В. И. Кураев
ЛЕНИН (наст. фам. Ульянов) Владимир Ильич (10(22).04. 1870, Симбирск (ныне Ульяновск) - 21.01.1924, пос. Горки (ныне Горки Ленинские Московской обл.) - общественный и государственный деятель, политический мыслитель, философ-марксист. Род. в семье инспектора народных училищ Симбирской губ., окончил гимназию и юридический ф-т Петербургского ун-та (1891, экстерном). Познакомившись еще в юношеском возрасте с работами Чернышевского, Добролюбова и др., затем - с трудами К. Маркса и Ф. Энгельса, а также первого рус. теоретика-марксиста Плеханова, Л. становится убежденным сторонником марксизма, считая необходимой борьбу за его воплощение в России. Литературная деятельность Л. начинается в 1893 г. в Петербурге. В 1894 г. печатается нелегально его первая крупная работа «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». В 1895 г. он был арестован и сослан (1897) в Вост. Сибирь (с. Шушенское). По окончании ссылки в 1900 г. эмигрировал, продолжив революционную деятельность за границей (1900-1905,1907-1917). Завершая полемику с народничеством, Л. доказывал, что Россия уже встала на путь капитализма («Развитие капитализма в России», 1899). В споре с т. наз. «экономистами» он обосновывал идею необходимости внесения научного социалистического сознания в рабочий класс («Что делать?», 1902). Когда на II съезде (Лондон, 1903) Российской социал-демократической рабочей партии в ней произошел раскол на большевиков и меньшевиков, Л. встал во главе партии большевиков, к-рую он в конечном итоге привел к завоеванию власти в октябре 1917 г. В отличие от меньшевиков, считавших несвоевременным вопрос о пролетарской революции в отставшей от западноевропейских стран России, Л. уже во время революционных событий 1905 г. выдвинул идею о перерастании буржуазно-демократической революции в пролетарскую социалистическую революцию («Две тактики социал-демократии в демократической революции». 1905). Такое перерастание фактически осуществилось в феврале-октябре 1917 г. После Октябрьской революции Л. - первый председатель правительства Советской России. Отношение Л. к марксистской теории, и в частности к философии, претерпело эволюцию. В своих первых трудах 1894-1895 гг. он, подобно ряду социал-демократов (К. Каутский и др.), придерживался т. зр., что марксизм - это наука об об-ве, социология, подчиняющаяся общенаучным критериям и не нуждающаяся в философии (материал философии распадается между отдельными науками, утверждал он в работе «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», 1895). Дальнейший ход событий - выступление Э. Бернштейна с ревизией ряда положений марксизма, полемика, в т. ч. философская, вокруг ревизионизма, начавшееся размежевание революционного и реформистского крыла среди марксистов II Интернационала - побудил Л. изменить свое отношение к философии. Он становится последовательным защитником идеи о философском своеобразии марксизма и органической целостности его трех составных частей - философии, политэкономии и учения о социализме. Именно в этот второй период (1905-1917) Л. наряду с политическими и экономическими работами («Крах II Интернационала», 1915, «Империализм, как высшая стадия капитализма», 1916 и др.) создает собственно философские труды —«Материализм и эмпириокритицизм» (1909) и «Философские тетради» (рукопись 1914— 1916). Осн. проблема третьего периода (1917-1924) -вопросы социального развития и общественно-государственного устройства после завоевания большевиками власти. В этот период делается попытка теоретически обосновать начальный этап социалистического строительства («Государство и революция», 1917; «Очередные задачи Советской власти», 1918; «Великий почин», 1919; «О значении воинствующего материализма», 1922; последние статьи: «О кооперации», «О нашей революции», «Лучше меньше, да лучше»). Философские взгляды Л. выражены, т. обр., не только в трудах «Материализм и эмпириокритицизм», «Философские тетради» и обобщающих статьях, таких, как «Три источника и три составных части марксизма» (1913) и «Карл Маркс» (1914), но и во мн. работах социально-политического и экономического характера. Подспудно они проходят и в произв. первого периода, где Л. стремился доказать, что выводы марксизма вытекают не из общефилософских схем, а из конкретно-научного исследования об-ва. Субъективизму народников (исходить из желаемого, из идеала) он противопоставил подход к об-ву как целостности, развивающейся по своим объективным закономерностям. Соответственно и диалектический метод он определял как «научный метод в социологии, состоящий в том, что общество рассматривается как живой, находящийся в постоянном развитии организм...» (Поли. собр. соч. Т. 1.С. 165). Однако сразу же вслед за этим, выступая с критикой «буржуазного объективизма» «легальных марксистов», Л. требует не ограничиваться констатацией объективных фактов и процессов (в частности, развития капитализма в России), что может привести к апологетике этих фактов, а встать и на критическую т. зр., позволяющую увидеть скрытые еще противоречия и перспективы развития. Так, философская в своей основе идея соотношения субъективного и объективного и нахождения верной линии между двумя симметричными крайностями становится одной из важнейших для Л. как мыслителя и как практического деятеля. Мн. исследователи усматривают оригинальный вклад Л. именно в разработку вопроса о роли субъективного фактора в истории: интересов и настроений различных социальных групп, перехода от стихийности к сознательности и организованности, идеологической борьбы, стратегии и тактики политических действий и т. д. Исследование сочетания этих факторов с объективными условиями данной страны Л. называл «конкретным анализом конкретной ситуации». При этом он упрекал Плеханова и меньшевиков в том, что они пытались делать конкретные выводы не из такого анализа, а чисто логически. В свою очередь меньшевики обвиняли Л. и большевиков в отходе от важных положений марксистской теории, в замене материалистического монизма дуалистическим пониманием соотношения объективных и субъективных моментов. Суть теоретического расхождения заключалась, собственно, в том, как понимать соотношение объективных и субъективных моментов в развитии конкретного об-ва. Для Л. субъективные моменты были более самостоятельны и более весомы, чем для Плеханова. Если Плеханов сводил все дело к проявлению в них или вопреки им объективных экономических законов, то, по Л., развитые субъективные моменты могли в определенной мере компенсировать слабость экономического развития или, напротив, из-за собственной слабости - не дать довести объективный процесс до логического конца. Свое понимание развития об-ва Л. противопоставлял эволюционистской концепции склонявшихся к реформизму деятелей II Интернационала («хитрая и революционная» диалектика против «простой и спокойной» эволюции). Тесно связаны с социально-исторической проблематикой исследования Л. по теории познания. Здесь выделяются 2 этапа: 1-й характеризуется акцентом на материализм и объективность познания как отражения действительности («Ма-| териализм и эмпириокритицизм»), 2-й - на диалектику и ее методологическую роль в познании («Философские тетради»). Выступая против увлечения нек-рых марксистов (Богданова, Базарова, Валентинова, Юшкевича и др.) философией Э. Маха и Р. Авенариуса - эмпириокрити-I цизмом и их попыток соединить марксистское учение об i об-ве с эмпириокритицистской теорией познания, Л. настаивал на том, что марксизм имеет собственную философию и собственную, диалектико-материалистическую теорию познания. Она несовместима с эмпириокритицизмом прежде всего постольку, поскольку материализм несовместим с идеализмом. Материализм в познании -это теория отражения, рассматривающая наши восприятия и представления как образы существующих независимо от сознания и мышления явлений. Подчеркивая объективность содержания формирующихся в результате процесса отражения образов, Л. вместе с тем считал их идеальными, а не материальными по своему характеру. Осмысливая нек-рые результаты научной революции в физике в кон. XIX - нач. XX в., Л. критиковал попытки их идеалистической интерпретации эмпириокритицизмом («материя исчезла») и проводил принципиально важное разграничение между философской категорией материи («объективная реальность, данная нам в ощущении») и изменчивыми конкретно-научными представлениями о ней. То же относится к категориям пространства, времени, причинности, необходимости. Материалистическая философия, по Л., ограничивается признанием объективного существования обозначаемых ими реальностей, предоставляя их конкретное исследование частным наукам. Также и сам процесс познания Л. характеризовал лишь в самых общих чертах: это процесс бесконечный, сложный, противоречивый, связанный с практикой как основой познания и критерием истины. В «Материализме и эмпириокритицизме» Л., по существу, интересовал не процесс познания, а его результаты, к-рые, по его представлению, объективны и общезначимы, лишь поскольку правильно отражают действительность. Иное дело - «Философские тетради», содержащие комментарии в ходе изучения ряда трудов Гегеля и нек-рых др. философов. В них делаются попытки (хотя и в виде отдельных высказываний, фрагментов) материалистически истолковать нек-рые положения гегелевской диалектики, относящиеся к процессу познания, на основе чего Л. высказывает идею о тождестве диалектики, логики и теории познания. В ст. «Три источника и три составных части марксизма» Л. давал такое определение диалектики: это «учение о развитии в его наиболее полном, глубоком и свободном от односторонности виде» (Там же. Т. 23. С. 43-44). Данное определение было дополнено в ст. «Карл Маркс» раскрытием «некоторых черт диалектики»: развитие скачкообразное, с перерывами постепенности и превращением количества в качество, внутренние импульсы к развитию, даваемые противоречием, столкновением различных сил и тенденций, взаимозависимость и теснейшая связь всех сторон каждого явления, связь, дающая единый, закономерный мировой процесс движения (см. там же. Т. 26. С. 55). Поставив в «Философских тетрадях» проблему диалектики в плоскость теории познания, Л. определяет ориентиры, указывающие на диалектический характер познания: развертывание всей совокупности моментов действительности, взаимозависимость и взаимопереход всех понятий, доходящие до тождества противоположностей между понятиями, изучение противоречия в самой сущности предметов, наконец раздвоение единого и познание противоречивых частей его. В результате Л. перечисляет 16 элементов диалектики (объективность, всесторонность, учет внутренних противоречивых тенденций,
соединение анализа и синтеза и т. д. (см. там же. Т. 29. С. 202-203), хотя этот поиск нельзя считать законченным («Философские тетради» - рабочие заметки для себя). Во фрагменте «К вопросу о диалектике» он дает обобщающее определение диалектики: это «живое, многостороннее (при вечно увеличивающемся числе сторон) познание с бездной оттенков всякого подхода, приближения к действительности...» (Там же. С. 321). Считая такую установку основой гибкого подхода к действительности, Л. использует ее в своих спорах с оппонентами (см., напр., «Крах II Интернационала») и в своих разработках проблем империализма, национального вопроса (две тенденции в межнациональных отношениях - к объединению и к разъединению), культуры (прогрессивные и реакционные стороны во всякой национальной культуре) и др. В послеоктябрьский период Л. предложил разграничивать антагонистические и неантагонистические противоречия, отмечая, что последние останутся и при социализме. Он выдвинул идею сознательного соединения противоположностей, причем такого, чтобы получилась «симфония, а не какофония». Таким соединением был, в частности, для Л. принцип «демократического централизма»: в борьбе централистской тенденции (победившей позже при Сталине) и тенденции демократической, самоуправленческой (представленной, в частности, «рабочей оппозицией») Л. стремился найти и удержать некую среднюю, синтетическую позицию - централизация при контроле снизу (ст. «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше» и др.). В ст. «О значении воинствующего материализма» (1922) Л. набросал программу деятельности философов-марксистов (союз с некоммунистами, с учеными-естествоиспытателями, материалистическая переработка диалектики Гегеля). Отношение Л. к рус. философии во многом было подчинено интересам политической борьбы и отражало позиции радикальной интеллигенции, восходящие к 60-70-м гг. XIX в. Симпатии Л. в этой области обозначились прежде всего подчеркиванием первостепенной важности идей, оппозиционных самодержавию (декабристы, Герцен, Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, петрашевцы и др. социалисты) (см. работы «Памяти Герцена», «Из прошлого рабочей печати в России», «Роль сословий и классов в освободительном движении» и др.). Главным рус. философским авторитетом для Л. был Чернышевский, к-рому он в юности, восхищенный романом «Что делать'.'», отправил письмо, оставшееся без ответа. Темы философского творчества Чернышевского использовались Л. в его осн. философских соч. Напр., критика Канта «слева» в «Материализме и эмпириокритицизме», анализ «антропологизма» в «Философских тетрадях». Чернышевский наряду с Плехановым был для Л. наиболее зримым воплощением «солидной материалистической традиции» в России («О значении воинствующего материализма»). Л., так же как и мн. представители народнической и социал-демократической интеллигенции, отдавал предпочтение Толстому как мыслителю по сравнению с Достоевским. Однако и Толстого Л. воспринимал гл. обр. политически, как (.зеркало русской революции», не рассматривая его религиозно-философские взгляды по существу. Аналогичная, но уже резко критическая оценка выражена у Л. по отношению к Бердяеву, Булгакову, П. Б. Струве и др. религиозным мыслителям, отошедшим от марксизма. Своего апогея она достигает в одном из самых острых образцов его публицистики, посвященном критике «контрреволюционного либерализма» Бердяева, Булгакова, Изгоева,Аи-стяковского, Гершензона, Струве, Франка, - «О «Вехах». В целом же внимание Л. было обращено к рус. литературе по марксизму; он был нацелен гл. обр. на борьбу со своими российскими противниками (народниками, «легальными марксистами», «экономистами», меньшевиками, октябристами, кадетами, эсерами и др.). Причем его философско-критическая активность была направлена прежде всего на левый фланг, а также центр идейно-политического спектра борьбы в России, о чем свидетельствует его анализ эмпириокритицизма, богостроительства, «веховства» (см. «Вехи»). Рус. философскую мысль консервативного направления (К. Н. Леонтьев, Розанов, Победоносцев и др.) Л. нигде специально не анализировал. Труды Л., многократно переиздававшиеся, оказали большое влияние на мировое коммунистическое движение, на левые, социалистические круги во мн. странах.
С о ч.: Поли. собр. соч.: В 55 т. М., 1958-1965.
Л и т.: Деборин А. М. Ленин как мыслитель. М., 1924; Сталин И. В. Вопросы ленинизма. 11-е изд. М., 1952; Адоратский В. В. О теории и практике ленинизма (революционного марксизма). М.; Л.; 1924; Быстрянский В. А. Ленин как материалист-диалектик. Л., 1925; Тимирязев А. К. Ленин и современное естествознание. Л., 1924; Варьяш А. Диалектика у Ленина. М.; Л., 192%,Луппол И. К. Ленин и философия. М., 1927;Познер В. М. Очерк диалектического материализма (по книге В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»), М., 1936; Омельяшш-ский М. Э. В. И. Ленин и философские вопросы современной физики. М., 1968; О «Философских тетрадях» В. И. Ленина. М., 1959; Кедров Б. М. Книга В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и современное естествознание. М., 1959; Он же. Из лаборатории ленинской мысли (Очерки о «Философских тетрадях» В. И. Ленина). М., 1972; Чагин Б. А. В. И. Ленин о роли субъективного фактора в истории. Л., 1967; Розенталь М. М. Ленин и диалектика. М., 1963; Ленин как философ. М., 1969; Копнин П. В. Философские идеи В. И. Ленина и логика. М., 1969; История марксистской диалектики. Ленинский этап. М., 1973; Ильенков Э. В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. М., 1980; Ленин. Философия. Современность. М., 1985; Главные философские труды В. И. Ленина. М., 1987; Ленин. Взгляд с Запада. М., 1990; «Материализм и эмпириокритицизм» в России и за рубежом: Новые материалы. М., 1990; Кувакин В. А. Мировоззрение Ленина: формирование и основные черты. М., 1990;Логинов В. Т. Владимир Ленин: Выбор пути. Биография. М., 2005; Hopper J. (Pannekoek A.). Lenin als Philosoph. Amsterdam, 1938; Meyer A. Leninism. Cambridge (Mass.), 1957; Seve L. La difference. Introduction au leninisme. P., 1960; Lenin. The Man. The Theorist. The Leader. A Rcapprisel. L., 1987; Garaudy R. Lenine. P., 1968; AlthusserL. Lenine et la philosophic . P., 1969; Ulam A. Lenin and the Bolsheviks. L., 1969; Gruppi L. II pcnsiero di Lenin. Roma, 1970; Lecourt D. Une crise et son enjeu (essai sur la position de Lenine en philosophie). P., 1973; Lenine et la pratique scientifique. P., 1974; Liebman M. Leninism under Lenin. L., 1975; Polan A.J. Lenin and the End of Politics. L., 1984.
M. H. Грецкий, M. А. Маслин, В. Ф. Титов
ЛЕОНТЬЕВ Алексей Николаевич (5( 18).02.1903, Москва -2 LO1.1979, Москва) - психолог, философ и педагог. Окончил ф-т общественных наук Московского ун-та (1924), работал в Психологическом ин-те и др. московских научных учреждениях (1924—1930), зав. сектором Всеукраинской психоневрологической академии и зав. кафедрой Харьковского педагогического ин-та (1930-1935). В 1936-1940 гг. одновременно работает в Москве, в Психологическом ин-те, и в Ленинградском государственном педагогическом ин-те им. Н. К. Крупской. Доктор психологических наук (1940). С 1943 г. - зав. лабораторией, затем отделом детской психологии Ин-та психологии, проф., а с 1949 г. -зав. кафедрой психологии Московского ун-та. Действительный член АПН РСФСР (1950), АПН СССР (1968), в 50-е гг. был академиком-секретарем и вице-президентом АПН РСФСР. С 1966 г. - декан ф-та психологии Московского ун-та и зав. кафедрой общей психологии. Почетный доктор ряда зарубежных ун-тов, в т. ч. Сорбонны. Лейтмотивом научного творчества Л. была разработка философско-методологических оснований психологической науки. Становление Л. как ученого произошло в 20-е гг. под влиянием его учителя Выготского, буквально взорвавшего традиционную психологию своими методологическими, теоретическими и экспериментальными работами, заложившими основы новой психологии, к-рую он связывал с марксизмом. Исследованиями кон. 20-х гг. Л. также внес вклад в разработку созданного Выготским культурно-исторического подхода к становлению человеческой психики. Однако уже в нач. 30-х гт. Л., не порывая с культурно-историческим подходом, начинает дискутировать с Выготским о путях его дальнейшего развития. Если для Выготского осн. предметом изучения было сознание, то Л. более важным представлялся анализ формирующей сознание человеческой практики, жизнедеятельности. Он стремился утвердить идею о приоритетной роли практики в формировании психики и понять закономерности этого формирования в историческом и индивидуальном развитии. Господствовавшей в старой психологии картезианской оппозиции «внешнее - внутреннее» Л. противопоставляет тезис о единстве строения внешних и внутренних процессов, вводя категориальную пару «процесс -образ». Он разрабатывает категорию деятельности как действительного (в гегелевском смысле) отношения человека к миру, к-рое не является в строгом смысле индивидуальным, а опосредовано отношениями с др. людьми и социокультурно выработанными формами практики. Идея о том, что формирование психических процессов и функций происходит в деятельности и посредством деятельности, послужила основой многочисленных экспериментальных исследований развития и формирования психических функций (30-60-е гг.). Они заложили основу для ряда психолого-педагогических концепций развивающего обучения и воспитания, к-рые в последнее десятилетие получили широкое распространение в педагогической практике. К кон. 30 - нач. 40-х гг. относится разработка представлений Л. о структуре деятельности, согласно к-рым в деятельности различаются три психологических уровня: собственно деятельности (акт деятельности), выделяемой по критерию ее мотива; действий, вычленяемых по критерию направленности на достижение осознанных целей; операций, соотносящихся с условиями осуществления деятельности. Для анализа сознания принципиально важной оказалась введенная Л. дихотомия «значение - личностный смысл», первый полюс к-рой характеризует «безличное», всеобщее, социокультурно усвоенное содержание сознания, а второй - его пристрастность, субъективность, обусловленную неповторимым индивидуальным опытом и структурой мотивации. Во 2-й пол. 50 - 60-е гг. Л. формулирует тезисы о системном строении психики, а также о единстве практической и «внутренней», психической деятельности. По сути, речь идет о единой деятельности, к-рая может переходить из внешней, развернутой формы во внутреннюю, свернутую (интериоризация), и наоборот (экстериоризация), может одновременно включать в себя собственно психические и внешние (экстрацеребральные) компоненты. В 1959 г. вышло 1-е изд. кн. Л. «Проблемы развития психики», обобщавшей результаты этих исследований. В 60-70-х гт. Л. продолжает разрабатывать т. наз. деятельностный подход или «общепсихологическую теорию деятельности». Аппарат деятельностной теории он применяет для анализа восприятия, мышления, психического отражения в широком смысле слова. В кон. 60-х гг. Л. обращается к проблеме личности, рассматривая ее в рамках системы, объединяющей деятельность и сознание. В 1975 г. выходит кн. Л. «Деятельность. Сознание. Личность», в к-рой он стремится «осмыслить категории, наиболее важные для построения целостной системы психологии как конкретной науки о порождении, функционировании и строении психического отражения реальности, которое опосредствует жизнь индивидов» (с. 12). Категория деятельности рассматривается как путь преодоления «постулата непосредственности» воздействия внешних раздражителей на индивидуальную психику, к-рый нашел наиболее завершенное выражение в бихевиористской формуле «стимул - реакция». Ключевым признаком деятельности выступает ее предметность, в понимании к-рой Л. опирается на идеи Гегеля и раннего Маркса. Сознание есть то, что опосредует и регулирует деятельность субъекта. Оно многомерно. В его структуре выделяются 3 осн. составляющих: чувственная ткань, служащая материалом для построения субъективного образа мира, значение, связывающее индивидуальное сознание с общественным опытом или социальной памятью, и личностный смысл, выражающий связь сознания с реальной жизнью субъекта. Исходной для анализа личности также выступает деятельность, вернее, система деятельностей, осуществляющих разнообразные отношения субъекта с миром. Их иерархия, а точнее, иерархия мотивов или смыслов и задает структуру личности человека. В 70-е гг. Л. вновь обратился к проблемам восприятия и психического отражения, используя в качестве ключевого понятие образа мира, за к-рым прежде всего стоит идея непрерывности воспринимаемой картины действительности. Невозможно воспринять отдельный объект, не воспринимая его в целостном контексте образа мира. Этот контекст в конечном счете и направляет процесс восприятия и опознания. Л. создал свою школу в психологии, его работы оказали заметное влияние на философов, педагогов, культурологов и представителей др. гуманитарных наук. В 1986 г. было создано Международное об-во исследований по теории деятельности.
С о ч.: Развитие памяти. М., 1931; Восстановление движения. М., 1945 (в соавт); Проблемы развития психики. М., 1959, 1965,1972,1981; Деятельность. Сознание. Личность. М.; 1975, 1977; Избр. психологические произв.: В 2 т. М., 1983; Философия психологии. М., 1994; Лекции по общей психологии. М., 2000; Становление психологии деятельности: Ранние работы. М., 2003.
Л и т.: А. Н. Леонтьев и современная психология. М., 1983.
Д. А. Леонтьев, А. А. Леонтьев
ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (13(25).01 1831, с. Ку-диново Калужской губ. - 12(24). 11.1891, Сергиев Посад) -философ, писатель, публицист. В 1850-1854 гг. обучался на медицинском ф-те Московского ун-та, с 1854 по 1856 г. был военным лекарем, участвуя в Крымской войне. В 1863 г. Л. - к этому времени автор нескольких повестей и романов («Подлипки» и «В своем краю») - назначается секретарем консульства на о. Крит и на протяжении почти десятилетия находится на дипломатической службе. В этот период оформляются его социально-философские взгляды и политические симпатии, склонность к консерватизму и эстетическому восприятию мира. В 1871 г., пережив глубокий духовный кризис, Л. оставляет дипломатическую карьеру и принимает решение постричься в монахи, с этой целью подолгу бывает на Афоне, в Оптинай пустыни, в Николо-Угрешском монастыре, однако ему «не советуют» отречься от мира, ибо он «не готов» еще оставить без сожаления литературу и публицистику. Монахом он стал только перед самой смертью, в 1891 г. Л. заявил о себе как об оригинальном мыслителе в написанных им в этот период работах «Византизм и славянство», «Племенная политика как орудие всемирной революции», «Отшельничество, монастырь и мир. Их сущность и взаимная связь (Четыре письма с Афона)», «Отец Климент Зедергольм» и др., мн. из к-рых были позже изданы в 2-томнике «Восток, Россия и славянство» (1885-1886) и свидетельствуют о стремлении их автора соединить строгую религиозность со своеобразной философской концепцией, где проблемы жизни и смерти, восхищение красотой мира переплетаются с надеждами на создание Россией новой цивилизации. Свою доктрину он называл «методом действительной жизни» и полагал, что философские идеи должны соответствовать религиозным представлениям о мире, обыденному здравому смыслу, требованиям непредвзятой науки, а также художественному видению мира. Центральная идея философии Л. - стремление обосновать целесообразность переориентации человеческого сознания с оптимистически-эвдемонистской установки на пессимистическое мироощущение. Первое и главное, с чем мы сталкиваемся, размышляя о «вечных» проблемах, к-рые традиционно относят к компетенции философии и религии, - это всесилие небытия, смерти и хрупкость жизни, моменты восхождения и торжества к-рой неизбежно сменяются разрушением и забвением. Человек должен помнить, что Земля - лишь временное его пристанище, но и в земной своей жизни он не имеет права надеяться на лучшее, ибо этика со своими идеалами бесконечного совершенствования далека от истин бытия. Единственной посюсторонней ценностью является жизнь как таковая и высшие ее проявления - напряженность, интенсивность, яркость, индивидуализированость. Они достигают своего максимума в период расцвета формы - носительницы жизненной идеи любого уровня сложности (от неорганического до социального) и ослабевают после того, как этот пик пройден и форма с роковой неизбежностью начинает распадаться. Момент ее наивысшей выразительности воспринимается человеком как совершенство в своем роде, как прекрасное. Поэтому красота должна быть признана всеобщим критерием оценки явлений окружающего мира. Больше залогов жизненности и силы - ближе к красоте и истине бытия. Др. ипостась прекрасного - разнообразие форм. И поэтому в социокультурной сфере необходимо признать приоритетной ценностью многообразие национальных культур, их несхожесть, к-рая достигается во время их наивысшего расцвета. Тем самым к теории культурно-исторических типов Данилевского Л. делает существенное дополнение, носящее эсхатологическую окраску: человечество живо до тех пор, пока способны к развитию самобытные национальные культуры; унификация человеческого бытия, появление сходных черт в социально-политической, эстетической, нравственной, бытовой и др. сферах есть признак не только ослабления внутренних жизненных сил различных народов, движения их к стадии разложения, но и приближения всего человечества к гибели. Ни один народ, считает Л., не является историческим эталоном и не может заявлять о своем превосходстве. Но ни одна нация не может создать уникальную цивилизацию дважды: народы, прошедшие период культурно-исторического цветения, навсегда исчерпывают потенции своего развития и закрывают для др. возможность движения в этом направлении. Л. формулирует закон «триединого процесса развития», с помощью к-рого надеется определить, на какой исторической ступени находится та или иная нация, т. к. признаки, сопровождающие переход от первоначального периода «простоты» к последующему - «цветущей сложности» и конечному - «вторичного смесительного упрощения», -однотипны. Вначале некое национальное образование аморфно; власть, религия, искусство, социальная иерархия существуют лишь в зачаточной форме. На этой стадии все племена почти неотличимы друг от друга. Характерные черты второй стадии - наибольшая дифференци-рованность сословий и провинций и власть сильной монархии и церкви, складывание традиций и преданий, появление науки и искусства. Это и есть вершина и цель исторического бытия, к-рая может быть достигнута тем или иным народом. Она так же не избавляет от страданий и ощущения творящейся несправедливости, но по крайней мере это стадия «культурной производительности» и «государственной стабильности». Третья, последняя, стадия характеризуется признаками, сопровождающими регрессивный процесс, - «смешением и большим равенством сословий», «сходством воспитания», сменой монархического режима конституционно-демократическими порядками, падением влияния религии и т. п. Через призму закона «триединого процесса развития» Европа видится Л. безнадежно устаревшим, разлагающимся организмом. В дальнейшем ее ждет упадок во всех сферах жизни, общественные неустройства, косность жалких мещанских благ и добродетелей. Первоначально Л. разделял надежды Данилевского на создание нового восточнославянского культурно-исторического типа с Россией во главе. Россия, рассуждал он, стала государственной целостностью позже, чем сложились европейские государства, и своего расцвета она достигла лишь в период царствования Екатерины II, когда небывало возрос авторитет и сила абсолютизма, дворянство окончательно сложилось как сословие и начался расцвет искусств. Укрепление ее исторических «византийских» устоев: самодержавия, православия, нравственного идеала разочарования во всем земном, изоляция от гибельных европейских процессов разложения - таковы средства задержать ее по возможности на более долгое время на стадии культурно-исторического созидания. Со временем Л. все больше разочаровывается в идее создания Россией новой цивилизации в союзе со славянским миром. Славянство представляется ему проводником европейского влияния, носителем принципов конституционализма, равенства, демократии. Вообще XIX в. становится для него периодом, не имеющим аналога в истории, поскольку влияние народов друг на друга приобретает глобальный характер, традиционный процесс смены культурно-исторических типов готов прерваться, что чревато «концом света», бедствиями, неизвестными доселе людям. Гибнущая Европа вовлекает в процесс своего «вторичного смесительного упрощения» все новые нации и народности, что свидетельствует о появлении всеобщих смертоносных тенденций. Люди отуманены «прогрессом», внешне манящим техническими усовершенствованиями и материальными благами, по сути стремящимися еще быстрее уравнять, смешать, слить всех в образе безбожного и безличного «среднего буржуа», «идеала и орудия всеобщего разрушения». Россия может на одно-два столетия продлить свое существование в качестве самобытного государства, если займет позицию «изоляционизма», т. е. отдаления от Европы и славянства, сближения с Востоком, сохранения традиционных социально-политических ин-тов и общины, поддержания религиозно-мистической настроенности граждан (пусть даже не единоверных). Если же в России возобладают всеобщие тенденции разложения, то она будет способна даже ускорить гибель всего человечества и свою историческую миссию создания новой культуры превратит в апокалипсис всеобщего социалистического заблуждения и краха. Будущее человечество предстанет тогда в виде раздробленного существования однообразных отдельных политических образований, основанных на механическом подавлении и объединении людей, неспособных уже породить ни искусства, ни ярких личностей, ни религий. При всей своей склонности к укреплению «устоев» Л. не был ортодоксальным религиозным мыслителем. Православие как религия «страха и спасения» не было в его представлении единственной силой, способной спасать и сохранять. «Культурородной» и социально-организующей была для него любая государственная религия - мусульманство, католицизм и даже ереси, возвращающие членам об-ва мистический настрой. Незадолго до смерти Л. писал Розанову, что и всемирная проповедь Евангелия, по его мнению, может иметь последствия, аналогичные результатам совр. «прогресса»: стирание культурно-исторических особенностей народов и унификацию личностей. В философии Л. обнаруживаются два равновеликих центра притяжения: культура, произрастающая в недрах государственно оформленной социально-исторической общности, и человек, с «бесконечными правами личного духа», способный ниспровергать установления, обычаи и противоборствующий историческому року. В зависимости от того, какая идея превалировала, мысль его приобретала черты идеологии тоталитарного типа либо превращалась в предтечу философии экзистенциализма, с принципами абсолютной свободы человеческого духа и неподвластности его стихиям мира. В философии Л. противоборствовали и иные идеи: религиозного забвения посюстороннего мира и превознесения эстетических ценностей - творений человеческого духа. При всей личной притягательности и оригинальности своей концепции он не имел последователей в непосредственном смысле слова. Однако влияние отдельных идей Л. на развитие философии в России значительно. В. С. Соловьев, Бердяев, Булгаков, Флоренский и др. находили в его учении идеи, предшествовавшие их собственным построениям.
С о ч.: Собр. соч.: В 9 т. М., 1912-1913; Цветущая сложность: Избр. статьи. М., 1992; Избранное. М., 1993; Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). М., 1996.
Достарыңызбен бөлісу: |