Нам кажется, эти слова можно прояснить схемой, которую предложил Коффка. Пусть В означает поведенчское поле, G – географическое (или физическое) поле, а Р – физиологическое поле. Его формулировка принципа изоморфизма - “характерные аспекты физиологических процессов также являются характерными аспектами соответствующих процессов в сознании” (1935) - акцентирует внимание на отношении между В и Р, которое он считал ключевым. Можно сказать, что Вертгеймер фокусировал свое внимание на отношениях между поведенческим и географическим миром, между В и G, а Келер - на отношениях между поведенческим и физиологическим полем, между В и Р. Очевидно, они оба понимали: иногда поведенческое поле, географическое поле и физиологическое (или мозговое поле) изоморфны, обладают схожими молярными характеристиками.
Вертгеймер считал, что изоморфизм не всегда соблюдается и следует исследовать причины, по которым он соблюдается или нет. Тезис Вертгеймера призывает нас к эмпирическим исследованиям, к поискам новых ответов на вопрос почему мы видим вещи такими, а не иными. Вертгеймер также распространил понятие изоморфизма за пределы восприятия предметов к восприятию эмоций, движений, языка и других символов. Келер рассматривал эти идеи в применении к ценностям в своей книге 1938 года, в которой он часто обращается к изоморфизму.
Если судить по вертгеймеровскому различению своей и келеровской формулировки изоморфизма, может показаться, что в гештальт-психологии нет единой концепции (Мы напоминаем тут о различии, обрисованном Греллингом и Оппенгеймом (1991, 1988) между двумя концепциями гештальта: гештальт как конфигурация, форма, и гештальт как “функциональная целостность”) Ни Коффка, ни Келер и Вертгеймер не заявляли, что именно они вводили принцип изоморфизма в гештальт-теорию. Да и не легко ясно различить вклад в теорию одного основателя и заслуги других. Нам вспоминаются слова Джованни Викарио (1994) о вкладе в гештальт-теорию своего учителя Гаэтано Каниза:
Как ни странно, гештальт-психологи сами образуют гештальт, потому что невозможно уверенно различить, кому принадлежат одни идеи, а кому – другие. Все, кто читал статьи Вертгеймера, Келера и Коффки, очень хорошо знают, что вместе они составляют уникальную единую книгу. Той же особой благожелательностью в вопросе об авторстве той или иной идеи я замечаю и в Канизе.
Как пишет Викарио, у своего учителя он научился феноменологическому подходу, которых хорошо описал Вольфганг Метцгер (1963): “просто принимать вещи такими, какими они нам являются… просто позволить вещам говорить то, что они говорят, не выпячивая то, что мы знаем или то, чему мы научились ранее, или то, что очевидно в знании, в логических тербованиях, в лингвистических предубеждениях…” и т.д.
… Я всегда ценил их теоретический минимализм, связанный с их исключительным вниманием к данным непосредственного опыта… Я видел, что Каниза всегда был внимателен к единичным феноменам восприятия, и порой беззаботно относился к их теоретическому обоснованию. Думаю, он был гештальтистом, потому что он был экспериментальным феноменологом. Однако, в течении тех лет, что я его знал, он постепенно уходил от неуклюжих физиологических гипотез Келера и Коффки к своему собственному взгляду на чистые феномены, определяемые феноменологическими законами.
Метцгер в своей книге Gesetze des Sehens (1975) пишет следующее посвящение: "Dem Andenken Max Wertheimers und den italienischen und japanischen Freuden, in denen sein Geist lebendig geblieben ist."(В честь Макса Вертгеймера и его итальянских и японских друзей, в которых до сих пор жив его дух.) Вспоминая о том, что Вертгеймер учился с Христианом фон Эренфельсом в Праге, с Карлом Стумпфом в Берлине и с Фридрихом Шуманом во Франкфурте, Викарио делает предположение:
Это должно означать, что он был последователем феноменологии Франца Брентано… Как считает Джордж Тинес (1977), нейрофизиологические гипотезы (изоморфизм), с которыми Вертгеймер и Келер смешивали феноменальную очевидность, представляют собой шаг назад в эволюции феноменологии… В любом случае, думаю, когда Метцгер говорил о “духе Вертгеймера” он имел в виду заповедь, которую Эдмунд Гуссерль сформулировал так: Zurьck zu den Sachen selbst! (Назад, к вещам, какие они есть!)… Говоря кратко: феноменология, и если возможно, экспериментальная. Именно этим Каниза и занимался всю свою научную жизнь.
Вертгеймер отличался тем, что можно назвать феноменологически-направленным экспериментальным подходом к исследованиям: он позволял феноменам “говорить самим” и изучал их при различных условиях. Он призывал к экспериментам, а не к спорам. (Годами позже Келер также призывал к исследованиям в своем президентском обращении к Американской психологической ассоциации (1959).)
Вертгеймер испытывал влияние феноменологии Гуссерля. В эссе Джозефа Лайонса (1968), посвещенном Гуссерлю, говорится:
Как и следовало ожидать, наиболее прямое и специфичное действие на психологию Гуссерль оказал в Европе… Перед Первой мировой войной в Берлинском университете работала группа исследователей, благодаря их совместным усилиям и родилась школа гештальт-психологии. Из ее участников Макс Вертгеймер и Карл Дункер, очевидно, испытывали наиболее глубокое влияние феноменологиии.
У Роберта Маклеода есть эссе, посвященное феноменологии (1968). В нем также говорится о феноменологическом подходе к перцептуальной организации участников этой берлинской группы:
Реальность гештальт-качеств была показана Христианом фон Эренфельсом в его статье "Uber Gestaltqualitaten " (1890) и Карлом Стумпфом, но именно экспериментальные исследования мнимого движения, выполненные Максом Вертгеймером, стали истинным началом гештальт-теории. Прежние теории принимали переживание движения при отсутствии реального физического движения стимула, это феноменологическое движение отметалось как иллюзия. Вертгеймер, как и Дэвид Кац, просто принял данный феноменологический факт как вполне психологически валидный, настаивая, что такого рода движение должно иметь свои нейрологические корреляты. Отсюда и проистекает вызывающий споры принцип изоморфизма… С той поры, как появилась гештальт-теория, особенно теория отношений между физиологическим и психологическим полем, она далеко ушла от феноменологии, но в своей основе подход гештальт-теории остается феноменологическим.
Не отрицая фундаментальной важности феноменологии, Келер считал, что было необходимо от нее уходить и задумываться о физиологическом поле мозга. В своей книге 1938 года Роль ценностей в мире фактов, в главе, которая называется “Вне феноменологии”, он пишет: “Нашим намерением не является ограничивать данное исследование вопросами феноменологических описаний”. Хотя Келер замечает, что “все вопросы, связанные с фундаментальными принципами… могут быть решены лишь на феноменологической почве”, он высказывает стремление преодолеть чистые феномены, обратиться к “трансфеноменальной реальности”:
Общепринято мнение, что физическая природа имеет трансфеноменальное существование... Вне зависимости от того, каковы наши эпистемиологические убеждения, мы должны постигать, отходя от чистой феноменологии, все естественные науки, такие как физику, химию, геологию и биологию.
Он добавляет:
Только восприятие таких объектов служит физикам в качестве достоверных знаков трансфеноменальной реальности... Я считаю, что практически все исследования, проводимые в области естественных наук, основываются на молчаливом предположении, что предмет естественных исследований существует вне феноменологического мира, не зависит от наблюдателей./p>
Обсуждая память, Келер пишет:
Существует лишь одна часть природы, которая, как показывают современные знания, могла бы в этом случае находиться в тесном контакте с феноменологическими данными. Эта часть природы обычно называется деятельностью мозга…
Таким образом, и Келер и Вертгеймер осознавали важность феноменологического поля, хотя и не увлекались феноменологией слишком сильно. Можно сказать, что Келер сосредоточил свое внимание на отношении феноменологического поля и мозгового поля. Вертгеймер не критиковал Келера, но в меньшей степени интересовался физиологическими спекуляциями, его больше занимали экспериментальные исследования отношений между поведенческим и географическим полями. Мы считаем, что такое различие в интересах могло бы помочь нам найти объяснение различию их концепций изоморфизма.
Итоги
Что означает слово “изоморфизм” в гештальт-психологии? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы предприняли обзор этой концепции и других родственных идей, в основном в англоязычной гештальт-психологической литературе. Нас интересовало, какие мнения высказывались относительно изоморфизма, фи-феномена (изучение которого, кажется, натолкнуло на эту концепцию и стало началом экспериментального базиса гештальт-теории), и отношений между различными психологическими полями или средами, включая физиологическое или мозговое. Мы представили выдержки из некоторых работ основателей гештальт-психологии: Коффки, Келера и Вертгеймера, в том числе кое-что из его поздних лекций на семинарах в Новой школе социальных исследований. Кроме того были рассмотрены высказывания тех, кто присутствовал на этих семинарах: Ширера по поводу полей и изоморфизма, Арнхейма по поводу психологии восприятия и искусства, обзорная статья Эша о гештальт-теории. Мы также привели выдержки из Хемпфри на тему гештальт-психологии мышления. Мы познакомились с историческим исследованием Боринга о гештальт-психологии и провели связи между тем, что он думал об изоморфизме и проекции.
Вертгеймер подчеркивал различие между своей и келеровской концепцией изоморфизма. Мы привели цитаты Викарио, в которых он описывает своего учителя, Канизу, экспериментального феноменолога, который отказался от “причудливых физиологических гипотез Келера и Коффки”. Мы высказали мнение, что Вертгеймера больше интересовал экспериментальный феноменологический подход, который питал его интерес к отношениям между поведенческим и географическими полями. Он меньше интересовался физиологическими гипотезами, в отличие от Келера, который был заинтересован в отходе от феноменологии к физическому миру и, в конечном счете, к мозговому полю. Эти различия могут помочь нам понять, почему у них было такое разное представление об изоморфизме.
Сноски
Композитор Оливье Мессье, говоря о союзе цвета и звука в своей музыке, объяснял интервьюеру: “Когда я слышу музыку, я вижу внутри себя, в уме, цвета. Они движутся вместе с музыкой. Это не воображение и не психический феномен. Это внутренняя реальность.” Кэрол Стин, нью-йоркский художник, как и большинство синестетов, испытывал синестетические переживания с раннего детства и использовал в своих работах особенности своего восприятия. Он говорил о различных видах головной боли, различая их по цветам: “Если это боль от свища, она зеленая”. Во воторой половине двадцатого века синестезия оказалась в центре внимания художников и психологов. Но сравнительно до недавнего времени, наука в общем-то игнорировала ее. Те, кто переживают синестезию, редко обращаются с жалобами. А частная природа этого свойства восприятия затрудняет исследования – не существует объективного способа определить что необычного происходит в восприятии. Но в последние десятилетия появление сканирующих техник и других новых технологий изучения живого мозга вновь пробудили интерес к синестезии. Теперь в различных странах ее изучают небольшие группы исследователей. Для этого все больше применяются PET-сканеры, электрофизиологические записи, анализ ДНК и другие техники … Исследователи надеются, что понимание синестезии как аномалии восприятия может со временем прояснить и нормальное восприятие или даже пролить свет на само сознание. А пока большинство ученых знает о смешении чувств даже меньше, чем это уже известно. До сих пор малоизвестны самые основные свойства синестезии, например, ее широкая распространенность.
Достарыңызбен бөлісу: |