Афанасий Иванович....………………………………….......................... 3

Список с подлинного письма: 201 года сентября в 20 день стольник Петр Михайлов сын Ермолов даль cie письмо атемарцу Афанасью да брату его родному Никите Ивановым детем Юрасовым в том, что договорились, они со мною чтоб промерить им мне Петру поместную свою землю в Алаторском уезде в Верхоменском стану в деревни Тапорнине Абаженово тоже восемьдесят восемь чет. в поле а в две потому с лесы с сенными покосы и со всеми угодья с усадьбами на мою Петрову поместную землю Алаторскаго уезда, что дано мне из дикого поля на речки на Петряше на четверик а за перехожие четверти взять им Афонасью и Никите у меня Петра денег 30 руб. да лошадь за два руб. в нынешнем же в 201 году октября в, 20 день а как они Афанасий и Никита те деньги и лошадь по сему письму примут и им того числа дать мне на той своей поместной земли, а расписка челобитная за руками и по той своей за ручной челобитной и расписки и отказам не спорить и как челобитную и росписка дадут и им у допросу сказать и ничем не спорить а меняться нам теми своими поместными землями пусто на пусто и расписать за теми землями в нынешнем же году и как те наши земли меж нами и меною расписаны будут и стой земли подати великих государей платить с того числа крестьянам моим Петровым и с крестьянских дворов что написаны за маркой Топорниным в переписных книгах и на той земле девять дворов истех девяти дворов досталось по разделу и по поступке тетки их Катерины Меркурьевской жены Топорнина отцу их четыре двора крестьянских и те подати платить с четырех дворов крестьянам же моим в том Петр cie письмо даль, а cie письмо писал по приказу государя своего столника Петра Михайловича Ермолова человек его Никита Андреев, у подлинного письма назади пишет —1702 года декабря в 12 день за записку по указу печатных взято и сiя крепость в Саранску в приказе у крепостных дел в книгу записана подписал надсмотрщик Семен Власов, у подлинного письма в руки пишет, к сему письму Петр Ермолов руку приложил.

К сему списку Невскаго Николаевскаго девичьего монастыря дьячек Ларион Попов в место Афанасьева человека Юрасова Василия Сафронова по его веленью руку приложил а подлинное письмо он Василий к себе взял (список в деле Герольдии).
6. Никита Иванович. .........................................................…........... 3.

7. Иван Борисович..............................................................……....... 4.

8. Федот Борисович. .........................................................……........ 4.

1. Аксинья Борисовна ........................................................…........... 4.

2. Саломонида Борисовна...................................................….......... 4.

V.

8. Яков Афанасьевич. ………………………………………..……. 5.

VI.

Приведу другой документ: «Мемориальный список участников Отечественной войны 1812г., умерших в Рязани и похороненных на Лазаревском кладбище в 1812-1814гг.» в данном списке под № 21 указывается, что в 1812 году захоронен «рядовой Иван Юрасов 62 лет» это не одно и тоже лицо, т.к. год † (1725+62=) приходится на 1787 год. поиск новой линии надо продолжить.

3. 
   Марфа Ивановна ................................................................................. 10.
   

P.S. ЖМАКИНЫ - русский дворянский род. Стряпчий Иван Васильевич Ж. пожалован вотчиною в 1680 году. Из его потомков Т.С. Александр Яковлевич (1780-1850), известный в свое время администратор, был симбирским губернатором и директором департамента общих дел министерства внутренних дел. Род Ж. внесен в VI и II части родословной книги Казанской и Саратовской губ.

VII.

12. Петр Иванович, р. в 1767г. .................................................................... 11.
По указу Ее Величества Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны Самодержицы всероссийской из государственной военной коллегии отставному от воинской службы прапорщику Петру Юрасову, который находился в Оренбургском драгунском полку в служб как по списку показано: подпрапорщиком 783 июня 12, из дворян, за ним мужеская полу 20 душ, от роду ему 20 лет, вахмистром 786 февраля 22, в походах и штрафах не бывал к повышен достоин, а сего апреля 12 дня Государственною военною коллегию в сходность его прошения за болезными от воинской службы отставлен на его пропитание поудостоинству с награждением прапорщичья чина, во свидетельство чего ему сей Ее Императорского Величества указ и дан в С. Петербурге апреля 30 дня 1787 года, № 4579.

По именному Его Императорского Величества указу, объяв­ленному Правительствующему Сенату Министром внутренних дел князем Алексеем Борисовичем Куракиным 26 февраля 1808, по представлению Пензенского гражданского губернатора тайного советника Вигеля, титулярный советник Юрасова, более семи лет в чине семь состояний и при отправлеши службы, по выбору от дворянства, правивший должность городничаго в Городищах с особым усердием и успехом, произведен в коллежские ассесоры (на основании указа Прав. Сената по 1 деп. от 3 марта 1808г. за № 5241, указ Пензенского губернского правления Городищенскому земскому суду 27 марта 1808г. за № 9628).

В качестве бывшего судьи Городищенскаго уездного суда, в воздаяние ревностной и усердной службы, продолженной в должностях по выбору дворянства, более трех установленных сроков, пожалован 14 марта 1819г. орденом Св. Владимира 4 степени (грамота из Капитула орденов от 16 апреля 1819г.)

Женат на дворянке Наталье Ивановне Жмакиной.

В 1817г. за Петром Ивановичем Юрасовым состояло наследственное имение Городищенской округи в селе Салмановке 20 душ и Симбирской губернии Корсунской округи в селе Папузе - 50 душ; за женою его Мокшанской округи в селе Саморукове - 20 душ и Симбирской губернии Корсунской округи в селе Папузий -18 душ (семейный список, представленный в депутатское собрание).
13. Иван Иванович...............................................…………………............. 11.

Умер в отставки подпоручиком.

VIII.

4. Александра Петровна..........................................………………............. 12.

14. Павлин Петрович......................................………………….................. 12.
Поступил в морской корпус кадетом — 20 марта 1819г.; произведешь в гардемарины — 5 июня 1821г.; произведешь в мичмана, с переводом в Каспийскую флотилию — 21 апреля 1824г.; с 1824-1828гг. на судам флотилии ежегодно плавал у Персидских берегов; произведен в лейтенанты —1 января 1830г.; командовал бригом Тавриз в Каспийском море; уволен от службы чином капитан-лейтенанта —14 января 1832г. (Общий морской список, СПБ. 1894г., ч. VIII, стр. 553).
15. Николай Петрович ........................................ .........………….......... 12.

На службе в Олонецком пехотном полку подпрапорщиком (1827г.)

7. Клавдия Ивановна .........................................……………….................. 13.

_________________________________________________________________________

Выше приведенные документы или как Сиверс А.А. назвал их «материалы» были отпечатаны в типографии Санкт-Петербурга и выпущены 12 страничной книжечкой, тираж данного издания не известен. Ксерокопию данной книги по просьбе автора привез из Санкт Петербурга Макаров Владислав Владимирович в марте 2006г. за 100 руб. Изображение герба и его описание было найдено в internene и передано по электронной почте 15 февраля 2006г. Максимом Ремезовым за 500 руб.

Подольский уезд, 3-й стан, при д. Сырьево Шебанцевской волости. С Павелецкого вокзала до ст. "Барыбино", далее 3 км.

Н. СЕРГЕЕВА.

БОРЬБА ВОКРУГ ВОПРОСА О ЛИКВИДАЦИИ КРЕПОСТНОГО ПРАВА

В СВЯЗИ С УКАЗОМ ОТ 2 АПРЕЛЯ 1842 ГОДА

ОБ ОБЯЗАННЫХ КРЕСТЬЯНАХ

Последние десятилетия предреформенного периода явились тем временем, когда крестьянский вопрос занимал центральное место в жизни России. Не только представители передовой общественной мысли и сами крестьяне, но и правительство в лице Николая I вынуждено было признать, «что крепостное право, в нынешнем его положении... есть зло, для всех ощутительное и очевидное...» Однако признавая это, Николай I утверждал, что «прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным.» (1)

Заявление Николая I, сделанное на заседании Государственного совета 30 марта 1842 года, в сущности, лежит в основе всей крестьянской политики 40-х годов XIX века. Она сводилась к поискам выхода из создавшегося положения, когда его коренное изменение, так же как и сохранение, в равной степени пугали дворянство.

Этот выход правительство Николая I видело в выработке подготовительных мер для «постепенного перехода к другому порядку вещей»,(2) которые должны были освободить его от мер решительных.

Среди них особое место занимал указ от 2 апреля 1842 года об обязанных крестьянах.

Цель указа весьма недвусмысленно была высказана царем при обсуждении на заседании Государственного совета его проекта: «Не должно давать вольности, но должно проло-

(1. М. Корф. Император Николай в совещательных собраниях. — «Сборник русского исторического общества», т. 98, СПб, 1896. стр. 114 (в дальнейшем сборник РИО)"

(2. там же, стр. 115) жить дорогу к переходному состоянию, а с ним связать ненарушимое охранение вотчинной собственности на землю».(3) Задача, - казалось бы, противоречащая основной идее бытовавшего тогда указа от 20 февраля 1803 года о свободных хлебопашцах, идее освобождения крестьян за выкуп с передачей им земли в собственность. Но указ 1803 года сочетал две идеи, и если первая, основная, сводилась к ликвидации феодальных отношений и созданию слоя крестьян земельных собственников, то вторая — лишь подрывала их и хотя имела в виду личное освобождение помещичьих крестьян, но с заменой его прикреплением к земле. Причем, право пользования ею ограничивалось выполнением повинностей в пользу помещика.

Правда, вторая идея, воплощенная в особый вид правил увольнения крепостных в свободные хлебопашцы,(5) практической реализации не получила. Главными противниками ее явились крепостные крестьяне. Они отказывались подписывать договоры, предлагавшие им такой вид увольнения. В некоторых случаях дело доходило до открытых сопротивлений, выливавшихся в довольно длительные восстания крестьян против помещиков.(6)

Процесс реализации указа 1803 года волновал дворян, а вместе с ними и царское правительство. С одной стороны, опыт предшествующих лет показал, что указ о свободных хлебопашцах не может стать той переходной мерой, которая разрядит напряжненость классового антагонизма в стране. К 1840 году в свободные хлебопашцы было уволено едва 0,6% крепостных,(7) что не могло изменить ни формы труда, ни характер отношений между помещиками и крестьянами. Следует отметить, что указ о свободных хлебопашщах и не мог открыть широкую дорогу к освобождению крестьян, т. к. не только не был обязательным для помещиков, но и был доступен лишь зажиточной части их крепостных.

С другой стороны, указ утверждал, как фиксировал секретный комитет 1835 года, повсеместно распространенную среди помещичьих крестьян «несчастную мысль», что «земля (3. Там же, стр. 115.) (4. См. ПЗС. т. XXVII, № 20620.) (5. См. ПЗС, т. XXVII, № 20625. Первый вид предусматривал два рода увольнения: с единовременным взносом выкупа и с выплатой его в рассрочку; второй вид — составлял третий род: «когда крестьяне оставаясь крепкими земле, делают с помещиком условия, на основании коих, владея его землею, они обязуются на известное число лет, по жизнь его или навсегда исправлять известные повинности ..») (6. см. напр. ЦГИА ф. 1284, оп. 234 д. 18. 1804г.; д. 31, 1805г.; д 44, 1806г.; д. 100, 1811 г. и др.) (7. В.В. Вешняков Крестьяне-собственники в России. СПб. 1858, стр. 70—71. Таблица.) принадлежит им», (8) и более того, его реализация сопровождалась перемещением части помещичьей земли в руки крестьян.

Этот факт правительство рассматривало как одну из важнейших причин малой эффективности указа 1803 года. И действительно, значительная часть помещиков в принципе признаюших возможность изменения отношений с крестьянами, поедпочитала сохранить за собой монопольное право собственности на землю. Уже в первые годы действия указа о свободных хлебопашцах в Министерство внутренних дел поступали прошения помещиков на увольнение их крепостных в новый разряд крестьян по второму виду с правом пожизненного или потомственного, но условного владения землей за повинности.

Так генерал Т. И. Тутолмин в поданной им в ноябре 1804 года «Мысли, на которой основана предполагаемая свобода поселян местечка Рашкова и села Белоча»(9) Подольской губернии отстаивал принцип условного потомственного пользования землею. Оно, писал Тутолмин, крестьян «безропотно привяжет к земле в пользу внутреннего благоустройства в государстве пространном и малозаселенном, и в пользу земледелия, для которого недостает довольно рук».(10)

Примерно с теми же предложениями выступали помещики А.А. Беклешев, А.Б. Куракин, К. Нагурский и многие другие, в частности те, которые просили оформить увольнение по духовному завещанию, т. е. после смерти владельца. С годами, в результате развития товарооборота и, как следствие его, повышения ценности земли, стремление помещиков к закреплению их прав на землю растет и, как справедливо отмечает Н. М. Дружинин, оказывает «сильнейшее влияние на правительство».(11)

Николай I 30 марта 1842 года, открывая в Государственном совете обсуждение проекта нового законодательного акта, говорил, что прдеполагаемый указ должен устранить «вредное начало» старого закона 1803 года - «отчуждение от помещиков поземельной собственности, которую, напротив, столько по всему желательно видеть навсегда неприкосновенною в руках дворянства», а также выразить «прямо волю и убеждение правительства, что земля есть собственность не крестьян, которые на ней поселены, а помещиков».(12)

Вместе с тем. понимая всю опасность отношений, сложившихся между помещиками и крестьянами, Николай I был

(8. Н.М.Дружинин. Государственные крестьяне и реформа П.Д.Киселева. Т. 1, М.-Л., 1946, Стр. 284)

(9. ЦГИА ф. 1284, оп. 234. д. 19, 1804 г., 191 — 197)

(10. Там же, л. 191)

(11. Н. М. Дружинин. Указ соч., т. I, стр 284)

(12. Сборник РИО, т. 98, стр. 115, 116)

убежден в необходимости, и для интенсификации помещичьего хозяйства, и для смягчения классового антогонизма «без всяких крутых переворотов», дать «каждому благонамеренному владельцу способы улучшить положение его крестьян...»(13)

Заявление главы государства свидетельствует о том, что в поиских мер приготовительных в будущем имелось в виду безземельное освобождение крестьян и сохранение, в какой-то степени, вотчинной власти помещика. В настоящем же, - изыскание таких средств, которые, закрепив право собственности помещика на землю и исключив денежный выкуп, ограничивавший выход из крепостной зависимости, содействовали бы постепенному освобождению крестьян на условиях, максимально выгодных дворянству и затруднявших образование пролетариата.

Эти средства П.Д. Киселев, которому было поручено исправлениие «роковых ошибок» указа о свободных хлебопашцах, увидел в создании обязанного положения помещичьих крестьян, когда сохранялась неприкосновенность дворянского землевладения, но ограничивалась вотчинная власть помещика; предполагалась личная независимость крестьян, но обеспечивалась их оседлость правом пользования помещичьею землею за повинности, регламентированные инвентарями или особыми договорами.

Однако поскольку указ 1803 года, хотя и не получил широкого распространения, но все же применялся в узком кругу помещиков рационализирующих свое хозяйство, Николай I сохранял его, всячески подчеркивая, что новый указ есть лишь «последствие и, так сказать, развитие существующего сорок лет закона о свободных хлебопашцах».(14)

Бесспорно в этом сосуществовании двух указов, основанных на взаимоисключающих принципах, одном, - допускавшим продажу части помещичьей земли освобожденным крестьянам, и другом, - закреплявшим монопольное право собственности помещика на землю лишь с подрывом вотчинной власти его над крестьянами, проявилось стремление царизма к консолидации сил господствующего класса в условиях назревающего кризиса феодальной системы.

Вместе с тем, можно с уверенностью сказать, что сохраняя в силе указ 1803 года, Николай I надеялся большей доступностью указа об обязанных крестьянах парализовать его действенность.

В итоге, решение крестьянского вопроса должно было выйти на единственно приемлемый, по его мнению, путь, начертанный в проекте Киселева.

(13. Там же, стр. 116)

(14. Там же, стр. 115)

Однако в последующих обсуждениях, под давлением консервативной части Государственного совета, представленный проект подвергся серьезным коррективам.(15) Смысл указа для крепостников заключался только в том, чтобы, как говорил председатель Государственного совета князь И. В. Васильчиков, «утвердить и, так сказать, освятить в понятиях народных существенно важную мысль, что земля принадлежит не водворенным на ней крестьянам, а помещику».(16) Необходимости других изменений в сложившихся веками отношениях между помещиками и крестьянами они не видели.

Та же мысль господствовала и в циркулярном предписании Министерства внутренних дел, разосланном начальникам губерний до опубликования указа. В нем подчеркивалось, что хотя указ 1842 года «есть одно развитие и дополнение правил» 1803 года, но единственная его цель — чтобы «самые земли, на коих крестьяне водворены, оставались по прежнему полной вотчинною собственностью дворянства».(17)

В конце концов личное освобождение крестьян было отвергнуто и указ от 2 апреля 1842 года об обязанных крестьянах свелся к весьма ограниченной мере: «чтобы не стесняясь постановлениями о свободных хлебопашцах, помещики сохраняли принадлежащее им полное право вотчинной собственности на землю..., а крестьяне получали от них участки земли в пользование за условленные повинности».(18)

Это основное положение нового указа свидетельствует о том, что если в указе 1803 года акцент делался на добровольном освобождении крестьян с землей, то в указе 1842 года он переносился, без нарушения принципа добровольности, на тот вид увольнения, который не имел результатов и прежде. К тому же предусматриваемый указом 1803 года разрыв феодальной зависимости, в указе 1842 года подменялся лишь ее ограничением. В замечаниях на записку смоленского губернского предводителя дворянства князя М. Друцкого-Соколинского, представленную им Николаю I в феврале 1849 года, П. Д. Киселев писал, что Друцкой-Соколинский увидел в указе то, чего в нем не было, что о свободе крестьянам «никто и не думал», что «повинности крестьян к помещикам остаются те же, или почти те же», что о переходах крестьян правительство «не думало, по крайней мере до уравнения населения с пропорциею земли», а что статьи указа ограничиваются «только переводом крестьян из нынешнего неопределенного и неблагонадежного для благосостояния и безопасности государства состояния, на положение мерной работы, обеспечивающей труд и собственность крестьян».(19)

(15. Фактическая сторона истории подготовки, обсуждения и издания указа освещается в ряде работ:

А.И. Л е в ш и н. Достопомятные минуты в моей жизни «Русский ахрив», 1855, № 8, стр. 475—557; Записка сенатора Я. А. Соловьева о крестьянском деле — «Русская старина», 1881, т. XXX, стр. 211—246; Романович-Славатинский. Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права. СПб , 1870; А.П. Заблоцкий-Десятовский. Граф Д. Киселев и его время. СПб, 1882, т. II, IV; М. Корф. Император Николай в совещательных собраниях. — «Сборник русского исторического общества» т. 98, ТПб 1896. стр. 101-286. Н. Варадинов. История Министерства внутренних дел, т. III, кн. 2,3, СПб, 1861—1862; Исторический обзор деятельности Комитета министров. Сост. С.М. Середонин. т. 2. ; В.И. Семевский. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. т. 2, СПб, 1888.

Из советских историков вопрос об указе от 2 апреля 1842 года затрагивает Н.М.Дружинин. (см. Государственные крестьяне и реформа П.Д.Киселева. т. 1. М.-Л., 1946)

(16. Сборник РИО, т. 98, стр 110)

(17. Сборник Циркуляторов и инструкций министерства внутренних дел по 1853г., т. 3. СПб. 1855. стр. 540)

(18. ПСЗ, 2-е собрание, т.17, № 15462)

Но фактически указ 1842 года об обязанных крестьянах не включал и меры работы, не вводил обязательных инвентарных правил, предоставляя определение их на усмотрение и договоренность помещиков с крестьянами. И все же, поскольку указ, в итоге перевода крепостных на обязанное положение, предполагал какие-то обязательства помещиков по отношению к крестьянам и крестьян по отношению к помещикам, поскольку, следовательно, он ограничивал вотчинную власть помещика. Однако, степень ее ограничения, так же, как и соразмерность крестьянских повинностей в нем, не фиксировались.

Это предопределило аморфность указа, объясняемую не только тем, что целью его, как писал П.Д. Киселев, являлось составление на основе частных «образцовых или примерных положений, которые могли бы послужить основаниием к составлению положения общего для всей империи», (20) но и его компромиссным характером, уступкой консервативным требованиям в крестьянском вопросе.

Необходимость уточнения не только отдельных положений, но и основной сути указа 1842 года возникла уже при первом переводе в обязанных крепостных Муринского имения (Петербургской губернии) князя М.С. Воронцова.(21)

Комитет министров, рассматривая 16 февраля 1843 года условия перевода крепостных Воронцова в новое состояние, нашел что если допустить определение власти помещика над обязанными крестьянами договорным началом, то «каждое имение будет на особом положении».(22)

В целях введения единообразного устройства «со строгой ответственностью, как со стороны владельцев за злоупотребление оной, так со стороны крестьян за точное исполнение их обязанностей», было принято специальное постановление. В нем поручалось министрам внутренних дел и юстиции рассмотреть: «а) какая должна быть присвоена владельцам власть над обязанными крестьянами в степени соответствующей достоинствам дворянина и помещика; и б) основания, на коих должен быть определен порядок производства дел по жалобам обязанных крестьян на владельцев.»(24)

Решение этих вопросов, по сути дела, означало определение не просто взаимных обязательств и ответственности за исполнение условий договора, а степени ограничения вотчинной власти помещика. Однако, составление соответствующего положения, а затем дискуссия между министром внутренних дел Л. А. Перовским и министром юстиции В.Н. Паниным затянулись и завершились лишь к концу 1845 года, а главное обсуждение вопроса получило иное направление.

В ходе составления проекта положения о власти помещика над крестьянами, уволенными в обязанные, основное внимание, как отмечал Совет министров внутренних дел, следовало равно обратить на то: 1) какие можно предоставить помещику средства для осуществления власти над обязанными крестьянами, 2) какой следует установить порядок на случай превышения помещиком власти; 3) какими мерами обеспечить помещика в исполнении крестьянами их обязанностей по договору.(25)

Первые два пункта, определявшие феодальные права помещика, не вызвали серьезных разногласий. Предложения Министерства внутренних дел в этой области, поддержанные в целом Комитетом министров и Государственным советом, свидетельствуют о преобладании в правительственных кругах стремления к сохранению вотчинных прав дворянства.

Но, вместе с тем, споры по третьему пункту, об ответственности крестьян в исполнении договора, раскрыли наличие и суть разногласий в правительственных сферах, которые касались степени сохранения власти помещика над крестьянами.

Л.А. Перовский, исходной позицией которого было убеждение, что «страх обращения крестьян в первобытное крепостное состояние» есть единая мера обеспечения помещика в исполнении крестьянских обязательств, требовал включения этого пункта в указ 1842 года.(26)

Иного мнения придерживался Панин. Считая, что эта мера, напротив, может возбудить недоверие к указу и затруднит заключение договоров, он предлагал ряд других мер воздействия, вплоть до отдачи в солдаты, ссылки в Сибирь на поселение, каторгу и прочее.(27)

Департамент законов Государственного совета стремился занять среднюю позицию и, соглашаясь с министром юстиции, все же считал, что помещик должен иметь «вещественное ручательство» в исполнении крестьянских обязательств. Думая одновременно об интересах правительства, департамент предлагал в качестве меры понуждения отправлять крестьян, не выполнивших договорные повинности, на казенные работы. О возвращении обязанных крестьян в крепостное состояние департамент законов считал возможным говорить лишь как о крайней мере.(28)

Сопоставление этих мнений свидетельствует о том, что сам факт необходимости установления ответственности крестьян за исполнение условленных обязательств не вызвал ни у кого возражений. Мнения расходились только в определении размеров этой ответственности. Причем исходным моментом явились поиски ее в такой форме и в таких размерах, которые бы обеспечили сохранение указа об обязанных крестьянах в том его виде, в каком он был издан в 1842 году.

С тех же позиций к решению этого вопроса подошел и Государственный совет, который заключил, что указ 1842 года достиг уже две «равно важные цели». Во-первых, «утверждения мысли, что земля есть собственность помещика, а не крестьян на оной поселенных», и, во-вторых, «успокоения умов, волновавших дотоле какими то ожиданиями и толками о прекращении крепостного состояния». Поэтому Совет решил, что «нет уже надобности употреблять каких-либо чрезвычайных усилий к особенно быстрому распространению сословия обязанных крестьян».(29)

К тому же разработка какого-то особого документа о власти помещика, по мнению Государственного совета, теряла свою необходимость, т. к., утвержденное 21 января 1846 года положение о праве суда и расправы(30) в частности, относящейся к крепостным, вполне применимо и к обязанным крестьянам.

Что же касается обеспечения помещиков «в исправном со стороны крестьян выполнении договора», то специально составленное циркулярное предписание, «высочайше» утвержденное 10 июня 1846 года, разрешало на усмотрение помещиков включать в них пункты, предусматривающие за неповиновение обязанных и ущерб нанесенной ими владельцам либо конфискацию всех их «произведений» и движимого имущества, либо обращение самих крестьян временно на дополнительные работы в пользу помещиков. (81)

Решения Государственного совета по вопросу о власти помещиков над обязанными крестьянами обнаруживают колебания царизма в крестьянской политике. С одной стороны, члены Совета противились ограничению вотчинных прав помещиков при переводе их крепостных крестьян в обязанные, с другой строны, члены Совета, в конце концов, не рискнули выполнение крестьянами обязательств в пользу помещиков обеспечить крайней мерой — предоставлением владельцам права возвращения их в крепостное состояние, фигурировавшее, кстати, в правилах увольнения крестьян в свободных хлебопашцев. Вместе с тем, это не помешало им при определении прав помещика на суд и расправу приравнять обязанных крестьян к крепостным людям. В итоге условия указа 1842 года по прежнему оставались неопределенными в основной части, устанавливающей права и обязанности помещиков и их крепостных при переводе, имений на новое положение. «Согласить свободу и неволю, помещичью власть и самостоятельность, — писал позже А.И. Кошелев, — есть задача чисто невозможная»,(32) а именно к этому стремились те из дворян, в руках которых находились основные нити управления государством.

Правда, Государственный совет в том же январском заседании 1846 года одобрил правила о выдаче ссуд из кредитных установлений под залог имений, населенных обязанными крестьянами.(33) Утвержденные 21 февраля 1848 года, эти правила предоставляли помещикам право оставлять имения, крестьяне которых переводились в обязанные, в залоге кредитных установлений и закладывать вновь имения, переведенные уже на положение обязанных.(34)

Казалось, что эта мера должна была снять одно из важных препятствий к использованию указа 1842 года: залог имения не мешал теперь переводу крепостных в обязанных, а совершение этой операции не лишало помещиков возможности использовать кредит для поддержания своего материального положения. Однако кредитные правила могли сыграть роль только при готовности дворян следовать указу 1842 года, которая с годами, напротив, уменьшалась.

Искусственно выращенный в секретных комитетах и Государственном совете, оторванный от жизни компромиссный указ 1842 года об обязалных крестьянах при столкновении с конкретной действительностью обнаружил всю свою бесплодность, оказался, как пишет А.П. Заблоцкий-Десятовский «почти мертворожденным».(35)

Как известно, и его предшественник