихся из Центральной Азии, — так называемых индоевропейцев, которые постепенно расселились на громадных пространствах от Индии до Ирландии. На протяжении последующих нескольких веков эти племена, активно смешиваясь друг с другом, образовали новый этнос — фригийцев классической древности. Фригийцы по-прежнему поклонялись Матери-Земле, но либо с прибытием индоевропейцев изменилась мифология, либо в ней актуализировались остатки каких-то неизвестных представлений. Ясно одно: старая богиня получила новое, звучное имя — Кибела.

Имя это по происхождению не является ни греческим, ни хеттским. Напротив, оно заимствовано из новых, семитских языков, носители которых мигрировали сюда с юга. Оно означает «камень богини» и происходит от того же корня, что и Кааба и аль-Лат на арабском. Действительно, судя по созвучию этих слов и учитывая первоначальный характер почитания камня в Мекке, где существовал культ богини и ритуал поклонения камню метеоритного происхождения, сабии, предки хиджазских арабов, вполне могли быть племенем, поклонявшимся Кибеле. Во всяком случае, как мы уже говорили в главе 4, сама идея о камне в виде престола, так называемом Кубе Пространства, на котором покоится большое Ь (Небесный Змей), не так уж далека от прочтения Киб-эль, то есть камень Эля. А это и есть тот самый Драгоценный Камень Мудрецов из книги «Бахир».

Вообще говоря, почитание Великой Богини-Матери в древности было широко распространено во всех архаических традициях Европы и Среднего Востока. Однако культ Кибелы, насколько мы можем судить о нем, развился в некое подобие самых ранних «мистериальных» школ, адепты которых странствовали от Анатолии до Рима и далее — в Прованс. Большинство храмов «мистерии» Матери Камня Богов находились на острове Самоф- ракия, неподалеку от побережья Лидии в Малой Азии, в Мемфисе (Египет), в Фивах (Греция) и в Ниме (Прованс). Древнейший и наиболее значительный центр этого культа существовал в Пессинусе на горе Диндимус, где существовал мистерейон, в коем обитала таинственная сущность богини.

Учитывая фрагментарный характер памятников культур и языкрв, обусловленный временем, мы рискуем потерять картину в целом, если сосредоточим все внимание на каком-то одном образе богини и тайных учениях одного отдельно взятого региона. Только рассматривая все версии мифа или легенды в целом, мы сможем получить некое подобие цельной картины.

Кибела была не только матерью богов, но и праматерью рода человеческого. В некоторых своих ипостасях, таких, как Рея, она совокупляется со своим собственным отцом, Кроносом, и рождает титанов, от которых произошли боги Олимпа, а впоследствии и люди. Сохранившиеся изображения богини показывают ее восседающей на троне. Этот рисунок весьма напоминает древнеегипетский иероглиф «Исида» (трон), обрамленный по обеим сторонам львами, что служит репликой более архаичной египетской богини Сехмет. На некоторых изображениях она предстает на колеснице, запряженной парой львов. В руках она держит круглый барабан, или тамбурин, и чашу, полную эликсира жизни. На голове у нее обычно красуется башня или корона в виде замка, с которого свисает покрывало.

Как и Деметра или ее дочь Персефона, она спускается в подземный мир, а затем возвращается обратно с помощью целого клана титанов, волшебников и кузнецов, которые обитают в древних пещерах. Чтобы помочь им, Кибела снизошла на землю в виде кубического камня, который и повелела хранить в мисте- рейоне, представляющем средоточие мистерий таинственного культа. Будучи стражами камня, они именовались кабирами, или кабирои, то есть людьми каба, то есть камнями, а также каби- рим, «могущественными», как звучит их прозвище в переводе с арамейского или древнееврейского. В некоторых мифах эти ка- биры именуются детьми Афродиты и Гефеста, бога кузнецов и вулканов. Любопытно, что название последних происходит от латинской версии его имени — Вулкана.

Как отмечали Страбон и Геродот, история кабиров весьма близка к преданию о древнеегипетских Геру Шемсу — другой группе колдунов-кузнецов, выступавших в роли хранителей древнейших знаний, относящихся еще к эпохе до глобальной катастрофы (Всемирного потопа?). Эти Геру Шемсу хранили в Гелиополе (Египет) еще один камень с неба, бенбен, или камень Феникса¹²², бога солнца Ра. Действительно, родственная связь между богом Ра и его «оком», богиней Сехмет или Хатор, изображается обычно как связь между отцом и его дочерью, чем-то вроде отношений между Реей и Кроносом или Кибелой и Зевсом. Как и камень бенбен в Гелиополе, камень Богини-Матери считался окаменевшей спермой небесного бога.

Камень этот оставался в храме Кибелы на горе Диндимус вплоть до конца III в. до н.э. История о том, как камень, упавший с неба, превратился в камень изгнания, а впоследствии перекочевал на страницы таинственного романа Вольфрама, была одной из самых расхожих легенд античного мира. В ходе Второй Пунической войны, когда Ганнибал о своими слонами переправился через Альпы и, оказавшись на Апеннинском полуострове, сметал все на своем пути, римский сенат утратил веру в своих богов. Поскольку по происхождению эти боги были всего лишь родоплеменными божками латинян и этрусков с именами, пере- озвученными на греческий лад, они оказались слабосильными и бесполезными перед лицом многонациональной мощи полчищ карфагенян. Римский сенат в спешном порядке решил возвратиться к «стародавней религии» — почитанию Матери Богов.

Обращения за советом к Сивиллиным книгам подсказали римлянам верное решение: обратиться с мольбой о помощи к той же Великой Матери, которую чтили их славные предки по возвращении с Троянской войны¹²³. Дельфийский оракул также согласился, что настало время войти в Рим великой богине Ки- беле. Царя Пергама, под контролем которого находился в те дни храм на Пессинусе, где хранился камень богини, подобная перспектива не слишком обрадовала. Чтобы убедить его дать свое согласие, потребовалось сильное землетрясение и комета или сияющий метеор. Наконец, в сопровождении галл, жриц, прислуживавших у жертвенника, камень на корабле был доставлен в Рим. На всем пути его следования камень сопровождали чудеса, включая необъяснимую паузу в плавании божественной святыни и почетный эскорт дельфинов. Знатнейшая и благороднейшая матрона Рима, Клавдия Квинта, лично присутствовала при встрече Кибелы в Остии¹²⁴ и даже вытащила корабль на берег, когда он сел на песчаную мель. Матрона проявила невероятную силу, и этот эпизод стал восприниматься как еще одно чудесное знамение.

В Риме Матерь Богов торжественно перенесли в храм Виктории (Победы), что послужило напоминанием об алтаре греческой богини Ники (Победы) в Самофракии. Произошло это в 550 г. от полумифического основания Рима. Итак, из далекой Фригии в Рим прибыло воплощение материального присутствия и существа богини — черный с серебристыми прожилками метеоритный камень, в сопровождении торжественного эскорта галл, низкородных жриц, орден которых более тысячелетия нес службу у алтаря богини. Рим немедленно начал растянувшееся на тринадцать лет строительство огромного храма в честь Кибелы на Палатинском холме. И ситуацию удалось переломить. В числе потомков Клавдии были многие величайшие римляне, а фортуна Ганнибала, как и Карфагена в целом, быстро пошла на спад и отмерла, как засохшая ветвь.

Храм получил название Матреум, и почитание новой богини, Магна Матер (Magna Mater (лат.) — Великая Матерь. — Прим. пер.), или просто Матроны, быстро распространилось по Римской империи, попутно смешиваясь со всеми местными и более древними культами Великой Богини. Священный камень тем временем находился в построенном для него храме по крайней мере до середины IV в. н.э., когда Юлиан Апостат (Отступник)¹²⁵ написал гимн, посвященный богине. В гимне, в частности, говорилось: «Кто ж тогда Матерь Богов? Она — первоисточник всех богов, носителей разума и творческой силы, которые, в свой черед, творят зримых богов. Она — мать и супруга великомощного Зевса; Она обрела бытие сразу же после Создателя и с Ним вместе; Она повелевает всеми формами жизни, ибо Она — причина всех Поколений. Она без труда к совершенству возводит все вещи, сотворенные в мире. Она рожает без мук и страданий... Она — Матерь-Дева¹²⁶, воссевшая рядом с Зевсом на троне, ибо Она — Матерь Всех Сущих Богов...»

Для сравнения приведем отрывок из анонимного гимна V в. в честь Девы Марии: «Воздадим ныне хвалу Владычице Нашей, Матери Божьей, Деве Марии... Наречем Тебя Благословенная... Ты — сосуд чистого злата, в коем лежала манна небесная, бывшая хлебом, сошедшим с небес. Ты — Дарящая Жизнь всему миру... Ты — сокровище, что Иосиф обрел и нашел в нем многоценный Жемчуг... Ты стала престолом Царя, сотворившего херувимов... Все земные цари притекут припасть к Твоему Свету, и люди познают сиянье Твое, о Пречистая Дева Мария».

Учитывая все это, вправе ли мы рассматривать почитание Девы Марии в качестве Матери Божьей как своего рода скрытое продолжение культа Кибелы, Великой Матери? Ответ здесь может быть только один: да, вправе, и в пользу этого говорит все дальнейшее развитие христианской традиции. По преданию, после Распятия Иисуса Христа Мария отправилась в путь и поселилась в Эфесе, Малая Азия, где скончалась и была похоронена. А как мы знаем из книги Деяний святых апостолов, Эфес был крупнейшим центром культа Артемиды (римский вариант — Дианы), считавшейся Великой Матерью. После того как апостол Павел выступил с проповедью прямо напротив храма Дианы¹²⁷, местный мастер-серебряник обличил его, заявив: «Велика Артемида Эфесская!»¹²⁸ И, однако, именно в Эфесе Мария в 431 г. была впервые официально провозглашена Богоматерью.

Благодаря усилиям церкви на всем протяжении Темных веков многие древние изваяния и алтари Владычицы и Богини-матери были переосвящены в честь Девы Марии. Наиболее священные и почитаемые из этих статуй изображали Деву Марию... черной, что напоминало цвет самого камня¹²⁹, и поэтому впоследствии такие изваяния стали известны под странным названием — Черная Мадонна. Статуи и жертвенники остались теми же самыми; то же можно сказать и о родниках и источниках, пещерах на вершинах гор и всякого рода гротах. Лионская Черная Мадонна находится на алтаре на вершине холма, в церкви, воздвигнутой на развалинах древнего храма Кибелы. Этот пример прямого переноса очевиден и для современного туриста. Крипты соборов Нотр-Дам в Париже и Шартре также хранят не только своих Черных Мадонн, но и жертвенники в честь Матроны (Кибелы). Черная Мадонна из Шартра, Подземная Богоматерь, также находится на своем древнем месте. Все эти пещерные святилища — позднее христианское эхо древних гротов, пещер и

подземелий, устроенных в недрах горы Диндимус во Фригии. Первоначально кабиры были кузнецами-шаманами, обитавшими в пещерах, и Фулканелли сообщает, что «во тьме подземелий... формировалась реальная оккультная сила».

Изучая судьбы и деяния личностей, участвовавших в истории создания соборов, Крестовых походах и отрядах тамплиеров, мы обнаружили, что все они, от Герберта (папы Сильвестра II) до святого Бернара, были так или иначе тесно связаны с культом Черных Мадонн. Вскоре мы поняли, что отслеживание связей с культом Черных Мадонн — это наиболее верный способ проследить «подземное течение» эзотерики. Популярные в эпоху Меровингов истории о волшебных Черных Мадоннах, приплывших на самоходных кораблях, — это прямое эхо предания о перевозке камня Кибелы в Рим. Даже знаменитый Петр Пустынник, выступая с проповедью Первого Крестового похода, непременно останавливался помолиться у каждой известной Черной Мадонны (см. ил. 7.6). В одном только Клермоне, где папа Урбан II провозгласил о начале Первого Крестового похода, находилось не менее пяти древних Черных Мадонн. Одна из этих «мадонн», находящаяся в крипте собора, первоначально представляла собой римскую статую Кибелы на Ключах, а сам собор был возведен на развалинах старого храма богини¹³⁰. В христианском храме, естественно, были использованы фундаменты и подземные помещения языческого святилища.

Святого Бернара, который сделал почитание Девы Марии обязательным элементом религиозности, вдохновлял мистический (и одновременно алхимический) опыт встречи с Девой. Однажды в юности Бернар на несколько часов погрузился в молитву перед Черной Мадонной в Дижоне, которая в древности тоже была изваянием римской Кибелы, представленной в виде беременной женщины с огромной налившейся грудью. Когда однажды ночью он прочел слова «Ave Stella Maris» («Славься, звезда Марии») перед Черной Мадонной, ему неожиданно явилась Пресвятая Дева и дала ему три капли Своего молока. Подобно каплям молока из котла Керидвена, которые даровали кельтскому друиду Талесину способность понимать язык птиц и постигать скрытую суть всех вещей, эти капли молока мгновенно преобразили юношу Бернара в образованного святого и реформатора церкви, который практически в одиночку вдохнул в церковь новую жизнь.

Фулканелли в 8-й главе своей «Тайны соборов», прсвящен- ной Парижу, приводит список десяти наиболее известных Черных Мадонн, включая две самые знаменитые — Нотр-Дам в Ро- камадуре («Любимый камень Света») и Нотр-Дам в Пюи, родном городе Адельмара, папского легата в Первом Крестовом походе, — и одновременно подчеркивает связи между Кибелой/Ма- рией и священным камнем, относящиеся к I в. н.э. Фулканелли мог многое поведать о Черной Мадонне и ее волшебном молоке, в чем мы сможем убедиться в следующей главе, но, пожалуй, самым важным, что позволил себе сказать Фулканелли о Пресвятой Деве, является следующая фраза: «Совершенно очевидно, что то, что раскрывается здесь, — это сама сущность вещей... Сосуд, вмещающий Дух вещей, vas spirituale».

Если допустить, что Кибела и ее камень, а затем Грааль и Царица Грааля и, наконец, Шехина — это разные названия одной и той же сути, то сосуд Пресвятой Богородицы¹³¹, заключающий в себе жизнетворный Дух, — это храм у вершины горы, пещера или грот. Это вместилище выступает в роли «дома», который позволяет эфирному духу коалесцировать (преобразиться) в материальный облик богини. Мы находим это в книге «Бахир», где в 4-м и 5-м стихах говорится, что «дом» построен мудростью и наполнен знанием, из которого вытекает поток гнозиса. Это — некий сверхъестественный храм, байит, или дом Иосифа, в котором жила Пречистая Дева до Рождества Христа. Он образован из сефирот Чохма (Мудрость) и Бина (Понимание), которая, в свою очередь, создает не-сефиру Даат, или Знание. Даат — это полость или сосуд, в котором, когда он заполнен разумом, одушевляющим дух вещей, возникает отражение Кетер, или Божьей Головы, к которой невозможно приблизиться в материальном теле. Гнозис, знание, или София, заполненная светом пустота буддистов предельно близки к постижению божественного в той мере, в какой это вообще достижимо для нас.

Понимание этого позволяет понять смысл заключительной части романа Вольфрама — «Титуреля», написанного Вальтером фон Шарфенбергом. Грааль, как истинная сущность Богини, должен храниться в «сосуде» или храме, прежде чем София, или гнозис, сможет стать достаточно восприимчивой, чтобы принять ее благословение и чтобы мог родиться Христос Эммануил (что означает «С нами Бог»). Видение замка Грааля на горе Мон- сальват, описанное в «Титуреле», представляет собой эзотерические, внутренние спиритуальные мотивы, стоящие за всплеском строительства соборов. По-видимому, готические соборы были задуманы как вместилище духа Великой Богини, что превращало их в живые Граали, исцеляющие и преображающие всех, кто входил сквозь их порталы.

Что же касается их интерьера, то все — архитектоника, цветной переливающийся свет, льющийся сквозь громадные витражные окна, таинственные образы на фасадах — было рассчитано на то, чтобы пробудить в людях дремлющее чувство чуда, гнозиса, сакрального знания. В готических соборах, мистика которых связана с культом Кибелы, Великой Богини и Черных Мадонн, мы видим переплетение нитей, тянущихся от античной алхимии и всевозможных таинств в едином узле — мистерей- оне, который должен был пронести это знание сквозь века. И величайшим из этих соборов Грааля по праву является «церковь философов» — знаменитый собор Нотр-Дам в Париже.

Церковь философов

Среди толпы верующих, присутствовавших 11 июня 1144 г. на освящении церкви в аббатстве Сен-Дени, был и молодой парижский студент, старавшийся пробраться вперед сквозь густые ряды иерархов церкви. Наши знания о ранних годах жизни Мориса де Сюлли — это был он — крайне скудны. Родившийся в городке Сюлли-на-Луаре, в семье незнатных родителей, он некоторое время учился в аббатстве Флери, а затем, в возрасте примерно семнадцати лет, отправился в Париж, чтобы учиться в тамошнем университете на левом берегу. Как и большинство жителей Парижа в тот день, Морис проследовал по пути паломников, вспоминая о мученичестве св. Дени, от места пыток святого в восточной оконечности острова Иль-де-ла-Сите до темницы, где святой томился в заключении (она находилась неподалеку от нынешнего цветочного рынка), а затем поднялся вместе с всеми по склону на вершину холма Монмартр к Марти- риуму. Оттуда можно было совершить приятную прогулку до самых стен аббатства. На этом нелегком пути некоторые верующие непременно чувствовали, что их мольбы услышаны и святой Дени исцелил их.

Давайте представим себе, как двадцатичетырехлетний Морис, работая локтями, протискивается сквозь толпу к новой церкви, чтобы хоть краешком глаза увидеть праздничную мессу, которую торжественно служили девятнадцать епископов, собравшихся перед золочеными алтарями. Самому аббату Суге- рию казалось, что толпа собравшихся «считала себя принадлежащей скорее к хору небесных ангелов, чем людей, и что торжество имело скорее божественный, чем человеческий характер». Оно действительно произвело сильнейшее впечатление на молодого клирика Мориса. Меньше чем за двадцать лет Морис вознесся из полной безвестности к вершинам церковной власти, сделавшись епископом Парижским, доверенным лицом королей. По пути он, возможно, прикидывал в уме, как на этом месте можно воздвигнуть громадный новый собор, который заменит обветшавшие старые церкви на Иль-де-ла-Сите. Этот новый собор, посвященной Богоматери, вознесется над руинами античных языческих храмов в честь Матроны и кельтского Меркурия, а также маловыразительными соборами Хильдеберта I, короля из династии Меровингов.

Когда Хлотарь I превратил Париж в новый центр христианизации франков, церковь все еще свято сохраняла свою восходящую к мистическим школам традицию, проводя четкую грань между теми, кто принял крещение, и некрещеными. Некрещеных перед началом главной части таинства просили покинуть храм¹³², и поэтому во многих церквах имелись особые крытые галереи, или притворы, где верующие, еще не сподобившиеся принять крещение, могли спокойно молиться, не нарушая покоя основной части паствы. В V в. этот обычай трансформировался в практику возведения двух отдельных кафедральных соборов, то есть храмов, где находились кафедры епископов. В одном из таких храмов помещались еще некрещеные верующие, а в другом восседали епископы, клирики и представители элиты верующих, которые допускались до принятия св. причастия¹³³.

Хильдеберт I действительно возвел на острове Иль-де-ла-Си- те два разных собора — Сент-Этьен, представлявший собой большую, протяженную церковь для большинства простых членов общины, тогда как меньшая по размерам церковь Богоматери предназначалась для молитвенных собраний крещеной элиты и клира. Таким образом, собор Нотр-Дам в Париже с самого начала выполнял роль храма посвященных. Более того, судя по алтарю, найденному в крипте XI в., мы вправе полагать, что внутреннее ядро Меровингской церкви придерживалось, мягко говоря, весьма специфической концепции христианства, в частности, практикуя почитание богини, напоминающей древнеегипетскую Исиду. Таким образом, собор Нотр-Дам служил связующим звеном с весьма архаичными мистериями и таинствами, которые христианство, по официальной версии, заменило и искоренило.

Меровингский Нотр-Дам был разрушен в 856 г. в результате нападения викингов. Храм был быстро восстановлен и служил бастионом при успешной обороне острова от тех же викингов в 885—886 гг. После разгрома, учиненного викингами, собор Сент-Этьен навсегда потерял свой прежний статус епископского кафедрального собора, уступив его Нотр-Дам. К сожалению, мы не располагаем сколько-нибудь подробными описаниями того, как выглядел Нотр-Дам в эпоху Каролингов. Более того, не сохранилось буквально ни единого камня, позволяющего судить

о его внешнем облике. Это место было выбрано Морисом де Сюлли для строительства кафедрального собора в новом стиле, и все находившиеся на нем постройки были снесены до основания, точнее — до фундаментов и крипт римской богини Матрон ны, или Кибелы.

Планировка нового собора началась в 1160 г., сразу же, как только Морис бы избран епископом Парижским. Первый камень в основание собора — произошло это в день весеннего равноденствия 1163 г. — заложил папа римский Александр III, находившийся тогда в Париже. Папа, оказавшийся в изгнании во Франции в результате первой франко-итальянской церковной схизмы, публично объявил об освящении собора Сен-Жермен в Пре, бывшей церкви Сен-Винсента и Святого Креста. Церемония в честь закладки первого камня нового собора носила приватный, но торжественный характер, и епископ Морис Парижский с энтузиазмом приступил к строительству. Вскоре были возведены хоры, а к 1182 г. был построен и освящен верхний алтарь. В 1185 г., в наполовину не завершенном соборе Нотр-Дам патриарх Иерусалимский выступил с проповедью, в которой призвал к началу Третьего Крестового похода. К моменту кончины Мориса де Сюлли, последовавшей в 1196 г., был практически завершен главный неф, за исключением крыши, возведение которой, по завещанию Мориса, было оплачено из личных средств епископа.

На рубеже XIII в. начались работы по отделке западного фасада, и в 1220 г. фасад был завершен до уровня Галереи Царей. Около 1230 г. под влиянием недавно воздвигнутого собора в Шартре были добавлены легкие контрфорсы и проведена некоторая реконструкция нефа. Меэвду внешними контрфорсами были устроены капеллы, и началось строительство южной башни над уровнем галереи. Ее возведение завершилось в 1240 г., и строители приступили к возведению северной башни. В 1245 г. обе башни достигли своей теперешней высоты, и в 1248 г. в соборе был установлен первый колокол — «Гильом». По завершении в 1250 г. работ в главном нефе началась отделка фасадов трансепта. Эти работы были закончены в 1270 г. Еще двадцать лет ушло на возведение капелл и контрфорсов вокруг хоров, а также на некоторую перестройку главного алтаря. К началу XIV

в. все основные работы по возведению Нотр-Дам, не считая отделки интерьера, были завершены.

Хотя строительные работы продолжались более века после его кончины, Мориса де Сюлли смело можно считать главным инициатором и автором всего проекта строительства Нотр-Дам. Проект западного фасада и даже некоторые детали его скульптурного убранства были созданы задолго до начала строительства самих стен. Некоторые статуи были исполнены в 1170-е годы, вскоре после начала «нулевого цикла» возведения собора. Фасады трансепта были спроектированы позже, но в основе их проекта лежало то же мистическое видение, которое вдохновляло епископа Мориса. И хотя мы располагаем документальными свидетельствами того, что тамплиеры финансировали только строительство портала святой праведной Анны, матери Пресвятой Девы, на южной башне западного фасада, нам представляется далеко не случайным тот факт, что сразу же после расправы над тамплиерами, учиненной королем Филиппом IV, все главные работы по возведению Нотр-Дам внезапно были приостановлены.

150 лет, отделяющие торжественное освящение храма аббатства Сен-Дени от репрессий против тамплиеров, знаменуют собой важную эпоху в строительстве соборов. В конце XIV в. первоначально мощный импульс по созданию грандиозных каменных монументов, таких, как Нотр-Дам, заметно ослабел, в результате чего многие из них остались незавершенными. Этот упадок еще больше усугубила эпидемия «черной смерти» (чумы), свирепствовавшая в Европе во второй половине XIV в. Готические постройки XV в. представляют собой по большей части небольшие церкви, такие, как церковь Сен-Жак-ла-Бушери, возведенная по проекту Никола Фламеля, и частные жилые дома, например, особняк Лальемана в Бурже. Понятно, что мистическая, мистериальная составляющая архитектуры после страшных катастроф XIV в. ушла в андеграунд.

Однако Нотр-Дам выстоял. По событиям, окружавшим его строительство, можно проследить всю историю Франции со всеми ее взлетами и падениями. Так, защитная решетка хоров была возведена буквально накануне разгула «черной смерти», свирепствовавшей по всей Европе. В ходе Столетней войны Париж, как и вся Франция, пережил тяжелые времена. Это затянувшееся соперничество между Францией Капетингов и Англией Плантагенетов в значительной мере явилось внешним проявлением закулисной борьбы между тамплиерами и рыцарями Сиона, поддерживавшими противоположные стороны. Нотр-Дам в Париже видел похороны безумного короля Карла VI, который в 1422 г. лишил своего сына наследных прав на престол в пользу Англии. Девять лет спустя, в 1431 г., английский король Генрих VI был торжественно коронован в соборе Нотр-Дам в Париже и провозглашен королем Франции.

К несчастью для Генриха, в эти девять лет знаменитая Иоанна (Жанна) д’Арк, вассал Рене Анжуйского, вознамерилась переписать историю. Благодаря ее вмешательству, а также искусным тактическим действиям герцога Рене осада Орлеана была снята, и Карл VII был коронован в Реймсе в качестве короля Франции. В 1436 г. он освободил от англичан Париж В последующие 346 лет после этого дня каждый год в первую пятницу после Пасхи в соборе Нотр-Дам в Париже звучал гимн Те Deum¹ в память освобождения столицы Франции от английских оккупантов. К тому времени, когда Карл VII скончался в 1461 г., ничто во всей Франции, за исключением все еще оккупированного порта Кале, не напоминало о недавнем засилье Плантагенетов. Кстати, похороны короля, как и похороны его сумасбродного отца, состоялись в Париже, в соборе Нотр-Дам.

В XV в. знаменитый собор по-прежнему пользовался особым почетом, но вокруг него все явственнее слышалось веяние перемен. Слово готический применительно к стилю lux continua соборов в Сен-Дени и Нотр-Дам впервые было употреблено еще

■Те Deum («Те Deum laudamus» — лат.) — «Тебя Бога Хвалим». (Прим. пер.) при жизни Карла VII. Самопровозглашенный архитектурный гений, итальянский зодчий Леон Батиста Альберти, превратно понял слово «гот», употребленное аббатом Сугерием в его средневековом значении, означавшем еврей, посчитав, что оно означает простонародный (грубый) и происходит от готов — названия одного из племен варваров, захвативших Рим в 410 г. н.э. В результате подобной путаницы в понятиях Альберти счел этот великолепный стиль, характеризующийся гиперболизмом форм и выразительных средств, проявлением фантастической безвкусицы грубых варваров. Фулканелли пишет, что этот мутант пережил века, хотя более точным определением особенностей этого стиля был бы термин оживаль (стрельчатый), то есть образуемый стрельчатыми арками, ибо он более верно определяет внутренний смысл архитектоники соборов. Готическое искусство соборов, по мнению Фулканелли, — это особый тайный язык, своего рода магия, одушевляющая мертвый камень строений, претворяя его в заполненный светом мистический опыт переживания откровения.

Представления об эпохе Средневековья как о варварстве долгое время служили одним из оправданий панегириков Ренессансу с его акцентом на строгие классические формы. В XVI в. эти старые соборы воспринимались как символ влияния и могущества католической церкви, но когда лавина протестов против диктата Рима усилилась, готические соборы и том числе — Нотр-Дам в Париже быстро сделались объектом нападок В 1548

г. Нотр-Дам был разграблен гугенотами. Именно его окрестности стали в 1572 г. ареной знаменитой Варфоломеевской ночи — кровавой резни гугенотов, спровоцированной намечавшимся браком Генриха IV и Маргариты (Марго) Валуа.

Религиозные распри на долгие восемьдесят лет практически парализовали общественную жизнь Франции. Людовик XIII в 1638 г. дал обет в случае рождения у него наследника перестроить и украсить главный алтарь в Нотр-Дам. В конце того же года под туманными сводами собора вновь зазвучал Те Deum в честь появления на свет долгожданного сына и наследника — будущего Людовика XIV, прозванного «король-Солнце». Впоследствии, уже на закате своего долгого правления, Людовик решил почтить память своего отца и исполнить данный им обет: богато украсить алтарь. В 1711 г. во время строительных работ в крипте собора была найдена галло-римская вотивная¹ колонна. Благодаря изображениям, сохранившимся на колонне, мы можем составить представление о духовных ценностях древности и архаической святости этого места.

Так, алтарный камень был центром древнего римского храма в честь Матроны, который, в свою очередь, был воздвигнут на месте более древнего храма Парок, богинь судьбы, которые, согласно мифу, пряли нить рока. В этом качестве он мог рассматриваться в качестве символической модели кубического камня Великой Матери. Изображения Зевса, Эсуса, Гефеста и Великой Матери, сохранившиеся на колонне, символизировали группу из четырех кабиров, или алхимиков-посвященных. Гефест, или Вулкан, как мы уже упоминали, считался отцом кабиров, а Зевс одновременно был отцом, сыном и супругом-любовни- ком Великой Матери. Эсус, обычно отождествляемый с кельтским Геркулесом, — персонаж более проблематичный, особенно если вспомнить, что Электра, самофракийская жрица Великой Богини, была матерью-родоначальницей линии аргивян, в том числе — великих героев Персея и Ясона. В этом контексте Эсус-Ясон становится первым искателем Грааля, одиноким рыцарем, странствующим в поисках камня Богини.

Что касается XVIII в., то он в целом не проявил особого почтения к старому собору. Многочисленные подновления причинили серьезный ущерб первоначальному интерьеру. На хорах были демонтированы стеклянные витражи, основа мистической концепции света, а форма окон в знаменитой готической розе на фасаде была изменена. Кроме того, свою тяжелую руку приложила и Великая революция 1789 г. — собор был превращен