Параграф 1. Концепция Божественного происхождения власти в поэзии первого десятилетия ХIХ века в большей степени связана с изображением русских монархов, прежде всего Петра I, монументальными героями. В отличие от поэзии ХVIII века Пётр I, по-прежнему воспринимаемый в русле идеальности, не закрывает своим авторитетом правителей прежних веков, а является продолжателем их государственных дел, что свидетельствует о новой художественной трактовке темы Петровской эпохи. Осмысление преемственности власти стало причиной перехода поэтов от освещения Петровского царствования к более широким установкам – изображению династии Романовых, а затем к решению историософских проблем, раскрывающих царскую власть в двух видах: по Божьему благословению и «по попустительству».
Одновременно в поэзии актуализируется герой-резонёр, монолог которого несёт ярко выраженный верноподданнический характер с элементами поучения. При этом на протяжении первого десятилетия ХIХ века образы резонёров не являются статичными, эволюционируя от изображения в этом качестве трансцендентных сил («Петриады») к фигурам исторических личностей в произведениях о Смутном времени. Объяснение этому легко найти в решении поставленных поэтами задач. Образ Петра реализуется в рамках учения о богоданности царской власти, в связи с чем в качестве резонёров выступают Бог и небесные силы. Утверждая легитимность появления династии Романовых на русском Престоле через апологию народного волеизъявления, поэты обращаются к участникам событий Смутного времени – образам Минина и Пожарского в качестве героев-резонёров, соединяющих в себе черты героев монументального типа.
В первое десятилетие девятнадцатого столетия авторы часто изображают властителей прошлого (именно Древняя Русь привлекала внимание поэтов) в частной ситуации через любовный сюжет. Через обстоятельства, на первый взгляд, не имеющие отношение к гражданским делам, в каких обычно принято изображать особ княжеского звания, поэты решают две задачи: во-первых, показывают предопределённость свыше жизненного пути героев в качестве правителей; во-вторых, частные ситуации способствуют проявлению внутренних качеств характера, служащих духовным потенциалом для государственного служения.
Восприятие через Божественную предопределённость исторического пути русского народа, являющегося носителем высших христианских ценностей, способствовало обращению поэтов к сказкам, ахетипически связанным с древними знаниями, и к былинам, раскрывающим образы богатырей как защитников Веры и Отечества. Творческие поиски привели к созданию сказочно-богатырского героя, отличительной чертой которого являлось гражданское служение. Игнорирование этого факта неминуемо приводило к размыванию целостности образа, превращавшегося в фикцию героя-богатыря.
Параграф 2. Отечественная война 1812 года стала новым этапом в развитии охранительных традиций в русской поэзии, что сказалось на типологии героя. Из поэзии уходят поучительные и назидательные мотивы, их место занимают темы прославления русского царя, идеально вписывающегося в границы монументального героя. За счёт реальных участников войны значительно расширяется круг исторических лиц, показанных поэтами в традициях монументальности. В отличие от образа государя, изображение Кутузова и военачальников тяготеет к соединению черт монументального героя и героя в гражданской ситуации. Если национальное сознание не могло приравнять самодержца к простым смертным, то описание предводителей русского воинства создаётся по принципу: «лучшие среди равных». Такое восприятие героического стало причиной нового подхода к освещению рядовых участников войны: это уже не безликая масса, как было в «Петриадах», способная лишь восхищаться достоинствами монументального героя, который находится на недосягаемой для неё высоте, а единомышленники, объединённые общей идеей жертвенного служения Отечеству. В этот период поэты по-прежнему используют приём ретроспективой аналогии, но приспосабливают его к потребностям военного времени. Понимая важность для России совершающихся на их глазах событий, они уже не в раскрытии картин прошлого ищут ответы на наболевшие вопросы современной истории, а прошлое через образную систему «вводят» в настоящее. В сюжетах, посвящённых Отечественной войне 1812 года, появляются герои прошедших веков, а образы современников наделяются чертами былинных богатырей. Однако сказочно-богатырский герой в том виде, в каком он развивался в первые годы девятнадцатого столетия (ориентация на хронологические рамки древнерусской государственности), не получает художественного воплощения. Одновременно актуализируется изображение героя в гражданской ситуации, отражающей национально-патриотическую динамику общественного настроения. Патриотический принцип «за Веру, Царя и Отечество», пришедший из средних веков, приобрёл особый смысл во время войны с Наполеоном, повлияв на художественную разработку героя в частной ситуации, наполнившейся чертами, свойственными для гражданской ситуации, чему способствовало усиление в поэзии национально-патриотических мотивов.
Многоликим выступает образ Наполеона, предстающий то вселенским Злом в качестве монументального героя, то в снижено-сатирическом ключе, то антирезонёром, речь которого носит саморазоблачительный характер. Побудительными аргументами для подобного освещения служит отказ от героизации завоевателя, сложившийся в древнерусской литературе в период татаро-монгольского нашествия; такая установка стала характерной и для последующей литературы.
Параграф 3. С середины 1810-х годов в поэзии наступает новый период в развитии типологии героя. Победа над Францией, освободительная миссия русской армии в Европе упрочили христианские ориентиры в национальном самосознании. Судьбоносное событие укрепило русский народ в мысли, что он среди других народов занимает особое место, поскольку именно ему было дано свыше право уничтожить общего могущественного врага, возродить благоденствие и порядок в мире. Если прежде поэты стремились отобразить национальное своеобразие русской жизни в её прошлом и настоящем, то теперь импульс интереса к отечественной истории задаёт проблема истоков национального самовыражения, из которых складывался русский характер. Опора на ментальные архетипы способствует углублению в минувшие века, в связи с чем образы участников Отечественной войны 1812 года уступают место в произведениях героям прошедших столетий. Отражением новых явлений стал образ Суворова, раскрываемый в поэзии не через сопоставление с Кутузовым, как во время войны с Наполеоном, а в его личностной цельности. Суворов, как и победитель французов, изображается в синтезе монументального героя и героя в гражданской ситуации, что помогает показать неординарность его натуры и одновременно родство с войском, вместе с которым он прославляет Россию за её рубежами.
Государственное мировоззрение как одно из основополагающих категорий национальной концептосферы по-прежнему раскрывается поэзией через проблему власти, осмысленную в русле злободневности и на историософском уровне. В её решение вносят лепту герои-резонёры, монологи которых заключают поэтическую пульсацию сложившихся в русском сознании взглядов на власть, исконно воспринимаемую не правом, а обязанностью, тяжёлым и ответственным бременем. Не являются исключением и произведения декабристов, в которых герой-резонёр – достаточно частый персонаж. Наряду с восприятием власти через деспотизм и тиранию, для них есть и более важное – долг и закон.
Образ сказочно-богатырского героя претерпел некоторое изменение, связанное с проникновением в поэзию веяний времени. Вновь происходит «возвращение» героя в сюжеты, повествующие о древнерусской государственности. Размышляя о свойствах, определявших характер защитников Отечества во все времена, поэты приходят к выводу, что таковыми являются его духовные качества, ценящиеся более высоко, нежели физическая сила. Богатырь не просто по крови русский человек, он наделён «русским духом», особо полным выражением которого является государственное служение. На данную особенность богатырского героя поэзия обращала внимание и прежде, но именно с этого времени на решение задачи целенаправленно ориентированы жанрово-стилистическая форма и идейное содержание произведений. Общие утверждения национальных идеалов, зафиксированные поэтами при изображении героев в гражданских и частных ситуациях, отличаются лишь разными формами служения Отечеству.
Параграф 4. Важнейшие художественные открытия в поэзии второй половины 1820–1830-х годов, связанные с осмыслением темы власти и личности властителей, происходят в традиционных сюжетах, мотивах, образах, но раскрытых в несколько ином ключе. Опираясь на характерную ситуацию для поэзии периода Отечественной войны 1812 года, в которой Александр I изображается в антиномической «паре» с Наполеоном, поэты проводят противопоставление уже в большей степени не через личностный план, а через призму династических корней, что актуализирует мотив сакральности царской власти. Продолжая показывать Петра I самодержцем-реформатором, поэты решают проблемы, оставшиеся вне поля зрения поэзии начала девятнадцатого столетия. Над ними уже не довлеет схема, в которую герои вводились по контрасту: единомышленники Петра I – противники его начинаний. Полярность художественного пространства исчезает, уступая место усложнению образов дворян как оппозиции и одновременно централизующей силы в государстве.
Под влиянием восстания декабристов несколько иное освещение получают образы резонёра и антирезонёра. Несмотря на то, что данные герои присутствуют в произведениях, посвящённых самым разным эпохам, содержание их речей через исторические аллюзии тесно связано с проблемами, вставшими перед русским обществом после трагических событий на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, выразившись в акцентуации вопросов воспитания самодержавного сознания, чести и бесчестия, наказания и милости. Существенный корректив вносится в изображение сказочно-богатырского типа, впитавшего в себя особенности поэзии периода Отечественной войны 1812 года (наделение чертами богатыря современников – участников военной кампании с Наполеоном), и традиции пушкинской поэмы «Руслан и Людмила», соединяющей в сюжете сказочно-богатырскую и историческую линии. В целом же герой, воспринимаемый защитником национальной государственности от внешних врагов, мало вписывался в эпоху, в которой звучали охранительные идеи через мотив внутригосударственного единения, что приводит к постепенному исчезновению сказочно-богатырского героя из поэзии.
Пристальное внимание уделяется герою в гражданской ситуации, внутренний мир которого раскрывается через поэтическую правду о православной державности. Интересно, что впервые образы русских государей (Иван Грозный, Александр I), наряду с их традиционным освещением монументальными героями, вводятся в гражданскую ситуацию, выражавшуюся через мотив единения монархии и народа, чему способствовала семиотика действий героя в гражданской ситуации. Изображение героя в частной ситуации также претерпела изменение: ориентация на любовный сюжет уже не является приоритетной – всё большее значение приобретает бытовой план, помогающий раскрыть масштабные государственные проблемы через мироощущение рядовых людей в их обыденной жизни, что вводит бытовое поведение в разряд исторического.
В главе III. «Национальное самопознание через центростремительные и центробежные мотивы в поэзии (реконструкция полулегендарных образов Бояна и Вадима Новгородского (Вадима Храброго) как полярных архетипов русского характера)» исследованы (если исходить из уверенности в подлинности зафиксированных фактов), на первый взгляд, частные случаи русской истории, под пером поэтов превращенных в важнейшие прецеденты национального самосознания. При общей принадлежности к древней культурно-исторической среде Боян и Вадим воспринимались «вечными» полюсами национального характера в его природной антиномичности, образующей в аксиологически противоречивых формах диалектическое единство. В отличие от других героев, то появляющихся, то исчезающих из произведений, обращённых к русской истории, они имеют стабильную частотность в поэзии до начала 1830-х годов (исключение составляют патриотические произведения об Отечественной войне 1812 года – там имя Вадима отсутствует), что даёт чёткое представление об эволюции художественной мысли эпохи. Попытки найти корни русского менталитета в его отношении к государству вылились в две взаимоисключающие установки поведения героев, несущие центробежный (Вадим) и центростремительный (Боян) характер, но с некоторой оговоркой, касающейся образа Вадима. Он, в отличие от Бояна, постоянно связанного с идеей национального лада и государственной целостности, что подчёркивают соединенные с ним образы Оссиана и Услада, иногда может проявляться в амбивалентных началах. Острота и драматизм мотивировок, направленных на восприятие героя через комплекс бунтарского мироощущения, дополняясь доводами, раскрывающими его как поборника национальных устоев, защищающего их от иноземного посягательства, усложняют внутренний мир героя древнего Новгорода. Вовлечённость Вадима и Бояна в круговорот исторических событий является непреложным фактором их существования в поэзии, объединившим столь различных по своим художественным и идеологическим пристрастиям поэтов, в результате чего эти имена становятся метафорой, выявляющей русское мировоззрение как государственное и определяющей ключевые позиции литературной и общественной мысли эпохи.
Параграф 1. В работе определены причины, способствовавшие вовлечению образа певца Древней Руси Бояна в круг интересов русских поэтов: активное использование славянской и псевдославянской мифологии; выход в поэтическую среду, отражающую национально-культурные традиции; широкое распространение переводов «Слова о полку Игореве»; развитие романтической концепции мифа о певце; распространение на русской почве традиций оссианизма. При многообразной трактовке древнерусского материала и при различном подходе к самому герою существует единый идейный стержень, на который опирались поэты: во-первых, Боян предстаёт знаковой фигурой национальной древности, во-вторых, гармоничное, созидательное начало его внутреннего мира и поступков. В начале девятнадцатого столетия предромантическая поэзия конструировала этот образ в синтезе литературной условности и национально-патриотических мотивов, хотя и проявляющихся в основном в засюжетной реальности, но имеющих принципиальное значение для понимания сути самого героя. Со второй половины 1800-х годов образ Бояна, оставаясь в хронологических рамках древнерусской действительности, удаляется из любовных сюжетов, вписываясь в национально-государственный план повествования. Поиски новых форм выражения, тяготение к современной истории в период Отечественной войны 1812 года выразились «в вовлечении» древнерусского героя в произведения с современным для того периода звучанием в качестве внешнего по отношению к эпохе возбудителя патриотизма. С середины 1810-х годов поэтов в большей степени начинает интересовать не личность самого героя, а его «взгляд» на события, позволяющий глубже осветить время и его проблемы. Со второй половины 1820-х годов государственно-охранительные идеи, главенствовавшие в русской литературе, направляли поэтов искать в истории примеры гражданского поведения не для защиты Отечества от внешних врагов, а в отношениях героев к государству в его исконных устоях, дающих перспективы православно-самодержавным темам, что стало причиной невостребо ванности образа Бояна, с 1830-х годов почти исчезнувшего из поэзии, но оставшегося в литературной памяти символом центростремительных сил в русской истории.
Параграф 2. Совершенно противоположную направленность имеет в поэзии образ Вадима Новгородского (Вадима Храброго). Поэтический цикл о Вадиме можно разделить на четыре этапа, на протяжении которых в качестве главенствующей выдвигается то условно-литературная, то идейно-мировоззренческая сторона, дающая материал для создания героя и помогающая передать состояние общественно-литературной мысли на тот момент. В течение первого литературного этапа, на котором сказались впечатления от революции во Франции, убийства Павла I, была актуализирована проблема установления самодержавной власти в России: Вадим – защитник народовластия (Радищев), бунтарь (Державин). Второй – непосредственно соотносится со временем «дней Александровых прекрасное начало» – относительно спокойной, лишённой сложных конфликтов жизнью в первые годы царствования Александра I. Отсутствие напряжённых моментов в современной действительности отразилось на поэтическом восприятии образа Вадима, который в это время наделяется чертами сентиментального и романтического героя, мало ориентированного в историческую ситуацию, в качестве фона представленную в произведении (Палицын, Жихарев, Жуковский). Третий этап – декабристский. Поэты через исторические аллюзии пытались доказать правоту собственных политических мыслей (Рылеев, Раевский); идею национальной борьбы против захватчиков (Пушкин, Хомяков). Четвёртый – последекабристский, реализующий одновременно мотивы памяти декабристского движения и оценку его деятельности в критическом освещении (Лермонтов). Закономерно, что образ Вадима не был взят на вооружение русскими поэтами в период Отечественной войны 1812 года, когда особую актуальность приобретали идеи национального единения. Герой, лишённый созидательной, позитивной направленности в своих действиях, несущих разрушающий потенциал, не мог вписаться в патриотическое настроение эпохи. По этой же причине он перестал с 1830-х годов интересовать русских поэтов, отражавших в своём творчестве национальное сознание современников в русле державно-охранительных начал.
В главе IV «Традиции фольклора и мифологии для изображения «народной физиономии» в русской поэзии» определяется важность обращения к фольклору и мифологии для поэтов, стремившихся изобразить «первородные» черты «русской души». Утверждающийся в поэзии принцип национального самовыражения реализовал свои родовые возможности в народном слове, открыв простор новым художественным средствам для воссоздания русского мира как источника самобытных тем и образов поэтического вдохновения. Характер обращения к устной культуре отражал направленность литературы, проникнутой эсхатологическими ожиданиями и мессианскими проблемами. Ценностные ориентиры поэзии в указанном подходе не только помогают авторам реализовать индивидуальные творческие интересы в рамках литературной системы, но и открывают её возможности в раскрытии онтологических свойств национального самосознания.
Параграф 1. За синтезом устных народных традиций и литературным словом стоит поэтическая концепция национального самосознания, архетипической глубиной которого выступают духовно-нравственные ценности фольклора. Его проникновение в художественную атмосферу времени теснейшим образом было связано с утверждением народности в литературе, потому влияние было широким и разнообразным. Интерпретируя устные поэтические источники, поэты расширяют их идейно-смысловое содержание в связи с потребностями времени и индивидуальным творческим поиском, используют словотворчество, лексические, семантические и жанровые «сдвиги». Например, жанр причитаний, в фольклоре ориентированный на личные переживания, под пером поэтов в период Отечественной войны 1812 года наполняется национально-патриотическим звучанием, а со второй половины 1820-х годов включает государственно-охранительные мотивы. Во время антинаполеоновской военной кампании древнейший жанр заклинательного фольклора – заговор – наделяется в поэзии охранительным по отношению к национальному самосознанию смыслом, выступая в двух значениях: во-первых, в качестве древних знаний, являясь способом познания эмпирического мира и соединения его с Абсолютом; во-вторых, доказывает посвящённость русского народа в особую мировую тайну, скрытую от непосвящённых, какими являются враги Отечества. С конца 1820-х годов происходит кардинальное обновление идейных установок, заложенных в заговор: если в предшествующей поэзии заговорные слова произносят положительные персонажи, представляющие русскую нацию, то теперь они вводятся в речь отрицательного героя, действия которого разрушительны для государства и противоречат православной вере.
В устойчивых и повторяющихся образах устной словесности утверждается цельный и глубокий национальный характер, опора на народное слово наполняет речь и поступок героя прямолинейностью, не оставляя повода для разномыслия.
Параграф 2. Пытаясь передать первородные черты русского характера, поэты обращаются к античной и славянской мифологии, выступающей не наивной архаикой, а «хранилищем смысла» древнего сознания, с помощью которого расшифровываются метаисторические цели русского народа. Обращение к поэтике языческой культуры не свидетельствовало о мировоззренческой эклектике авторов, поскольку связующей основой своеобразного диалога выступала православная этика, обусловившая вектор созидательного восприятия дохристианского наследия. Языческая картина мира побуждала поэтов к адекватным формам художественного выражения, определившим усиление философской струи, тяготение к условно-символическим приёмам, свободное обращение с категорией времени, обоснованность идей на логике чувства и интуиции.
В первое десятилетие девятнадцатого столетия творческая активность поэтов направлена на одновременное освоение античной и славянской мифологии. В период Отечественной войны 1812 года полифункциональность римского и греческого язычества остаётся в силе, а вот национальная мифология реализуется в контексте не общеславянского, а именно русского сознания. Со второй половины 1810-х годов начинает ощущаться ослабление позиций античной мифологии, хотя и продолжающей существовать в поэзии в качестве «опорных» словесно-образных характеристик русского мира и в дальнейшем.
По меньшей мере, можно выделить пять уровней бытования славянской мифологии в русской поэзии той поры:
*Использование архетипического значения мифологической образности в качестве литературного клише, при котором оно может инверсироваться, переходя из одного смыслообразования в другое.
*Создание художественного хронотопа, связанного с древним славянством, и героев, наделённых языческим сознанием.
*Введение устойчивых, обладающих «объективным» литературным смыслом опознавательных свойств мифологии – героев с архаическим сознанием, «отмифологизированных» ситуаций, мотивов, сюжетов – в произ- ведения о современной для авторов действительности (в основном это Отечественная война 1812 года); наделение образов исторических лиц демиургическими чертами.
*Анахронический – через антитезу православного мировоззрения язы- ческой вере.
*Литературная мифология, то есть конструирование мифологической образности по внутрилитературным канонам, учитывающим опыт античной и славянской мифологии, устного поэтического творчества.
Поиски органичной цельности русского мироощущения сказались на осмыслении поэзией славянской мифологии – от невычленяемости её с национальным сознанием до противопоставления языческого и православного начал. Мировоззренческим водоразделом служат послевоенные годы, с этого времени антитеза православное – языческое начинает проявляться в творчестве поэтов, приняв планомерный характер со второй половины 1820-х годов в качестве лейтмотива последующей поэзии.
В Заключении сформулированы основные итоги и выводы проведённого исследования.
Основные положения диссертации отражены
в следующих публикациях:
Монографии:
1. Нестерова, Т.П. Национальное самосознание в русской поэзии первой трети ХIХ века: Монография / Т.П. Нестерова. – М.: Высшая школа, 2007. – 320 с. (18,6 п.л.).
2. Нестерова, Т. П. Образ Наполеона в романе Л.Н. Толстого «Война и мир» и в русской поэзии периода антинаполеоновской кампании / Т.П. Нестерова // Л.Н. Толстой и Ф.И. Тютчев в русском литературном процессе. Коллективная монография. – М.: Прометей, 2004. – С. 36–45. (0,6 п.л.).
3. Нестерова, Т.П. Традиции древнерусской литературы и изображение исторического героя в русской поэзии первой половины ХIХ века (проблема монументального характера) / Т.П. Нестерова // Литература Древней Руси. Коллективная мо нография. – М.: Прометей, 2004. – С. 157–167. (0,6 п.л.).
Достарыңызбен бөлісу: |