Джек Лондон Сердца трех ocr палек

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Генри и Рикардо, стоя между вытекавшим из скалы потоком и грудой обвалившихся камней, наскоро пытались разобраться в случившемся. А рядом, распростершись на земле, вздыхал и молился последний жрец майя. Генри принялся тормошить и трясти старика, чтобы хоть немного прояснить его сознание, но добился лишь сбивчивого лепета о том, что произошло в пещере.

– Змея укусила только его сына, и только он один упал в эту дыру, – с надеждой в голосе сказал Генри.

– Совершенно верно, – подтвердил Рикардо. – Остальные лишь вымокли как следует. Ничего более страшного, судя по его словам, с ними не произошло.

– И вполне возможно, что они сейчас сидят в какой нибудь пещере, куда не достигает вода, – продолжал свою мысль Генри. – Вот если бы нам удалось расчистить вход в пещеру и дать сток воде! Если они живы, они могут продержаться еще немало дней – ведь быстрая смерть наступает прежде всего от недостатка воды, а у них ее, конечно, больше чем нужно. Без пищи же можно обойтись довольно долго. Но вот что меня удивляет: каким образом очутился там Торрес?

– Интересно, не по его ли милости напали на нас кару? – заметил Рикардо.

Но Генри не стал в это вдаваться.

– Может быть, но нам сейчас не до этого. Надо прежде всего придумать, как проникнуть внутрь горы, чтобы спасти их, если они еще живы. Мы с тобой и за месяц не разберем такой груды камней. Если бы нас было человек пятьдесят, то, работая в две смены, днем и ночью, мы могли бы откопать пещеру суток за двое. Таким образом, главное для нас сейчас – достать людей. Этим мы и должны прежде всего заняться. Я сейчас сяду на мула и отправлюсь к этим кару: пообещаю им всю чековую книжку Френсиса, если они придут сюда помочь нам. Если же ничего не выйдет, я поеду в Сан Антонио и наберу там людей. Итак, этим займусь я. Тем временем ты расчисти тропу и приведи сюда всех пеонов с мулами, продовольствием и лагерным оборудованием. Да, смотри, прислушивайся, не раздастся ли стука в горе: они ведь могут перестукиванием дать нам о себе знать.

Итак, Генри направил своего мула в деревню кару – к великому неудовольствию мула и не менее великому изумлению кару, внезапно увидевших в своей твердыне врагов – точнее, одного врага, – да еще из числа тех, кого совсем недавно они пытались уничтожить. Они сидели на корточках возле своих хижин и лениво грелись на солнце, скрывая под сонной апатией удивление, которое точно иголками покалывало их и побуждало вскочить на ноги. Как всегда, отвага белого человека смутила дикарей метисов и лишила их способности действовать. Неторопливо ворочая мозгами, они пришли к выводу, что только у человека на голову выше всех остальных, доблестного и наделенного таким могуществом, какое им и не снилось, могло хватить смелости въехать в многолюдное вражеское селение на усталом и строптивом муле.

Они говорили на ломаном испанском языке, так что Генри понимал их, и они, в свою очередь, понимали его испанскую речь: однако его рассказ о несчастье, приключившемся в священной горе, не произвел на них никакого впечатления. Они выслушали с бесстрастными лицами его просьбу отправиться на помощь потерпевшим и обещание хорошо за это заплатить и только равнодушно пожали плечами.

– Если гора проглотила ваших гринго, значит, на то воля бога. А кто мы такие, чтобы препятствовать его воле? – отвечали они. – Мы люди бедные, но мы работать ни на кого не будем и тем более идти против бога не хотим. Ведь во всем, что случилось, виноваты сами гринго. Это не их страна. И нечего им лазить по нашим горам. Пусть сами теперь и выпутываются из беды, коли бог разгневался на них, а у нас и без того забот хватает – одни непокорные жены чего стоят.

Час сиесты давно миновал, когда Генри, успев сменить уже двух мулов, на третьем, самом строптивом, въехал в еще сонный Сан Антонио. На главной улице, на полпути между судом и тюрьмой, он увидел начальника полиции и маленького толстого судью, следом за которыми шагали человек десять жандармов конвоиров и двое несчастных пеонов, бежавших с плантации в Сантосе. Генри остановил мула и стал излагать судье и начальнику полиции свою просьбу о помощи. Пока он говорил, начальник полиции незаметно подмигнул судье – своему судье, своему ставленнику, который был предан ему телом и душой.

– Да, конечно, мы вам поможем, – сказал начальник полиции, потягиваясь и зевая.

– Когда же вы можете дать мне людей? – нетерпеливо спросил Генри.

– Что до этого, то мы сейчас очень заняты, – с ленивой наглостью заявил начальник полиции. – Разве не так, достопочтенный судья?

– Да, мы очень заняты, – подтвердил тот, зевая прямо в лицо Генри.

– И будем заняты еще некоторое время, – продолжал начальник полиции. – Мы очень сожалеем, но ни завтра, ни послезавтра не сможем даже и подумать о том, чтобы оказать вам помощь. А вот немного позже…

– Скажем, к рождеству, – вставил судья.

– Да, да, к рождеству, – подтвердил начальник полиции, отвешивая галантный поклон. – Зайдите к нам около рождества, и если к тому времени дел у нас будет поменьше, быть может, мы и подумаем о том, чтобы снарядить такую экспедицию. А пока всего хорошего, сеньор Морган.

– Вы это серьезно? – спросил Генри с перекошенным от гнева лицом.

– Вот такое же, небось, было у него лицо, когда он нанес предательский удар в спину сеньору Альфаро Солано, – со зловещим видом изрек начальник полиции.

Генри пропустил это оскорбление мимо ушей, – он думал о другом.

– Я скажу вам, кто вы есть! – вскипел он, охваченный справедливым негодованием.

– Берегитесь! – предупредил его судья.

– Плевать мне на вас! – бросил Генри. – Вы ничего не можете со мной сделать. Меня помиловал сам президент Панамы. А вы – вы жалкие ублюдки, не люди, а свиньи, даже не поймешь кто!

– Прошу вас продолжайте, сеньор, – сказал начальник полиции, скрывая под изысканной вежливостью свое бешенство.

– Вы не обладаете ни одной из доблестей испанцев или караибов, зато пороки обеих рас у вас в изобилии. Свиньи вы – вот вы кто!

– Вы все сказали, сеньор? Все до конца? – вкрадчиво осведомился начальник полиции и подал знак жандармам; те набросились сзади на Генри и обезоружили его.

– Даже сам президент Панамы не может помиловать преступника, еще не совершившего преступления. Правильно, судья? – спросил начальник полиции.

– А это новое преступление! – с готовностью подхватил судья, с полуслова поняв намек начальника полиции. – Этот пес гринго оскорбил закон.

– Тогда мы будем судить его, и судить немедленно, не сходя с места. Не будем возвращаться в суд и снова открывать заседание – к чему себя утруждать. Будем судить его здесь, вынесем приговор и пойдем дальше. У меня есть дома бутылочка доброго вина…

– Я не любитель вина, – поспешил судья отклонить предложение. – Мне бы лучше мескаля. А пока что, поскольку я и свидетель и жертва оскорбления и поскольку надобности в дальнейших показаниях, помимо тех, какими я располагаю, нет, я признаю обвиняемого виновным. Какое наказание предложили бы вы, сеньор Мариано Веркара и Ихос?

– Сутки в колодках, чтобы охладить чересчур горячую голову этого гринго, – ответствовал начальник полиции.

– Такой приговор мы ему и вынесем, – объявил судья. – И он вступает в силу немедленно. Уведите заключенного, жандармы, и посадите его в колодки.

Рассвет застал Генри в колодках, в которых он провел уже целых двенадцать часов. Он лежал на спине и спал. Но сон его был тревожен: его мучили кошмары, он видел своих друзей, заточенных в недрах горы, ум его терзали заботы, а тело – укусы бесчисленных москитов. Итак, ворочаясь, извиваясь и отмахиваясь от крылатых мучителей, он, наконец, проснулся. А проснувшись, сразу вспомнил, какая с ним приключилась беда, и начал ругать себя на чем свет стоит. Раздраженный превыше меры тысячами ядовитых москитных укусов, он изрыгал такие проклятия, что привлек внимание прохожего, который шел мимо, неся ящик с инструментами. Это был стройный молодой человек с орлиным носом, одетый в военную форму летчика Соединенных Штатов. Он подошел к Генри, остановился возле него, послушал и с любопытством и восхищением принялся его разглядывать.

– Дружище, – сказал он, когда Генри на минуту умолк, чтобы перевести дух. – Прошлой ночью, когда я сам застрял здесь, оставив на борту добрую половину оборудования для палатки, я тоже устроил хорошую руготню. Но это был детский лепет по сравнению с вашей. Я восхищен вами, сэр. Вы обставите любого армейца. А теперь, если не возражаете, не могли бы вы повторить все сначала, чтобы я мог взять это на вооружение и пустить в ход, когда мне потребуются крепкие словечки?

– А кто вы, черт побери, такой? – спросил его Генри. – И какого черта вы тут околачиваетесь?

– Не смею обижаться на вас сэр, – с улыбкой сказал летчик. – Когда у человека такая распухшая физиономия, он имеет полное право быть невежливым. Кто это вас так разукрасил? Ну, а что до меня, то у черта я еще не утвердился в правах, а вот здесь, на земле, известен как Парсонс, лейтенант Парсонс. В аду я пока тоже еще ничего не делаю, а в Панаме я затем, чтобы за сегодняшний день совершить перелет от Атлантического океана до Тихого. Не могу ли я быть вам чем нибудь полезен, прежде чем отправлюсь в путь?

– Конечно, можете – воскликнул Генри. – Достаньте ка из вашего ящика какой нибудь инструмент и сбейте замок с моих колодок. Я получу ревматизм, если мне придется еще просидеть здесь. Фамилия моя Морган, и никто меня не избивал, – это все укусы москитов.

Несколькими ударами гаечного ключа лейтенант Парсонс сбил с колодок старый замок и помог Генри подняться. Растирая затекшие ноги, Генри наскоро рассказал летчику о том, в какую беду попали Леонсия и Френсис и сколь трагично все это может для них кончиться.

– Я люблю этого Френсиса, – сказал он в заключение. – Он точная моя копия. Мы похожи друг на друга, как двое близнецов, – должно быть, мы все таки дальние родственники. Что же до сеньориты, то я не только люблю ее, но и собираюсь на ней жениться. Итак, готовы вы нам помочь? Где ваш аэроплан? Пешком или на муле добираться до горы майя очень долго, но если вы подбросите меня на своей машине, то это займет совсем немного времени. А если вы мне еще достанете сотню шашек динамита, то я смогу взорвать скалу в том месте, где был обвал, и выпущу воду из пещеры.

Лейтенант Парсонс медлил.

– Скажите «да»! Скажите же! – молил его Генри.

А тем временем, как только камень, закрывавший вход в пещеру идолов, стал на свое место, трое пленников, застрявших в сердце священной горы, сразу очутились в полной тьме. Френсис и Леонсия ощупью нашли друг друга и взялись за руки. Еще миг – и он обнял ее, и сладость этого объятия наполовину смягчила обуявший их ужас. Они слышали, как Торрес тяжело дышит рядом. Наконец, он пробормотал:

– О матерь божья, вот это называется быть на волосок от смерти! Еле ноги унесли. Что то с нами дальше будет?

– Дальше будет еще много всяких страстей, прежде чем мы выберемся из этой дыры, – заверил его Френсис. – А выбраться все таки надо – и чем скорее, тем лучше.

Порядок продвижения был быстро установлен. Френсис пошел вперед, нащупывая левой рукой стену; за ним следовала Леонсия, которой он велел покрепче ухватиться за его куртку. А Торрес шел с ним рядом, держась рукой за другую стену. Они все время переговаривались, чтобы не отставать и не опережать друг друга и главное – не разминуться, свернув в боковую галерею. К счастью, пол в туннеле (ибо это был самый настоящий туннель) оказался ровный, так что они хоть и шли ощупью, но не спотыкались. Френсис решил не зажигать спичек, пока в этом не будет крайней необходимости, и, чтобы не свалиться в какой нибудь колодец или яму, осторожно выставлял вперед сначала одну ногу и, только удостоверившись, что ступил на твердый грунт, переносил на нее всю тяжесть тела. В результате продвигались они медленно, делая не более полумили в час.

Только раз на всем пути им встретилось такое место, где туннель разветвлялся на две галереи. Тут Френсис зажег драгоценную спичку, вынув ее из водонепроницаемого коробка, и увидел, что обе галереи совершенно одинаковы. Какую же из них выбрать, по какой пойти?

– Придется сделать так, – сказал Френсис. – Пойдем по этой галерее. И если она нас никуда не приведет, вернемся к отправной точке и пойдем по другой. В одном можно быть твердо уверенным: эти галереи, безусловно, куда нибудь ведут, иначе майя не трудились бы их прокладывать.

Через десять минут Френсис вдруг остановился: под ногой, которую он занес вперед, была пустота. Он предостерегающе крикнул: «Стоп!» – и зажег вторую спичку. Оказалось, что он и его спутники стоят у входа в естественную пещеру таких размеров, что при слабом свете спички ни вправо, ни влево, ни наверху, ни в глубине не видно было стен. Все же они успели разглядеть грубое подобие лестницы естественного происхождения, лишь слегка подправленной человеческими руками, которая вела куда то вниз, в кромешную тьму.

А часом позже, спустившись по ступенькам и пройдя довольно большое расстояние по пещере, смелые путешественники вдруг увидели впереди проблеск дневного света, который становился все ярче по мере их продвижения. Источник света оказался куда ближе, чем они думали, и очень скоро Френсис, раздвинув ветки дикого винограда и густой кустарник, вылез прямо на открытое место, залитое ослепительным послеполуденным солнцем. В одну секунду Леонсия и Торрес оказались с ним рядом; внизу под ними расстилалась долина, которая хорошо была видна из этого орлиного гнезда. Долина была почти круглая, не меньше лиги в диаметре, – высокие горы и крутые скалы, точно стены, окружали ее.

– Это Долина Затерянных Душ, – торжественно провозгласил Торрес. – Я не раз слышал о ней, но никогда не верил в ее существование.

– Я тоже слышала и тоже никогда не верила, – вырвалось у Леонсии.

– Ну, так что же? – отозвался Френсис. – Мы ведь не затерянные души, а люди во плоти и крови. Чего же нам бояться?

– Видите ли, Френсис, – сказала Леонсия, – судя по тем рассказам, которые я слышала еще девочкой, ни один человек, раз попав сюда, не выходил обратно.

– Предположим, что это так, – со снисходительной улыбкой заметил Френсис, – как же тогда выбрались отсюда те, кто об этом рассказывал? Если никто никогда не возвращался, откуда же стало известно об этом месте?

– Право, не знаю, – призналась Леонсия. – Я передаю то, что слышала. К тому же я никогда в это не верила. Но только уж очень все здесь соответствует описанию таинственной долины.

– Никто никогда не возвращался отсюда, – все так же торжественно подтвердил Торрес.

– В таком случае, откуда вы знаете, что кто то сюда заходил? – настаивал Френсис.

– Здесь живут Затерянные Души, – ответил Торрес. – Мы потому никогда и не видели их, что никто отсюда не выходил. Я вам вот что скажу, мистер Френсис Морган: не такой уж я глупый человек. Я получил образование. Я учился в Европе и вел дела в вашем родном Нью Йорке. Я изучал разные науки, философию. И тем не менее верю, что, кто однажды попал в эту долину, никогда уже отсюда не выйдет.

– Но ведь мы же еще не там! – Френсис явно начинал терять терпение. – И нам вовсе не обязательно спускаться в долину, правда? – Он подполз к самому краю выступа, усеянного камнями и комьями земли, чтобы получше рассмотреть какой то предмет, привлекший его внимание. – Держу пари, что это хижина с соломенной крышей…

В тот же миг край выступа, за который он держался, осыпался, и вся площадка, где они стояли, рухнула. Френсис, Торрес и Леонсия покатилась по крутому склону, увлекая за собой лавину земли, гравия и дерна.

Мужчины первыми встали на ноги возле густых зарослей кустарника, которые и задержали их; они кинулись было к Леонсии, но она уже тоже была на ногах и громко смеялась.

– А вы то говорили, что нам вовсе не обязательно спускаться в долину! – с хохотом сказала она Френсису. – Ну, что же вы сейчас скажете?

Но Френсису было не до нее. Он потянулся и схватил на лету предмет, показавшийся ему знакомым, который, подскакивая, катился вслед за ними по крутому склону. Это был шлем Торреса, похищенный в пещере, где стояли мумии; и Френсис передал его испанцу.

– Бросьте вы его, – сказала Леонсия.

– Это моя единственная защита от солнца, – возразил Торрес, вертя шлем в руках. Вдруг он заметил какую то надпись на внутренней стороне и показал ее своим спутникам, прочитав вслух: «Да Васко».

– Я слышала о нем, – заметила Леонсия.

– Правильно, должны были слышать, – подтвердил Торрес. – Да Васко был моим предком по прямой линии. Моя мать – урожденная да Васко. Он прибыл в испанские колонии с Кортесом.

– А когда прибыл, взбунтовался и поднял восстание, – продолжала начатый им рассказ Леонсия. – Я хорошо это помню: мне говорили об этом отец и дядя Альфаро. Вместе с двенадцатью товарищами он отправился на поиски сокровища майя. За ними следовало целое племя прибрежных караибов – человек сто мужчин и, наверно, столько же женщин. Кортес послал за ними погоню – отряд под предводительством некоего Мендозы; в докладе его, который лежит в архивах, – так рассказывал мне дядя Альфаро, – говорится, что их загнали в Долину Затерянных Душ, где и оставили погибать жалкой смертью.

– И да Васко, по видимому, пытался выбраться отсюда тем путем, каким шли мы, – закончил Торрес, – а майя поймали его, убили и превратили в мумию.

Он надвинул на лоб старинный шлем и сказал:

– Хоть солнце и низко стоит на небе, но оно жжет мне голову, как кислота.

– А мне желудок точно кислотой жакет от голода, – признался Френсис. – В этой долине кто нибудь живет?

– Право, не знаю, сеньор, – ответил Торрес. – Из донесения Мендозы известно только, что они оставили да Васко и его отряд погибать здесь жалкой смертью и никто на свете не видел больше ни его, ни его спутников. Вот все, что я знаю.

– Похоже, что здесь можно найти чем подкормиться… – начал было Френсис, но тотчас перебил сам себя, увидев, что Леонсия срывает с куста какие то ягоды. – Послушайте, Леонсия! Прекратите это сейчас же! И так у нас полно забот, а тут еще возись с отравившейся красавицей.

– Они совершенно безвредны, – сказала она, спокойно продолжая есть ягоды. – Вы же видите – их клевали птицы.

– В таком случае прошу прощения и присоединяюсь к вам, – воскликнул Френсис, напихивая рот сочными ягодами. – А если бы мне удалось поймать птиц, которые ими лакомились, я бы их тоже съел.

К тому времени, когда они несколько утолили муки голода, солнце было уже совсем низко, и Торрес снял с головы шлем да Васко.

– Придется здесь заночевать, – сказал он. – Я оставил свои ботинки в пещере с мумиями, а старые ботфорты да Васко потерял, пока плавал. Мои ноги все изранены, но тут много сухой травы, из которой я могу сплести сандалии.

Пока Торрес мастерил себе обувь, Френсис развел костер и собрал большую кучу хвороста, чтобы поддерживать огонь, ибо, несмотря на близость к экватору, в горах на такой высоте ночью бывает холодно. Френсис еще не кончил собирать хворост, а Леонсия, свернувшись в клубочек и положив голову на согнутую руку, уже спала крепким сном. Тогда он сгреб в кучу мох и сухие листья и заботливо подложил их под бок Леонсии, куда не достигало тепло от костра.