Глава 13
В определенном смысле каждое сравнительное исследование связано с сегментами — какими-либо частями общества.]
Всеобъемлющие исследования в традициях Монтескье, Спенсера или Вебера стали чрезвычайно редкими; во-первых, потому, что социальные науки сегодня по своему характеру более аналитические и функциональные, а, во-вторых, потому, что сам прогресс знания все активнее побуждает социолога четко определить и ограничить область своих исследований! Аналогичную тенденцию к специализации мы обнаруживаем в физике. Сфера интересов Николая Коперника, Леонардо да Винчи или Исаака Ньютона больше не совпадает с кругом интересов современных ведущих ученых. Дистанцию, отделяющую Кюри или Флеминга от их предшественников, можно сравнить с дистанцией, разделяющей сферы интересов специалиста в области сравнительных исследований и политического философа. Конкретная наука набирает силу путем выделения части социальной реальности, являющейся объектом ее изучения.
Это не означает, что мы отказываемся от холистического подхода к изучению общества. Напротив, великие компаративисты много сделали для того, чтобы сохранить его. Но стоит лишь обратиться к списку трудов по сравнительному анализу, чтобы убедиться в подавляющем преобладании среди них работ, посвященных ограниченной области сравнительных исследований. В очень немногих работах сделана попытка сравнения масштабных политических и социальных структур во всем их многообразии и целостности. Разделение системы на сегменты является нормальной практикой компаративистского подхода. Столкнувшись со сложностью и многообразием политической системы, исследователь-компаративист, если только он не является «чистым теоретиком», оказывается перед необходимостью разделить целое на части и выбрать то явление, которое станет объектом его сравнительного анализа.
Мы должны также с самого начала установить, что различие между сегментацией и глобальным подходом носит лишь уровневый характер. Между ограниченным «секторальным» исследованием и глобальным подходом, перерастающим в абстрактную теорию, существует целый ряд промежуточных уровней, представляющих постепенный переход от частного к общему. Противопоставляя эти две стороны одного процесса, мы прежде всего хотели бы подчеркнуть особое значение выбора общего метода. Сравнение всегда предполагает выделение большого или малого сектора общества или политической системы. Но существует большая разница, скажем, между анализом политического поведения сельскохозяйственных рабочих в двух странах и изучением суммарных функций политических партий в двадцати или тридцати странах.
Именно метод сравнения помогает политологу подойти к изучению всех интересующих его областей социальной реальности. 1 «Сравниваемые институты» (compared institutions) долгое время являлись главной областью сравнительных исследований, особенно в таких странах, как Франция и Германия. Но объектом таких «секторальных» сравнений скоро стали области, которые значительно труднее идентифицировать, нежели такие институты, как парламенты и правительства. Как только политическая наука вышла за пределы своих первоначальных и исключительных интересов — официальных институтов, она приступила к изучению новых сфер и сегментов общества. Мы могли бы даже утверждать, что она активно способствовала открытию этих новых областей, как если бы различия, «осваиваемые» компаративистами, позволили постичь ключевые моменты политического процесса. Наглядным примером такого положительного вклада может служить «первопроходческая» работа Д.Трумэна, в которой он первым представил «процесс управления»2 в терминах обмена и взаимодействия между различно структурированными группами. Позднее функционалисты использовали этот подход, который привел их к толкованию политической игры как процесса, определяемого многообразием действий, осуществляемых разными средствами, «актерами», преследующими различные цели.
Компаративисты проводили свои исследования по различным направлениям, изучая как политические структуры, так и процессы, как результаты, так и «актеров» политического взаимодействия. Группы давления, партии, профсоюзы, бюрократический аппарат и армии привлекли внимание многих ученых и явились объектами многих сравнительных исследований. На более высоком уровне концептуализации стало проводиться изучение группировок, с большим трудом поддающихся идентификации, таких как «оппозиции». Р. Даль положил начало такого рода сравнительным исследованиям. В своей работе «Политические оппозиции в западных демократиях» («Political Oppositions in Western Democracies»)3 он объединил принцип секторального размежевания с геополитическим подходом; в работе «Режимы и оппозиции»4 («Regimes and Oppositions») он включил в общий сравнительный анализ Латинскую Америку и Индию, Японию и тропическую Африку. Меньшая аргументированность, неизбежно вытекающая из такого расширения, наглядно показывает, что полезно, как правило, сочетать сегментацию со строгим и соответствующим подавленной задаче отбором сравниваемых стран.
Другую важную область исследований для компаративистов представили политические процессы. Все более скрупулезно и глубоко стали изучаться процессы формирования общественного мнения, социализации, коммуникации, принятия решений, их исполнения, легитимизации и т. п. И здесь также пространственное ограничение часто является необходимым следствием сегментации. (Хотя к исследованию таких проблем, как кризис профсоюзного движения или упадок парламентаризма, можно подойти с глобальных позиций, они во многом утрачивают свою релевантность и полноту содержания, если нет четкого ограничения сферы исследования. Многие важные процессы становятся понятными лучше, когда их рассматривают в более однородном контексте. Даже такие всеобщие явления, как бюрократизация или «огосударствление» (statization)5, приобретают различный смысл в зависимости от того, рассматриваем ли мы их применительно к Черной Африке или Северной Америке, Южной Азии или Западной Европе. Для того, чтобы установить, влияет ли мировоззрение лидеров на правительственную деятельность, необходимо, несомненно, ограничить изучение странами, находящимися на близком уровне развития и характеризуемыми сходным идеологическим расслоением6. Сравнение эффективности социальной или экономической политики стран оказывается более плодотворным, когда рассматриваются системы, имеющие много общих черт7. Мы имеем в виду хорошо известные различия, установленные Т. Парсонсом между рядом «типов переменных» (pattern variables), которые затем были оценены С. М. Липсетом в четырех англоговорящих демократиях8. Такие результаты социальной практики, как идеологии, мифы, верования, или культуры также легче поддаются эмпирическому сравнению, когда изучаемые страны похожи настолько, что вопросы, касающиеся одних, могут сохранять свою значимость в других. Широкие типологии, созданные для сравнения ценностей, существующих во всем мире, отличают те же самые достоинства и недостатки, которые характеризуют и всеобъемлющие типологии, рассматривающие, например, такие социальные явления, как политическое лидерство или общественная активность во всех странах мира. Стимулируя работу мысли, такие типологии оказываются более полезными для общей ориентации исследования, нежели для выявления всех оттенков реальной действительности. Давая теоретическую направленность, они наиболее полезны, когда их применяют к более ограниченным сферам исследования.
Объектами исследований компаративистов были самые различные социальные категории. Они сравнивали мужчин с женщинами, молодежь со взрослыми, протестантов с католиками, канцелярских служащих с рабочими и т. д. Особое внимание уделялось ими политическим элитам, т. е. иначе говоря, тем слоям населения, которым отводилась главная роль в процессе принятия решений. Сравнительное изучение их социальных корней часто облегчает понимание их поведения. Например, роль, которую играла армия в Португалии, становится понятнее, когда учитывают, что большинство офицеров по своему происхождению принадлежало к низшим слоям средних классов, а не к высшим слоям общества. То же самое замечание может быть отнесено и к Египту в период Насера. Некоторые исследователи объясняли ход развития иранской революции тем, что большинство приверженцев ислама — выходцы из крестьянской среды. Другие объясняли некоторые принципиальные отличия европейских социалистических партий различным соотношением профсоюзных деятелей и представителей интеллигенции среди их активистов.
Наша задача, несомненно, состоит в том, чтобы рассмотреть весь комплекс социальных сегментов, которые могут оказаться объектами анализа компаративиста. Скорее, мы намерены обратить здесь особое внимание на то, что, компаративист обладает полной свободой выбора собственного подхода к изучению реальности. «Политическая система» — это некое абстрактное целое, которое охватывает все многообразие институтов, процессов, моделей поведения и групп. В зависимости от выбранной им сферы исследования и ее географии усилия компаративиста будут ориентированы на проведение совершенно различного по своему характеру анализа — всеобъемлющего или же более специального. Выбор ограниченной области исследования, очевидно, дает возможность результативно сравнивать совершенно различные политические системы. Но это не является абсолютной гарантией релевантности анализа. Когда выделенные из политической системы ее части функционируют в совершенно различных контекстах, возникает опасность, что они окажутся схожими лишь по названию. Так, например, сравнение муниципалитетов в Индии и Швеции оказалось бы искусственным и, в конечном счете, бесполезным.
Можно было бы указать в качестве примера многие работы, где приводимые результаты разочаровывают, поскольку схожие на первый взгляд сегменты исследования выбраны из столь различных политических систем, что возможность их сравнения весьма ограничена. Книга Ж. Блонделя «Мировые лидеры» («World Leaders»)9, в которой дается характеристика всем главам правительств в послевоенный период, отличается таким недостатком. В ней, например, раздел, в котором рассматриваются «пути к лидерству», вызывает целый ряд вопросов именно вследствие такого несоответствия. Какой смысл сравнивать «обычную министерскую карьеру» в странах Ближнего Востока и странах Атлантического региона и коммунистического мира? Не окажемся ли мы здесь введенными в заблуждение лишь словесным сходством? Какой смысл имеет сравнительное изучение «срока лидерства», если сама природа лидерства столь различна? Следует признать, что заслуга книги в том, что она вызывает такие вопросы.
Работа К. Лоусона, посвященная сравнительному изучению политических партий во Франции, Гвинее и Соединенных Штатах («The Comparative Study of Political Parties»10), также вызывает серьезные замечания. Автор намеревался сочетать теоретический подход к изучению политических партий с глубоким анализом всех специфических особенностей трех выбранных им конкретных примеров (three case studies). Как указывает Лоусон, «ни один из политических институтов не функционирует в вакууме, а политические партии — тем более»11. Но переход от абстрактной теории к более эмпирическому сравнению приводит к таким парадоксальным результатам, что возникает сомнение, а стоит ли ставить одни и те же вопросы по поводу столь поразительно несхожих ситуаций.
Практика сегментации, несомненно, ставит важную стратегическую проблему: как контролировать влияние национального контекста на выбранный сектор исследования. Опасность здесь состоит очевидно в том, чтобы не зайти слишком далеко в размывании того специфического контекста, в котором каждый сектор социальной жизни берет начало. В чем, например, смысл сравнения различных парламентов, если не учитывается влияние на них окружения, в котором действуют эти институты? Хорошо известно, что эффективность действия одних и тех же «значимых» институтов может нарушиться в зависимости от социального контекста. Это становится особенно очевидным, когда делаются попытки «экспортировать» эти институты, не принимая в расчет те психологические и социальные структуры, на основе которых они возникли. Как указывают в своих работах Р. Макридис12 и Г. Эрман13, те, кто занимается изучением «групп по интересам», всегда приходят к такому моменту, когда объяснение существующих между ними различий уже выходит за рамки любой «теории групп»; различия между ними должны тогда объясняться особенностями, заложенными в культурах, социальных структурах или политических системах, рассматриваемых в целом.
Число политических партий и характер избирательных норм не оказывают чисто автоматического воздействия на функционирование политической системы. Их значение зависит от позиций членов этих политических партий или же граждан, отдающих свои голоса в соответствии с установленными законом правилами.
Как подчеркивает Р. Прайд, «устойчивая демократия» сопутствует некоторым партийным структурам только в тех странах, где демократические институты, убеждения и обычаи установились уже давно и предшествуют периоду, когда число партий и массовых организаций начинает множиться14.
Разделяя единое целое на относительно ограниченные секторы, ученый рискует оставить без внимания исторический опыт, что является серьезной опасностью, о которой предупреждал Ж. Баландье15. Исследуемые факты, институты и события всегда имеют субъективную окраску, которая исчезает, если эти факты, институты или события изучаются вне контекста. Невозможно выделить какой-то «сегмент» социальной жизни, не определив его глубинного «содержания». Именно с этих позиций Ж. Лаво ставит в упрек М. Дюверже его стремление объяснить политические явления, исходя исключительно из политических понятий. По мнению Лаво, в теории политических партий Дюверже отсутствует не только изучение их политической доктрины и социального состава, «но также изучение типов общественных систем, в которых действуют эти партии, и тех экономических условий и исторической обстановки, в которых они развиваются»16. Это ее очевидный серьезный недостаток. И как могли бы столь расширенные рамки анализа, предложенные Лаво, продвинуть вперед наши знания о политической партии?
Как это ни парадоксально, но в некоторых случаях только «устранив», насколько это возможно, контекстуальные данные, исследователю удается установить причинную зависимость, взаимодействие между наблюдаемыми социальными факторами и их кумулятивным воздействием17. Искусственное выделение отдельных социальных слоев из их социологического контекста, например для проведения сравнительного изучения поведения рабочего класса, женщин или молодежи, может оказаться именно тем средством, которое позволит оценить значимость культурных переменных.
Практика сегментации может быть применена и полезна даже в том случае, когда изучаемые страны значительно отличаются друг от друга. В такой ситуации трудности, обусловленные серьезными контекстуальными различиями, можно определить, используя, по определению С. Роккэна, метод сравнений «второго порядка». Здесь сравнивается не какая-то определенная переменная, извлеченная из своего контекста, например отношение к выборам во Франции и США, но скорее иерархия, взаимосвязь групп переменных, например, будет ли ориентация на участие в выборах в США и Франции у необразованных граждан или женщин выражена слабее, чем у мужчин или женщин с высшим образованием. Как указывает С. Верба, «с точки зрения достижения эквивалентности измерений, такой тип сравнений перекрывает многие контекстуальные различия»18. Позднее сам Верба совместно с А. Бхатом19 провел сравнительное исследование положения низших слоев в Индии и Соединенных Штатах, хотя существует значительное объективное различие между положением американских чернокожих и хариджитов.
После того, как компаративист примет решение о том, какую часть политической системы или какой сектор общества он хотел бы исследовать, ему предстоит принять еще одно решение. Ему необходимо выбрать страны, которые он хотел бы включить в свой анализ.
ЛИТЕРАТУРА
1. See the 1146 titles compiled by Robert Marsh in «Comparative Sociology 1950—1963», Current Sociology 14, no. 2 (1966). A review of systematic and explicit comparative studies published between 1965 and 1980 is to be found in two special issues edited by J. Michael Armer and Robert Marsh of the International Journal of Comparative Sociology 22, nos. 1—2 and 3—4 (1981). On a more specialized basis, Stein Rokkan, Jean Viet, Sidney Verba, and Elina Almasy have analyzed 982 titles in Comparative Survey Analysis (Paris: Mouton, 1969). See, too, J. Delatte and E. Almasy, Comparative Survey Analysis: A Bibliographical Follow-Up (International Social Science Council 1972).
2. David Truman, The Governmental Process (New York: Knopf, 1951).
3. New Haven: Yale University Press, 1963.
4. New Haven: Yale University Press, 1973.
5. The concept is presented in Szyrnon Chodak, «Etatization: Concepts and Varieties», in Research in Social Movements: Conflicts and Change, vol. 5, ed. Louis Kriesberg (Greenwich, Conn.: J^I Press, 1983). See also Mattei Dogan and Dominique Pelassy, Le Moloch en Europe: Etatisation et Corporatisation (Paris: Economica, 1987).
6. On that wide issue, see the contradictory findings of Frank Parkin, Class, Inequality and Political Power (New York: Praeger, 1971); R.W. Jackman, «Socialist Parties and Income Inequalities in Western Industrial Societies», Journal of Politics 42, no. 1 (February 1980); and John D. Stephens, The Transition from Capitalism to Socialism (New York: Macmillan, 1979), esp. chap. 4.
7. See Arnold J. Heidenheimer, Hugh Heclo, and Carolyn ' Teich Adams, Comparative Public Policy, 3d ed. (New York: St. Martin's Press, 1990).
8. See Seymour Martin Upset, «The Value Patterns of Democracy: A Case Study in Comparative Analysis», American Sociological Review 28 (August 1963): 515ff.
9. Beverly Hills, Calif.: Sage, 1980.
10. New York: St Martin's Press, 1976.
11. Ibid., 27.
12. «Interest Groups in Comparative Analysis», Journal of Politics 23, no. 1 (1961): 36 et passim.
13. «The Comparative Study of Interest Groups», preface to Interest Groups in Four Continents (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1958).
14. «Origins of Democracy: A Cross-National Study of Mobilization, Party Systems and Democratic Stability», in Comparative Politics, ed. Leon Epstein and David Apter (Beverly Hills, Calif.: Sage, 1970).
15. Sens et Puissance (Paris: Presses Universitaires de France, 1971).
16. Partis Politiques et Realites Sociales (Paris: Armand Colin, 1953), 8.
17. See Mattei Dogan and Stein Rokkan, eds., Quantitative Ecological Analysis in the Social Sciences (Cambridge, Mass.: MIT Press, 1969), especially the introduction and the chapters by Erwin Scheuch, Juan Linz, and Erik Allardt.
18. «Cross-National Survey Research: The Problem of Credibility», in Comparative Methods in Sociology, ed. Ivan Vallier (Berkeley: University of California Press, 1971), 328.
19. Sidney Verba and Ahmed Bhatt, Caste, Race and Politics: A Comparison of India and the United States (Beverly Hills, Calif.: Sage, 1971).
Глава 14
МЕТОД ИЗУЧЕНИЯ ОТДЕЛЬНОГО СЛУЧАЯ В ПРАКТИКЕ СРАВНИТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА
Может показаться парадоксальным, что мы включили «case study» (изучение отдельного случая) в число методов, предлагаемых компаративисту. Тем не менее, многие компаративисты обращаются к нему, полагаясь не только на монографические исследования других авторов, но часто и на свои собственные. Они могут выбрать страну, которую знают особенно хорошо, или же попытаться найти подтверждение выдвинутых им гипотез. Именно такой путь, например, выбрал Б. Мур1, проводя ряд исследований на примере Индии, Японии и Китайской империи. Работа Р. Бендикса «Короли или народ»2 — другая убедительная иллюстрация метода выбора ограниченного числа конкретных исторических примеров (historical cases), а именно Великобритании, Франции, Германии, России и Японии, позволяющих делать широкие обобщения. Проводя такие исследования, автор ставит одни и те же вопросы применительно к различным странам. Бендикс, например, делает попытку всесторонне оценить роль войн в построении государства или же показать роль интеллигенции в мобилизации масс. И сам выбор комплекса исследуемых проблем придает работе глубину и содержательность. Сравнительное исследование, опирающееся на научный вклад разных специалистов, может помочь совместным усилиям ученых, направленным на решение конкретной проблемы. Например, кого представляют парламентарии? Являются ли они представителями своих избирателей или же дисциплинированными солдатами своей партии? Отвечая на этот вопрос, А. Пелинка показал, что в Австрии не существует прямой связи между избирателями и избранными. Каждый гражданин находит посредника в лице партий и организаций, профсоюзов и групп давления; в рамках западной политической системы роль внепарламентского сектора в Австрии чрезвычайно велика3. Но в парламенте представлены все: различные партийные и административные иерархии, группы — именно здесь достигаются компромиссы между ними. Подобно Австрии многие страны могут явиться такими «отдельными случаями» для изучения, которые своеобразием и «отклонением» от общей схемы способствуют прояснению теоретической мысли. Невозможно было бы создать общую теорию партийной системы, не рассмотрев такие ее проявления, как корпоративизм, бюрократизация, изменчивость позиций избирателей (electoral volatility) в ряде отдельных государств, выбранных в качестве примеров4.
Но большинство монографий не может быть отнесено к сфере сравнительного анализа. Очень часто исследование, ограниченное рамками одной страны, подчеркивает уникальность изучаемой ситуации. В таком случае компаративист стремится сосредоточить свое внимание на gestalt, т. е. на том, каким образом различные части системы объединяются, чтобы составить единое целое. При проведении сравнительных исследований такого рода многое зависит от интуиции компаративиста, учитывающего тот факт, что выводы разных авторов могут быть иногда совершенно различными. Когда компаративист сталкивается с рядом толкований, представляющихся в равной степени правдоподобными, он начинает колебаться. Разнородность критериев оценки или их отсутствие значительно затрудняют выбор и часто делают невозможной теоретическую интеграцию полученных знаний.
В этом смысле С. Верба прав, утверждая, что каждый отдельный случай правомерно объяснять только на основе общих гипотез5. Все остальное не поддается контролю и поэтому является бесполезным. А. Гроссер излагает эту мысль иначе: «В определенном смысле ни одна из монографий не является строго научной. Научный подход существует только в том случае, если анализ конкретного предмета изучения построен непосредственно как «изучение отдельного случая»: иными словами, если мы ставим предметные вопросы, выводя их из сравнительного, хотя бы и беглого, рассмотрения сходных объектов»6.
Проблема, таким образом, состоит в том, чтобы решить, окажется ли метод «изучения отдельного случая» полезным для компаративиста. Исследования, построенные на структурных или системных данных, являются, несомненно, достаточно перспективными, поскольку сама политическая система уже является всеобщей матрицей данных, т. е. она определяет круг проблем, обладающих всеобщей значимостью, и обеспечивает возможность перенесения одного отдельного опыта на другой. Такой переход может оказаться более трудным, когда конкретная область, являющаяся предметом исследования монографии, предполагает такую глубину ее постижения, которую может обеспечить только история. Исследования «отдельных случаев», объектом которых являются различные сегменты политической системы, такие, например, как партии и парламенты, обычно более подходят для применения к ним компаративистского подхода, нежели, например, исследования различных идеологий. Проблемы, возникающие в данной области, можно было бы проиллюстрировать примером книги «Европейское право»7, изданной двумя ведущими историками, X. Роггером и Э. Вебером. В ней представлены работы одиннадцати специалистов, изучавших «правые* идеологии в нескольких странах. Хотя объектом их внимания являются одни и те же основные проблемы, которые были четко определены во введении к книге, монография фактически не обеспечивает построенного на сравнительной основе синтеза.
Мы не можем приблизиться к постижению психологической реальности, не опустившись до такого уровня, где всеобщие научные категории во многом утрачивают свою определенность. Совершенно очевидно, что фабианская идеология и русский нигилизм представляют собой совершенно специфические направления, которые невозможно оценить, используя объективные мерки; также нелегко было бы найти нечто подобное «орлеанизму» за пределами Франции. Однако это вовсе не означает, что сравнительный подход мало значит в понимании таких явлений. Сравнение легче осуществить, когда исследователь, подобно М. Веберу в его классической работе по проблемам религиозной этики, прежде всего обращает внимание на то, как идеология воздействует на поведение и процессы, происходящие в обществе.
Работы Д. Сартори и Д. Сани8, Ж. Лапонса9 и С. Барнеса и М. Каазе10 открывают новые перспективы благодаря применяемым ими методам исследования, дополняющим исторический подход. Они раскрывают скорее функции, а не содержание идеологических явлений. Исследования политической культуры показывают, что большой интерес может представить сравнительная оценка различных конфигураций ценностей. Такие исследования показали также, насколько трудно дать объективную оценку субъективным убеждениям и представлениям. В данном случае интуиция всегда служит лучшим ориентиром в процессе приближения к такого рода реальности. Но тогда перевод приобретенного конкретного знания в более общие категории становится значительно более трудным11. Для обеспечения сравнимости политических партий в рамках отдельной страны можно было бы определить разделяющую их психологическую дистанцию12. Эмпирически подтверждено, что степень расхождений между левыми и правыми соответствует самым значительным расслоениям во всех демократических системах13. Тем не менее, огромное количество информации теряется, когда мы переходим от монографических исследований на уровень международного обобщения14.
Метод изучения отдельного случая возникает из противопоставления и направлен на обобщение. Естественно, уровень обобщения может быть разным. Рассматривать положение в Марокко в перспективе развития арабского мира, оценивать опыт нацистского правления в рамках тоталитарной модели или же изучать недавнюю историю Турции в свете проблем, создаваемых процессом развития — это значит включить монографическое исследование в серию сравнительных исследований. В ряде случаев общая перспектива определена четко, а иногда она остается неопределенной. Но тем не менее, монографическое исследование должно стать подлинным «изучением отдельного случая».
Рассматриваемый метод обычно ориентирован на дальнейшее развитие теории. Он предназначен для иллюстрации устойчивых черт некоторых общезначимых ситуаций и процессов. Когда французский историк П. Вейн исследует древний Рим с общих позиций культурного плюрализма15, он создает труд, представляющий интерес и для социологов, и для политологов. Также и любое исследование о государственном строительстве должно принимать во внимание работу С. М. Липсета «The First New Nation»; a no проблеме мобилизации масс — работу Э. Вебера «Peasants into Frenchmen».
Эта тенденция к обобщению проявляется еще заметнее, когда автором монографии является компаративист. И в самом деле, многие исследователи испытывали и разрабатывали общие модели в рамках одной отдельно взятой страны. Здесь мы имеем в виду работы Д.Аптера о Гане, Д. Колемана о Нигерии, Ф. Риггса о Таиланде и М. Хадсона о Ливане. В исследовании Норвегии X. Экштейну удалось показать важность соответствия представлений о модели власти, существующих на массовом и элитарном уровнях. «Не только позиция компромисса, проявляющаяся «наверху», — утверждает Экштейн, — объясняет политическую стабильность в Норвегии; несомненным фактом является и то, что позиции и убеждения, демонстрируемые в правительственных кругах, разделяются народом в целом»16. Не погибла ли Веймарская Республика именно потому, что существовало трагическое несоответствие этих двух уровней? Очевидно, исследователи проблем достижения политической стабильности найдут для себя интересные решения в опыте Норвегии. Изучая проблемы, касающиеся положения в Бирме, Пай17 сделал теоретические выводы, которые впоследствии были широко признаны и обсуждены в работах по вопросам политического развития и коммуникации. Ни одно современное общество не может сформироваться, пока в нем не появятся сложные и эффективные организационные структуры; пример Бирмы наглядно показывает, что такие структуры не могут быть созданы при отсутствии в стране системы неформальной связи между гражданами, т.е. при отсутствии адекватного социального контекста. Описанный М. Крозье18 французский «бюрократический феномен» также свидетельствует о том, что культурные модели могут оказаться важными элементами динамики таких структур. Все эти работы являются примером того, как «исследование отдельного случая» может выявить важные факторы и переменные, оставшиеся без внимания во многих других видах сравнительных исследований. Ограничение сферы анализа одной страной обладает тем преимуществом, что позволяет исследователю более глубоко проникнуть в предмет исследования.
«Case study» становится «эвристическим», как сказал бы X. Экштейн19, когда способствует усовершенствованию теории. Изучение Малайзии в качестве примера «демократии социального согласия» способствовало выделению объяснительных элементов, которые затем были интегрированы в общую систему знаний, характеризующих данный тип демократии. В то же время, если показать, сколь слабо противостоит такая модель демократии чрезмерным проявлениям правительственных притязаний, например в Ливане, — это позволит лучше понять правила политической игры в такой системе. Все приведенные примеры убедительно доказывают, что «case study» обеспечивает совсем не пассивное описание социологических норм, а, напротив, активно способствует их анализу.
Эта особенность метода проявляется еще более отчетливо, когда рассматриваемый «отдельный случай» является «клиническим» или «отклонением от нормы» и тем самым воплощает какую-либо критическую или исключительную, .а не некую усредненную или иллюстративную ситуацию. Изучая процесс упадка немецкой демократии в период гитлеровской диктатуры, К. Брейкер установил, какое из проявлений ее слабости можно считать решающим в таких критических ситуациях20. Х.Линц21 рассмотрел пример Испании в том же ракурсе. Абсолютный отказ от импортированной (иностранной) культуры и полное разрушение структуры национального государства— оба эти явления могут представить особый интерес для исследователя, занимающегося Ираном или Пакистаном. Отсутствие социализма в Соединенных Штатах долгое время оставалось загадкой. Рассматривая причины этой относительной «аномалии», В. Зомбарт в начале столетия рискнул заявить, что социализм, несомненно, скоро разовьется в Америке22. В более поздней работе Джон Ласлет и С. М. Липсет объяснили, почему этот прогноз оказался всего лишь «мечтой»23. Здесь специфика американского «примера» проявляется особенно наглядно, поскольку его постоянно сравнивали с европейской общей моделью.
Анализ «случаев», являющихся «отклонением от нормы», представляет большой интерес, поскольку он может выявить новые объяснительные причины, а также побудить исследователя развить или переформулировать свою теорию24. Холт и Ричардсон справедливо отмечали, что все научные дисциплины развиваются в процессе постепенного разрешения некоторого числа загадок и нерешенных вопросов. Очевидно, что политическая наука также поступательно развивается путем решения трудных загадок, объясняя, например, почему отсталой Индии удалось сохранить демократический режим или почему Япония провела столь впечатляющую широкомасштабную модернизацию. Умение Швеции или других скандинавских стран «приспособить» капитализм долгое время поражало как политологов, так и экономистов. И действительно, анализ «исключений из правил» составляет основу сравнительного метода. Сравнение выступает всегда на переднем плане, поскольку оно ориентирует исследователя на выбор «случаев», заслуживающих особого интереса; но в то же время, сравнение стремится к тому, чтобы новое объяснение было включено в существующую теоретическую модель.
Нам не следует рассматривать ««изучение отдельных случаев» только с позиций того вклада, который этот метод вносит в общее знание. Мы могли бы привести много примеров различных исследовательских приемов или методологических подходов, которые являются производными монографических исследований и затем использовались в сравнительных исследованиях. Так, «tree» (дерево) — анализ, смысл которого состоит в выборе ряда дихотомических переменных в соответствии с их объяснительными возможностями, был разработан вначале для одной страны, а затем использован во многих сравнительных исследованиях. Некоторые шкалы «позиций», «авторитаризма», «национализма» или «отклонений» были непосредственно построены на сравнительной основе. Тем не менее лучшие из них, естественно, могут быть использованы и в более широком контексте,
Уделяя внимание методу «изучения отдельного случая», мы не забыли, что сравнение по самой своей природе обычно предполагает противопоставление многих объектов. Минимум, это должны быть две страны, а максимум — это будут все государства земного шара, рассматриваемые в их историческом развитии.
ЛИТЕРАТУРА
1. Social Origins of Dictatorship and Democracy (Boston: Beacon Press, 1966).
2. Kings or People: Power and the Mandate to Rule (Berkeley: University of California Press, 1978).
3.A. Pelinka, in Representatives of the People? ed. Vernon Bogdanov (Aldershot: Gower, 1985), 789.
4. See Hans Daalder, ed., Party Systems in Denmark, Austria, Switzerland, the Netherlands, and Belgium (London: Pinter, 1987).
5. Sidney Verba, «Some Dilemmas in Comparative Research»!, World Politics 20, no. 1 (1967): 114.
6. L'Explication Politique (Paris: Armand Colin, 1970).
7. The European Right: An Historical Profile (London: Weidenfeld and Nicolson, 1965).
8. Giacomo Sani and Giovanni Sartori, «Polarization, Fragmentation and Competition in Western Democracies» (report to the World Congress of Sociology, Uppsala, 1978), reprinted in Hans Daalder and Peter Mair, eds., Western European Party Systems (Beverly Hills, Calif.: Sage, 1983).
9. J. A. Laponce, Left and Right: The Topography of Political Perceptions (Toronto: University of Toronto Press, 1981).
10. Samuel H. Barnes and Max Kaase, eds., Political Action: Mass Participation in Five Western Democracies (Beverly Hills, Calif.: Sage, 1979).
11. An interesting discussion of different possible issues in comparative ideology has been made by Robert Wuthnow, «Comparative Ideology», International Journal of Comparative Sociology 22, nos. 3-4 (1981): 121ff.
12. Cf. Klaus von Beyme, Political Parties in Western Democracies (Aldershot: Gower, 1985).
13. See J. Budge, D. Robertson, and D.Hearl, Ideology, Strategy, and Party Change: Spatial Analyses of Postwar Election Programs in Nineteen Democracies (Cambridge: Cambridge University Press, 1987).
14. As by Giovanni Sartori in Teoria deipartiti e caso italiano (Milano: Sugarco, 1982).
15. Cf. Le pain et le cirque Sociologie historique d'un pluralisme politique (Paris: Seuil, 1976).
16. See Harry Eckstein, «A Theory of Stable Democracy», in Division and Cohesion in Democracy: A Study of Norway (Princeton: Princeton University Press, 1966), 25ff.
17. Politics, Personality and Nation Building: Burma's Search for Identity (New Haven: Yale University Press, 1962).
18. The Bureaucratic Phenomenon (Chicago: University of Chicago Press, 1964).
19. «Case Study and Theory in Political Science», in Handbook of Political Science, ed. Fred I. Greenstein and Nelson W. Polsby (Reading, Mass.: Addison-Wesley, 1975), vol. 7.
20. See Karl D. Bracher, Deutschland zwischen Demokratie und Dictator (Bern: Scherz, 1964).
21. See Juan Linz and Alfred Stepan, The Breakdown of Democratic Regimes (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1975).
22. Why Is There No Socialism in the United States? (New York: Macmillan, 1976).
23. Failure of a Dream: Essays in the History of American Socialism (Garden City, N. Y.: Anchor Books, 1974).
24. See Bruce M.Russett, Hayward R. Alker, Karl W. Deutsch, and Harold D, Lasswell, World Handbook of Political and Social Indicators (New Haven: Yale University Press, 1964), 302—3 et passim.
Достарыңызбен бөлісу: |