Ф. М. Достоевский русская философия



бет14/161
Дата07.07.2016
өлшемі8.77 Mb.
#184312
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   161


А. П. Поляков
БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВО - одно из ключевых понятий рус. религиозной философии, восходящее к христианско­му учению о единстве божественной и человеческой при­роды Иисуса Христа, определяемом как «неслитное, не­изменное, нераздельное и непреложное» (Халкидонский собор, 451 г.). Учение о Б. в христианстве, с одной сторо­ны, раскрывает тайну Боговоплощения, кенозиса, иску­пительной жертвы, с другой - трактует проблему отно­шения божественного и человеческого в земной истории, уподобления человеческой личности Богу, теозиса (обо-жения), предвосхищая идеальное состояние земного человечества, его софийное состояние как предел истори­ческого становления. Явление Богочеловека Иисуса Хри­ста, в к-ром воплотился Божественный Логос, рассмат­ривается, т. обр., как важнейшее событие мировой исто­рии, явление второго Адама, нового, духовного челове­ка, объемлющего собою все возрожденное человечество. Телом Христовым считается церковь как сообщество вер­ных, а душою - София Премудрость Божия, идеальный прообраз (а у ряда мыслителей и субстанция) будущего преображенного человечества. В этой своей специфике тема Б., своеобразным образом вплетаясь в софиологи-ческие доктрины (см. Софиология) и концепции всеединства, открывается «Чтениями о Богочеловече-стве» В. С. Соловьева (1878-1881), где человек рассматри­вается как соединение Божества с материальной приро­дой. Задача духовного человека заключается в подчине­нии природного Божественному, в стремлении к внут­реннему единству с Богом путем отрицания в себе эгоистической воли, самости. В себе самом человек нич­то, он становится человеком, осознавая себя частью уни­версальной личности. В Боге для человека открывается всеединство, абсолютная полнота бытия, к-рую он не может обрести в самом себе, поэтому Бог открывается человеку как «бесконечное стремление, неутолимая жаж­да бытия». В «Критике отвлеченных начал» Соловьева (1877-1880) концепция Б. выражается в учении о двух Абсолютах - Абсолютно-сущем и Абсолютно-становя­щемся: у них одно абсолютное содержание - всеедин­ство, но если Бог имеет его «в вечном и нераздельном акте», то человечество как абсолютное существо «может быть субъектом того же содержания в постепенном про­цессе». Е. Н. Трубецкой видит в Б. восстановление уте­рянной в результате грехопадения полноты бытия, в к-рой «развенчанный царь-человек вновь восстановляется в своем царственном достоинстве» («Смысл жизни»), при этом подчеркивается «неслиянность и нераздельность» твари и Бога. Б. осуществляется в человеке как внутренний факт, через сердце, воспринимающее духовный опыт, обусловливающий для нас возможность откровения. Для Трубецкого, в отличие от его учителя Соловьева, богоче-ловеческий процесс отнюдь не предопределяет неизбеж­ность всеобщего спасения, и в воле каждого человека, злоупотребив собственным эгоизмом, отсечь себя от полноты божественного бытия. Для Бердяева Б. нераз­рывно связано с творчеством, в к-ром человек усыновля­ет себя Богу. С явлением Богочеловека Христа «прекра­щается самодержавие Бога, ибо сыновий Богу человек призывается к непосредственному участию в божествен­ной жизни. Управление мира становится богочеловеческим» («Смысл творчества»). Мировой процесс у Бердяе­ва - не возвращение к изначальной полноте, но творчес­кое приращение к ней, «восьмой день творения», про­должение творения соработничеством Бога и человека. Карсавин считает сущностью богочеловеческого процес­са становление всеединой симфонической личности, ус­воившей Божественность как свой субстрат. В обожении твари - реальность воскресения и бытия погибшего ради нее Бога. Тварь не есть второй Бог, она становится из не­бытия как нечто иное, чем Бог: однако, по Карсавину, нельзя вести речь о тварной личности: личность человека существует лишь постольку, поскольку она причащается и обладает Божьей ипостасью или личностью. Полнота личного бытия твари предшествует ее историческому возникновению; едва тварь возникает, в ней тотчас же происходит духовная перемена: она начинает стремиться к полноте и потому осознавать свою неполноту. Для Кар­савина «человек - Бог чрез самодвижное, свободное, лич­ное свое бытие как полноту Богопричастия». Софиоло-гия была общей предпосылкой для учения о Б. Булгако­ва, полагавшего, что именно учение о Софии позволяет положительным образом рассмотреть халкидонский дог­мат, к-рый был выражен только в отрицательной форме. По мнению Булгакова, человек уже по изначальному сво­ему естеству богочеловечен, носит в себе ипостасное Б., ибо человеческая природа в Богочеловеке ипостазирует-ся Логосом. Человек, по Булгакову, - это искра Божества, наделенная от Бога тварно-ипостасным ликом по образу Логоса, а в нем и всей Троицы. По божественному есте­ству своей, хотя и тварной, ипостаси человек обращен к Богу и может быть причастен в силу благодати боже­ственному естеству. Возможность Богопричастия, к-рая в Христе является действительностью, в человеке есть формальная потенция двуприродности, или Б. Человек, т. обр., есть уже готовая форма для истинного Б., к-рое сам он осуществить не в силах, но для к-рого он создан и при­зван. Можно сказать, что булгаковское учение о Софии имеет христологию и учение о Б. своим завершением, ибо Б. есть, по Булгакову, единство и совершенное согла­сие божественной и тварной Софии, Бога и твари в ипос­таси Логоса. Поэтому очевидно, что, отвергая учение о Софии, нельзя признавать в качестве истинных и христо-логические формулировки, как это и делает В. Н. Пос­ети, видящий осн. ошибку Булгакова в смешении лично­сти и природы, достигающем предельного выражения «в хаотическом понятии Богочеловечества, где неразличи­мо смешиваются две природы Богочеловека с его единой ипостасью, образуя новый природно-личный христоцен-трический сгусток, вбирающий в себя и благодать Св. Духа, и человеческие личности, и Церковь, превращая все до­мостроительство нашего спасения в космический «богочеловеческий процесс» возвращения Софии твар­ной в единство Софии Божественной» (Спор о Софии. С. 78). Из введения новой особой природы Б., чуждой цер­ковному учению, и вытекает, по мнению Лосского, лож­ный космизм софиологии, сводящий на нет человечес­кую свободу.

Лит.: Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве // Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2; Булгаков С. Н. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1994; Он же. Агнец Божий. О Богочеловече­стве. Ч. 1. Париж, 1933; Он же. Утешитель. О Богочеловече­стве. Ч. 2. Париж, 1936; Он же. Невеста Агнца. О Богочелове­честве. Ч. 3. Париж, 1945; Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М., 1994; Карсавин Л. П. О личности // Религиозно-философские сочинения. М., 1992. Т. 1; Он же. Философия истории. Спб., 1993; Он же. О молитве Господней. О бессмертии души// Ване­ев А. А. Два года в Абези. Брюссель, 1990; Карташев А. В. Халкидонская проблема в понимании русских мыслителей // Карташев А. В. Вселенские соборы. М., 1994; Лосский В. Н. Б<ратство> Ф<отия>: Спор о Софии. Париж, 1936; Зеньковс­кий В. В. Судьба Халкидонских определений // Православная мысль. 1953. №9.

А. П. Козырев
БОЛГАРСКИЕ ВЛИЯНИЯ -исторический феномен, ха­рактеризующий особенности культурных связей Киевс­кой Руси с Болгарией, а также с Византией. Первое Б. в. (первое южнославянское влияние) охваты­вает исторический период Х-Х1П вв., когда существовал т. наз. «золотой век» болгарской письменности. Осн. его составляющей была кирилло-мефодиевская традиция, с помощью к-рой за сравнительно короткий исторический период на Руси появилась письменность в форме кирил­лической азбуки, а также осн. часть оригинального и пе­реводного книжного фонда. Благодаря этому книжники Древней Руси ознакомились с религиозными и философс­кими идеями писателей ранней патристики IV VIII вв., среди к-рых наиболее популярными были Иоанн Злато­уст, Григорий Назианзин, Василий Великий, Григорий Нисский, Ефрем Сирин, Иоанн Дамаскин, Анастасий Синаит и др., с такими важными для средневековой куль­туры религиозно-догматическими соч., как «Азбучная молитва», «Проглас к Евангелию», «О письменах», «Ше-стоднев». Писатели «золотого века» болгарской письмен­ности (Кирилл-Константин Философ, Климент Охридский, Константин Преславский, Черноризец Храбр, Иоанн Эк­зарх Болгарский, царь Симеон со своим «Златоструем» и «Сборником царя Симеона», известным на Руси как «Из­борник Святослава 1073 года») в значительной мере оп­ределили интеллектуально-книжный климат культуры Ки­евской Руси. Общая ориентация философской культуры Болгарии и Киевской Руси на церковных писателей кап-падокийской богословской школы (Малая Азия), на символико-аллегорический метод александрийской богослов­ской школы, на философствующее богословие Иоанна Дамаскина привела к тому, что генеральную направлен­ность религиозно-философских построений в культуре Руси можно охарактеризовать как неоплатонизирующий аристотелизм.

Второе Б. в. (второе южнославянское влияние) охваты­вает исторический период XIV-XV вв. Характерной осо­бенностью болгарской культуры этого периода является тесная сращенность с церковной историей, и прежде все­го с борьбой болгарской церкви за свою автокефальность и устроение патриаршества. Отсюда возникла идея исправ­ления церковных книг и были созданы «добрые тырновс-кие и ресавские изводы», оказавшие впоследствии боль­шое влияние на литературную и философскую культуру рус. Средневековья. Центральными фигурами этого пе­риода были два тырновских патриарха - Феодосии и Евфимий, последователи афонского исихазма. Поскольку философской основой исихазма был неоплатонизм, то это означало, что философская культура обеих славянских стран была готова к восприятию различных модифика­ций неоплатонических идей. Такой почвой был славянс­кий перевод целого ряда сочинений из корпуса текстов Псевдо-Дионисия Ареопагита («О небесной иерархии», «О церковной иерархии», «О божественных именах», «О таинственном (мистическом) богословии»), осуществ­ленный в 1371 г. сербским монахом Исайей. Переведенные тексты сопровождались обширными комментариями вид­ного византийского богослова Максима Исповедника. Если распространение исихазма в определенной мере подготовило условия для перевода ареопагитик, то пос­ледние, в свою очередь, способствовали более глубоко­му усвоению исихастских идей. Т. обр., второе Б. в. сфор­мировало на Руси неоплатоническую философскую тра­дицию античной и византийской культуры, по преиму­ществу в ее исихастской форме. Как первое, так и второе Б. в. не были единственным способом проникновения на Русь религиозно-философских идей, но они были мощ­ными импульсами культурообразующего характера, спо­собствовавшими развитию рус. философской культуры.

Л и т.: Сырку П. А. К истории исправления книг в Болгарии в XIV в. Т. 1. Вып. 2. Литургические труды патриарха Евфимия Терновского. Спб., 1890; Он же. Время и жизнь патриарха Евфимия Терновского. Спб., 1898; Абрамов А. И. Первое и второе болгарские влияния в философской мысли русского средневековья // Международные идейно-философские связи Руси XI-XVII вв. М., 1991; Он же. К вопросу об особенностях русского средневекового философствования // Социокультур­ные характеристики средневековой философии. М., 1990,Гро-мов М. Н., Мильков В. В. Идейные течения древнерусской мыс­ли. Спб., 2001.

А. И. Абрамов


БОЛДЫРЕВ Дмитрий Васильевич (20.04.2(05). 1885, Петер­бург- 12.05.1920, Иркутск) - философ и публицист. Окон­чил историко-филологический ф-т Петербургского ун-та, после чего был оставлен на кафедре философии для пре­подавательской работы. Стажировался в Германии, в Гей-дельбергском и Марбургском ун-тах. В 1918г. переехал в Пермь, где в качестве приват-доцента читал лекции в мест­ном ун-те. В 1919 г. был назначен директором пресс-бюро Русского бюро печати при правительстве Колчака. Умер Б. в тюремном госпитале от сыпного тифа вскоре после аре­ста революционными властями. Единственное крупное и незавершенное соч. Б. - «Знание и бытие» - было издано в 1935 г. за границей. В нем развита гносеологическая кон­цепция «объективизма», к-рую Б. относил к тем прогрес­сивным течениям в философии нач. XX в., что «преодоле­вают мертвящий дух субъективизма» и освобождают на­учное мировоззрение от психологистских напластований. Самым «многообещающим» направлением антисолипси-стской волны он считал интуитивизм. Развивая идеи Н. О. Лосского и Франка о единстве субъекта и объекта, непос­редственно-очевидной природе знания и органическом строении мира, Б. выдвинул и обосновал принцип самопо­знаваемости бытия; положение о строго объективном со­держании всех, за вычетом узкой области ощущений, фе­номенов человеческого познания, включая воображение, фантазию, иллюзии и галлюцинации; разработал теорию переменной величины в онтологии и гносеологии. Прин­цип абсолютной объективности или, в терминологии Б., «очевидности» всего массива человеческого опыта обо­сновывался им путем предельной космизации понятия субъекта, наряду с провозглашением самой способности познания, сводимой, в свою очередь, к самопознанию Аб­солюта, - всеобщей, атрибутивной, «родовой» особенно­стью бытия. «Единственный субъект, держатель знания, есть его объект, т. е. весь мир». Поэтому «знание, очевидность есть свойство самого мира», а не продукт творения к.-л. индивидов, «оно ни в каком смысле не психично». С пози­ций такого глобального подхода исчезают границы внут­реннего и внешнего опыта, «мир смотрится в нем на себя изнутри, а не извне», и «то, что смотрится, то и знается». «Другими словами, мир познает себя сам или, просто, познается», наподобие того, как он покоится, движется, развивается и т. п. В противоположность механицизму, дро­бившему мир на дискретные, разделенные пустотой эле­менты, Б., следуя традициям неоплатонизма, считал, что вещи «вырастают из одного общего корня» - Единого Пер­воначала, представляя собой неоскудеваемый, хотя и по­степенно сгущающийся (материализующийся) поток тон­чайших световых энергий, благодаря проникающей при­роде к-рых «всякая прерывность всегда существует на фоне некоторой непрерывности», иначе говоря, «все существу­ет во всем». А поскольку «между нами и мировым це­лым» также «нет грани», то в человеческих представлени­ях все «познается таким, каким оно существует», т. е. в своих «подлинных качествах». К абсолютно объективным, «внетелесным» и «вне-субъектным» формам познания Б. относил чувственные восприятия первичных («звуки, цве­та, запахи») и вторичных («твердость, движение, протяже­ние») качеств, математические абстракции («геометричес­кие фигуры, число, закон, множества и т. д.»), а также «все образы», создаваемые воображением и фантазией, «как, напр., образ дракона, кентавра». Предпосылкой для столь решительной онтологизации опыта служила теория «интенсивной величины» бытия предметов, уменьшавшей­ся по мере возрастания пространственно-временной дис­танции между последними и воспринимающим их субъек­том. На том основании, что эманация, т. е. «повторение себя в бесчисленных непрерывных степенях ослабления, свойственна не только Абсолютному, но и каждой част­ной» вещи, Б. выдвинул идею непреходящего и повсе­местного, вплоть до самых отдаленных уголков Вселенной, «реального вездеприсутствия» любого однажды возник­шего события, каким бы малозначительным и быстротеч­ным оно ни казалось. «Каждый предмет», даже такой «мер­твый и косный», как лежачий камень, пребывает «во всех точках» мирового пространства, «нимбами своих повто­рений» он «разлит всюду в разных степенях силы», беско­нечно убывающей «к нулю». Прошлое, утверждал Б., со­храняется навечно. Подобно «угасшим звездам», вещи, «уже умерев», тем не менее «продолжают светить, т. е. оставляют после себя свое слабеющее повторение... Их от­звуки, их следы, их ароматы... мы встречаем повсюду на той или иной глубине от окружающих нас предметов». Про­блема познавательного образа решалась Б. в 65

БОЛОТОВ


бескомпромиссно объективистском духе. Образ не есть «субъективное нечто». «Между образом и предметом нет разницы по существу, и образ есть тот же предмет, только в ослабленной степени» своего бытия, а потому «нет разни­цы в их объективности». Ясновидение, яснослышание, «ося­зание на расстоянии» - закономерное следствие «везде-разлитости, точнее, непрерывности образов и предметов». Заключительный вывод Б. об относительной противопо­ложности бытия и знания как двух условно-различных ас­пектов единой реальности - «знание есть слабейшая сте­пень бытия. И обратно: «бытие» есть усиленная степень знания». Большое значение для Б. имела проблема обо­снования объективно-правдоподобного характера фанта­зии. По его мнению, фантазия - это игра образов, «радуж­ный перелив друг в друга раздельных предметов». К при­меру, мифический «фавн есть переход между козлом и человеком, но только, естественно, отрезанный от своих крайних пределов». Под ним скрывается реальный исто­рический тип «первобытного горного пастуха». Социаль­но-политические воззрения Б. имели выраженную религи­озную окраску. Он был убежденным сторонником тради­ций и незыблемости рус. православия и разоблачал как модернистские поветрия, преследовавшие цель перестро­ить его в соответствии с «духом современности», так и попытки «вернуть Церковь к первохристианской просто­те», видя в них слабо замаскированные варианты балтист-ско-лютеранской реформации. Все революции, происшед­шие в России в XX в., Б. считал массовыми судорожно-эпилептическими припадками «хлыстовщины», к-рые были вызваны ослаблением национально-православного духа и инспирированы революционным племенем интерна­циональных «перекати-поле». К демократии и ее завоева­ниям Б. относился иронично, как к политическому балага­ну. Не вызывал у него симпатий и самодержавный абсо­лютизм, умертвивший в фискальных объятиях живую душу православия. Исторически сложившимся идеалом го­сударственного устройства на Руси, утраченным в после­петровскую эпоху, Б. считал «особый род теократии, осно­ванной не на совмещении, а на разделении Церкви и цар­ства при духовном родительском первенстве Церкви, и на подчинении царства не священнику, а священству». По мысли Б., церковь «возрожденного православия» должна быть «духовным руководителем» вставшей «в сыновнее отношение» к ней государственной власти.

С о ч.: Огненная купель // Русская мысль. 1915. № 11-12; Голос из гроба// Русская свобода. 1917. № 4; Церковные впе­чатления//Там же. № 9; Золотой век Августа//Там же. № 12/13; Заливы и проливы // Там же. № 14/15; Официальная революция // Там же. № 24/25; Знание и бытие. Харбин, 1935.

Л и т.: Лососий Н. О. Предисловие // Болдырев Д. В. Знание и бытие. Харбин, 1935; Вейдле В. Памяти Д. В. Болдырева // Последние новости. Париж, 1936, 2 января.

Н. Н. Старченко


БОЛОТОВ Андрей Тимофеевич (7( 18). 10.1738, с. Дворяниново Тульской губ. - 4(16). 10.1833, там же) - историк, экономист, философ. С 1755 по 1762 г. - на военной служ­бе; участвовал в Семилетней войне, в дальнейшем боль­шую часть жизни провел в своем деревенском имении, поддерживал связи с рядом известных рус. деятелей, осо­бенно с Новиковым, издававшим осн. философские со­чинения Б. В Москве выходили журн. Б.: «Сельский жи­тель» (1778-1779) и «Экономический магазин» (1780— 1789); с 1794 г. он член Лейпцигского экономического об-ва. Социально-политические взгляды Б. развивались в рус­ле европеизированной дворянской идеологии, в нек-рых пунктах расходившейся с идеологией официальной. Б. не удовлетворяли обсуждавшиеся в России проекты по крестьянскому вопросу; он особенно подчеркивал необ­ходимость рационализации экономики и преодоления «крайнего невежества наших земледельцев», полагая, что «без просвещения ума одна собственность и независи­мость ничего не сделают», что к «великим успехам» при­ведет соединение «просвещенного ума» с «трудолюби­ем». Резко отрицательно относился Б. к восстанию Е. И. Пугачева и к Французской революции кон. XVIII в. Нахо­дясь в Кенигсберге, Б. увлекся первоначально философи­ей лейпцигского проф.-вольфианца И. К. Готшеда и осо­бенно идеями И. Г. Зульцера, что поставило его, по его собственному признанию, в «среднее положение между верой и неверием». Вскоре, однако, он обратился к кон­цепциям критиков «справа» философии Г. В. Лейбница и X. Вольфа, в первую очередь ко взглядам нем. теолога и философа X. А. Крузиуса. В основание своих фило­софских представлений Б. положил мысли о необходимо­сти: 1) согласовывать философию с Священным писа­нием; 2) не ограничиваться одной верой, но опираться также «на ясные доводы и тонкие философические дока­зательства» и подкреплять религиозные положения здра­выми философскими рассуждениями ума; 3) знать и изу­чать связанную с натуральным богословием «науку о ми­ре» - «физику» (по господствующим тогда в России по­нятиям в нее входили все естественные науки), при этом «физика» должна помочь познать «разум», «премуд­рость» и «промысел» Бога в природе, «божественную гармонию» и красоту природы. Тем самым Б. стал приверженцем распространившихся в Зап. Европе 1-й пол. XVIII в. концепций «натуртеологии», «физикотеологии», «астротеологии», «космотеологии», пытавшихся согласовать разум и веру, философию и теологию, учи­тывая достижения естествознания Нового времени. По­знание Бога, мира и человека - самое нужное, по Б., из всех познаний человеческих. В центре философии на­ходится «общее» - сущность Бога, строение природы, порядок, установленный в ней Богом. В духе теоцентризма Б. доказывал, что перед Богом человек «прах и ничто». Тем не менее его волновали также проблемы антрополо­гии, особенно этики; он стремился «сопрягать физику с нравоучением», причем полагал, что в сфере морали должен действовать не только «закон откровенного сло­ва», но также «закон естества и натурального права». Примыкая в своей основе к православно-христианскому этическому ригоризму, а частью к стоицизму, этика Б. выходила в ряде пунктов за их пределы. Всячески откре­щиваясь от возможных обвинений в эпикуреизме, Б. тем не менее шел именно в этом направлении, когда отстаи­вал свою концепцию «веселия» как способа отогнать грусть, неудовольствие, скуку, подчеркивал ценность пер­вого и коренного желания человека - его стремления к совершенству. Хотя Б. думал, что от природы человек больше расположен ко злу, чем к добру, он призывал смот­реть на людей прежде всего с хорошей стороны, а не с «худой». Философия Б. представляет собой пример, с од­ной стороны, продолжения в России процесса автономизации философии от богословия, отхода от крайнего тео-центризма, гуманизации философии в ренессанском духе, а с другой - начавшейся в кон. XVIII в. консервативной реакции на распространение в Зап. Европе и в России рационалистических и материалистических, а также просветительских идей, вступавших в противоречие с гос­подствующей официальной идеологией православия.

С о ч.: Записки. Спб., 1871-1873. Т. 1-4; Детская филосо­фия, или Нравоучительные разговоры между одною госпо­жою и ее детьми. М., 1776. Ч. 1; Чувствования христианина при начале и конце каждого дня в неделе, относящиеся к самому себе и к Богу. М., 1781; Путеводитель к истинному человечес­кому счастию, или Опыт нравоучительных и отчасти филосо­фических рассуждений о благополучии человеческой жизни и о средствах к приобретению оного. М., 1784. Ч. 1-3.

Лит.: Шкловский В. Б. Краткая и достоверная повесть о дворянине Болотове//Красная Новь. 1928. Кн. \2,Морозов И., Кучеров А. Болотов - публицист // Литературное наследство. М, 1933. № 9-10; Бердышев А. П. А. Т. Болотов. М. 1988.

В. Ф. Пустарнаков


БОРАНЕЦКИЙ Петр Степанович (ок. 1900-не ранее 1965)-философ, публицист. Перейдя в кон. 1920-х гг. советскую границу, обосновался в Париже, выступив в качестве лиде­ра группы народников-мессианистов. Отталкиваясь от иде­ологии большевизма, провозглашал необходимость «но­вого конструктивного этапа Революции», призванной вы­вести Россию, а за ней и все человечество, в «эру подлин­ной Пореволюционности, эру Мира, Свободы и Строительства новых высших форм жизни». Движущую силу «Третьей национальной Народной революции» ви­дел в крестьянстве - «целинной, органически мощной сти­хии», противостоящей люмпенизированному, опустошен­ному и разложившемуся пролетариату, продукту «запад­ноевропейской капиталистической цивилизации». В 1932-1939 гг. издавал журн. «Третья Россия» - «орган исканий нового синтеза». В отличие от представителей других по­революционных течений 20-30-х гг. - евразийцев, новоград-цев, национал-максималистов, основывавших свое виде­ние третьего, некоммунистического и некапиталистичес­кого пути России на идеях христианства и рус. религиозно-философской мысли (идеи богочеловечества, активного христианства, истории как «работы спасения»), Б. полагал этот путь в разрыве с христианской традицией, с его т. зр., безнадежно отжившей, дискредитировавшей себя в исто­рии, неспособной дать человеку план и проект созидатель­ного действия. В противовес «теологическому миросозер­цанию», к-рое воспитывает человека-раба, лишает его уве­ренности в собственных силах и обещает рай только в потустороннем бытии, лидер «Третьей России» выдвигал новое прометеевское, титаническое миросозерцание, оду­шевленное пафосом человека-творца, вдохновенно и мощ­но организующего мир и историю. В построениях Б., утверждавшего идею «Становящегося Бога», «Нового Высшего Человека», к-рый призван достичь бессмертия и всемогущества, своеобразно преломились философия богостроительства М. Горького и Богданова, идеи про­летарской поэзии кон. 1910-х-нач. 1920-х гг., имморталис-тические построения биокосмистов. После Второй миро­вой войны Б. жил в Париже, углубляя и развивая свою фи­лософию прометеизма.

С о ч.: Философия техники: Техника и новое миросозерца­ние. Париж, 1947; Ценность и человек: Принцип сохранения ценности. Париж, 1948; О достоинстве человека: Основания героической этики. Париж, 1950; Религия, материализм и про-метеизм: Основания синтетического миросозерцания. Париж, б/г; О самом важном: Конечное назначение человека. Париж, 1956; Основные начала: Онтология творческого миросозерца­ния. Париж, б/г; Социальный идеал: Основы социальной фило­софии. Париж, 1965.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   161




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет