Доган М., Пеласси Д. Сравнительная политическая социология

В определенном смысле каждое сравнительное исследова­ние связано с сегментами — какими-либо частями обще­ства.]

Всеобъемлющие исследования в традициях Монтескье, Спенсера или Вебера стали чрезвычайно редкими; во-пер­вых, потому, что социальные науки сегодня по своему ха­рактеру более аналитические и функциональные, а, во-вто­рых, потому, что сам прогресс знания все активнее побуж­дает социолога четко определить и ограничить область сво­их исследований! Аналогичную тенденцию к специализа­ции мы обнаруживаем в физике. Сфера интересов Николая Коперника, Леонардо да Винчи или Исаака Ньютона боль­ше не совпадает с кругом интересов современных ведущих ученых. Дистанцию, отделяющую Кюри или Флеминга от их предшественников, можно сравнить с дистанцией, раз­деляющей сферы интересов специалиста в области сравни­тельных исследований и политического философа. Конк­ретная наука набирает силу путем выделения части соци­альной реальности, являющейся объектом ее изучения.

Это не означает, что мы отказываемся от холистическо­го подхода к изучению общества. Напротив, великие ком­паративисты много сделали для того, чтобы сохранить его. Но стоит лишь обратиться к списку трудов по сравнитель­ному анализу, чтобы убедиться в подавляющем преобла­дании среди них работ, посвященных ограниченной обла­сти сравнительных исследований. В очень немногих рабо­тах сделана попытка сравнения масштабных политических и социальных структур во всем их многообразии и целост­ности. Разделение системы на сегменты является нормаль­ной практикой компаративистского подхода. Столкнув­шись со сложностью и многообразием политической системы, исследователь-компаративист, если только он не явля­ется «чистым теоретиком», оказывается перед необходимо­стью разделить целое на части и выбрать то явление, которое станет объектом его сравнительного анализа.

Мы должны также с самого начала установить, что раз­личие между сегментацией и глобальным подходом носит лишь уровневый характер. Между ограниченным «секто­ральным» исследованием и глобальным подходом, перера­стающим в абстрактную теорию, существует целый ряд промежуточных уровней, представляющих постепенный переход от частного к общему. Противопоставляя эти две стороны одного процесса, мы прежде всего хотели бы под­черкнуть особое значение выбора общего метода. Сравне­ние всегда предполагает выделение большого или малого сектора общества или политической системы. Но сущест­вует большая разница, скажем, между анализом политиче­ского поведения сельскохозяйственных рабочих в двух странах и изучением суммарных функций политических партий в двадцати или тридцати странах.

Именно метод сравнения помогает политологу подойти к изучению всех интересующих его областей социальной реальности. 1 «Сравниваемые институты» (compared institutions) долгое время являлись главной областью срав­нительных исследований, особенно в таких странах, как Франция и Германия. Но объектом таких «секторальных» сравнений скоро стали области, которые значительно труд­нее идентифицировать, нежели такие институты, как пар­ламенты и правительства. Как только политическая наука вышла за пределы своих первоначальных и исключитель­ных интересов — официальных институтов, она приступи­ла к изучению новых сфер и сегментов общества. Мы мог­ли бы даже утверждать, что она активно способствовала от­крытию этих новых областей, как если бы различия, «осва­иваемые» компаративистами, позволили постичь ключе­вые моменты политического процесса. Наглядным приме­ром такого положительного вклада может служить «первопроходческая» работа Д.Трумэна, в которой он первым представил «процесс управления»2 в терминах обмена и взаимодействия между различно структурированными группами. Позднее функционалисты использовали этот подход, который привел их к толкованию политической иг­ры как процесса, определяемого многообразием действий, осуществляемых разными средствами, «актерами», пресле­дующими различные цели.

Компаративисты проводили свои исследования по различным направлениям, изучая как политические структу­ры, так и процессы, как результаты, так и «актеров» полити­ческого взаимодействия. Группы давления, партии, проф­союзы, бюрократический аппарат и армии привлекли вни­мание многих ученых и явились объектами многих срав­нительных исследований. На более высоком уровне кон­цептуализации стало проводиться изучение группировок, с большим трудом поддающихся идентификации, таких как «оппозиции». Р. Даль положил начало такого рода сравни­тельным исследованиям. В своей работе «Политические оп­позиции в западных демократиях» («Political Oppositions in Western Democracies»)3 он объединил принцип сектораль­ного размежевания с геополитическим подходом; в работе «Режимы и оппозиции»4 («Regimes and Oppositions») он включил в общий сравнительный анализ Латинскую Аме­рику и Индию, Японию и тропическую Африку. Меньшая аргументированность, неизбежно вытекающая из такого расширения, наглядно показывает, что полезно, как прави­ло, сочетать сегментацию со строгим и соответствующим подавленной задаче отбором сравниваемых стран.

Другую важную область исследований для компарати­вистов представили политические процессы. Все более скрупулезно и глубоко стали изучаться процессы формиро­вания общественного мнения, социализации, коммуника­ции, принятия решений, их исполнения, легитимизации и т. п. И здесь также пространственное ограничение часто яв­ляется необходимым следствием сегментации. (Хотя к исс­ледованию таких проблем, как кризис профсоюзного дви­жения или упадок парламентаризма, можно подойти с гло­бальных позиций, они во многом утрачивают свою реле­вантность и полноту содержания, если нет четкого ограни­чения сферы исследования. Многие важные процессы ста­новятся понятными лучше, когда их рассматривают в более однородном контексте. Даже такие всеобщие явления, как бюрократизация или «огосударствление» (statization)5, при­обретают различный смысл в зависимости от того, рас­сматриваем ли мы их применительно к Черной Африке или Северной Америке, Южной Азии или Западной Евро­пе. Для того, чтобы установить, влияет ли мировоззрение лидеров на правительственную деятельность, необходимо, несомненно, ограничить изучение странами, находящими­ся на близком уровне развития и характеризуемыми сход­ным идеологическим расслоением6. Сравнение эффектив­ности социальной или экономической политики стран ока­зывается более плодотворным, когда рассматриваются системы, имеющие много общих черт7. Мы имеем в виду хо­рошо известные различия, установленные Т. Парсонсом между рядом «типов переменных» (pattern variables), кото­рые затем были оценены С. М. Липсетом в четырех англо­говорящих демократиях8. Такие результаты социальной практики, как идеологии, мифы, верования, или культуры также легче поддаются эмпирическому сравнению, когда изучаемые страны похожи настолько, что вопросы, касаю­щиеся одних, могут сохранять свою значимость в других. Широкие типологии, созданные для сравнения ценностей, существующих во всем мире, отличают те же самые досто­инства и недостатки, которые характеризуют и всеобъем­лющие типологии, рассматривающие, например, такие со­циальные явления, как политическое лидерство или обще­ственная активность во всех странах мира. Стимулируя ра­боту мысли, такие типологии оказываются более полезны­ми для общей ориентации исследования, нежели для выяв­ления всех оттенков реальной действительности. Давая тео­ретическую направленность, они наиболее полезны, когда их применяют к более ограниченным сферам исследова­ния.

Объектами исследований компаративистов были самые различные социальные категории. Они сравнивали мужчин с женщинами, молодежь со взрослыми, протестантов с ка­толиками, канцелярских служащих с рабочими и т. д. Осо­бое внимание уделялось ими политическим элитам, т. е. иначе говоря, тем слоям населения, которым отводилась главная роль в процессе принятия решений. Сравнительное изучение их социальных корней часто облегчает понима­ние их поведения. Например, роль, которую играла армия в Португалии, становится понятнее, когда учитывают, что большинство офицеров по своему происхождению принад­лежало к низшим слоям средних классов, а не к высшим слоям общества. То же самое замечание может быть отнесе­но и к Египту в период Насера. Некоторые исследователи объясняли ход развития иранской революции тем, что большинство приверженцев ислама — выходцы из крестьянской среды. Другие объясняли некоторые принципиаль­ные отличия европейских социалистических партий раз­личным соотношением профсоюзных деятелей и предста­вителей интеллигенции среди их активистов.

Наша задача, несомненно, состоит в том, чтобы рас­смотреть весь комплекс социальных сегментов, которые могут оказаться объектами анализа компаративиста. Ско­рее, мы намерены обратить здесь особое внимание на то, что, компаративист обладает полной свободой выбора соб­ственного подхода к изучению реальности. «Политическая система» — это некое абстрактное целое, которое охватыва­ет все многообразие институтов, процессов, моделей пове­дения и групп. В зависимости от выбранной им сферы исс­ледования и ее географии усилия компаративиста будут ориентированы на проведение совершенно различного по своему характеру анализа — всеобъемлющего или же более специального. Выбор ограниченной области исследования, очевидно, дает возможность результативно сравнивать со­вершенно различные политические системы. Но это не яв­ляется абсолютной гарантией релевантности анализа. Ког­да выделенные из политической системы ее части функци­онируют в совершенно различных контекстах, возникает опасность, что они окажутся схожими лишь по названию. Так, например, сравнение муниципалитетов в Индии и Швеции оказалось бы искусственным и, в конечном счете, бесполезным.

Можно было бы указать в качестве примера многие ра­боты, где приводимые результаты разочаровывают, по­скольку схожие на первый взгляд сегменты исследования выбраны из столь различных политических систем, что возможность их сравнения весьма ограничена. Книга Ж. Блонделя «Мировые лидеры» («World Leaders»)9, в кото­рой дается характеристика всем главам правительств в по­слевоенный период, отличается таким недостатком. В ней, например, раздел, в котором рассматриваются «пути к ли­дерству», вызывает целый ряд вопросов именно вследствие такого несоответствия. Какой смысл сравнивать «обычную министерскую карьеру» в странах Ближнего Востока и странах Атлантического региона и коммунистического ми­ра? Не окажемся ли мы здесь введенными в заблуждение лишь словесным сходством? Какой смысл имеет сравни­тельное изучение «срока лидерства», если сама природа ли­дерства столь различна? Следует признать, что заслуга кни­ги в том, что она вызывает такие вопросы.

Работа К. Лоусона, посвященная сравнительному изуче­нию политических партий во Франции, Гвинее и Соединен­ных Штатах («The Comparative Study of Political Parties»10), также вызывает серьезные замечания. Автор намеревался сочетать теоретический подход к изучению политических партий с глубоким анализом всех специфических особен­ностей трех выбранных им конкретных примеров (three case studies). Как указывает Лоусон, «ни один из политиче­ских институтов не функционирует в вакууме, а политические партии — тем более»11. Но переход от абстрактной тео­рии к более эмпирическому сравнению приводит к таким парадоксальным результатам, что возникает сомнение, а стоит ли ставить одни и те же вопросы по поводу столь по­разительно несхожих ситуаций.

Практика сегментации, несомненно, ставит важную стратегическую проблему: как контролировать влияние на­ционального контекста на выбранный сектор исследования. Опасность здесь состоит очевидно в том, чтобы не зайти слишком далеко в размывании того специфического кон­текста, в котором каждый сектор социальной жизни берет начало. В чем, например, смысл сравнения различных пар­ламентов, если не учитывается влияние на них окружения, в котором действуют эти институты? Хорошо известно, что эффективность действия одних и тех же «значимых» инсти­тутов может нарушиться в зависимости от социального контекста. Это становится особенно очевидным, когда дела­ются попытки «экспортировать» эти институты, не прини­мая в расчет те психологические и социальные структуры, на основе которых они возникли. Как указывают в своих работах Р. Макридис12 и Г. Эрман13, те, кто занимается изучением «групп по интересам», всегда приходят к такому моменту, когда объяснение существующих между ними различий уже выходит за рамки любой «теории групп»; раз­личия между ними должны тогда объясняться особенно­стями, заложенными в культурах, социальных структурах или политических системах, рассматриваемых в целом.

Число политических партий и характер избирательных норм не оказывают чисто автоматического воздействия на функционирование политической системы. Их значение зависит от позиций членов этих политических партий или же граждан, отдающих свои голоса в соответствии с уста­новленными законом правилами.

Как подчеркивает Р. Прайд, «устойчивая демократия» сопутствует некоторым партийным структурам только в тех странах, где демократические институты, убеждения и обычаи установились уже давно и предшествуют периоду, когда число партий и массовых организаций начинает множиться14.

Разделяя единое целое на относительно ограниченные секторы, ученый рискует оставить без внимания историче­ский опыт, что является серьезной опасностью, о которой предупреждал Ж. Баландье15. Исследуемые факты, инсти­туты и события всегда имеют субъективную окраску, кото­рая исчезает, если эти факты, институты или события изучаются вне контекста. Невозможно выделить какой-то «сег­мент» социальной жизни, не определив его глубинного «со­держания». Именно с этих позиций Ж. Лаво ставит в упрек М. Дюверже его стремление объяснить политические явле­ния, исходя исключительно из политических понятий. По мнению Лаво, в теории политических партий Дюверже от­сутствует не только изучение их политической доктрины и социального состава, «но также изучение типов общественных систем, в которых действуют эти партии, и тех эконо­мических условий и исторической обстановки, в которых они развиваются»16. Это ее очевидный серьезный недоста­ток. И как могли бы столь расширенные рамки анализа, предложенные Лаво, продвинуть вперед наши знания о по­литической партии?

Как это ни парадоксально, но в некоторых случаях толь­ко «устранив», насколько это возможно, контекстуальные данные, исследователю удается установить причинную за­висимость, взаимодействие между наблюдаемыми соци­альными факторами и их кумулятивным воздействием17. Искусственное выделение отдельных социальных слоев из их социологического контекста, например для проведения сравнительного изучения поведения рабочего класса, жен­щин или молодежи, может оказаться именно тем средст­вом, которое позволит оценить значимость культурных пе­ременных.

Практика сегментации может быть применена и полез­на даже в том случае, когда изучаемые страны значительно отличаются друг от друга. В такой ситуации трудности, обусловленные серьезными контекстуальными различия­ми, можно определить, используя, по определению С. Роккэна, метод сравнений «второго порядка». Здесь сравнива­ется не какая-то определенная переменная, извлеченная из своего контекста, например отношение к выборам во Фран­ции и США, но скорее иерархия, взаимосвязь групп пере­менных, например, будет ли ориентация на участие в выбо­рах в США и Франции у необразованных граждан или жен­щин выражена слабее, чем у мужчин или женщин с вы­сшим образованием. Как указывает С. Верба, «с точки зре­ния достижения эквивалентности измерений, такой тип сравнений перекрывает многие контекстуальные разли­чия»18. Позднее сам Верба совместно с А. Бхатом19 провел сравнительное исследование положения низших слоев в Индии и Соединенных Штатах, хотя существует значи­тельное объективное различие между положением амери­канских чернокожих и хариджитов.

После того, как компаративист примет решение о том, какую часть политической системы или какой сектор обще­ства он хотел бы исследовать, ему предстоит принять еще одно решение. Ему необходимо выбрать страны, которые он хотел бы включить в свой анализ.

ЛИТЕРАТУРА

1. See the 1146 titles compiled by Robert Marsh in «Comparative Sociology 1950—1963», Current Sociology 14, no. 2 (1966). A review of systematic and explicit comparative studies published between 1965 and 1980 is to be found in two special issues edited by J. Michael Armer and Robert Marsh of the International Journal of Comparative Sociology 22, nos. 1—2 and 3—4 (1981). On a more specialized basis, Stein Rokkan, Jean Viet, Sidney Verba, and Elina Almasy have analyzed 982 titles in Comparative Survey Analysis (Paris: Mouton, 1969). See, too, J. Delatte and E. Almasy, Comparative Survey Analysis: A Bibliographical Follow-Up (International Social Science Council 1972).

2. David Truman, The Governmental Process (New York: Knopf, 1951).

3. New Haven: Yale University Press, 1963.

4. New Haven: Yale University Press, 1973.

5. The concept is presented in Szyrnon Chodak, «Etatization: Concepts and Varieties», in Research in Social Movements: Conflicts and Change, vol. 5, ed. Louis Kriesberg (Greenwich, Conn.: J^I Press, 1983). See also Mattei Dogan and Dominique Pelassy, Le Moloch en Europe: Etatisation et Corporatisation (Paris: Economica, 1987).

6. On that wide issue, see the contradictory findings of Frank Parkin, Class, Inequality and Political Power (New York: Praeger, 1971); R.W. Jackman, «Socialist Parties and Income Inequalities in Western Industrial Societies», Journal of Politics 42, no. 1 (February 1980); and John D. Stephens, The Transition from Ca­pitalism to Socialism (New York: Macmillan, 1979), esp. chap. 4.

7. See Arnold J. Heidenheimer, Hugh Heclo, and Carolyn ' Teich Adams, Comparative Public Policy, 3d ed. (New York: St. Martin's Press, 1990).

8. See Seymour Martin Upset, «The Value Patterns of Democracy: A Case Study in Comparative Analysis», American Sociological Review 28 (August 1963): 515ff.

9. Beverly Hills, Calif.: Sage, 1980.

10. New York: St Martin's Press, 1976.

11. Ibid., 27.

12. «Interest Groups in Comparative Analysis», Journal of Politics 23, no. 1 (1961): 36 et passim.

13. «The Comparative Study of Interest Groups», preface to Interest Groups in Four Continents (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1958).

14. «Origins of Democracy: A Cross-National Study of Mobilization, Party Systems and Democratic Stability», in Comparative Politics, ed. Leon Epstein and David Apter (Beverly Hills, Calif.: Sage, 1970).

15. Sens et Puissance (Paris: Presses Universitaires de France, 1971).

16. Partis Politiques et Realites Sociales (Paris: Armand Colin, 1953), 8.

17. See Mattei Dogan and Stein Rokkan, eds., Quantitative Ecological Analysis in the Social Sciences (Cambridge, Mass.: MIT Press, 1969), especially the introduction and the chapters by Erwin Scheuch, Juan Linz, and Erik Allardt.

18. «Cross-National Survey Research: The Problem of Credibility», in Comparative Methods in Sociology, ed. Ivan Vallier (Berkeley: University of California Press, 1971), 328.

19. Sidney Verba and Ahmed Bhatt, Caste, Race and Politics: A Comparison of India and the United States (Beverly Hills, Calif.: Sage, 1971).
Глава 14

МЕТОД ИЗУЧЕНИЯ ОТДЕЛЬНОГО СЛУЧАЯ В ПРАКТИКЕ СРАВНИТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА

Может показаться парадоксальным, что мы включили «case study» (изучение отдельного случая) в число методов, пред­лагаемых компаративисту. Тем не менее, многие компара­тивисты обращаются к нему, полагаясь не только на моно­графические исследования других авторов, но часто и на свои собственные. Они могут выбрать страну, которую зна­ют особенно хорошо, или же попытаться найти подтверж­дение выдвинутых им гипотез. Именно такой путь, напри­мер, выбрал Б. Мур1, проводя ряд исследований на примере Индии, Японии и Китайской империи. Работа Р. Бендикса «Короли или народ»2 — другая убедительная иллюстрация метода выбора ограниченного числа конкретных историче­ских примеров (historical cases), а именно Великобритании, Франции, Германии, России и Японии, позволяющих де­лать широкие обобщения. Проводя такие исследования, ав­тор ставит одни и те же вопросы применительно к различ­ным странам. Бендикс, например, делает попытку всесто­ронне оценить роль войн в построении государства или же показать роль интеллигенции в мобилизации масс. И сам выбор комплекса исследуемых проблем придает работе глубину и содержательность. Сравнительное исследование, опирающееся на научный вклад разных специалистов, мо­жет помочь совместным усилиям ученых, направленным на решение конкретной проблемы. Например, кого пред­ставляют парламентарии? Являются ли они представите­лями своих избирателей или же дисциплинированными солдатами своей партии? Отвечая на этот вопрос, А. Пелинка показал, что в Австрии не существует прямой связи между избирателями и избранными. Каждый гражданин находит посредника в лице партий и организаций, профсоюзов и групп давления; в рамках западной политической системы роль внепарламентского сектора в Австрии чрез­вычайно велика3. Но в парламенте представлены все: раз­личные партийные и административные иерархии, груп­пы — именно здесь достигаются компромиссы между ни­ми. Подобно Австрии многие страны могут явиться таки­ми «отдельными случаями» для изучения, которые своеобразием и «отклонением» от общей схемы способствуют прояснению теоретической мысли. Невозможно было бы создать общую теорию партийной системы, не рассмотрев такие ее проявления, как корпоративизм, бюрократизация, изменчивость позиций избирателей (electoral volatility) в ряде отдельных государств, выбранных в качестве приме­ров4.

Но большинство монографий не может быть отнесено к сфере сравнительного анализа. Очень часто исследование, ограниченное рамками одной страны, подчеркивает уни­кальность изучаемой ситуации. В таком случае компарати­вист стремится сосредоточить свое внимание на gestalt, т. е. на том, каким образом различные части системы объеди­няются, чтобы составить единое целое. При проведении сравнительных исследований такого рода многое зависит от интуиции компаративиста, учитывающего тот факт, что выводы разных авторов могут быть иногда совершенно раз­личными. Когда компаративист сталкивается с рядом тол­кований, представляющихся в равной степени правдопо­добными, он начинает колебаться. Разнородность критери­ев оценки или их отсутствие значительно затрудняют вы­бор и часто делают невозможной теоретическую интегра­цию полученных знаний.

В этом смысле С. Верба прав, утверждая, что каждый от­дельный случай правомерно объяснять только на основе общих гипотез5. Все остальное не поддается контролю и по­этому является бесполезным. А. Гроссер излагает эту мысль иначе: «В определенном смысле ни одна из моногра­фий не является строго научной. Научный подход сущест­вует только в том случае, если анализ конкретного предмета изучения построен непосредственно как «изучение отдель­ного случая»: иными словами, если мы ставим предметные вопросы, выводя их из сравнительного, хотя бы и беглого, рассмотрения сходных объектов»6.

Проблема, таким образом, состоит в том, чтобы решить, окажется ли метод «изучения отдельного случая» полезным для компаративиста. Исследования, построенные на струк­турных или системных данных, являются, несомненно, достаточно перспективными, поскольку сама политическая система уже является всеобщей матрицей данных, т. е. она определяет круг проблем, обладающих всеобщей значимостью, и обеспечивает возможность перенесения одного от­дельного опыта на другой. Такой переход может оказаться более трудным, когда конкретная область, являющаяся предметом исследования монографии, предполагает такую глубину ее постижения, которую может обеспечить только история. Исследования «отдельных случаев», объектом ко­торых являются различные сегменты политической систе­мы, такие, например, как партии и парламенты, обычно бо­лее подходят для применения к ним компаративистского подхода, нежели, например, исследования различных идео­логий. Проблемы, возникающие в данной области, можно было бы проиллюстрировать примером книги «Европей­ское право»7, изданной двумя ведущими историками, X. Роггером и Э. Вебером. В ней представлены работы одиннадцати специалистов, изучавших «правые* идеологии в нескольких странах. Хотя объектом их внимания являют­ся одни и те же основные проблемы, которые были четко определены во введении к книге, монография фактически не обеспечивает построенного на сравнительной основе синтеза.

Мы не можем приблизиться к постижению психологи­ческой реальности, не опустившись до такого уровня, где всеобщие научные категории во многом утрачивают свою определенность. Совершенно очевидно, что фабианская идеология и русский нигилизм представляют собой совер­шенно специфические направления, которые невозможно оценить, используя объективные мерки; также нелегко бы­ло бы найти нечто подобное «орлеанизму» за пределами Франции. Однако это вовсе не означает, что сравнительный подход мало значит в понимании таких явлений. Сравне­ние легче осуществить, когда исследователь, подобно М. Веберу в его классической работе по проблемам религиозной этики, прежде всего обращает внимание на то, как идеоло­гия воздействует на поведение и процессы, происходящие в обществе.

Работы Д. Сартори и Д. Сани8, Ж. Лапонса9 и С. Барнеса и М. Каазе10 открывают новые перспективы благодаря при­меняемым ими методам исследования, дополняющим ис­торический подход. Они раскрывают скорее функции, а не содержание идеологических явлений. Исследования поли­тической культуры показывают, что большой интерес мо­жет представить сравнительная оценка различных конфигураций ценностей. Такие исследования показали также, насколько трудно дать объективную оценку субъективным убеждениям и представлениям. В данном случае интуиция всегда служит лучшим ориентиром в процессе приближе­ния к такого рода реальности. Но тогда перевод приобре­тенного конкретного знания в более общие категории ста­новится значительно более трудным11. Для обеспечения сравнимости политических партий в рамках отдельной страны можно было бы определить разделяющую их пси­хологическую дистанцию12. Эмпирически подтверждено, что степень расхождений между левыми и правыми соот­ветствует самым значительным расслоениям во всех де­мократических системах13. Тем не менее, огромное коли­чество информации теряется, когда мы переходим от мо­нографических исследований на уровень международного обобщения14.

Метод изучения отдельного случая возникает из проти­вопоставления и направлен на обобщение. Естественно, уровень обобщения может быть разным. Рассматривать по­ложение в Марокко в перспективе развития арабского мира, оценивать опыт нацистского правления в рамках тота­литарной модели или же изучать недавнюю историю Турции в свете проблем, создаваемых процессом разви­тия — это значит включить монографическое исследование в серию сравнительных исследований. В ряде случаев об­щая перспектива определена четко, а иногда она остается неопределенной. Но тем не менее, монографическое иссле­дование должно стать подлинным «изучением отдельного случая».

Рассматриваемый метод обычно ориентирован на даль­нейшее развитие теории. Он предназначен для иллюстра­ции устойчивых черт некоторых общезначимых ситуаций и процессов. Когда французский историк П. Вейн исследует древний Рим с общих позиций культурного плюрализма15, он создает труд, представляющий интерес и для социоло­гов, и для политологов. Также и любое исследование о госу­дарственном строительстве должно принимать во внима­ние работу С. М. Липсета «The First New Nation»; a no про­блеме мобилизации масс — работу Э. Вебера «Peasants into Frenchmen».

Эта тенденция к обобщению проявляется еще заметнее, когда автором монографии является компаративист. И в самом деле, многие исследователи испытывали и разраба­тывали общие модели в рамках одной отдельно взятой страны. Здесь мы имеем в виду работы Д.Аптера о Гане, Д. Колемана о Нигерии, Ф. Риггса о Таиланде и М. Хадсона о Ливане. В исследовании Норвегии X. Экштейну удалось показать важность соответствия представлений о модели власти, существующих на массовом и элитарном уровнях. «Не только позиция компромисса, проявляющаяся «навер­ху», — утверждает Экштейн, — объясняет политическую стабильность в Норвегии; несомненным фактом является и то, что позиции и убеждения, демонстрируемые в прави­тельственных кругах, разделяются народом в целом»16. Не погибла ли Веймарская Республика именно потому, что су­ществовало трагическое несоответствие этих двух уровней? Очевидно, исследователи проблем достижения политиче­ской стабильности найдут для себя интересные решения в опыте Норвегии. Изучая проблемы, касающиеся положе­ния в Бирме, Пай17 сделал теоретические выводы, которые впоследствии были широко признаны и обсуждены в рабо­тах по вопросам политического развития и коммуникации. Ни одно современное общество не может сформироваться, пока в нем не появятся сложные и эффективные организа­ционные структуры; пример Бирмы наглядно показывает, что такие структуры не могут быть созданы при отсутствии в стране системы неформальной связи между гражданами, т.е. при отсутствии адекватного социального контекста. Описанный М. Крозье18 французский «бюрократический феномен» также свидетельствует о том, что культурные мо­дели могут оказаться важными элементами динамики та­ких структур. Все эти работы являются примером того, как «исследование отдельного случая» может выявить важные факторы и переменные, оставшиеся без внимания во мно­гих других видах сравнительных исследований. Ограниче­ние сферы анализа одной страной обладает тем преимуще­ством, что позволяет исследователю более глубоко проник­нуть в предмет исследования.

«Case study» становится «эвристическим», как сказал бы X. Экштейн19, когда способствует усовершенствованию те­ории. Изучение Малайзии в качестве примера «демократии социального согласия» способствовало выделению объяс­нительных элементов, которые затем были интегрированы в общую систему знаний, характеризующих данный тип демократии. В то же время, если показать, сколь слабо про­тивостоит такая модель демократии чрезмерным проявле­ниям правительственных притязаний, например в Лива­не, — это позволит лучше понять правила политической иг­ры в такой системе. Все приведенные примеры убедительно доказывают, что «case study» обеспечивает совсем не пассивное описание социологических норм, а, напротив, активно способствует их анализу.

Эта особенность метода проявляется еще более отчетли­во, когда рассматриваемый «отдельный случай» является «клиническим» или «отклонением от нормы» и тем самым воплощает какую-либо критическую или исключительную, .а не некую усредненную или иллюстративную ситуацию. Изучая процесс упадка немецкой демократии в период гит­леровской диктатуры, К. Брейкер установил, какое из про­явлений ее слабости можно считать решающим в таких критических ситуациях20. Х.Линц21 рассмотрел пример Испании в том же ракурсе. Абсолютный отказ от импорти­рованной (иностранной) культуры и полное разрушение структуры национального государства— оба эти явления могут представить особый интерес для исследователя, за­нимающегося Ираном или Пакистаном. Отсутствие социа­лизма в Соединенных Штатах долгое время оставалось за­гадкой. Рассматривая причины этой относительной «ано­малии», В. Зомбарт в начале столетия рискнул заявить, что социализм, несомненно, скоро разовьется в Америке22. В более поздней работе Джон Ласлет и С. М. Липсет объясни­ли, почему этот прогноз оказался всего лишь «мечтой»23. Здесь специфика американского «примера» проявляется особенно наглядно, поскольку его постоянно сравнивали с европейской общей моделью.

Анализ «случаев», являющихся «отклонением от нор­мы», представляет большой интерес, поскольку он мо­жет выявить новые объяснительные причины, а также побудить исследователя развить или переформулиро­вать свою теорию24. Холт и Ричардсон справедливо от­мечали, что все научные дисциплины развиваются в процессе постепенного разрешения некоторого числа за­гадок и нерешенных вопросов. Очевидно, что политиче­ская наука также поступательно развивается путем ре­шения трудных загадок, объясняя, например, почему отсталой Индии удалось сохранить демократический режим или почему Япония провела столь впечатляющую широкомасштабную модернизацию. Умение Швеции или других скандинавских стран «приспособить» капитализм долгое время поражало как политологов, так и экономи­стов. И действительно, анализ «исключений из правил» со­ставляет основу сравнительного метода. Сравнение высту­пает всегда на переднем плане, поскольку оно ориентирует исследователя на выбор «случаев», заслуживающих особого интереса; но в то же время, сравнение стремится к тому, чтобы новое объяснение было включено в существующую теоретическую модель.

Нам не следует рассматривать ««изучение отдельных слу­чаев» только с позиций того вклада, который этот метод вносит в общее знание. Мы могли бы привести много при­меров различных исследовательских приемов или методо­логических подходов, которые являются производными монографических исследований и затем использовались в сравнительных исследованиях. Так, «tree» (дерево) — ана­лиз, смысл которого состоит в выборе ряда дихотомиче­ских переменных в соответствии с их объяснительными возможностями, был разработан вначале для одной страны, а затем использован во многих сравнительных исследова­ниях. Некоторые шкалы «позиций», «авторитаризма», «на­ционализма» или «отклонений» были непосредственно по­строены на сравнительной основе. Тем не менее лучшие из них, естественно, могут быть использованы и в более ши­роком контексте,

Уделяя внимание методу «изучения отдельного случая», мы не забыли, что сравнение по самой своей природе обыч­но предполагает противопоставление многих объектов. Ми­нимум, это должны быть две страны, а максимум — это бу­дут все государства земного шара, рассматриваемые в их историческом развитии.

ЛИТЕРАТУРА

1. Social Origins of Dictatorship and Democracy (Boston: Beacon Press, 1966).

2. Kings or People: Power and the Mandate to Rule (Berkeley: University of California Press, 1978).

3.A. Pelinka, in Representatives of the People? ed. Vernon Bogdanov (Aldershot: Gower, 1985), 789.

4. See Hans Daalder, ed., Party Systems in Denmark, Austria, Switzerland, the Netherlands, and Belgium (London: Pinter, 1987).

5. Sidney Verba, «Some Dilemmas in Comparative Research»!, World Politics 20, no. 1 (1967): 114.

6. L'Explication Politique (Paris: Armand Colin, 1970).

7. The European Right: An Historical Profile (London: Weidenfeld and Nicolson, 1965).

8. Giacomo Sani and Giovanni Sartori, «Polarization, Fragmentation and Competition in Western Democracies» (report to the World Congress of Sociology, Uppsala, 1978), reprinted in Hans Daalder and Peter Mair, eds., Western European Party Systems (Beverly Hills, Calif.: Sage, 1983).

9. J. A. Laponce, Left and Right: The Topography of Political Perceptions (Toronto: University of Toronto Press, 1981).

10. Samuel H. Barnes and Max Kaase, eds., Political Action: Mass Participation in Five Western Democracies (Beverly Hills, Calif.: Sage, 1979).

11. An interesting discussion of different possible issues in comparative ideology has been made by Robert Wuthnow, «Comparative Ideology», International Journal of Comparative Sociology 22, nos. 3-4 (1981): 121ff.

12. Cf. Klaus von Beyme, Political Parties in Western Democracies (Aldershot: Gower, 1985).

13. See J. Budge, D. Robertson, and D.Hearl, Ideology, Strategy, and Party Change: Spatial Analyses of Postwar Election Programs in Nineteen Democracies (Cambridge: Cambridge University Press, 1987).

14. As by Giovanni Sartori in Teoria deipartiti e caso italiano (Milano: Sugarco, 1982).

15. Cf. Le pain et le cirque Sociologie historique d'un pluralisme politique (Paris: Seuil, 1976).

16. See Harry Eckstein, «A Theory of Stable Democracy», in Division and Cohesion in Democracy: A Study of Norway (Princeton: Princeton University Press, 1966), 25ff.

17. Politics, Personality and Nation Building: Burma's Search for Identity (New Haven: Yale University Press, 1962).

18. The Bureaucratic Phenomenon (Chicago: University of Chicago Press, 1964).

19. «Case Study and Theory in Political Science», in Handbook of Political Science, ed. Fred I. Greenstein and Nelson W. Polsby (Reading, Mass.: Addison-Wesley, 1975), vol. 7.

20. See Karl D. Bracher, Deutschland zwischen Demokratie und Dictator (Bern: Scherz, 1964).

21. See Juan Linz and Alfred Stepan, The Breakdown of Democratic Regimes (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1975).

22. Why Is There No Socialism in the United States? (New York: Macmillan, 1976).

23. Failure of a Dream: Essays in the History of American Socialism (Garden City, N. Y.: Anchor Books, 1974).

24. See Bruce M.Russett, Hayward R. Alker, Karl W. Deutsch, and Harold D, Lasswell, World Handbook of Political and Social Indicators (New Haven: Yale University Press, 1964), 302—3 et passim.