Е. П. Блаватская разоблаченная изида том II

Поэтому, если Иисуса физически считали сыном человека, а духовно Христосом, который осенял его, как же тогда “БОГ ВСЕГО”, “Непознаваемый Отец” мог называться гностиками Homo, ЧЕЛОВЕКОМ, а его разум, Эннойя, ВТОРЫМ человеком или Сыном человеческим? Ни в восточной “Каббале”, ни в гностицизме “Бог Всего” никогда не был антропоморфизирован. Только первые или, вернее, вторые эманации — так как Шехина, Сефира, Глубь и другие первопроявленные женские силы также являются эманациями — называются “первичными человеками” Таким образом Адам Кадмон, Эннойя (или Сиге), короче говоря — логосы, являются “единородными”, но не сыновьями человеческими, каковое имя, собственно, принадлежит Христосу, сыну Софии (старшей) и первичного человека, который производит его посредством своего собственного оживляющего света, который эманирует из источника или причины всего — следовательно, причины его света также — “Непознаваемого Отца”. В гностической метафизике существует большая разница между первым, непроявленным Логосом, и “помазанником”, который есть Христос. Эннойю можно называть, как понимает это Филон, Вторым Богом, но только он является “Первичным и Первым человеком” и ни в коем случае вторым человеком, как излагают Теодорет и Ириней. Именно, вкоренившееся у первого желание во что бы то ни стало увязать Иисуса, даже в “Ересях”, с понятием Высочайшего Бога, вводит его в столь многие фальсификации.

Такое отождествление с Непознаваемым Богом даже Христоса, помазанника — Эона, осенившего его — не говоря уже о человеке Иисусе, никогда не приходило в голову гностикам и даже непосредственным апостолам и Павлу, какие бы более поздние фальсификации ни добавлялись.

Как смелы и отчаянны были многие такие умышленные фальсификации, выявилось при первых попытках сравнения подлинных рукописей с более поздними. При издании епископом Хорсли трудов сэра Исаака Ньютона несколько рукописей на богословские темы осторожности ради не были опубликованы. Догмат, известный как “Сошествие Христа в Ад”, который можно найти в позднейшем апостольском символе веры, невозможно найти в рукописях ни четвертого, ни шестого века. Это была явная вставка, скопированная из сказаний о Вакхе и Геркулесе и навязанная христианству, как догмат веры. В отношении этой вставки автор предисловия к “Каталогу рукописей Королевской библиотеки” (предисловие, с. XXI) говорит:

“Я хотел бы, чтобы введение догмата о “Сошествии Христа в Ад” в апостольский символ веры объяснялось так же, как введение упомянутого стиха”.¹⁶⁹

А упомянутый стих гласит [1 Послание Иоанна, V, 7]:

“Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть одно”.

Теперь известно, что этот стих, который “указано было читать в церквях” — подделка. Его нет ни в одной греческой рукописи, кроме одной в Берлине, которая была переписана с какой-то вставленной парафразы между строк. В первом и во втором издании Эразма, напечатанных в 1516 и 1519 гг., этот намек на эти три небесных свидетеля пропущен; и этого текста нет ни в одной греческой рукописи, написанной раньше пятнадцатого века.¹⁷⁰ Этот стих не упоминается ни греческими духовными писателями, ни ранними латинскими отцами, так яро стремившимися заполучить какое-либо доказательство в пользу своей троицы, и он был пропущен Лютером в его германской версии. Эдуард Гиббон одним из первых указал на его сомнительный характер. Архиепископ Ньюком отверг его, а епископ Линкольнский выразил убеждение, что он — подделка [492, примечание, т. II, с. 90]. Имеется двадцать восемь греческих авторов, в том числе Ириней, Климент и Афанасий, которые ни цитируют, ни упоминают о нем; и семнадцать латинских писателей, в том числе Августин, Иероним, Амвросий, Киприан и папа Евсевий, которые, кажется, ничего не знают о нем.

“Очевидно, что если текст о небесных свидетелях был бы известен с самого начала христианства, то древние авторы с жаром ухватились бы за него, ввели бы в свои символы веры и не раз цитировали бы против еретиков, и избрали бы его в качестве самого яркого украшения для каждой книги, которую они написали по вопросу Троицы” [493, 8, с. 402].

Так валится на землю сильнейшая опора тройственности. Другая не менее явная подделка приводится со слов сэра Исаака Ньютона издателем “Апокрифического Нового Завета”. Ньютон замечает “что то, что латины сделали с этим текстом [1 Послание Иоанна, V], греки сделали с текстом Св. Павла” [Тимофею, III, 16]. Ибо путем замены ?У на ?У сокращение от ?епт (Бог), в александрийской рукописи, с которой впоследствии были сделаны их копии, они теперь читают — “Велика тайна божественного, БОГ проявился во плоти”, тогда как все церкви во время первых четырех или пяти столетий, и авторы всех древних версий, Иероним, так же как и остальные, читали — “Велика тайна божественного, КОТОРОЕ БЫЛО проявлено во плоти”. Ньютон добавляет, что теперь, когда споры над этой фальсификацией утихли, те, кто читают, что БОГ проявился во плоти, вместо божественное, которое было проявлено во плоти, считают этот отрывок “одним из наиболее очевидных и подходящих текстов для этого дела”.

А теперь мы снова зададим вопрос: кто были первые христиане? Это были люди, которые легко были обращены красноречивой простотой Павла, который именем Иисуса обещал им свободу от тесных пут церковности. Они поняли только одно — что они “дети обетования” [Галатам, IV, 28]. “Аллегория” Моисеевой Библии была для них разоблачена; завет “горы Синайской, рождающий в рабство” был Агарью [там же, 24], старой еврейской синагогой, и она была “в рабстве вместе со своими детьми” у Иерусалима, нового и свободного, “матери нас всех”. С одной стороны синагога и закон, преследовавший каждого, кто осмеливался переступить узкую тропу фанатизма и догматизма; с другой стороны, язычество¹⁷¹ с его величественными философскими истинами, скрытыми от взоров, — раскрывающимися только для немногих, и оставляющими широкие массы в безнадежных поисках знания, кто же бог среди переполненного пантеона божеств и помощников божеств. Другим же, апостол обрезания, поддержанный всеми своими последователями, обещал, если они будут соблюдать “закон”, жизнь после смерти и воскресение, о котором они не имели ни малейшего представления. В то же самое время он никогда не упускал случая противоречить Павлу, не называя его имени, но указывая на него так ясно, что почти невозможно сомневаться, кого Петр имел в виду. Хотя он может быть и обратил некоторых людей, которые, верили ли они в Моисеево воскресение, обещаемое фарисеями, или увлекались нигилистическими доктринами саддукеев, или принадлежали к многобожному язычеству языческой черни, не имели никакого будущего после смерти, ничего, кроме тусклой пустоты, — мы не думаем, что труд по взаимоопровержениям, так систематично проводившийся обоими апостолами, мог много способствовать их работе по прозелитизму. У образованных мыслящих классов, как ясно показывает история церкви, они имели мало успеха. Где была истина; где было вдохновенное слово Бога? С одной стороны, как мы видели, они слышали апостола Павла, объясняющего, что из двух заветов, “которые являются аллегориями”, старый завет с горы Синая, “который порождает рабство”, есть Агарь, рабыня; и сама гора Синай соответствует “Иерусалиму”, который теперь “в рабстве” вместе со своими обрезанными детьми; и что новый завет означает Иисуса Христа — “Иерусалим, который вверху и свободен”; и с другой стороны — Петра, который противоречил ему и даже оскорблял его. Павел с жаром восклицает:

“Изгони рабу и сына ее” (т. е. старый закон и синагогу). “Сын рабы не будет наследником вместе с сыном свободной”. “Стойте в свободе, которую даровал нам Христос; и не подвергайтесь опять игу рабства. Вот, я, Павел, говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа!” [Галатам, V, 1-2].

Что же пишет Петр? Кого он подразумевает, говоря:

“Те, кто произносят напыщенные тщеславные слова... В то время как они обещают им свободу, они сами являются слугами разложения, ибо чем человек обуян, тем самым он и порабощен... Ибо если они избегли скверны мира через познание Господа и Спасителя, то они опять попали в путы и обуяны... было бы лучше для них не узнавать пути праведности. чем после того, как узнали, отвернуться от святых заповедей, данных им” (“2 Послание Петра”).

Вне сомнения, Петр не мог иметь в виду гностиков, так как те никогда не видели “святых заповедей, данных им”; Павел же видел. Они никогда никому не обещали “свободы” от пут, но Павел обещал это неоднократно. Кроме того, последний отвергает “старый завет”, рабыню Агарь, а Петр крепко за него держится. Павел предостерегает людей против сил и властей (низших ангелов каббалистов), а Петр, как будет видно из дальнейшего, уважает их и поносит тех, кто не уважает. Петр проповедует обрезание, Павел запрещает его.

Позднее, когда все эти чрезвычайно грубые ошибки, противоречия, расхождения и выдумки были насильно втиснуты в систему, тщательно выработанную кастой епископов новой религии, и названы христианством; когда сама эта хаотическая картина была коварно сохранена от слишком близкого с нею знакомства целым строем грозных церковных епитимий и анафем, которыми любопытные удерживались на почтительном расстоянии под фальшивым предлогом недопущения святотатственной профанации божественных тайн; и миллионы людей были умерщвлены во имя Бога милосердия, — тогда пришла Реформация. Она, несомненно, заслуживает свое название в полнейшем парадоксальном значении. Она оставила Петра и утверждала, что выбрала Павла своим единственным вождем. И апостол, который метал громы и молнии против старого закона рабства, который предоставил полную свободу христианам соблюдать субботу или не соблюдать, который отверг все, что предшествовало Иоанну Крестителю, — является теперь провозглашенным знаменосцем Протестантизма, который придерживается старого закона больше, чем евреи, бросает в тюрьму тех, кто рассматривает субботу так, как рассматривали это Иисус и Павел, и превосходит синагогу первого века по догматической веронетерпимости!

Но кто же тогда были первые христиане, можно все-таки спросить? Несомненно — эбиониты! и в этом мы следуем утверждениям лучших критиков.

“Почти нет сомнений, что автор книги “Clementine Homilies” был представителем эбионитского гностицизма, который когда-то представлял чистейшую форму примитивного христианства...” [259, т. II, с. 5]

Но кто же были эбиониты? Ученики и последователи ранних назареев, каббалистических гностиков. В предисловии к “Кодексу назареев” переводчик говорит:

“Что также назареи не отвергали эонов — это естественно. Ибо они были наставниками эбионитов, которые признавали их (эонов)”.¹⁷²

Кроме того, Епифаний, этот христианский Гомер “Ересей”, говорит, что

“у Эбиона взгляды назареев, форма керинтян (которые воображают, что мир был построен ангелами), и название христиан” [476].

Это название, несомненно, с большим правом было применено к ним, нежели к ортодоксальным (так называемым) христианам школы Иринея и позднее — Ватикана. Ренан показывает, что среди секты эбионитов числились все, оставшиеся в живых родственники Иисуса. Иоанн Креститель, его двоюродный брат и предтеча, был принятым Спасителем назареев и их пророком. Его ученики обитали по ту сторону Иордана, и автором книги “Сод, сын человеческий” ясно и вне сомнения доказано, что то место, где происходила сцена крещения, было местом поклонения Адонису.¹⁷³

“По ту сторону Иордана и за озером обитали назареи, секта, про которую говорили, что она существовала уже в то время, когда родился Иисус, и он принадлежал к ней. Они, должно быть, были распространены по восточной части Иордана и на юго-восток среди арабов [Галатам, I, 17, 21; II, 11] и сабеян по направлению к Босре; и также они, должно быть, проникли далеко на север через Ливан до Антиохии, и также на северо-восток до поселения назареев в Берое, где их нашел Св. Иероним. В пустыне все еще могли преобладать мистерии Адониса; на горах все еще кричали — Айай Адонай” [142, с. 7, Предисловие].

Так как они были соединены (conjunctus) с назареями, каждый (эбионит) заражал других своей нечестивостью, и они решили, что Христос был порождением человеческого семени”, — пишет Епифаний.

Но если они так решили, то мы должны думать, что они знали больше о своем современном пророке, чем знал Епифаний 400 лет спустя. Теодорет, как будет показано в другом месте, описывает назареев как евреев, которые “чтут Помазанника, как праведного человека” и пользуются евангелием, называемым “Евангелие от Петра”. Иероним нашел достоверное и подлинное Евангелие, написанное по-еврейски Матфеем Мытарем; он нашел его в библиотеке, собранной в Кесарее мучеником Памфилием.

“Я получил разрешение от назареев, которые в Берое, в Сирии, пользуются этим (евангелием), на его перевод”, — пишет Иероним к концу четвертого века.¹⁷⁴ — “В евангелии, которое назареи и эбиониты употребляют”, — говорит он, — “которое недавно я переводил с еврейского на греческий и которое многими людьми называется подлинным “Евангелием от Матфея”, и т. д.¹⁷⁵

Что апостолы получали “сокровенное учение” от Иисуса и что он сам преподавал таковое, очевидно из дальнейших слов Иеронима, который признался в этом в момент неосторожности. В письмах к епископам Хроматию и Хелиодору он жалуется, что ему

“достался тяжелый труд с тех пор, как ваши преподобия приказали мне (перевести) то, что Св. Матфей сам, апостол и евангелист, не захотел открыто писать. Ибо, если бы оно не было сокровенным, он (Матфей) добавил бы к этому евангелию, что то, что он выдал, было его; но он составил эту книгу запечатанной в еврейские буквы, которые он расположил даже таким образом, чтобы этою книгою, написанной еврейскими буквами и рукою его самого, могли бы владеть наиболее религиозные люди, каковые также, с течением времени, получили ее от тех, кто предшествовали им. Но самую эту книгу они никогда не давали кому-либо переписывать, а ее текст они передавали одни по-одному, другие — по-другому”.¹⁷⁶ И далее он на этой же странице добавляет: “И случилось, что эта книга, будучи опубликованной одним последователем Манихея, по имени Селевк, который также фальшиво написал “Деяния Апостолов”, выявила материал не для назидания, но для разрушения; и что эта книга была одобрена на синоде, к которому уши церкви правильно отказались прислушиваться”.¹⁷⁷

Иероним сам допускает, что книга, подлинность которой он свидетельствует, как написанной “рукою Матфея”, тем не менее была книгой, которая, несмотря на тот факт, что он переводил ее дважды, была почти непонятна для него, ибо она была сокровенной или — тайной. Тем не менее Иероним хладнокровно относит все комментарии на нее, кроме своих собственных, к еретическим. Более того, Иероним знал, что это подлинное “Евангелие от Матфея” было излагателем единственного истинного учения Христа, и что это был труд евангелиста, который был другом и товарищем Иисуса. Он знал, что если из этих двух евангелий — еврейского, о котором идет речь и греческого, вошедшего в наше нынешнее священное писание, — одно было поддельным и, следовательно, еретическим, то это было не евангелие назареев; и все же, зная все это, Иероним становится более ярым, чем когда-либо в своем преследовании “еретиков”. Почему? Потому что принятие его было равносильно прочтению смертного приговора установленной церкви. Уж слишком хорошо было известно, что “Евангелие от евреев” было единственным евангелием, признаваемым в течение четырех веков еврейскими христианами, назареями и эбионитами. И никто из последних не признавал божественности Христа.

Если комментарии Иеронима к книгам пророков, его знаменитая “Вульгата” и многочисленные полемические трактаты все так же достоверны, как эта версия “Евангелия от Матфея”, тогда перед нами, действительно, божественное откровение.

Почему удивляться непостижимым тайнам христианской религии, раз она совершенно человеческая? Разве мы не имеем письма, написанного одним из наиболее уважаемых отцов церкви этому самому Иерониму, которое лучше многих томов раскрывает их традиционную политику? Вот, что святой Григорий из Назианзена писал своему другу и доверенному лицу святому Иерониму:

“Ничто не производит на людей такого сильного впечатления как многословие, чем меньше они понимают, тем больше они восхищаются. Наши отцы и доктора часто говорили не то, что они думали, но то, что обстоятельства и необходимость принуждали их говорить”.

Но вернемся к нашей Софии Ахамот и к вере подлинных первоначальных христиан.

После произведения на свет Ильда-Баофа, Ильда от ребенок, и Баоф от, яйцо, или, Баоф, пустошь, опустошение, София Ахамот так сильно страдала от соприкосновения с материей, что после чрезвычайной борьбы она наконец убегает из грязного хаоса. Хотя и неознакомленная с плеромой, областью ее матери, она добралась до среднего пространства и ей удалось состряхнуть материальные частицы, которые прилипли к ее духовной природе; после этого она сразу построила крепкую стену между миром разумов (духов) и миром материи. Ильда-Баоф таким образом является “сыном мрака”, творцом нашего грешного мира (его физической части). Он следует примеру Битоса и производит из себя шесть звездных духов (сыновей). Все они созданы по образу его самого и являются отражениями один другого, которые становятся все темнее по мере того, как последовательно отдаляются от своего отца. Вместе с последним они обитают в семи областях, расположенных лестницей, начинающейся под средним пространством, областью их матери, Софии Ахамот, и кончающейся нашей землей — седьмой областью. Таким образом, они являются гениями семи планетных сфер, из которых самой низшей является область нашей земли (сфера, окружающая ее, наш эфир). Вот, соответственные имена этих гениев сфер: Иове (Иегова), Саваоф, Адонай, Элои, Оурайос, Астафайос.¹⁷⁸ Первые четыре, как всем известно, являются мистическими именами еврейского “Господа Бога”,¹⁷⁹ который, таким образом, по выражению К. У. Кинга, “снизводится офитами до уровня обозначений духов, подчиненных Творца; последние два имени являются именами гениев огня и воды”.

Ильда-Баоф, которого некоторые секты рассматривали как Моисеева Бога, не был чистым духом; он был честолюбив и горд и, отвергнув духовный свет среднего пространства, предложенный ему его матерью Софией-Ахамот, он принялся творить свой собственный мир. С помощью своих сыновей, шести планетных гениев, он создал человека, но это творение оказалось неудачным. Это было чудовище, бездушное, невежественное и ползающее на четвереньках по земле, как животное. Ильда-Баоф был вынужден обратиться за помощью к своей духовной матери. Она послала ему луч своего божественного света и таким образом оживотворила человека и наделила его душой. И теперь у Ильда-Баофа возникла враждебность по отношению к своему собственному творению. Следуя импульсу божественного света, человек все выше и выше поднимался в своих устремлениях; очень скоро он начал представлять собою не Подобие своего Творца Ильда-Баофа, но скорее подобие Верховного Существа, “Первичного человека”, Эннойи. Тогда Демиург наполнился гневом и завистью; и, устремив свой ревнивый глаз в бездну материи, его взоры, отравленные страстью, вдруг отразились в ней, как в зеркале; это отражение ожило, и поднялся из бездны Сатана, змий, Офиоморфос — “воплощение зависти и коварства. Он есть соединение всего, что только есть самое низкое в материи, с ненавистью, завистью и хитростью духовного разума” [410].

После этого, постоянно назло человеческому совершенствованию Ильда-Баоф создал три царства природы — минеральное, растительное и животное со всеми злыми инстинктами и свойствами. Не будучи в состоянии уничтожить Древо Познания, которое растет в его сфере, как и в каждой планетарной области, но стремясь отделить “человека” от его духовной покровительницы, Ильда-Баоф запретил ему есть его плоды, так как боялся, что плоды эти раскроют человечеству тайны высшего мира. Но София-Ахамот, которая любила и защищала человека, которого она оживотворила, послала своего собственного гения Офита в виде змия, чтобы побудить человека нарушить этот эгоистический и несправедливый запрет. И “человек” вдруг стал способен постигать тайны творения.

Ильда-Баоф отомстил наказанием первой пары, так как человек посредством своего знания уже снабдил себя другом из своей духовной и материальной половины. Он заключил мужчину и женщину в тюрьму материи, в тело столь недостойное его природы, в котором он до сих пор находится. Но Ахамот все еще продолжала покровительствовать ему. Она установила между своим небесным царством и “человеком” ток божественного света и постоянно снабжала его этим духовным озарением.

Затем следуют аллегории, воплощающие идею дуализма или борьбы между добром и злом, духом и материей, которая находима в каждой космогонии и источник которой опять-таки следует искать в Индии. Типы и антитипы представляют героев гностического пантеона, взятых из наиболее древних, породивших мифы, веков. Но в этих персонажах, в Офите и Офиоморфосе, в Софии и Софии-Ахамот, в Адаме-Кадмоне и Адаме, в планетарных гениях и в божественных эонах мы также очень легко можем узнать прообразы наших библейских копий — евгемеризованных патриархов. Архангелов, ангелов, силы и власти — всех их можно найти под другими именами в Ведах и в буддийской системе. Авестийское Верховное Существо, Зеро-ана, или “Беспредельное Время”, является прототипом всех этих гностических и каббалистических “Глубей”, “Венцов” и даже халдейского Эйн-Софа. Шесть Амешаспентов, созданных “Словом” Ормазда, “Перворожденного”, отражены в Битосе и его эманациях, и антитип Ормазда — Ахриман и его дэвы также соответствуют Ильда-Баофу и его шести материальным, хотя и не целиком злым планетарным гениям.

Ахамот, огорченная злом, которое выпало на долю человеческую несмотря на ее покровительство, просит свою небесную мать Софию — свой антитип — чтобы та убедила непознаваемую ГЛУБЬ послать на землю Христоса (сына и эманацию “Небесной Девы”) в помощь гибнущему человечеству. Ильда-Баоф и его шестеро сыновей от материи не допускают божественный свет к человечеству. Человечество должно быть спасено. Ильда-Баоф уже послал своего собственного агента, Иоанна Крестителя из племени Сета, кому он покровительствует, — в качестве пророка к своему народу; но только малая часть прислушивается к нему — назареи, противники евреев, вследствие их почитания Иурбо-Адуная.¹⁸⁰ Ахамот уверила своего сына, Ильда-Баофа, что царствование Христоса будет только временным, и таким образом побудила его послать предвестника или предтечу. Кроме того, она заставила его вызвать рождение человека Иисуса от Девы Марии, собственной ее представительницы на земле,

“так как сотворение материального персонажа могло быть осуществлено только путем работы Демиурга и не входило в круг деяний высшей силы. Как только Иисус родился, Христос, совершенный, соединившись с Софией (мудростью и духовностью), спустился через семь планетных областей, принимая в каждой из них аналогичную форму, скрывая истинную свою сущность от их гениев, и в то же время он привлекал к себе искры божественного света, который они удерживали в своей сущности. Так Христос вошел в человека Иисуса в момент его крещения в Иордане. С этого времени Иисус начал творить чудеса; до этого он ничего не знал о своей миссии” [410, с. 31].

Ильда-Баоф, обнаружив, что Христос готовит конец его царству материи, возмутил против него евреев, и Иисус был казнен.¹⁸¹ Когда он находился на Кресте, Христос и София оставили Его тело и вернулись в свою сферу. Материальное тело человека Иисуса было предано земле, но ему дали другое тело, сотканное из эфира (астральная душа). “С тех пор он состоял только из души и духа, что послужило причиной, почему ученики не узнали его сразу после воскресения. В этом духовном состоянии подобия [simulacrum] Иисус оставался на земле в течение восемнадцати месяцев после того, как воскрес. В течение этой последней стадии пребывания “он получил от Софии то совершенное знание, тот истинный Гнозис, который он сообщил той малой части апостолов, которые были способны воспринять это”.

“Отсюда, поднявшись в среднее пространство, сидит он по правую руку от Ильда-Баофа, но последний его присутствия не осознает, и собирает около себя все души, которые очистились знанием Христа. Когда им будет собран весь духовный свет, какой существует в материи, из царства Ильда-Баофа, тогда спасение будет завершено, и мир будет уничтожен. Таково значение обратного поглощения всего духовного света в плерому или в полноту, откуда он в начале спустился”.

Вышеизложенное взято из описания, данного Теодоретом и использованного Кингом в его “Гностиках” вместе с добавлениями от Епифания и Иринея. Но первый дает очень несовершенную версию, составленную частично из описаний Иринея, и частично по своему собственному знанию позднейших офитов, которые к концу третьего века уже слились с некоторыми другими сектами. Ириней также часто их путает, и действительной теогонии офитов никто из них правильно не изложил. За исключением изменений в именах, вышеприведенная теогония является общей для всех гностиков и также для назареев. Офит есть ни что иное, как преемник египетского Кнуфиса, Добрый Змий со львиной лучистой головой, и со дней отдаленнейшей древности считался эмблемой мудрости или, Тота [Thauth], наставника и Спасителя человечества, “Сына Бога”.

“О, люди, живите рассудительно... заслуживайте себе бессмертие!” — восклицает Гермес, трижды великий Трисмегист. — “Наставник и водитель человечества, я поведу вас к спасению”.

Таким образом, древнейшие сектанты рассматривали Офита, агафодемона, как тождественного Христосу, — змий является эмблемой небесной мудрости и вечности, и в данном случае антитипом египетского Кнуфиса-змия. Эти гностики, самые ранние в нашей христианской эре, считали:

“Что верховный эон эманировал из себя других эонов; один из них, женского пола, Прунникос (похотливость, страстное желание) спустилась в хаос, откуда выбраться уже не могла; она повисла в среднем пространстве, так как была слишком зелеплена материей, чтобы вернуться выше; она также не могла упасть ниже, ибо там не было ничего родственного ее натуре. Тогда она родила своего сына Ильда-Баофа, Бога евреев, который, в свою очередь, произвел семь эонов или ангелов,¹⁸² которые создали семь небес”.

В это множество небес христиане верили с самого начала, так как мы находим, что Павел учит о их существовании и говорит о человеке, “восхищенном до третьего неба” [2 Коринф., XIII]. “От этих семи ангелов Ильда-Баоф закрыл все, что было выше его, чтобы они не узнали о чем-то выше, чем он сам.¹⁸³ Они затем создали человека по образу своего Отца,¹⁸⁴ но лежащего ничком и ползающего по земле, как червь. Но небесная матерь, Прунникос, желая лишить Ильда-Баофа силы, которой она неумышленно наделила его, вдохнула в человека небесную искру — дух. Немедленно человек встал на ноги, вознесся умственно за пределы семи сфер и прославлял Верховного Отца, Того, который выше Ильда-Баофа. Вследствие этого последний, полный зависти, обратил свои взоры на самый низший слой материи и зачал силу в форме змеи, которую они (офиты) называют его сыном. Ева, послушавшись его, как сына Бога, была уговорена вкусить от плода Древа Познания.¹⁸⁵

Это самоочевидный факт, что змий “Книги Бытия”, который появляется вдруг и безо всякого предварительного введения, должен быть анти-типом арх-дэва, чья голова есть Аш-Мог, “двуногий змий лжи”. Если бы библейский змий был лишен своих конечностей до того, как он искушал женщину, вводя ее в грех, то зачем было Богу накладывать на него такое наказание, как “ползать на своем брюхе”? Никто же не станет думать, что он до этого ходил на кончике хвоста.

Этот спор о верховенстве Иеговы между пресвитерами и отцами с одной стороны и гностиками, назареями и всеми сектами, объявленными еретическими, как последнее средство, с другой стороны, — длился до дней Константина и еще дальше. Что те своеобразные идеи гностиков о генеалогии Иеговы или о надлежащем месте, какое следует отвести Богу евреев в христианско-гностическом пантеоне, сначала не считались ни кощунственными, ни еретическими, видно из того расхождения во мнениях, каких придерживались по этому вопросу, например, Климент Александрийский и Тертуллиан. Первый, кто, как кажется, знал о Василиде больше, чем кто-либо другой, не усмотрел ничего еретического или порицаемого в мистических и трансцедентальных взглядах нового Реформатора.

“В его взглядах”, — говорит автор “Гностиков”, имея в виду Климента, — “Василид не был еретиком, т. е. новатором в отношении доктрин христианской церкви, а только теософским философом, который стремился выразить древние истины, в новых формах и, возможно, соединить их с новой верой, истинность которой он мог допустить без нужды отказа от старой, в точности так, как теперь обстоит дело у ученых индусов в наши дни” [