Джордано Бруно Изгнание торжествующего зверя

Диалог первый

Первая часть первого диалога

…Чем ниже,

«И снова к троянским стенам великий Ахилл не прибудет». [16]

Мом, тот самый, что когда-то давным-давно говорил против богов и, как им казалось, слишком строго обличал их грехи, за что был изгнан с собраний и советов и прикреплен к звезде, находящейся в кончике хвоста Каллисто [19] , дабы не мог перейти пределы параллели, под коей стоит гора Кавказ, где бедный бог изнемогал от холода и голода, – вызван теперь обратно, оправдан, восстановлен в своем прежнем достоинстве и назначен ординарным и экстраординарным проповедником с широчайшими полномочиями обличать пороки, невзирая ни на чьи титулы и сан.

Купидону Юпитер запретил впредь ходить повсюду в присутствии людей, героев, богов таким голоштанным, как у него есть привычка, и приказал ему не оскорблять отныне зрение небожителей, показывая детородные части всему Млечному Пути и олимпийскому Сенату, но ходить впредь одетым, по крайней мере, от пояса до низу. Кроме того, Юпитер строго-настрого наказал ему, чтоб он не смел сыпать своими стрелами, кроме как для естественной потребности, а чтоб любовь у людей он сделал, как у животных, приурочив ее к точно определенным временам года. Пусть точно так, как для кошек месяцем влюбленности обычно служит март, для ослов – май, для людей были приспособлены те дни, когда Петрарка влюбился в Лауру [20] и Данте – в Беатриче. И да будет это постановление временным вплоть до ближайшего собрания, которое состоится, когда Солнце поднимется на 10 градусов Весов, на верховья реки Еридана там, где сгиб Орионова колена.

На этом собрании снова будет восстановлен природный закон, в силу которого будет дозволено всякому мужу иметь столько жен, скольких он в состоянии прокормить и оплодотворить, ибо расточительно, несправедливо и в сущности противно законам естества, чтоб это человекотворческое семя, которое могло бы создавать героев и наполнять пустые обители эмпиреи, сеялось в одну, уже оплодотворенную и беременную, женщину или в еще худшие личности, как иные, незаконно преследуемые, что из боязни дурной славы делают выкидыши.

Если б кто видел, как изменилось лицо бедного мальчика или юноши, не знаю, чему поддался бы он скорее – состраданию, смеху или борьбе обоих чувств.

Знаменитейшие оракулы, святилища и алтари, какие были у меня, теперь повергнуты наземь и самым позорным образом поруганы, а вместо них воздвигнуты жертвенники и статуи тем, кого я стыжусь назвать, ибо они хуже наших сатиров и фавнов и других полузверей, они даже подлее египетских крокодилов: те все же – под руководством магов – показывали собою некие знамения божества, а эти – сущая пыль земли! Произошло это все по несправедливости враждебной нам Фортуны, которая избрала и возвысила их не столько для того, чтобы почтить их, сколько для вящего нашего унижения, посрамления и позора. Законы, статуты, культы, таинства, жертвоприношения и церемонии, которые я дал через своих посланников Меркуриев, которые я учинил, назначил, установил, расстроены и уничтожены. Вместо них учиняются самые грязные и недостойнейшие подлости, какие только смогла выдумать эта Слепая, чтоб сделать людей, которые благодаря нам становились героями, хуже зверей. До нашего носа не достигает больше запах жареного, приготовляемого на жертвенниках, так что, если иной раз захочется поесть, отправляйся на кухню, как нищенка. И хотя кое-где алтари курятся еще ладаном (quod dat avara manus) [25] , все же я боюсь, как бы мало-помалу этот дым не развеялся дымом, не оставив после себя больше никаких следов от наших святых обрядов. Мы знаем хорошо по опыту, что мир точь-в-точь как ретивый конь. Узнай он, что его оседлал ездок, не умеющий ловко править, он исполнится презрения и попытается сбросить с седла такого седока, а сбросив, начнет его лягать копытами.

Вот у меня сохнет тело, и разжижается мозг; сыплется песок, и падают зубы; золотится кожа, и серебрится волос; расширяются зрачки, и укорачивается зрение; слабеет дыхание, и усиливается кашель; при ходьбе я трясусь, а сидя цепенею; трепещет мой пульс, и твердеют ребра; суставы мои ссыхаются, и связки разбухают, и, наконец, что меня больше всего мучит, мозолятся пятки, и размягчаются лодыжки:

Юнона моя не ревнует меня,

Юнона моя уж не любит меня.
О твоем Вулкане, оставляя в стороне прочих богов, рассуди сама. Где теперь сила моего кузнеца, а твоего супруга, который, бывало, с такой мощью потрясал крепкую наковальню, чьим громовым ударам, выходившим из огнедышащей Этны на кругосвет, отвечало Эхо от пещер окруженного полями Везувия [26] и от скалистого Табурна? Неужели эта сила исчезла? Неужели исчезла? Неужели он не в состоянии раздуть мехи и зажечь огонь? Неужели нет сил поднять тяжелый молот и ковать раскаленный металл?

Да и ты, сестра, если все еще не веришь другим, спроси у своего зеркала и увидишь, как из-за морщин, прибывающих на твоем лице, и из-за борозд, что проводит на нем плуг времени, тебя с каждым днем все труднее рисовать правдивому художнику, который захотел бы рисовать тебя с натуры. На твоих щечках там, где ты при каждой улыбке открывала две прелестные ямочки, два круга, две точки, которые, когда ты улыбалась улыбкою, освещавшей весь мир, делали в семь раз очаровательнее твое лицо, и откуда так же, как из твоих очей, ты шутя бросала столь острые и пламенные стрелы Амура, там теперь, начиная от углов рта, с той и другой стороны, стали вырисовываться четыре скобки, что своими двойными полуокружными арками охватывая рот, тем самым мешают тебе смеяться и, протягиваясь от зубов к ушам, дают тебе сходство с крокодилом. Не говоря уже о том, что твой внутренний геометр, который, смейся или нет, сушит в тебе жизненную влагу и, сближая все тесней и теснее кожу с костями, утончая покровы, все резче и резче выписывает на лице твоем четыре параллели, тем самым указывая тебе прямой путь к смерти…

Что ты плачешь, Венера? Чего смеешься, Мом?» – сказал Юпитер, заметив, как один оскалил зубы, а другая залилась слезами.

«Еще Мом помнит, как один из шутов (каждый шут обычно шутя говорит больше правды своему государю, чем весь его двор, и услугами шутов пользуются те, кто не смеет высказаться открыто) говорил, будто Эскулап, вырвав у тебя два гнилых зуба, заменил их песком из оленьего зуба и кораллом и будто сделал это так секретно, что теперь нет петрушки на небе, который бы не знал этого. Видишь, милая сестра, как нас укрощает предательское время, как все мы подвержены изменениям. И больше всего меня удручает то, что у нас нет ни надежды, ни уверенности вернуться вновь в то самое состояние, в каком мы так долго были. Мы уйдем, но вернемся уже не теми же самыми. И как мы забыли о том, чем были раньше своего теперешнего состояния, так не можем узнать, что с нами будет впереди.

Точно так же и страх, и благочестие, и религия наша, почитание, уважение и любовь к нам уходят прочь, а вместе с ними сила, провидение, доблесть, достоинство, величие и красота, исходившая от нас, исчезнут, как тень, вместе с телом. Одна истина с совершенною добродетелью неизменна и бессмертна, и если бывает, что ее гонят и скрывают, то все же с неизбежностью она воскресает в свое время с помощью служанки своей Софии.

Остережемся же и не оскорбим божество судьбы, причинив обиду этим двум божествам – Близнецам, этому двойному божеству, которое так возлюбила и одарила судьба своим покровительством. Поразмыслим о нашем будущем состоянии и не будем подобны тем, кто мало чтит всеобщее божество судьбы, но вознесем наши сердца и чувства к этому щедрому подателю всякого добра и распределителю всех жребиев. Станем молить ее, чтоб при нашем переходе или перевоплощениях нам достались счастливые гении. А если она и неумолима, то все же нужно молить ее о том, чтоб остаться или в теперешнем положении, или перейти в другое, лучшее, или подобное, или немного худшее. Добрые чувства к верховному Существу есть как бы залог грядущих милостей от него. Подобно тому как предназначенного быть человеком естественно и необходимо судьба ведет через чрево матери, как дух, предназначенный воплотиться в рыбу, прежде всего должен попасть в воду, так тому, кто предназначен быть угодным божеству, приличествует пройти путем добрых обетов и молитв».

Вторая часть первого диалога

Такими словами, то и дело прерывая их вздохами, великий Отец небесного отечества закончил свою беседу с Венерой и обратил предложение устроить бал в предложение созвать великий совет богов круглого стола; то есть не подставных богов, но настоящих, у кого голова совета, а не тех, у кого бараньи головы, бычьи рога, козлиная борода, ослиные уши, козьи лбы, куриные желудки, лошадиные животы, ноги мула и хвост скорпиона.

Поэтому, как только Мизен [27] , сын Эола (ибо Меркурий с презрением отказался быть, как прежде, глашатаем и вестником приказов), провозгласил о воле Юпитера, все боги, разошедшиеся было по дворцу, быстро очутились в сборе. И вот, когда наступило молчание, когда после всех уже сам Юпитер с печальным и грустным видом, но вместе и с высоким самообладанием, с властительным величием шествовал на свое место, как раз перед тем, как ему взойти на солею и появиться в трибунале, вынырнул Мом и заявил со своей обычной развязностью Юпитеру так тихо, что все услышали, следующее:

1. – Это собрание должно быть перенесено на другой день и в иные условия, Отче. Зазвать на конклав в такое время, сейчас же после пира, – такая насмешка кажется мне делом рук твоего нежно любимого секретаря. Ведь нектар, плохо переваренный желудком, не успокаивает и укрепляет, но изменяет и удручает природу, смущает воображение, одних делая беспричинно смешливыми, других – беспорядочно веселыми, третьих – суеверно набожными, четвертых – попусту героическими, пятых – холериками, шестых – строителями воздушных замков, – и все это до тех пор, пока вместе с полным испарением одних и тех же паров чрез различно усложненные мозги всякое воздействие исчезнет и рассеется как дым. Сдается мне, Юпитер, тебя вывели из равновесия и огорчают какие-то странные, не определившиеся еще мысли. Всяк осудит тебя за это без снисхождения, хотя я один осмеливаюсь сказать тебе, побежденному и мучимому мрачной меланхолией: зачем было звать нас на совет без заблаговременного предупреждения, в праздничный день, после обеда, после хорошей еды и выпивки? Как при всех этих обстоятельствах хотите вы трактовать о вещах – сколько я могу понять и, так сказать, вынюхать, – очень важных?

Так как не в обычае да и не особенно дозволялось прочим богам оспаривать Мома, то Юпитер, бросив на него полунасмешливый, полупрезрительный взгляд и ни слова не ответив, взошел на высокую кафедру, сел и оглядел венок собравшегося Великого Сената. Под этим взглядом у всех забились сердца и от удивления, и от ошеломляющего страха, и от полноты уважения и почтения, какие возбуждает в смертных и бессмертных грудях величие. Затем, опустив несколько брови и подняв зеницы вверх, Юпитер, вздохнув полной грудью, разразился следующей речью.

Речь Юпитера

Не ждите, о боги, чтобы я, по своему обыкновению, ударил вам в уши искусственным вступлением с вычурной нитью повествования и с изящным объемистым заключением. Не надейтесь на разукрашенную ткань слов, гладко вылощенную вереницу мыслей, на богатое снаряжение изящных предложений, на пышное великолепие разработанных периодов и на то, чтоб я, согласно ораторским правилам, трижды закруглил свои взгляды, прежде чем их высказать: «Non hoc ista sibi tempus spectacula poscit» [28] .

Верьте мне, ибо будете верить истине, уже двенадцать раз восполнила свои посеребренные рога целомудренная [29] , прежде чем я остановился на решении созвать это собрание сегодня, в тот час и при тех условиях, какие видите. И так как был занят главным образом тем, о чем я, к сожалению, должен умолчать, то мне не пришлось обдумать свою речь. Слышу, вы удивлены: почему в такое время, оторвав вас от ваших досугов, я пригласил вас тотчас после пира на неожиданное совещание? Чувствую: вы ропщете на то, что в праздничный день в ваши сердца толкнулись важные дела, и нет никого из вас, кто не был бы обеспокоен звуками труб и возглашением эдикта. Но я, хотя все это и произошло по моей воле, а моя воля и приказание есть основа справедливости, все-таки прежде всего не премину освободить вас от изумления и смущения. Медленны, говорю я, серьезны и вески должны быть предложения, зрелы, тайны и осторожны обсуждения, но зато исполнение должно быть крылатым, скорым и быстрым. Поэтому не думайте, якобы мной за обедом овладело какое-то странное настроение, связавшее и покорившее меня после обеда, так что я не по зрелом размышлении, а под влиянием нектарных паров взялся за дело. Напротив, ровно год тому назад, с этого самого дня, приступил я про себя к рассмотрению всего того, что я изложу сейчас и сегодня. Потому после обеда, что не в обычае приносить плохие известия на голодный желудок; неожиданно, ибо очень хорошо знаю, вы не так-то охотно, не как на праздник, ходите на совет, и многие из вас весьма упорно их избегают: одни – боясь нажить себе врагов; другие – не умея разобраться, где победители и где побежденные; кто из страха, что отвергнут его предложения; кто в обиде на то, что его мнений иной раз не одобряют; кто, чтоб заявить себя нейтральным в щекотливых вопросах, которые затрагивают враждующие стороны; кто, чтобы не отягощать своей совести; эти – по одной, те – по другой причине.

Итак, напоминаю вам, братья и сыны: кому судьба дала право вкушать амбросию, пить нектар и наслаждаться величием, на тех вместе с тем падают все тяготы величия. Диадема, митра, корона не дают чести главе, не отягощая ее; царский скипетр и мантия не украшают, не изнуряя тела. Вам хочется знать, почему я избрал праздничный и именно сегодняшний день? Неужели же, неужели, по-вашему, в этот день можно праздновать? Разве этот день не должен быть самым трагическим днем всего года? Кто из вас, хорошенько подумавши, не назовет позорнейшим делом праздновать память победы над гигантами в то время, как нас презирают и позорят земные отребья? Лучше бы всемогущей судьбе угодно было изгнать нас с неба тогда, когда враги наши еще не унизили нас так своею доблестью и достоинством и не обличили наших изъянов. Гораздо лучше бы нам сейчас здесь не быть, гораздо лучше бы, если б нас тогда изгнали, ибо страх перед нами, который делал нас такими славными, исчез; разбито благоговейное отношение к нашему величию, предвидению и справедливости, и, что всего хуже, у нас нет ни возможности, ни сил поправить несчастье, искупить наш позор, ибо справедливость, при помощи которой судьба управляет правителями мира, отняла у нас весь наш авторитет и власть, коими мы не умели пользоваться; открыла, обнаружила, обнажила перед глазами смертных все наше недостойное поведение, заставив самое небо с такою же очевидностью, как ясны и очевидны звезды, свидетельствовать о наших преступлениях.

Не на небе ли можно видеть открыто плоды, реликвии, доносы, голоса, писания, истории наших кровосмесительств, разврата, растлений, гнева, презрения, похищений и прочих неправд и преступлений, и, что горше всего, какое мы допустили величайшее заблуждение, вознеся с триумфом на небо пороки и посадив их там, а справедливость и добродетели заставив терпеть изгнание, быть в небрежении, в самой преисподней!

Начну с малого, с простительных прегрешений: почему это Дельтатон [30] – я говорю о Треугольнике – получил себе четыре звезды, вблизи головы Медузы под задней частью Андромеды и над рогами Овна? Да чтоб показать, что пристрастие есть и у богов. Что делает Дельфин [31] рядом с Козерогом, на севере от него владея 15 звездами? Он тут, чтоб любовались на вознесение того, кто был хорошим маклером, чтоб не сказать сводником, между Нептуном и Амфитритой. Почему семь дочерей Атланта [32] расселись вверху над самой шеей белого Быка? Чтоб, оскорбляя величие всех нас – прочих богов, вечно чваниться тем, что их отец поддерживает нас и разваливающееся небо, или чтобы просто было бы на чем показать легкомыслие божеств, которые их туда водворили. Почему Юнона украсила Рака [33] 9 звездами, не считая 4 ближних, не составляющих созвездия? Да только по прихоти, за то, что он ущипнул Геркулеса, когда тот сражался с чудовищем. Кто мне сумеет дать другое объяснение, кроме бессмысленного повеления богов, в силу которого Змеебык, называемый нами, греками, Змеедержец, приобрел со своею змейкой поле в 36 звезд? А что за важный и удобный повод у Стрельца захватить 31 звезду? Да тот, что он сын Евфимии – няньки и кормилицы Муз. Почему же не матери? Потому что он сверх того умел плясать и забавлять бездельными играми. Почему Водолей владеет 45 звездами около Козерога? Не за то ли, что спас дочь Венеры Фацету, вытащенную из пруда? Но почему же это пространство отдано не тем, кому мы, боги, так многим обязаны, и кто, несмотря на это, лежит в земле, почему их предпочли оказавшему услугу, недостойную такого большого вознаграждения? Потому что так было угодно Венере.

Ну, а Рыбы… пусть они заслужили некую мзду за то, что достали из реки Евфрата яйца, высиженные голубкой и возбудившие жалость у богини Патоса [34] , но тем не менее разве, по-вашему, их стоило за это украсить 34 звездами, не считая 4 около, разве стоило им дать обиталище вне воды, в самой знаменитой области неба? Чего ради Орион [35] во всеоружии, растопырив руки, бьется один-одинешенек в венке из 38 звезд, в южной широте около Быка? Он там просто по прихоти Нептуна. Тому мало было одарить его преимуществами на воде, где у Нептуна законная власть, нет, он еще – вне своей вотчины – хочет выдвинуть Ориона при столь малых задатках.

Заяц, Большой Пес и Малый, как вы сами знаете, получили 48 звезд в южной части неба за какие-то мелочи, вроде тех, что заставили вас приблизить к себе Гидру, Чашу и Ворона, одаренных 41 звездой. Ворон… не в память ли того, как его послали однажды боги за питьевой водою, а он на пути увидал фиговое дерево и на нем фиги. Измученный голодом Ворон стал ждать, когда плоды созреют, и, только напитавшись, вспомнил о воде, полетел набрать в клюв воды, увидел там дракона, испугался и воротился к богам с пустым зобом. А боги, чтоб засвидетельствовать свою находчивость и ум, написали на небе историю о столь прелестном и ловком служителе. Не правда ли, мило мы расходовали свое время, чернила и бумагу?

А Южную Корону, что видна под луком и ногами Стрельца, разукрашенная 13 сверкающими топазами, кто ее предназначил быть вечно не при голове? Зачем это вам понадобилось придать прелестный вид из 12 светил с шестью другими около этой южной рыбе, поместившейся под ногами у Водолея и Козерога? [36] Об Алтаре, или башенке, или жертвеннике, или святилище, – зовите как угодно – я уже не говорю, ибо сейчас ему более, чем когда-либо, приличествует быть на небе, так как на земле для него нет места: теперь ему здесь хорошо, как реликвии или даже как памятнику над потонувшим кораблем нашей религии и культа.

О Козероге я не скажу ничего, ибо, мне кажется, он по достоинству занимает небо. Не он ли оказал нам столько услуг: ведь только благодаря его наставлениям мы смогли победить Тифона [37] , ибо богам нужно было превратиться в зверей, если они хотели выйти с честью из той войны; и Козерог преподал нам науку войны, научив нас, что нельзя побеждать, если не умеешь становиться зверем.

Не говорю и о Деве, ибо только в небе она может сохранить свою девственность, только там она вне опасности под стражей с одной стороны Льва, с другой – Скорпиона. Бедняжка сбежала с земли, ибо вследствие чрезмерной похотливости и страстности женщин, которые обычно чем больше беременеют, тем более стремятся к соитию, она не могла быть в безопасности от осквернения даже во чреве матери. Да наслаждается же своими 26 алмазами и еще 6-ю около!

О безмерном величии сих двух ослов, кои светят в пространстве, принадлежащем Раку, не смею говорить, ибо и по праву, и по разуму всего более – таковых есть царствие небесное, как я это докажу в другом месте [38] наисильнейшими доказательствами, не осмеливаясь о такой важной материи говорить попутно. Об одном только очень горюю, что с этими божественными животными обращаются так скаредно: им не дали собственного помещения, но посадили в гостях у этого задом ходящего животного и дали им нищенское вознаграждение в две звезды, по звезде на каждого, и обе не больше четвертой величины.

Стало быть, об Алтаре, Козероге, Деве и Ослах (хотя мне и не нравится, что поступили с некоторыми из них не по достоинству и скорее обидели, нежели почтили) не хочу сейчас говорить окончательно. Перехожу к другим, подлежащим нашему обсуждению, кои идут в тот же счет, что и вышеупомянутые.

Неужели вы хотите, чтоб все прочие земные реки возроптали на вас за то, что вы обошли их? В самом деле, почему это предпочли вы Еридан [39] всем другим, не менее достойным и великим и даже другим, более достойным и великим рекам, и почему это он один получил 34 светоча, которые виднеются по сю и по ту сторону тропика Козерога? Неужели, по-вашему, достаточно сказать, что там жили сестры Фаэтона? Или, может, желаете эту реку прославить за то, что в ее воды упал сраженный моей молнией сын Аполлона, когда тот злоупотребил отцовским саном, влиянием и властью?

Почему это конь Беллерофонта [40] вскочил наверх и облечен властью над 20 звездами на небе, в то время как всадник лежит погребенным в земле? Чего ради Стрела со своими 5 яркими звездами светит вблизи Орла и Дельфина? Не для того ли, чтоб обидеть, убрали вы ее от Стрельца, так что, когда у него выйдут в колчане все стрелы, он не сможет воспользоваться ею, или же просто для того, чтобы ей не быть там, где есть хоть какой-нибудь смысл ее пребывания на небе?

Далее я желал бы знать, зачем между шкурою Льва и головою этого милого белого Лебедя находится Лира, сделанная из рогов быка в форме черепахи. Хотел бы я знать, пребывает ли она для прославления черепахи, или рогов, или лиры, или же, чтоб всякий любовался мастерством Меркурия, который сделал ее во свидетельство своего легкомыслия и пустого хвастовства.

Вот, о боги, наши дела, отборные наши рукоделья, коими прославили мы себя на небесах. Не правда ли, как мало они отличаются от тех игрушек, что обычно устраивают дети, когда, стремясь подражать старшим, торгуют грязью, сучками и соломинками. Разве, по-вашему, не наш долг – указать смысл и отдать отчет во всем этом? Разве вы не убеждены, что нас одинаково будут уличать, допрашивать, судить и осуждать за наши праздные дела, как за наши праздные слова?

Богиня Справедливости, богиня Умеренности, богиня Постоянства, богиня Щедрости, богиня Терпения, богиня Истины, богиня Знания, богиня Мнемозина, богиня София и все прочие богини и боги изгнаны не только с неба, но и с земли, а вместо них в пышных дворцах, воздвигнутых для их местопребывания высоким Провидением, теперь находятся дельфины, козы, коршуны, змеи и прочая грязь, легкомыслие, причуды и глупости.

Если нам кажется это неудобным и нас грызет и упрекает совесть за то добро, какое мы не сумели сделать, то насколько более – вы должны в этом согласиться со мной – заслужили мы наказания и осуждения за те тяжелейшие злодейства и преступления, совершив которые, мы не только не раскаялись, не только не искупили их, но, мало того, в честь их торжественно справили триумфы и воздвигли их, как трофеи, не на каком-нибудь жертвеннике, тленном и разрушаемом, не в земном храме, но на небе и вечных звездах. Можно терпеть, о боги, и можно легко отпускать грехи немощи и малорассудительного легкомыслия, но какое милосердие и снисхождение таким грешникам, кои, будучи поставлены блюсти справедливость и воздавать за преступнейшие прегрешения, совершают сами еще большие, так как чествуют, награждают и возносят на небеса преступления вместе с преступниками?

За какое великое и доблестное деяние получил Персей [41] 26 звезд? За то, что, в сандалиях и с хрустальным щитом-невидимкою, он, подслуживаясь раздраженной Минерве, умертвил спящих Горгон и принес ей в подарок голову Медузы [42] . И мало его одного – понадобилось на долгую и славную память посадить сюда еще с 23 звездами жену его Андромеду, да еще с 13 звездами зятя Цефея, что предал свою невинную дочь поцелуям морского чудовища из-за Нептунова каприза, так как тот рассердился на ее мать Кассиопею, зачем она считала себя красивее Нереид. Поэтому и мать можно видеть тут же сидящей на троне, который украшен 13 звездами, на границах Полярного круга.

А этого отца златорунных ягнят [43] кто заставил танцевать на равноденственной точке, с его 18 звездами, не считая тех, что около? Уже не для того ли он там, чтобы свидетельствовать о дурашливости и неряшестве царя Колхиды, о бесстыдстве Медеи, о похотливой разнузданности Язона и о несправедливом провидении всех нас? Эти два юноши, следующие в Зодиаке за Быком [44] , со своими 18 звездами, не считая неясных семи около, чему хорошему или доброму могут научить, если не взаимной любви меж двумя подростками? За что это одарен 21 звездой Скорпион, не считая восьми в клешнях и трех неясных? В награду за убийство, которое по зависти и легкомыслию устроила Диана, заставившая Скорпиона убить своего соперника, охотника Ориона. Хирон [45] со своим зверем получил, как вы хорошо знаете, 66 звезд в южных широтах неба за то, что был воспитателем сына, рожденного от кровосмешения между Пелеем и Фетидой.

Знаете вы, что венец Ариадны [46] , в котором блестят 8 звезд и который сияет перед грудью Волопаса и кольцами Змеи, там единственно ради вечного воспоминания о беспорядочной любви отца Либера [47] , который сошелся с дочерью критского царя, отвергнутой насильником Тезеем.

Этот Лев, с василиском в сердце, ради чего получил здесь рядом с Раком область в 35 звезд? Не затем ли, чтоб быть вместе со своим соратником и сорабом гневной Юноны? Не приспособила ли она этого Льва к опустошению Клеонской страны, пока он не дождался себе на голову прибытия мужественного Алькида?

Говоря по правде, кажется мне неудобным, чтоб непобедимый Геркулес, мой трудолюбивый сын, занимал это место, несмотря на то, что своими многочисленными подвигами, казалось, он заслужил его больше всех и что со своей львиной шкурой и палицей он как бы защищает свои 28 звезд; все же не годится ему быть тут, ибо отсюда он свидетельствует пред очами справедливости об оскорблении, какое я нанес брачным узам своей Юноны – я и моя любовница Мегара [48] , мать Геркулеса.

Корабль Арго [49] со своими 45 яркими звездами, что вбиты в него, – не для того ли там в обширном поле, соседнем с Антарктическим полярным кругом, чтоб увековечить великую ошибку мудрой Минервы, создавшей вместе с ним первых пиратов, так что и на море, как и на земле, появились проворные разбойники?

И, возвращаясь снова туда, где протянулся небесный пояс, почему это Бык получил 32 ясные звезды у начала Зодиака, не считая той, что на кончике северного рога, и 11 других, называемых тусклыми? Да потому, что есть такой Юпитер, – о, горе мне! – который похитил дочь у Агенора, сестру у Кадма [50] . Что это за Орел, завладевший на небесной тверди атриумом в 15 звезд по ту сторону Стрельца к полюсу? Увы! Есть такой Юпитер, что справляет там торжество похищения Ганимеда и своей победной пламенной любви.

Эта Медведица, эта Медведица, о, боги, почему она в самой лучшей, в самой красивой части неба, почему поставлена здесь, как бы на некоей высокой башне, как бы на самой открытой площади и для самого славного зрелища, какое может представиться во вселенной нашим очам? Неужели затем, чтобы не было очей, которые бы не видели, какой пожар охватил Отца богов после земного пожара из-за колесницы Фаэтона в тот самый миг, как я ходил, осматривая разрушительные следы огня, исправлял все, вызывая реки, с испуга разбежавшиеся по пещерам, когда я только что занялся своей любимой страной Аркадией, – вдруг другой огонь зажегся у меня в груди от блеска девичьего лица Нонакрины [51] , вошел в меня через очи, сжал сердце, разгорячил кости и проник в самый мозг костей, так что ничем – ни водой, ни зельем – нельзя было помочь мне и охладить мой огонь. В этом огне была стрела, что пронзила мне сердце, цепь, что сковала мою душу, и коготь, что зацепил меня и отдал на добычу ее красоте. Я совершил безбожное насилие, я опозорил подругу Дианы и оскорбил мою преданнейшую супругу. Когда же она обратила ту, из-за которой в избытке своих чувств я нарушил верность, и представила мне ее в образе и под видом Медведицы, то я не только не почувствовал ужаса перед ее отвратительным видом, наоборот, это самое чудище показалось мне настолько красивым и даже так понравилось, что мне захотелось вознести на самое высокое и великолепное место небесного свода ее живое изображение; вознести этот грех, эту гадость, это ужасное пятно, которое из брезгливости страшится омыть вода Океана, которое Фетида не допускает до себя из боязни заразить свои воды, которому Диана запретила вход в свою пустынь, страшась, как бы не осквернить своей святой коллегии, и, по той же самой причине, не хотят принимать речные Нереиды и Нимфы. Я, несчастный грешник, исповедую свою вину, исповедую свою тягчайшую вину перед беспорочной, совершеннейшей справедливостью и каюсь, что до сих пор я очень много грешил и дурным своим примером еще и вам давал полное разрешение и право делать то же самое; вместе с тем исповедую, что достойно я вкупе с вами навлек на себя негодование судьбы, которая нас за все это не хочет уже признавать богами, а за то, что мы уступили небо разной земной сволочи, попустила разрушить наши храмы, изображения и статуи, какие были у нас на земле, да по заслугам изгнаны будут с неба те, что недостойно вознесли на небо все позорное и низкое.

Увы мне, боги, что делаем? Что думаем? Чего медлим? Мы согрешили, мы упорствуем в своих заблуждениях, и вот идет возмездие, идет, увеличиваясь вместе с заблуждением. Позаботимся же, позаботимся о нашем деле, ибо если судьба отказала нам в невозможности падать, то она же дала нам возможность подняться; если мы так легко сумели упасть, то так же легко снова встанем на ноги. От этого наказания, к коему привели нас наши грехи, и худшего, могущего постигнуть нас, мы можем без труда избавиться путем раскаяния, которое зависит от нас самих. Мы связаны узами прегрешений, но руки милосердия разрешат нас. Да поднимет нас наша серьезность оттуда, куда уронило нас наше легкомыслие. Вернемся к справедливости, ибо, отдалившись от нее, мы отдалились от самих себя, так что мы уже более не боги, мы не есть мы. Возвратимся же к ней, если хотим возвратиться к себе самим. Порядок и способ нашего исправления такой: прежде всего сбросим со своих плеч тяжелое бремя грехов – нашу обузу; откинем с очей наших завесу непредусмотрительности – нашу помеху; освободим сердце от самолюбивых чувств – нашей задержки; откинем от себя тщетные мысли – нашу тяготу; начнем ревностно разрушать орудие заблуждений и здания развратности, заслоняющие улицы и препятствующие пути; разобьем и уничтожим, насколько возможно, все триумфы и трофеи своих неблаговидных деяний, да ясно станет справедливому суду наше искреннее раскаяние в совершенных грехах. Горе! Горе! О боги, сбросим с неба эти маски, статуи, фигуры, изображения, картины, процессии и истории нашей жадности, страстности, похищений, злобы, обид и позора. Долой, долой эту темную и мрачную ночь наших заблуждений, ибо прекрасная заря нового дня справедливости зовет нас; приготовимся встретить восходящее солнце, да не застанет оно нас такими, каковы мы теперь. Надо очиститься и стать прекрасными, нужно омыться и очиститься не только нам самим, но и нашим домам и нашим кровлям; очистим и внутреннее наше, и внешнее. Очистим, говорю я, разберемся прежде всего на небе, которое мысленно внутри нас есть, а затем уже в этом чувственном мире, который телесно представляется нашим очам.

Сбросим прочь с неба нашей души Медведицу безобразия, Стрелу развлечения, Конька легкомыслия, Большого Пса ворчания, Малого Пса лести. Выгоним от нас Геркулеса насилия, Лиру заговора, Треугольник неблагочестия, Волопаса непостоянства, Цефея жестокости. Прочь от нас, Дракон зависти, Лебедь неблагоразумия, Кассиопея тщеславия, Андромеда тоски, Персей хлопотливости! Прогоним Змеебыка проклятия, Орла надменности, Дельфина распутства, Коня нетерпения, Гидру вожделения. Долой от нас, Кит жадности, Орион высокомерия, Река роскоши, Горгона невежества, Заяц напрасного страха! Вырвем навсегда из нашей груди Арго – корабль скупости, Чашу невоздержания, Весы неравенства, Реку попятного движения, Козерога обмана. Да не приблизятся к нам Скорпион лукавства, Центавр чувственности, Алтарь суеверия, Корона гордости, Рыба подлого молчания. С ними да скроются от нас Близнецы дурного родства, Бык низменных забот, Овен нерассудительности, Лев тирании, Водолей распущенности, Дева бесплодной беседы, Стрелец развлечения.

Если мы, о боги, очистим наше обиталище, если так мы обновим наше небо, то обновятся созвездия и влияния, обновятся внушения, обновятся судьбы, ибо от сего горнего мира зависит все, а противоположные причины производят противоположные действия. О, воистину блаженны мы, если сумеем устроить сожительство души нашей и мысли. Кто из вас недоволен настоящим положением, да возрадуется настоящему совету. Если хотим изменить положение, изменим обычаи. Если хотим улучшить и украсить жизнь нашу, да не будут обычаи теми же или еще хуже.

Очистим внутреннее чувство, зная, что от просветления внутреннего мира нетрудно пойти дальше к преобразованию чувственного и внешнего. Первое очищение, о боги, вижу – вы его делаете, вы его уже сделали, ваше решение я вижу, я увидел, оно уже принято, только что принято, ибо не успело подвергнуться противодействию времени.

Итак, скорее приступим ко второму очищению, к очищению внешнего, телесного, чувственного и ограниченного. Но приступим к нему с известной подготовкой, последовательностью и в порядке: выждем, согласуем одно с другим, сравним это основание с тем, прежде чем определять, так как о вещах телесных, протекающих во времени, и решение не может быть делом одного мига.

Вот вам трехдневный срок, в продолжение коего вам придется решать и определять между собой не то, должно ли быть это преобразование или нет, ибо волею судьбы, как только я внес вам свое предложение, вы вкупе все нашли его весьма пригодным, необходимым и превосходным; и я не по каким-либо внешним знакам, не по фигуре иль тени, но действительно и по истине вижу ваши чувства, как вы в свою очередь видите мои; и как только ваших ушей коснулось мое предложение, блеск вашего согласия достиг моих очей. Значит, вам остается подумать и обсудить меж собой лишь способ, каким надо приступить к обеспечению удаляемых с неба, как приготовить для них другие страны и места и, затем, как заполнить все эти седалища, чтоб небо не опустело, но заселилось и украсилось лучше прежнего. По истечении трех дней вы явитесь с предварительным подробным решением ко мне для того, чтоб, в случае спорных решений, мы четвертый день посвятили установлению и обнародованию формы новой колонии. Я сказал.