Эволюция русской комбинаторной поэзии ХХ века

Тавтограмма – стихотворное или прозаическое произведение, в котором все слова начинаются с одной и той же буквы.

Несмотря на то, что «как стилистический приём аллитерирования, тавтограмма надоедлива и поэтому вряд ли может служить эффективным средством звуковой выразительности в поэзии»,²⁰⁴ эта форма насчитывает, по крайней мере, пару тысяч лет существования. Например, римский поэт Квинт Энний является автором такой строки: «O Tite, tute, Tati, tibi tanta, tyranne, tulisti! (О Тит Татий, тиран, тяготят тебя тяготы те! – пер., тоже тавтограммный, Ф. Петровского)».²⁰⁵ А «в XVI столетии славилась целая поэма, написанная таким способом доминиканцем Плаценциусом… Он издал её под псевдонимом Publius Porcius под названием Pugna Porcorum (Битва свиней) в 1530г. Все слова этой поэмы, состоявшей из сотен стихов, начинались с латинской буквы “P”».²⁰⁶

Возрождение интереса к тавтограмме в России началось в начале ХХ века. Первая по времени тавтограмма принадлежит перу Давида Бурлюка:

ЛЕТО

Ленивой лани ласки лепестков

Листок лежит лиловый лягунов

Лазурь легка

Ломаются летуньи листокрылы

Лепечут ЛОПАРИ ЛАЗОРЕВЫЕ ЛУН

Лилейные лукавствуют леилы

Лепотствует ленивый лгун

Ливан лысейший летний ларь ломая

Литавры лозами лить лапы левизну

Лог лексикон лак люди лая

Любовь лавины латы льну.

1911²⁰⁷

Как видно из текста, Давид Давидович не стремился к ясности в своём произведении. Для него самоцелью стало «обнажение приёма», говоря понятиями русской формальной школы.

Своего рода образцами тавтограммы стали хрестоматийные примеры из творчества Валерия Брюсова:

МОЙ МАЯК

Мой милый маг, моя Мария,—

Мечтам мерцающий маяк.

Мятежны маревы морские,

Мой милый маг, моя Мария,

Молчаньем манит мутный мрак...

Мне метит мели мировые

Мой милый маг, моя Мария,

Мечтам мерцающий маяк!

1914²⁰⁸

Эта тавтограмма, написанная 4-хстопным ямбом, одновременна усложнена и облегчена дополнительным структурным элементом – триолетом, в форме которого и записана. Усложнена – так как триолет является довольно трудной стихотворной формой; облегчена – так как слова на одну и ту же букву автоматически повторяются.

СЛОВО

(Стихи с созвучиями)

Слово — событий скрижаль, скиптр серебряный созданной славы,

Случая спутник слепой, строгий свидетель сует,

Светлого солнца союзник, святая свирель серафимов,

Сфер созерцающий сфинкс,— стены судьбы стережет!

Слезы связуя со страстью, счастье сплетая со скорбью,

Сладостью свадебных снов, сказкой сверкая сердцам,—

Слово — суровая сила, старое семя сомнений!

Слыша со стонами смех, сверстник седой Сатаны,

Смуты строитель, снабдивший сражения скрежетом, Слово

Стали, секиры, стрелы, сумрачной смерти страшней!

1918²⁰⁹

Эта тавтограмма стилизована под элегию, написанную элегическим дистихом (чередование строк 6-стопного и 5-стопного дактиля, то есть гекзаметра и пентаметра), но усложнена мужской цезурой после второй стопы, причём такой метрический рисунок не сохранён на протяжении всего стихотворения (сбои в 3-й, 5-й, 7-й и 9-й строках).

После того, как в советское время в официальной литературе были запрещены эксперименты в поэзии, тавтограмма надолго исчезла из поля зрения читателей. Отмечу лишь два примера, ставшие фактом читательского сознания почти в конце века. Один из них – стихотворение Николая Ладыгина:

ГЕНИАЛЬНОМУ

Я лучше, чем Наполеон и Цезарь

И эту истину признать пора:

Я никого не убивал, не резал,

Напротив, резали меня редактора

Глазкова горние глаголы

Гармонией гремят,

И гордые глаза на годы

Грядущего глядят.

Гудит не горечью Гренады

Глазковский говорок.

Глазков — гротеск. Глазков — громада,

Гуманен и глубок.

Глазкова гонит на гастроли

Не грохот городов.

Гирляндой гражданок густою

Гофрирован Глазков.

Года грядущие герою

Готовят горный грунт.

Гонцы, глашатаи, герольды

Галантно громыхнут:

Для гениального Глазкова

Горючее готово.²¹⁰

К сожалению, это дружеское стихотворение не полностью выдержано в рамках тавтограммы, поскольку встречаются слова, не начинающиеся на букву «г»: и, на, не, для. Возможно, это стихотворение Н. Ладыгина как-то связано с произведением самого Николая Глазкова, написавшего стихотворение в виде тавтограммы:

РАСУЛУ ГАМЗАТОВУ

(Самые важные слова на буквы «Р» и «Г»)

Родимые горы –

Родное гнездо.

Расширенные горизонты,

Расщелины глубокие,

Развесистые грабы,

Родники голубоватые,

Резвые газели –

Район Гуниба.

Регулировщица голубоглазая:

Расцеловать горлинку –

Рафинад грызть.²¹¹

В приведённом отрывке тавтограмма двоится и не распределяется на все слова, а избирательно: первое слово в строке – на «р», второе – на «г». От этого стихотворения, в свою очередь, можно провести нить преемственности к стихотворению Валентина Загорянского, (жирный шрифт мой – И.Ч.):

* * *

вАрварское, закружИсь!

воЛнением затеньКай!

волЕнием заручиСь!

вольНодумием зНаменуйся!

возмуТи застоЯвшееся!

возбудИ задуРманенное!

воскресНи зОвом!

возроди ЗаГубленное!

вознеси зАвещанное!

возведи ЗаГаданное!

воздвигНи зОвущее!

вразумИ замоРоченное!

восхиТи засмеЯвшееся!

весеНнее, зазвеНевшее!

видЕние, задержиСь!

воЛшебное, засверКай!

вАмпирами заполонИсь!

Как указано в конце брошюры, «в сборник вошли стихи 1968-1977 гг.».²¹³ Опять мы видим пример того, что комбинаторная поэзия в советское время пусть в единичных случаях, но всё же существовала, писалась в стол. И лишь в конце 1980-х медленно начинала находить своего читателя.

В конце ХХ века стали предприниматься попытки усложнить тавтограмму, писать так называемые «супертавтограммы, каждое слово в которых начинается на две, три и даже четыре фиксированных буквы:

Убирают уборщицы

убивают убийцы

ублажают ублюдки

убеждают убытки

(Д. Авалиани)».²¹⁴

Сергей Федин предлагает «строить тавтограммы с конца, т.е. фиксировать не первую, а последнюю букву каждого слова. Вот образчик такой концевой тавтограммы: “Хиппи и панки ломали танки”».²¹⁵ Далее исследователь продолжает: «существуют и начально-концевые тавтограммы, например: 1. слово сломало стекло. 2. облако отплыло одиноко».²¹⁶ Но мне кажется, что такие чрезмерные ограничения не позволят написать художественных произведений.

Наиболее интересными мне представляются тавтограммы Т. Н. Нужиной, проживающей в Казани. Вот редкий пример написания тавтограммы на гласную букву:

О!

Осенью осинник обнажённый

Облаком остуженным окутан,

Отблеском отчаянья опутан.

Очага остывшего охрана,

Отзвук отыгравшего органа...

Окружённый острою осокой

Одинок обломанный осокорь,

Оголён огарок обгоревший,

Озорной оборвыш обомлевший.

Охмурен обманчивой омелой,

Опутан обаяшкою омшелой.

Ощущенье общего озноба,

Откровенно оживают оба.

Очумел осинник околдованный

Остров откровенья обетованный...

Озеро – осколок океана,

Опьяняет омутом обмана.

Оперенье облаков относит,

Ожидает очищенья осень...²¹⁷

В заключение можно предположить, что тавтограмма меньше всего освоена и меньше всего претерпела изменения с древних времён, чем, скажем, акростих или палиндром. Появившись как крайний вариант аллитерации, эта форма комбинаторной поэзии всё-таки выжила и пришла к нам из древности, заняв прочное место в русской поэзии.

Заключение

В ходе проведённой работы мне удалось обосновать наличие русской комбинаторной поэзии, выявить основные историко-литературные предпосылки её возникновения. Новые взгляды на форму и содержание в работах символистов, футуристов, конструктивистов, а также основателей и приверженцев русской формальной школы способствовали возрождению интереса к маргинальным формам поэзии. Большой вклад в развитие интереса к многообразным формам поэтического творчества внесли Велимир Хлебников и Валерий Брюсов.

Интерес к комбинаторной поэзии явно прослеживается в современных работах С. Бирюкова, Т. Бонч-Осмоловской, А. Бубнова, М. Гаспарова, Е. Гика, В. Кислова, Л. Горалик, С. Федина.

В связи с областью моего исследования, особенный интерес представляет творчество А. Туфанова, И. Сельвинского, С. Кирсанова, В. Хромова, Н. Ладыгина, В. Гершуни, В. Либо, С. Сигея, В. Пальчикова, Д. Авалиани, Б. Гольдштейна, Е. Кацюбы, М. Крепса, Г. Лукомникова, А. Бубнова, Д. Минского, Алексея и Павла Нагорских, В. Рыбинского, С. Федина, Т. Нужиной и многих других авторов.

Омограмма как таковая была осознана лишь в 90-е годы ХХ века. Но она не возникла на пустом месте, её предшественниками можно считать каламбур (Д. Минаев) и панторифму (Г. Золотухин). В её основе лежит переразложение слова или фразы на составляющие элементы (буквы). Между первой и второй строкой проходит, если можно так сказать, мгновенный анализ и синтез, но уже на новых принципах. Стоит отметить, что если до 1990-х омограммы носили в основной своей массе характер созвучий, то в конце ХХ века определяющим её признаком стала побуквенная точность первой и второй строк. Возможность составления таких омограммных пар привела к тому, что появились условия для написания больших стихотворений, состоящих из омограммных пар (Д. Авалиани, Т. Нужина). Таким образом, эта форма комбинаторной поэзии прочно заняла своё место в русском стихосложении.

Палиндром был известен ещё с древних времён и первоначально обладал мистическим ореолом (даже вплоть до XIX века). Переломным моментом в осмыслении палиндрома стало появление «Перевертня» и «Разина» (В. Хлебников), в которых эта форма получила новый подтекст. Палиндром стал способом выражения обратимости событий, описания переворотов во времени и пространстве. Но такое понимание палиндрома, мне кажется, осталось лишь в рамках творчества Велимира. Других же авторов привлекала в первую очередь такая необычная форма, возможность двойного, обратного прочтения. К концу ХХ века палиндром получил широкое распространение, и в наши дни имеются примеры палиндромных стихотворений (нерифмованных и рифмованных, апогеем которых являются сонеты В. Пальчикова), палиндромных поэм и драматических произведений, а также небольших палиндромных рассказов.

Акростих сначала так же, как и палиндром, обладал мистическим и религиозным ореолом, а в русской поэзии первоначально служил показателем стихотворной речи, оформляя строкообразующий принцип. До ХХ века акростих был популярен в дамских альбомах и серьёзно не воспринимался. В связи с возникновением интереса к маргинальным формам поэзии, состоялось возрождение акростиха и его полузабытых видов (мезо- и телестиха). Можно сказать, что акростих существует не сам по себе, а благодаря сочетанию с сонетом (Б. Лившиц и многие другие) или своими видами (переписка К. Липскерова с М. Лозинским). Особое место в развитии акростиха занимает творчество В. Загорянского и К. Свириденко, произведения которых являют собой целые акроконструкции из сложного переплетения акро-, мезо- и телестихов, а также диагональных прочтений. Акростих по-прежнему используется в различных посвящениях друзьям и любимым, и, следовательно, никогда не потеряет интереса.

Тавтограмма представляет собой одну из крайних проявлений аллитерации, когда при написании стихотворения каждое слово начинается на одну и ту же заданную букву. Строго говоря, тавтограмма не претерпела больших изменений за всю свою многовековую историю, кардинально не изменилась и привлекает к себе внимание как к иллюстрации технических способностей автора.

«Звёздный язык» Велимира Хлебникова является авторским пониманием тавтограммы, её углублением и расширением до философской концепции. Подбирая слова на одну и ту же букву, Велимир увидел ассоциации между этими словами и посчитал, что первая буква придаёт значение всему слову. То есть здесь снова, как и в других примерах комбинаторной поэзии, в центре внимания стоит буква. «Звёздный язык» ещё относительно мало исследован и требует пристального изучения, поскольку построения Велимира усложнены авторским философским видением мира, понимание которого позволит пролить свет на многие произведения Хлебникова. Концепция «звёздного языка», мне кажется, нашла своё продолжение в современных исследованиях по фоносемантике (А.П. Журавлёв).

Проследив развитие омограммы, палиндрома, акростиха и тавтограммы от древности до наших дней, можно отметить не только специфические черты каждой из этих форм, но и выделить общее, а именно: перечисленные тексты строятся на тех или иных ограничениях употребления букв. Буква, а не слово является в подобных произведениях доминирующим элементом стихосложения. Таким образом, комбинаторную поэзию можно определить как поэзию, в которой ограничения на использование определённых букв становятся принципиальной частью авторского замысла.

В качестве основной тенденции для комбинаторной поэзии можно выделить стремительную тягу к синтезу не только комбинаторных форм между собой, но и комбинаторных форм с классическими твёрдыми формами, среди которых особое место занимает сонет. Подобный синтез позволяет обновлять такие древние формы, как палиндром, акростих, анаграмма, выявлять их новые художественные возможности.

Другой, но не менее важной, тенденцией является поиск новых форм комбинаторной поэзии: встрои, стиралочки, миниграммы, кругозвучия, проявы, авторские разработки (например, поэзия А. Горнона, Д. Авалиани, А. Альчук).

Данное исследование только намечает подходы к изучению комбинаторной поэзии. Ввиду ограниченного объёма работы не были рассмотрены другие формы, кратко охарактеризованные в приложении. Перспективными мне представляются анализ больших палиндромных форм (поэма, пьеса, рассказ), особенно поэмы Велимира Хлебникова «Разин», а также изучение синтетических и авторских форм комбинаторной поэзии.

Приложение. Словарь терминов комбинаторной поэзии

АБЕЦЕДАРИЙ – акрограмма на алфавит.

АЗБУКА РОДИНЫ

АКРОСТИХ

На берегу ручьев прозрачных,

Небесный див тебя принес,

Алмазный, средь ущелий мрачных.

Хранит обет любви неясной,

Мы все склоняемся пред ним,

А розы душны, розы красны.

Отравы полный и обманов,

В садах высоких сикомор,

Аллеях сумрачных платанов.

* * *

Каспаров – метр.

Пете – ритор = репетитор.

ТОПОЛЬтопольтопольтоПАЛЬТО

ХРистиАнаМ (Христианам / Истина – Храм)

ТЕРПИтерпитерпитерПИТЕР

СОЛОВЕЙ ВО СНЕ

Я на холме спал высоком,

Слышал глас твой, соловей,

Даже в самом сне глубоком

Внятен был душе моей:

То звучал, то отдавался,

То стенал, то усмехался

В слухе издалече он;

И в объятиях Калисты

Песни, вздохи, клики, свисты

Услаждали сладкий сон.

МЕСОСТИХ

азалий ДафнА ищет по горам,

венок плетёТ... а я несусь с метелью

Сквозь льды, без солнцА, выше по скалам,

туда, где тиШь царит в пустыне синей...

Там в глубинЕ зеркальной паутиной

Я вечно сковаН: с Дафной я не сам.

Когда онА волной своей прибойной

бьет снизу в насыПь млечного пути,

я как звездА и как ручей разройный

лечу к ущельяМ — вижу, не найти;

ищу огнЯ, в который мир закован...

опять, опяТь землёй я зачарован.

Чтоб снова в натишЬ звёздную уйти

* * *

Добрая.

* * *

не бумажная вера

* * *

на небо доползи,

Лаокоон,

но в речи возносясь,

шуршанием змеи

наш рушься, сон,

зови,

червоннооко-ал,

антител комок.

О ПОЛЬЗЕ ЧТЕНИЯ

Да, в ноябре думал, осмысляя в ночи тайны небес:

«Давно я бреду, мало смысля явно. Читай ныне, бес!»

ТРЮК С «Ю»

Пью Брют.

Плюю в крюк.

Юн, Лют.

Люблю юг!

Бьюсь, злюсь.

Юлю, вьюсь…

Вьюг блюз.

Сплю? Снюсь?

Муза, ранясь шилом опыта, ты помолишься на разум.

ВАН ГОГ

* * *

Есть – пора мечтаний безотчётных,

Есть, потом, – свершений горделивых,

Скук, истом, томлений прозорливых;

Есть года жестоких испытаний,

Дни суда глубоких ожиданий…

ДИАЛОГ

Дайте денег!

– Дулю!

Деньги дармоеду –

КОЛОКОЛ

Вишу на колокольне. ВысокО!

Неоднократно сам звенеть хотеЛ,

Разлиться песней сердца далекО,

Но мой язык во власти чьих-то руК.

Вздохнул бы я свободно и легкО,