Еще раз о Востоке и Западе: Структуры семьи и домохозяйства в истории Европы



бет2/2
Дата25.07.2016
өлшемі360.71 Kb.
#221285
1   2
возрастание процента многосемейных дворов, а не убывание, как можно было бы ожидать в духе гипотезы о постепенно изживаемых патриархальных традициях. Эта тенденция подтверждается результатами автора этих строк: в изученной нами белорусской микропопуляции в 1740 г. доли простых и многосемейных дворов составляли соответственно 56,5 и 34,8 %,59 а в 1834 г. – 21,3 и 51,7 %.60

В этом отношении любопытны агрегированные данные Б. Миронова, согласно которым в середине XIX в. доля многосемейных дворов в отдельных губерниях Европейской России составляла от 43,4 до 47,9 %, доля простых семей – от 19,2 до 21,4 %. Материалы переписи населения 1897 г. не позволяют отделить одиночек от малых семей, а расширенные дворы – от многосемейных. Тем не менее можно утверждать, что в это время суммарная доля расширенных и многосемейных дворов по тем же губерниям снизилась приблизительно до 39,8 - 31,6 %, доля одиночек и малых семей – возросла до 54,5 – 60,3 %.61 Очевидно, эти цифры отражают не столько деградацию “восточной модели” в пореформенных условиях (как сам Б. Миронов склонен их интерпретировать), сколько возврат к структурам, характерным для предыдущих столетий.

Похоже, для объяснения динамики “восточной” модели необходимо гораздо шире привлекать другие возможные факторы, в том числе роль крепостного права, на которую обращал внимание Р. Уолл в 1983 г. Вряд ли случайно, что доля многосемейных дворов в России и Беларуси резко возрастает по мере углубления кризиса крепостного права и вновь понижается после его отмены. Но “базовый уровень”, характерный для XVII, XVIII и конца XIX в., все же существенно отличается от классической “западной модели”. К тому же по другим параметрам (возраст первого брака и т.п.) различия еще более значимы и стабильны. Поэтому в поисках объяснения нельзя исключать роль поведенческих стереотипов, которые лишь по разному проявлялись в разных ситуациях, но при внешней пластичности были весьма устойчивыми и жесткими в своей основе.

Очевидно, сам М. Миттерауер ощущал недостаточность своей аргументации. Именно поэтому он инициировал проведение в Вене в ноябре 2000 г. международного семинара по проблемам семейной структуры, с участием основных специалистов, работающих по обе стороны “линии Хайнала”. Непосредственным организатором этого семинара выступил Институт восточноевропейской истории Венского университета (Institut für Osteuropäishe Geschichte der Univerität Wien), который возглавляет профессор Андреас Каппелер (Andreas Kappeler). К участию были привлечены, помимо М. Миттерауера и его коллег из Венского университета, почти все ведущие исследователи структуры семьи в Восточной Европе: Карл Казер из университета г. Граца (Австрия), Стивен Хок и Андрейс Плаканс из университета штата Айова (США), Дэниел Кайзер из Гринелл колледжа в штате Айова, Кристина Воробек из университета штата Иллинойс (недавно она также стала сотрудницей университета Айовы), известный немецкий исследователь Ральф Мелвилл (Ralph Melville, Институт европейской истории в Майнце), Элина Варис (Elina Waris) из университета Хельсинки (Финляндия), Нада Бошковска (Nada Boškovska) из Цюриха (Швейцария). Восток представляли Борис Миронов из Института российской истории РАН (Санкт-Петербург), Ирина Троицкая из МГУ, Юрий Мизис из Тамбовского университета и автор этих строк. Кроме того, Йозеф Эмер (Josef Ehmer) из университета Зальцбурга (Германия) и украинский исследователь Микола Крикун представили свои материалы, но непосредственного участия в работе семинара принять не смогли.

На сей раз организаторы решили полностью исключить из поля зрения балканскую семью, сосредоточившись на сопоставлении Запада и территории Европейской России. Официально семинар назывался “Семейные формы в российской и украинской истории в сравнительной перспективе” (“Family Forms in Russian and Ukrainian History in Comparative Perspective”). Примечательно, что из названия выпала Беларусь. Это объясняется не только сравнительно поздним привлечением белорусского представителя (как вежливо объяснили организаторы), но, к сожалению, и не слишком заметным пока вкладом белорусских исследователей в историографию обсуждаемого вопроса. По этой причине территория Беларуси остается все еще “слепым пятном” в восприятии наших западных коллег. Фактически, однако, семинар был посвящен семейным формам в российской и белорусской истории, поскольку заявленный представитель Украины на нем отсутствовал, а представитель Беларуси постарался быть максимально активным.

Нужно отметить, что представленный Миколой Крикуном материал оказался весьма интересным. Этот исследователь обработал малоизвестный источник – перепись населения в 28 униатских приходах Житомирского повета Киевского воеводства за 1791 г.62 Материалы этой переписи охватывают 2903 двора в 6 местечках и 72 сельских поселениях повета. Детально проанализировав их семейную структуру по методике, соответствующей методике Кембриджской группы, М. Крикун показал, в частности, что 55,5 % из них состояли из простой семьи, а 35,3 % были многосемейными. Эти цифры показывают, что и на Украине в XVIII в. доля многосемейных хозяйств была ниже, чем в российских имениях XIX в.

Ю. Мизис также впервые представил некоторые результаты микроисследования четырех сел Тамбовской губернии за период с 1816 по 1858 г., с привлечением на этот раз данных не только метрических книг, но и ревизских сказок. Доля многосемейных дворов составляла от 53,3 до 73,6 %, доля простых семей – от 28,8 до 13,2 %, т. е. в этом случае структура семьи соответствовала классической “восточной” модели, ранее очерченной в публикациях П. Запа и С. Хока.

В материале, представленном Кристиной Воробек, особый интерес вызвала отмеченная ею разница в системах наследования между Россией и Украиной в пореформенный период. Российские крестьяне предпочитали раздел хозяйства после смерти отца (post-mortem fission), а украинские – при его жизни (pre-mortem fission), причем один сын (обычно младший) получал больший участок и должен был содержать отца в старости. По нашим несистематизированным наблюдениям, белорусская модель поведения в этом отношении соответствовала украинской.

Важным итогом семинара явилось практически единодушное согласие его участников в том, что при сопоставлении европейских демографических моделей следует говорить не об узкой демаркационной линии, а о достаточно широкой переходной зоне, которая охватывала, как минимум, Финляндию, Балтию, Беларусь и правобережную Украину. Думается, только отсутствие на семинаре польских, словацких и румынских специалистов не позволило включить и эти страны в переходную зону. Похоже, такая же переходная зона опоясывала Западную Европу и с юга, в Средиземноморье. Более детальная картография демографических вариаций в их исторической динамике требует, конечно, дальнейших исследований по сопоставимой методике.

Основное внимание участники семинара уделили обсуждению идей, высказанных М. Миттерауером по поводу факторов формирования двух разных демографических моделей. В материалах, предварительно разосланных участникам по электронной почте, он повторил и несколько расширил круг ключевых факторов, очерченный им на конференции в Пальме. Как одно из возможных он готов рассматривать предположение, что обе модели в прошлом имели общий базис, а затем разошлись под воздействием экономических и, возможно, других факторов. Но его по-прежнему гораздо больше привлекает идея о поэтапном изживании древней патриархальной традиции, в котором Запад на несколько столетий опережал Восток. В качестве аргументов он приводит разницу в терминологии родства (на востоке гораздо позже сохраняется различие родственников по браку (свояков) в зависимости от пола субъекта: тесть – свекор, шурин – деверь, невестка – золовка и т. п.), в системах наследования недвижимости (здесь он следует схеме К. Казера), а также в разных формах организации совместного труда. В этом аспекте он допускает определяющую роль хозяйственно-экономических факторов: подсечное земледелие требует совместного труда нескольких мужчин и, следовательно, большой неразделенной семьи, в то время как трехпольное земледелие с использованием колесного плуга (обычного на Западе уже с позднего средневековья) вполне может основываться на совместном труде мужа и жены, т.е. предполагает нуклеарную семью.

В процессе обсуждения “патриархальной” гипотезы выявилось достаточно сдержанное отношение к ней участников семинара. Никто не отрицал наличие такого фактора, но отнюдь не в качестве основополагающего. Многими отмечалась роль экономических условий. Автор этих строк обратил внимание на идею российского экономиста Александра Чаянова, который в 1920-е гг. рассматривал пропорцию едоков и работников в семье как один из важнейших факторов ее экономического состояния. Эта пропорция меняется в ходе жизненного цикла семьи, по мере рождения детей и затем достижения ими работоспособного возраста.63 На примере реконструированных жизненных циклов конкретных домохозяйств автор этих строк убедился, что нуклеарная семья неизбежно проходит период, когда соотношение едоков и работников особенно неблагоприятно. Наличие в составе хозяйства нескольких разновозрастных брачных пар позволяет сглаживать эту ситуацию, и таким образом многосемейный двор оказывается экономически целесообразным.

Используя принцип, примененный К. Казером в отношении балканской задруги, можно сказать, что и “западная”, и “восточная” модель поведения ориентировались на нуклеарную семью как на идеальное состояние. Но на востоке в жизненном цикле конкретной семьи достижение этого идеала обычно откладывалось по экономическим соображениям. В зависимости от ситуации продолжительность этой отсрочки могла сильно меняться. Видимо, этим объясняются сильные вариации пропорции односемейных и многосемейных дворов, а также средней численности домохозяйства (mean household size). Если в Англии, например, этот показатель с конца XVI до начала ХХ в. колебался в узких пределах (от 4 до 6 человек на двор, в среднем – 4,75),64 то в России и Беларуси размах колебаний был огромным. В имении Выхино Московской губернии средняя численность домохозяйства изменялась с 9 чел. в 1816 г. до 12 в 1834 г. и до 7 в 1850 г.,65 в имениях Корень и Красный Бор Минской губернии она составляла 6,3 чел. в 1740 г., 6,9 - в 1795 г., 7,4 - в 1834 г., 8,8 - в 1841 г., 7,4 - в 1897 г. (в том числе в старых деревнях на надельных землях - 6,4 чел., а в хуторах на купчих землях – почти 13), в 1917 г. - 6,2 на надельных землях и 7,3 – на купчих.66

Применяя психологический критерий, можно сказать, что на Западе диапазон приемлемости для совместного проживания нескольких брачных пар был гораздо уже, а установка на экономическую самостоятельность брачной пары – гораздо сильнее. При этом жизнеспособность малосемейного домохозяйства достигалась за счет альтернативного решения: привлечения наемных работников. Следовательно, одним из ключевых условий сохранения “восточной модели” следует признать отсутствие рынка наемной рабочей силы. Вполне возможно, что нежелание русских крестьян отдавать подрастающих детей в батраки также в значительной степени определялось культурными и поведенческими стереотипами, но вправе ли мы относить их на счет патриархальной традиции? Этот вопрос требует дальнейшего изучения. Возможно, решающий вклад способен внести психоисторический подход к проблеме,67 но это – тема отдельного разговора.

Таким образом, многолетние сравнительные исследования семейной структуры вольно или невольно выходят на проблему соотношении экономических и культурных факторов, определяющих эффективность общественного устройства. В конечном счете все сводится к вопросу: что позволило Западной Европе достичь столь высокого уровня жизни и что помешало (а отчасти мешает и до сих пор) Восточной Европе последовать ее примеру? Есть ощущение, что историческая демография способна внести существенный вклад в прояснение этого вопроса.



1 Hajnal, J. European marriage patterns in perspective. In: D.V. Glass and D.E.C. Everslay (eds). Population in History. – Chicago, 1965. P. 101 – 143

2 Хаджнал Дж. Европейский тип брачности в перспективе // Брачность, рождаемость, семья за три века. Сб. статей / Под ред. А.Г. Вишневского и И.С. Кона. – Москва, 1979. С. 14 – 70.

3 P.Laselett and R.Wall (eds.). Household and Family in Past Time: Comparative Studies in the Size and Structure of the Domestic Group over the Last Three Centuries in England, France, Serbia, Japan, and Colonial North America, with Further Materials from Western Europe. – Cambridge, 1972.

4 Laslett, P. Introduction: The history of the family. In: P.Laselett and R.Wall (eds.). Household and Family in Past Time ... – Cambridge, 1972. P. 1 – 89.

5 Hammel, E.A., and Laslett, P. Comparing household structures over time and between cultures. In: Comparative Studies in Society and History, 16 (1974). P. 73 – 109.

6 Ласлетт П. Семья и домохозяйство: исторический подход // Брачность, рождаемость, семья за три века. Сб. статей / Под ред. А.Г. Вишневского и И.С. Кона. – Москва, 1979. С. 132 – 157. Перевод осуществлен с франкоязычной публикации: Laslett, P. La famille et le ménage: approches historiques. – Annales: Économies. Sociétes. Civilisations. No. 4 – 5 (July – October 1972).

7 R. Wall (ed.), in collaboration with J Robin and P.Laslett. Family Forms in Historic Europe. – Cambridge, 1983

8 Hajnal, J. Two kinds of pre-industrial household formation systems. In: R. Wall (ed.), in collaboration with J Robin and P.Laslett. Family Forms in Historic Europe. – Cambridge, 1983 P. 65 - 104.

9 Laslett, P. Family and household as work group and kin group: areas of traditional Europe compared. In: R. Wall (ed.), in collaboration with J Robin and P.Laslett. Family Forms in Historic Europe. – Cambridge, 1983. P. 513 – 563. Особо см. табл. 17.5 на с. 526 – 527.

10 Czap, P. The perennial multiple family household, Mishino, Russia, 1782 – 1858. In: Journal of Family History, 7 (1982). P. 5 – 26; Czap, P. “A large family: the peasants’ greatest wealth”: serf households in Mishino, Russia, 1815 – 1858. In: R. Wall (ed.), in collaboration with J. Robin and P. Laslett. Family Forms in Historic Europe. – Cambridge, 1983. P. 105 – 151.

11 Czap, P. “A large family: the peasants’ greatest wealth”: serf households in Mishino, Russia, 1815 – 1858. In: R. Wall (ed.), in collaboration with J. Robin and P. Laslett. Family Forms in Historic Europe. – Cambridge, 1983. P. 128 – 129, 147.

12 Сводки данных о структуре двора в разных выборках по Западной Европе см., напр.: Laslett, P. Introduction: The history of the family. In: P.Laselett and R.Wall (eds.). Household and Family in Past Time ... – Cambridge, 1972. P. 85; Blayo, Y. Size and structure of households in a northern French village between 1836 and 1861. Ibid. P. 258; Flandrin, J.-L. Families in Former Times. – Cambridge, 1976. P. 68, 71, 90; Wall, R. Real property, marriage and children: the evidence from pre-industrial communities. In: R.M. Smith (ed.). Land, Kinship and Life-cycle. – Cambridge, 1984. P. 460; Reay, B. Microhistories: Demography, Society and Culture in Rural England, 1800 – 1930. – Cambridge, 1996. P. 159; Wall, R. Zum Wandel der Familienstrukturen im Europa der Neuzeit. In: Historische Familienforschhung. Ergebnisse und Kontroversen. Michael Mitterauer zum 60. Geburtstag. Heransgegen von J. Ehmer, T.K. Hareven und R. Wall. – Frankfurt / New York, 1997. P. 276 – 277, 280.

13 Bohac, R. D.: "Family, Property, and Socioeconomic Mobility: Russian Peasants on Manuilovskoe Estate, 1810-1861." (Ph.D. diss., University of Michigan, 1982).

14 Mitterauer, M. and Kagan, A. Russian and central European family structures: a comparative view. In: Journal of Family History, 7 (1982). P. 103 – 131.

15 Ibid. P. 103.

16 Sieder, R. and Mitterauer, M. The reconstruction of the family life course: theoretical problems and empirical results. In: R. Wall (ed.), in collaboration with J Robin and P.Laslett. Family Forms in Historic Europe. – Cambridge, 1983. P. 309 – 345

17 Wall, R. Introduction. In: R. Wall (ed.), in collaboration with J Robin and P.Laslett. Family Forms in Historic Europe. – Cambridge, 1983. P. 1 – 63.

18 Ibid. P. 2.

19 Hoch, S. Serfdom and social control in Russia: Petrovskoe, a village in Tambov. – Chicago, 1986. Русский перевод: Хок С.Л. Крепостное право и социальный контроль в России: Петровское, село Тамбовской губернии. – Москва, 1993.

20 Kaiser, D. H. Urban household composition in early modern Russia. In: Journal of Interdisciplinary History, 23 (1992). P. 39 – 71; Kaiser D. H. The seasonality of family life in Early Modern Russia. In: Forschungen zur osteuropäischen Geschicte, 46 (1992). P. 21 – 50. Кайзер Д. Н. Возраст при браке и разница в возрасте супругов в городах России в начале XVIII в. // Сословия и государственная власть в России. XV – середина XIX вв. В 2-х ч. Ч. 2. М., 1994. С. 225 – 237.

21 Worobec, C. D. Peasant Russia: Family and Community in the Post-Emansipation Period. – Princeton, 1991.

22 См. напр.: Бакланова Е. Н. Крестьянский двор и община на русском Севере: конец XVII – начало XVIII в. – Москва, 1976; Горская Н. А. Монастырские крестьяне Центральной России в XVII в. – Москва, 1977. С. 226 – 228; Биленко М.В. О мордовской семье XVII века // Советская этнография. 1979. № 1. С. 92 – 104; Миненко Н. А. Русская крестьянская семья в Западной Сибири (XVIIІ – первая половина ХІХ в.) – Новосибирск, 1979; Власова И. В. Структура и численность семей русских крестьян Сибири в XVII – первой половине ХІХ в. // Советская этнография. 1980. № 3. С. 37 – 50; Швейковская Е. Н. Крестьянская семья и община как категории социальной структуры феодальной России (конец XV - XVII вв.) // Социально-демографические процессы в российской деревне (XVІ –начало ХХ в). Материалы ХХ сессии Всесоюзного симпозиума по изучению проблем аграрной истории. Вып. 1. – Таллин, 1986. С. 5 – 14; Гришкина М. В. Типология удмуртской крестьянской семьи конца XVІІ – первой половины ХІХ в. // Там же. С. 146 – 153; Кох О. В. Крестьянская семья // Аграрная история Северо-Запада России XVII века (население, землевладение, землепользование) / Под. ред. А. Л. Шапиро. – Ленинград, 1989. С. 56-58; Дашкевич Л. А. Семья государственных крестьян на Урале (по материалам подворных описей Поташинской волости 1805 г.) // Государственные крестьяне Урала в эпоху феодализма. – Екатеринбург, 1992. С. 109 – 121; Голикова С.В., Нечаева М. Ю. Домохозяйства населения Златоустовского округа на рубеже XVIII – XIX вв. (по материалам подворных описей) // Металлургические заводы и крестьянство: проблемы социальной организации промышленности России и Швеции в раннеиндустриальный период. – Екатеринбург, 1992. С. 150 – 156.

23 Александров В. А. Типология русской крестьянской семьи в эпоху феодализма // История СССР. 1981. № 3. С. 78 – 96; Александров В. А. Обычное право крепостной деревни России. XVІІІ – начало ХІХ в. – Москва, 1984. С. 58 – 61.

24 Ефремова Л. С. Латышская крестьянская семья в Латгале, 1860 – 1939. – Рига, 1982; Стродс Х. Социальная структура латышского крестьянсктва в Курляндии (1734 – 1813 гг.) // История СССР. 1984. С. 2. С. 142 – 150.

25 Кахк Ю., Уйбу Х. О социальной структуре и мобильности эстонского крестьянства в первой половине ХІХ века. – Таллин, 1980 (асабліва гл.: С. 50 – 55); Палли Х.Э. Естественное движение сельского населения Эстонии (1650 – 1799). В 3-х ч. – Таллин, 1980 (асабліва гл.: Ч. 1. С. 114); Palli, H. Estonian households in the seventeenth and eighteenth centuries. In: R. Wall (ed.), in collaboration with J Robin and P.Laslett. Family Forms in Historic Europe. – Cambridge, 1983. P. 213 – 215; Палли Х. Население крестьянского домохозяйства (дворохозяйства) в Эстонии в XVII – XVIIІ веках // Социально-демографические процессы в российской деревне (XVІ –начало ХХ в). Материалы ХХ сессии Всесоюзного симпозиума по изучению проблем аграрной истории. Вып. 1. – Таллин, 1986. С. 48 – 56.

26 Капыскі З, Капыскі Б. Беларуская вёска і яе насельніцтва ў канцы XVI – першай палове XVII стст. Вопыт дэмаграфічнай характарыстыкі // Беларускі гістарычны часопіс. 1993. № 2. С. 42 – 45. Позднее эти данные были воспроизведены, причем уже с использованием терминологии П. Леслетта, в издании: Гісторыя сялянства Беларусі са старажытных часоў да 1996 г. У 3-х т. Т. 1. – Мінск, 1997. С. 103.

27 Todorova, M. Balkan Family Structure and the European Pattern: Demographic Developments in Ottoman Bulgaria. – Washington, 1993.

28 См., например: Hammel, E. A. The ‘Balkan’ peasant: a view from Serbia. In: Ph. K. Bock (ed.). Peasants in the Modern World. – New Mexico, 1969. P. 81 – 82; Hammel, E. A. The zadruga as process. In: P.Laselett and R.Wall (eds.). Household and Family in Past Time ... – Cambridge, 1972. P. 335 – 373; Hammel, E. A. Some medieval evidences on the Serbian zadruga: a preliminary analysis of the chrysobulls of Dečani. In: R. F. Byrnes (ed.). Communal Families in the Balkans: the Zadruga. Essays by Philip E. Mosely and Essays in His Honor. – South Bend and London, 1976; Hammel, E. A. Household structure in 14th century Macedonia. In: Journal of Family History, 5 (1980). P. 242 – 273.

29 Kaser, K. The origins of Balkan patriarchy. In: Modern Greek Studies Yearbook, 8 (1992). P. 1 – 39: Kaser, K. The Balkan joint family household: seeking its origins. In: Continuity and Change, 9 (1994). P. 45 – 68.

30 Čapo Žmegač, J. New evidence and old theories: multiple family households in northern Croatia. In: Continuity and Change, 11 (1996). P. 375 – 398.

31 Mitterauer, M. Medieval roots of European family development. In: J. Michálek (ed.). Stredoeurópske kontexty l’udovej kultúry na Slovensku. – Bratislava, 1995. P. 92 – 105. Идеи этого доклада были также отражены в публикации: Mitterauer, M. Family context: The Balkans in European comparison. In: Journal of Family History, 21 (1996). P. 387 – 406.

32 Kanishchev, V., Protasov, S. A project of integral history on local level. Preliminary results of data collection and computer analysis. In: Data Modelling, Modelling History. Abstracts of XI International Conference of the Association for History and Computing. Moskow, 1996. Р. 91 – 92

33 Kooij, P. (ed.). Where the twain meet. Dutch and Russian regional development in a comparative perspective. 1800 – 1917. – Groningen, 1998. Название является парафразом знаменитого двустишия Редьярда Киплинга “Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet”, в дословном переводе: “О, Восток есть Восток, а Запад есть Запад, и эти двое никогда не сойдутся” (Kipling, R. The Ballad of East and West).

34 Hoch, S.L, Kashchenko, S., Mizis Yu. Project in Russian population history, 1700 – 1917: Preliminery results. In: Data Modelling, Modelling History. Abstracts of XI International Conference of the Association for History and Computing. Moskow, 1996. Р. 89 – 91. См. также очень краткую информацию о проекте в предисловии С. Хока к изданию: Анри Л,, Блюм А. Методика анализа в исторической демографии. – Москва, 1997. С. 8 – 9.

35 Hock, S. L. Famine, disease, and mortality patterns in the parish of Borshevka, Russia, 1830 – 1912. In: Population Studies, 52 (1998). P. 357 – 368. Русский вариант этой же статьи: Хок С. Л. Голод, болезни и структуры смертности в приходе Борщевка, Россия, 1830 – 1912 // Социально-демографическая история России XIX – XX вв. Современные методы исследования. Материалы научной конференции (апрель 1998 г.). – Тамбов, 1999. С. 3 – 29. См. также полемику С.Г. Кащенко с некоторыми выводами этой статьи: Кащенко С.Г. К вопросу о смертности в Тамбовской губернии в XIX – начале ХХ в. (Некоторые соображения по поводу доклада профессора Стивена Л. Хока) // Там же. С. 30 – 40.

36 Канищев В.В., Кончаков Р.Б., Мизис Ю.А. Соотношение когортного и сплошного анализа демографического поведения российского крестьянства XIX – начала ХХ в. (по материалам прихода с. Малые Пупки Тамбовской губернии) // Социально-демографическая история России XIX – XX вв. Современные методы исследования. Материалы научной конференции (апрель 1998 г.). – Тамбов, 1999. С. 60 – 71.

37 Кащенко С.Г. Некоторые новые тенденции в исследованиях по исторической демографии России // Новые информационные ресурсы и технологии в исторических исследованиях и образовании. Сб. тезисов докладов и сообщений Всероссийской конференции. -Москва, 2000. С. 153 – 154; Менухова П.А. Опыт применения когортного анализа при изучении демографических процессов в Олонецкой губернии (1810 – 1918 гг.) // Там же. С. 162 – 163; Смирнова С.С. К вопросу о влиянии эпидемий на смертность в карельской деревне во второй половине XIX в. // Там же. С. 169 – 170; Маркова М.А. Некоторые наблюдения за полнотой фиксации младенческой смертности в метрических книгах Олонецкой губернии // Компьютер и историческая демография. Сб. научн. трудов. - Барнаул, 2000. С. 165 – 172.

38 Дьячков В.Л. Труд, хлеб, любовь и космос, или о факторах формирования крестьянской семьи во второй половине XIX – начале ХХ в. // Социально-демографическая история России XIX – XX вв. Современные методы исследования. Материалы научной конференции (апрель 1998 г.). – Тамбов, 1999. С. 72 – 82.

39 Avdeev, A., Blum , A, Troitskaia, I. La nuptialite en Russie avant le reforme de 1861 (une etude sur 3 villages de la region de Moscou). The paper presented for the European Population Conference. The Hague, 30 August – 3 September 1999; Blum, A., Troitskaya I., and Avdeev, A. Family, marriage and social control in Russia – Three villages in Moscow region. In: M. Neven and Catherine Carpon (eds.). Family Structures, Demography and Population. A Comparison of Societies in Asia and Europe. – Liége, 2000. P. 88 – 92.

40 Очень краткое англоязычное резюме работы опубликовано: Nosevich, V. A Belarusian rural micropopulation: Demographic and social processes. In: Research Support Scheme Network Chronikle, 8 (2000). P. 19-20.

41 Носевич В.Л. Демографические показатели белорусского крестьянства во второй половине XVIII – первой половине XIX в. // Компьютер и историческая демография. Сб. научн. трудов. - Барнаул, 2000. С. 173-198. См. также: Носевич В.Л. Белорусская микропопуляция в XVIII –XIX вв. // Новые информационные ресурсы и технологии в исторических исследованиях и образовании. Сб. тезисов докладов и сообщений Всероссийской конференции. - Москва, 2000. С. 155 – 156

42 Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало ХХ в.): Генезис личности, демократической семьи и правового государства. В 2-х т. – Санкт-Петербург, 1999 (особо см.: Т. 1. С. 225, 226). Английский вариант этой книги издан в США: Mironov, B. with Eklof, B. The social History of Imperial Russia, 1700 – 1917. In 2 vol. – Boulder, 2000.

43 Kaser, K. Familie und Verwandtschaft auf dem Balkan. – Vienna, 1995; Kaser, K. Macht und Erbe. Männerherrschaft, Besitz und Familie im östlichen Europa (1500 – 1900). – Wien – Köln – Weimar, 2000.

44 Plakans, A. Interaction between the household and the kin group in the Eastern European past: posing the problem. In: Journal of Family History, 12 (1987). P. 163 – 175; Wetherell, C., Plakans, A., and Wellman, B. Social networks, kinship, and community in Eastern Europe. In: Journal of Interdisciplinary History, 24 (1994). P. 639-63; Wetherell, C., and Plakans, A. Borders, ethnicity, and demographic patterns in the Russian Baltic provinces in the late nineteenth century. In: Continuity and Change, 14 (1999). P. 33 – 56.

45 Kolle, H. The Russian Post-Emancipation Household. Two Villages in the Moscow Area. Master thesis in history, University of Bergen. - Bergen 1995. Диссертация доступна на сайте Брегенского университета: www.uib.no/hi/herdis/.

46 Описания проекта “Евразия” можно найти в Интернет на сайтах его участников: eap.nichibun.ac.jp/index.html, www.indiana.edu/~pirt/eap_index.html, www.ec.lu.se/~ethbe/eapp/, www.sscnet.ucla.edu/soc/faculty/campbell/.

47 Lee, J., Wang Feng, and Ochiai, E. Domestic group organization and demographic behavior in Eurasia, 1750-1900: A reassessment of metageography. Этот доклад размещен в Интернет на сайте, посвященном материалам конференции: www.essex.ac.uk/history/palma/Papers/Paper-Lee.doc

48 Этот проект носит название “Интегрированная серия микроданных для общественного пользования” (“Integrated Public Use Microdata Series”, IPUMS). Информация о нем размещена на сайте www.ipums.umn.edu. Помимо уже введенных 13 переписей США за период с 1850 по 1990 г., в базу данных на первой фазе проекта вводятся выборки (не менее 100 тыс. случаев в каждой из них) из переписей Австралии, Бразилии, Великобритании, Италии, Китая, Мексики, Норвегии, Филиппин, Франции. На второй стадии предполагается ввести данные по Венгрии, Гане, Индонезии, Чили, на третьей – по Аргентине, Египту, Замбии, Зимбабве, Индии, Испании, Кении, Коста-Рике, Турции, Эквадору, ЮАР (этот список пока не окончательный).

49 Sirén K. The consept of the eastern family. Текст доклада доступен в Интернет: www.essex.ac.uk/history/palma/Papers/Paper-Siren.doc

50 Sirén K. Suuresta suvusta pieneen. Itäsuomalainen perhe 1700-luvulla. – Helsinki, 1999.

51 Mitterauer, M. European kinship systems and household structures – medieval roots. Текст доклада доступен в Интернет: www.essex.ac.uk/history/palma/Papers/Paper-Mitterauer.doc

52 Kaiser, D. H. Urban household composition in early modern Russia. In: Journal of Interdisciplinary History, 23 (1992). P. 65.

53 Бакланова Е. Н. Крестьянский двор и община на русском Севере: конец XVII – начало XVIII в. – Москва, 1976. С. 37 – 38. Данные охватывают 1000 дворов в 1678 г. и 428 дворов – в 1717 г.

54 Кох О. В. Крестьянская семья // Аграрная история Северо-Запада России XVII века (население, землевладение, землепользование) / Под. ред. А. Л. Шапиро. – Ленинград, 1989. С. 56-58. Данные охватывают 4242 двора в 1620-е гг., 7401 двор в 1646 г. и 10436 дворов в 1678 г.

55 Капыскі З, Капыскі Б. Беларуская вёска і яе насельніцтва ў канцы XVI – першай палове XVII стст. Вопыт дэмаграфічнай характарыстыкі // Беларускі гістарычны часопіс. 1993. № 2. С. 43.

56 В выборке за 1781 г. из 522 дворов многосемейные составляли 17,8 %. См.: Schmidtbauer, P. The changing household: Austrian household structure from the seventeenth to the early twentieth century. In: R. Wall (ed.), in collaboration with J Robin and P.Laslett. Family Forms in Historic Europe. – Cambridge, 1983. P. 364.

57 В выборках на юге Франции с 1644 по 1793 г. доля простых семей колебалась от 47,4 до 56 %, доля многосемейных дворов – от 9,4 до 22,5 %. На острове Корсика в 1769 – 71 гг. доля простых семей составляла от 67,4 до 74,7 %, доля многосемейных дворов – от 13,5 до 18,5 %. См.: Flandrin, J.-L. Families in Former Times. – Cambridge, 1976. P. 72 – 73.

58 В Наварре в 1786 г. соотношение простых и многосемейных дворов составляло 62,9 и 22,1 %, в выборке 1765 г. из Страны басков – 63,4 и 27,7 %, а в другой выборке за 1857 г. – даже 54,5 и 32,6 %, в выборках из Каталонии с 1720 по 1857 г. пропорция простых дворов колебалась от 43,1 до 58,7 %, многосемейных – от 13,3 до 24,1 %. См.: Reher, D. S. Perspectives on the Family in Spain Past and Present. – Oxford, 1997. P. 25, 26.

59 Подсчитано для 69 дворов по данным инвентаря Кореньского прихода за 1740 г., хранящегося в Государственном историческом архиве Литвы: ф. 694, оп. 1, ед. хр. 4481.

60 Подсчитано для 167 крестьянских дворов и 7 семей дворовых людей по данным ревизских сказок имений Корень и Красный Бор за 1834 г.: Национальный исторический архив Беларуси. Ф. 333. Оп. 9. Ед. хр. 544. Л. 782 - 832. Ед. хр. 1163. Л. 272-7.

61 Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало ХХ в.): Генезис личности, демократической семьи и правового государства. В 2-х т. – Санкт-Петербург, 1999. Т. 1. С. 225, 226.

62 Центральный государственный исторический архив Украины в Киеве. Ф. 8. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 147 – 904 об.

63 Чаянов А. В. Бюджет крестьянского хозяйства // Очерки по экономике трудового сельского хозяйства. – М., 1924. С. 76 – 93. Недавнее переиздание этой работы см.: Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. Избранные труды. – М., 1989. С. 90 – 109.

64 Laslett, P. Mean household size in England since the sixteen century. In: P.Laselett and R.Wall (eds.). Household and Family in Past Time ... – Cambridge, 1972. P. 91 – 102.

65 Blum, A., Troitskaya I., and Avdeev, A. Family, marriage and social control in Russia – Three villages in Moscow region. In: M. Neven and Catherine Carpon (eds.). Family Structures, Demography and Population. A Comparison of Societies in Asia and Europe. – Liége, 2000. P. 88 – 92.

66 Подсчитано автором по данным инвентаря Кореньского прихода за 1740 г. (Государственный исторический архив Литвы. Ф. 694. Оп. 1. Ед. хр. 4481, в выборке 69 дворов); суммарных итогов ревизских сказок имекний Корень и Красный Бор за 1795 г.(Российский государственный исторический архив. Ф. 1350. Оп. 312. Ед. хр. 89. Л. 582-582 об., в выборке 146 дворов); авторских подсчетов по ревизским сказкам за 1834 г. (Национальный исторический архив Беларуси. Ф. 333. Оп. 9. Ед. хр. 544. Л. 782 - 832. Ед. хр. 1163. Л. 272-7, в выборке 152 двора); инвентаря имения Красный Бор за 1841 г. (Там же. Ф. 142. Оп. 1. Ед. хр. 305, в выборке 151 двор); поселенных итогов переписи населения 1897 г. (Российский государственный исторический архив. Ф. 1290. Оп. 11. Ед. хр. 1299. Л. 605-35, 761, 762, в выборке 395 дворов) и сельскохозяйственной переписи 1917 г. (Национальный исторический архив Беларуси. Ф. 325. Оп. 2. Ед. хр. 604. Л. 3-5, 8, 11, 23, 25, 30, 31, 35, 40, 80-3, 92, 95, 98, 99, 101, 102, в выборке 512 дворов).

67 В качестве перспективных применений такого подхода можно упомянуть некоторые работы Ллойда де Моза: DeMause, L. Foundations of Psychohistory. – New York, 1982. P. 1 – 83, 117 – 123 et al.; DeMause, L. The gentle revolution: childhood origins of Soviet and East democratic movements. In: Journal of Psycohistory, 17 (1990). На русском языке см.: Демоз Л. Психоистория. – Ростов-на-Дону, 2000. С. 14 – 110, 153 – 163, 437 – 449 и др.



Достарыңызбен бөлісу:
1   2




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет