Филологические науки Дискурс экономического кризиса: языковые и семантические особенности

Истоки дискурс-анализа общеизвестны: лингвистика, марксизм, психоанализ. В основании теории дискурса находятся и семиотика, и социолингвистика, и коммуникативистика, и политология, ее история представлена такими именами как А. Грамши, Л. Альтюссер, М. Фуко, М. Бахтин, Ж. Делез… В разработку теории дискурса значим вклад Т. ван Дейка, П. Рикера, Я. Торфинга, Р. Барта, Ж. Деррида, Ю. Кристевой, Ю. Хабермаса, Ж. Бодрийяра, С. Бенхабиб, Ф. Бенетона, Н. Фэркло. Именно осмысление роли языка в социальной жизни заставляет говорить о методологии дискурс-анализа. Речь идет о выявлении социокультурных предпосылок речевой деятельности, заставляющей нас говорить о той или иной степени ангажированности адресанта.

Среди работ, пытающихся осмыслить различные варианты дискурсных исследований должно назвать «Дискурс-анализ. Теория и метод» скандинавских авторов Марианне В. Йоргнесен и Луизы Дж. Филипс (Йоргнесен 2008). Эти авторы приводят концепции, лежащие в основании разных дискурсивных подходов, приводят обширную современную библиографию вопроса. Однако приведены преимущественно исследования, ограниченные англосаксонским миром и выполненные на западно-европейском материале.

Такое направление когнитивных исследований, как критический анализ дискурса, представляется одним из наиболее институционализированных направлений и получило в мировой науке признание благодаря работам Т. ван Дейка, Р. Водак (например, van Dijk 2011).

Среди истоков дискурсных исследований - работы французских структуралистов (К. Бремон, Ж. Женнет, Ю. Кристева, Ц. Тодоров) и исследователей дискурса (М. Фуко, А. Греймас, П. Серио, М. Пеше, Р. Барт, Ж. Деррида, Ф. Растье), северо-американские структуралистские истоки теории дискурса (З. Харрис), которые приводят к постструктуралистскому исследованию дискурса. Иными словами дискурсивные исследования проделали путь от прикладной лингвистики к политике и культуре. Сегодняшние дискурсивные исследования фундированы работами по постструктуралистской критике знака (Р. Барт, Ж. Деррида, Ж. Лакан). Дискурс-анализ в эпоху постнеклассической рациональности не может не включать в себя философских и онтологических предпосылок (Л. Альтюссер, Г. Маркузе, Г. Дебор). Труды Эрнесто Лаклау и Шанталь Муфф сформулировали оригинальный путь дискурсивных исследований: ядро политики – это дискурсивная реальность. Дискурсивны популизм, апартеид, идеология, государственный язык. Отсюда явственной становится значимость метода.

Легализация субъективного опыта, рефлексия субъективности – феномен на грани между неклассической и посткнеклассической рациональностью. Среди концепций, повлиявших на теорию дискурса - теория когнитивных конструктов Дж. Келли, нарративный подход к анализу текста. Должно упомянуть и спектр новой исторической науки, нарождающейся после школы «Анналов» – история ментальностей, гендерная история, микроистория, историческая антропология, историческая когнитивистика, нарратология, потестарная имагология. Интеллектуальная история осуществляет представление знаний как продукта дискурсов. Показательны труды исследователей менталитета, французской школы «Анналов» (М. Блок, Л. Февр, Ж. Ле Гофф), А. Я. Гуревича, семиотиков. Внимание привлекают историческая и культурная обусловленность знаний, различные возможности их категоризации.

Рефлексии подвергаются ценности дискурса, аксиологическое его измерение. Невозможным становится избежать анализа такого феномена, каким являются современные нам масс-медиа. В качестве трудов, фундирующих рефлексию над самим феноменом медийности, необходимо отметить современный французский философский дискурс (М. Мерло-Понти, Ж. Делез, Ж. Лиотар, Ф. Гватари, Ж. Деррида, Ж. Бодрийяр, П. Бурдье), труды футурологов и теоретиков глобализации (Э. Тоффлер, М. Кастельс, Э. Гидденс, Р. Робертсон, Г. Шиллер), труды российских политологов - представителей отдельных, наиболее заметных политических медийных дискурсов и их отражения в масс-медиа.

Активно формируются дискурс-анализ и на северо-американском континенте (Д. Таннен, Л. Камерон, Д. Шифрин, Дж. Лакофф, Дж. Юл, Блумарт) (Дискурс 2011).

Можно отметить разработку современных качественных методов в отечественной гуманитарной науке, среди которых свое место занимает метод дискурс-анализа (Гусельцева 2009, Мусихин 2011, Плахов 2011, Тетерин 2011, Трахтенберг 2006, Углов 2009). Развивается и отечественная теория политического дискурс-анализа (О.А. Малинова, Г. И. Мусихин, О. Ф. Русакова, А. Д. Трахтенберг). Возникают направление исследований, связанное с анализом языковой личности и лингвистической идентификацией личности (В. В. Наумов). Здесь должно назвать и теорию языковой личности и филологическую герменевтику и стилистику декодирования. Показательна теория политической лингвистики – значимы подходы к теории метафоры в политическом дискурсе-анализе, среди которых выделяют риторический, когнитивный, и критический в духе критического анализа дискурса (школа политической лингвистики А. П. Чудинова). Свой вклад в создание метода дискурсивного анализа вносят школа изучения метафоры Дж. Лакоффа и его последователей, направление исследований «политическая персонология», инициированное семинаром по исследованию политического дискурса (Политический дискурс 2007). Существенный вклад в развитие теории дискурса вносит книга Г. И. Богина «Обретение способности понимать». Можно указать и на большое количество прикладных исследований – например, работы по гендерной специфике дискурса, работы Г. Г. Почепцова и многочисленные работы по электоральным технологиям.

Особую значимость приобретают когнитивные исследования в лингвистике, проливающие свет на концепты, ценности, типы дискурсов (В. И. Карасик). Эти исследования смыкаются с когнитологическими исследованиями, связанными с концептосферой личности и культуры.

Итак, дискурс-анализ представляет собой такую технику интерпретации, которая бы выявляла социокультурные, идеологические, политические религиозные и прочие предпосылки организации высказывания. Дискурс анализ в поиске своей методологии затрагивает такие фундаментальные вопросы как соотношения философии, антропологии и социологии познания, формирование категорий социальной перцепции. Показательно, что дискурс-исследования не пренебрегают теориями, возникшими в русле смежных дисциплин, что являет собой лишнее свидетельство междисциплинарности анализа дискурса. Это, прежде всего, теория текстовых миров, антропологические исследования, дискурсивная психология, рефлективная социология, феноменологическая социология, социоконструктивизм и социоконструкционизм, исследования виртуального дискурса. Необходимым представляется отметить инновационность самого метода коммуникации и дискурса в Интернете, оценка социальной значимости которой складывается в наши дни – дискурс мультимедийной журналистики, социальный веб, организационные коммуникации, телемаркетинг, социальные медиа, PR 2.0, политическая мобилизация и информационное противоборство, коммуникативно-информационное освещение экстремальных событий, подкастинг, педагогическая коммуникация (сайт НИЛ 2011).

Дискурсивные исследования способствуют выработке оптики по прочтению текстов масс-медиа. Здесь дискурс-анализу «помогают» медиалогия, социология масс-медиа. Показательны конструкция в современных СМИ политических платформ, социальных проблем, расы, гендера, сексуальности. Активно расширяется проблематика информационного права, права на информацию; это особенно актуально потому, что информационные войны и выборные технологии стали приметой наших дней.

Дискурсивный анализ актуальных политических явлений чрезвычайно сложен, а методология такого анализа только разрабатывается. Каковы языковые и риторические феномены, заставляющие нас занимать ту или иную точку зрения?! Насколько в критических исследованиях дискурса исследователь абстрагируется от этической позиции?!

Исследование актуального дискурса есть ни что иное, как известная еще издревле практическая политическая риторика, восходящая к античной полемике. Она вбирает в себя традицию критического анализа дискурса, представленную в работах Дж. Оруэлла, Т. ван Дейка и Р. Водак, традиции французской школы новой исторической науки и школы исследования дискурса (М. Пеше, П. Серио, М. Фуко, деконструктивизм, школа медиалогии), исследований метафоризации (Дж. Лакофф и М. Джонсон). Рассмотрение глобальных вопросов информационных технологий характерно для трудов М. Кастельса, Э.Тоффлера, Р. Дебре, М. Маклюэна, Г.Д. Лассуэла, Э. Гидденса, Д. Белла, П. Друкера, Ч. Хэнди, Г.Г. Почепцова, О.В. Гаман-Голутвиной, исследователей социологии массовой коммуникации и других исследователей.

Монополизация социальных представлений глобальными СМИ - проблема общественного мнения в понимании П. Бурдье. Значима для данных исследований традиция социоконструктивизма. Показательны конструкция в современных СМИ политических платформ, социальных проблем, расы, гендера, сексуальности. Много и часто справедливо говорят и о манипулируемости социумом при помощи масс-медиа, выстроенности такого социального института медиа, который в своих гениальных антиутопиях предсказали О. Хаксли и Дж. Оруэлл. В двадцать первом веке в «обществе спектакля» коммуницируемым становится весь мир. Место феноменологии бытия занимает феноменология коммуникации. Прессу давно, еще со времен классических исследований Торонтской школы, обвиняют в том, что она нагло, цинично, исподтишка управляет новостями, телевидение рассматривают как возможность поддерживать визуальный контроль над собственной жизнью. В столь широком ключе опыт медиа пытаются обсуждать Н. Хомский, Д. Боллинджер, Г. Лассуэл, У. Вайнрайх, П. Бурдье. Критическая направленность исследований дискурса масс-медиа характерна в целом и для Франкфуртской школы (Т. Адорно, Ю. Хабермас).

В социологической теории глобальные проблемы распространения информации обсуждаются с позиций теории культурного империализма как варианта теории зависимого развития. Разработка мифологии СМИ проводится в традиции критического анализа дискурса. Р. Блакар пишет о языке как инструменте социальной власти, Г. Дебор говорит об обществе спектакля, им вторит П. Вирилио. Любое исследование этой проблематики неизбежно отталкивается от взглядов Г. Лебона, Дж. Мида, Ч.Кули, Г. Лассуэла, П. Лазарсфельда, Г. Тарда, Г. Инниса, М. Маклюэна, К. Ховланда, Г. Гадамера. Влияние современной коммуникации на опыт человека изучается в мире (Торонтская школа, Анненбергская школа, Бирмингемская школа, Бодрийяр, Лиотар, другие представители постмодерна). Социологи активно обсуждают функции массовой коммуникации, концепции общественного вещания, четвертой власти, свободы печати, влияние СМИ на формирование массового сознания и социальных представлений. В мировой социологии массой коммуникации сформировались четыре теории прессы – авторитарная, либертарианская, теория социальной ответственности, тоталитарная теория. Активно расширяется проблематика информационного права, права на информацию; это особенно актуально потому, что информационные войны и выборные технологии стали приметой наших дней.

Непонятно, сама ли действительность оперативнее представляет материал, или активнее идет накопление знаний и разработка самого метода дискурсивного анализа. Отметим, что в наших исследованиях на первоначальном этапе наше внимание привлекли освещение бомбардировок Косово 1999 года и их освещение в сети Интернет. Определенной оптикой снабдила исследователей информационные войны на Северном Кавказе. Экспланаторной силой обладают и работы школы Г. Г. Почепцова, связанные дискурсом Оранжевой революции на Украине (Почепцов 2005). После событий 11 сентября 2001 года нами проведено исследование военно-политической риторики операции «Несокрушимая свобода» и «Иракская свобода», активно освещаемой мировыми масс-медиа. Определенный материал дали этно- и социально-окрашенные выступления в Париже 2005 года – нами проводилось исследование беспорядков во Франции в 2005 году. 2011 год представил материал по беспорядкам в Великобритании. И публичная политика тоже способствует формированию представлений о критическом анализе дискурса. В последние годы мы могли наблюдать в Интернете и масс-медиа избирательная кампании по выборам президентов США и Франции, которая уже выплеснулась и на пространство блогосферы, что, безусловно, представляет собой новый феномен. Последние самые актуальные материалы опять вновь спешит «поставить» исследователю жизнь – движение индигнадос в Испании, акция Occupy the Wall Street и демонстрации в Греции, наконец, операция коалиционных сил в Ливии и уничтожение М. Каддафи, С. Хуссейна, О. Бен Ладена. Дискурс об экономическом кризисе и дискурс мультикультурализма также способствуют разработке категориального аппарата дискурсивных исследований (Бушев 2010).

В наших работах нами показана важность номинации явлений в политическом дискурсе, использование клише и штампов как частного случая стереотипии, использования аксиологической лексики, метафорики, эвфемии, повторов, перифраз, сложности дефинитивности терминов манипуляция фактами, выдача мнения за знания и некоторые другие облигаторные явления политического дискурса.

Подводя итог, посмотрим на институционализацию дискурс-исследований. В России начал издаваться журнал «Современный дискурс-анализ» (СДА 2011). Тексты, принимаемые в журнал, должны соответствовать одной из следующих предметных областей: теория дискурса; методология и методика дискурс-анализа; анализ конкретных типов дискурса; конверсационный анализ; критическая теория; социология знания; философия языка; коммуникативные и медиаисследования, а также смежные и аналогичные исследовательские области. Известны несколько публикаций уральской Группы «Дискурс Пи» (Макаров 2007, Русакова 2006, Современные теории дискурса 2006). Кросс-культурное измерение характеристики дискурсов представляет монография Т. Д. Венедиктовой «Дискурс торга» (Венедиктова 2002).

Активно проблематизируется поле бизнес-коммуникаций – институализируются орглингвистика, бизнес-лингвистика, изучающие инновации и властные отношения в бизнес-коммуникации, анализа дискурса в Интернете, различных «экстремальных» видов дискурса – террористической угрозы и антитеррористического дискурса.

Целью ближайших лет является создание интегративной концепции критического анализа дискурса, осмысляющей новую роль дискурс-анализа как метода анализа разных дискурсов в социально-экономической коммуникации в новых условиях инфокомуникативного общества и цивилизации знаний.

При том, что ширятся методы интерпретативной, качественной оценки, непонятно, насколько ценными остаются конкретные методы исследования социальных коммуникаций – выборочные опросы, методы экспертных оценок, метод наблюдения, тестирования, социометрии, другие виды анализа – корреляционный, факторный, детерминационный, структурный анализ, метод импликативных шкал, контент-анализ, мотивно-целевой анализ и т.д.

Задачами выступает выделение соответствующих подходов в качестве магистральных стратегий исследований, осуществляемых в рамках анализа дискурса, например, психологических (когнитивных, культурно-исторических и т.д.), лингвистических (грамматических, текстологических, стилистических и пр.), семиотических (семантических, синтаксических, прагматических), философских (структуралистских, постструктуралистских, деконструктивистских), логических (аргументативных и аналитических), информационно-коммуникативных (риторических) и анализ различного рода дискурсов и их типологизация.

В настоящей статье дискурсивному анализу подвергаются типичные особенности экономического дискурса. Материалом являются научные и публицистические тексты об экономическом кризисе, охватившем мир в 2008 году.

Когда речь заходит о деньгах, в дискурсе особенно часты иносказания и эвфемия: так, слова resources, funds, finances употребляются привычно вместо money.

Иной пример частотного эвфемизма, камуфлирующего нелицеприятную действительность: подтасовка отчетности вызывает названия типа сreative book-keeping, черная бухгалтерия.

Ставшие последние годы традиционными сообщения о кризисе изобилуют эвфемизмами типа рост без развития, нулевые темпы роста, коррекция вниз = кризис, либерализация цен =их повышение, проблемы с ликвидностью = нехватка денег, высвобождение кадров = оптимизация занятости, социальное пособие = пособие по безработице.

А как загадочны и необычны транслитерированные в русском языке экзотические термины: флуктуация, аддикция, рецессия…

Посмотрим на метафорику бирж: Рынок в неважной форме, превалирует медвежье настроение, рынок не бьет рекорды…

Говоря о метафорике экономического дискурса в целом, не надо забывать, что этот дискурс изобилует банальными, стертыми метафоризациями, метафорическими рефлексами – свидетельствами метафорического переноса в словообразовании:

Cut the interest rates, the prices soared, tightening credit, put downward pressure on consumer spending, a key economic engine, outstanding debts, a period of global growth, the debt grew, speculative bubbles, to lower the underwriting standards, to increase their loan volume and total profit, to issue bonds to hold to maturity, financial leverage, mortgages began to default, to hedge risks, stock indices entered a bear market, a bailout plan, credit crunch, to have a history of loan delinquency, predatory lending practices, a cash flow waterfall, easy money, loose credit.

Инвентаризация банальных метафор – не наша задача. Затушеванные метафоризации не несут ничего нового, не воспринимаются говорящим и слушающим. Это автоматизации. Однако отметим, что в традиции Американской теории метафоры существует множество публикаций, описывающих конечное число моделей таких метафоризаций – например, роста, животного мира, болезни, дороги и т.д.

Иные термины существуют давно, но не понятны без предварительной семантизации: first lien mortgage, markdowns, margin calls, underwriting standards, non-recourse loans, adjustable rate mortgages, mortgage – backed securities.

Так словосочетание subprime mortgage crisis требует семантизации слова subprime, в современном своем значении известного с 1993 года и ставшего словом года 1998 года:

Причина кризиса проста, сколько не укрывай ее за эвфемизмами: Mortgages were issued to households with low incomes and assets and with troubled credit histories. Lenders have offered increasingly risky loan borrowers.

Посмотрим на эвфемизмы, свойственные дискурсу о кризисе: housing bubble, higher risk lending practices, liquidity risk, mortgage default, lending to uncreditworthy borrowers, capital flows, opaque financial products.

Все риски игры на бирже укрыты за эвфемизмами:

Укрыты за эвфемизмами и последствия неразумной погони за доходными финансовыми операциями по вложению в сомнительные ценные бумаги:

Плюс вторая причина – создание таких финансовых инструментов, как деривативы. Этот феномен нуждается в семантизации.

Отсюда понятен становится и результат, сколько не скрывай его за метафоризированными эвфемизмами:

Многочисленные аббревиации не вносят ясности в воспринимаемый текст:

Естественным для отправителя, но затрудняющим рецепцию текста для читателя является факт наличия в текстах об экономическом кризисе различного рода цивилизационных реалий фигурантов экономического кризиса, требующих экстраязыковых знаний:

Порой требуется понимание самих концептов типа government sponsored enterprises (GSE).

Постоянны явные и коннотированные оценки в тексте: predatory lending practices, exorbitant fees.

Усложняют процесс понимания текстов о кризисе термины. Так, например, частотен термин securitization, означающий сомнительный с традиционной точки зрения действие в отношении ценных бумаг:

Securitization meant that issuers could repeatedly lend a given sum, greatly increasing their free income

В экономическом дискурсе терминологизированы и слова типа liquidity, solvency, credit crunch.

Усложняют понимания наименования эпонимические, метафорические, аббревиации.

The Ponzi borrower – who relies on the appreciation of the value of his assets to refinance or pay off his debt, while being unable to repay the original loan.

Credit default swaps are insurance contracts used to protect debtholders, in particular MBS investors, from the risk of default.

Liberal economist Robert Kutner has suggested that the repeal of the Glass-Steagall Act by the Gramm-Leach-Bliley Act may have contributed to the subprime meltdown, but this is controversial.

Итак, метафоры, эвфемизмы и перифразы, неясные и сложные термины, аббревиатуры и неологизмы, работающие не неясность – конституенты дискурса экономического кризиса.

Еще одним конструктом общественно-политического дискурса является оценочная лексика и семантика оценки:

More favorable mortgage terms (i.e. refinancing, loan modification or loss mitigation).

С оценочностью связана и эвфемия:

Множатся работы, утверждающие и демонстрирующие, что язык накладывает определенную структуру на реальность, задает способ видения объекта. В экономической теории мелиоративная оценка присуща изначально нейтральным терминам (типа равновесие, совершенная конкуренция). Слышим «естественный уровень инфляции» – и сразу сказывается семантика слова «естественный». И вот уже такой уровень понимается как «неизбежный, желательный, оптимальный прирост».

Многие оперативные термины представляют из себя убеждающие метафоры, а не строгие понятия. Широко распространены классические экономические метафоры «невидимая рука», «ночной сторож», психология laisez-faire (тут в семантике термина участвует и компонент «офранцуживания»: согласимся: это понимается не так, как буквальный перевод «делайте, что хотите»).

Существуют и мировоззренческие метафоры – свободный рынок, открытый рынок, открытое общество. В утверждении «переходный период» кроется признание ситуации приемлемой в силу временного характера.

При этом лексикологи оперируют понятиями «значение» и «понятие» (Арнольд 202: 151): «Под лексическим значением слова… понимается реализация понятия, эмоции или отношения средствами языковой системы. Поскольку в понятии отражается реальная действительность, значение слова соотнесено с внеязыковой реальностью, вместе с тем понятие не тождественно значению, поскольку последнее имеет лингвистическую природу, включает неконцептуальные компоненты: экспрессивные, эмоциональные и другие коннотации. Мы не только называем понятие (денотативное значение), но и «второй части сообщения, связанной с условиями и участниками общения, соответствует коннотация, куда входят эмоциональный, оценочный, экспрессивный и стилистический компоненты значения» (Арнольд 2002: 153). Характерна и семантическая иррадиация, которая заключается в том, что одно необычное, свежо звучащее слово «заряжает» весь текст, является его семантической доминантой, опредмечивает и задает главный смысл (foregrounding, эффект обманутого ожидания, выдвижение). Г. И. Богину эта тема виделась как исследование актуализаций в русле учения пражцев и особенно Я. Мукаржевского. Обращаются к феномену актуализации и исследователи риторики художественного текста (И. В. Арнольд, П. Е. Бухаркин, В. А. Кухаренко). При этом надо учитывать, что не всякая метафора свежа. Дискурс изобилует банальными метафоризациями, семантическая нагрузка которых часто ничтожна, основные модели которых поддаются исчислению (Дж.Лакофф, А. Н. Баранов). Перечислим расхожие метафоры общественно- политического дискурса об экономическом кризисе последнего месяца: economy is in bad shape; to set politics aside; to beef up the state of the intelligence; tax cut; American voters have spoken clearly; a weight has been lifted from my shoulders; a huge burden of expectations; amid a sea of supporters; running neck in neck; the clock is already ticking; to bury the hatchet; swing state; redesign the future; a new capitalism should be built out of today ruins; the shares are sliding; no-casino capitalism; chasing profits; slide into recession; removal of the trade barriers… В речах Б. Обамы во время проводимой предвыборной кампании встречаем автоматизации типа Destiny is written not for us, but by us. The wind of change is blowing. Это рефлексы метафоризации как семантического способа словообразования. Свежесть такой метафоризации не больше, чем у речения «Мадам, вы прекрасны как роза».

Потенциал затертой метафоризации был показан нами в военном переводе, в экономическом и общественно-политическом переводе, в историческом дискурсе. В экономическом дискурсе постоянно встречаются затертые метафоры: naked short selling, credit default swaps, credit crunch, bailout, asset price bubble. Оценим стандартность образности: The markets liked the medicine shares have jumped. Рынки подскочили.

Еще раз отметим, что отдельного обсуждения в связи со своей функциональной ролью заслуживает такое явление, как эвфемия: executive remuneration = bonuses= overcompensation; low income food; risky spending; toxic assets= troubled assets; loose fiscal policy; financial malaise…Ситуативной может быть отрицательная коннотация эвфемизма: mortgage-related assets. Феномен скрытой и явной оценочности требует внимательного изучения в связи с социальной значимостью и в дидактике, и в риторике, и в юрислингвистике. Явление эвфемии и феномен стереотипии (штамп, клише) также, наряду с затертой метафоризацией, являются текстовыми маркерами автоматизации (Бушев 2010). Затертости смысла такого дискурса (сознательной или подсознательной) способствует и неясная семантика ряда рекуррентных коллокаций: failed countries, humanitarian catastrophe…

С семантическими играми связан язык политической корректности, проявляющейся прежде всего в феномене эвфемии – рецессия, постепенный рост цен и зарплаты = инфляция, затишье на рынке отсутствие активности, бюджет увеличивается вам это будет дороже, малопривилегированные люди = люди, попавшие в сложные жизненные обстоятельства = нуждающиеся = люди, лишенные жизненных благ.

Лишь понимание функциональной роли всех этих знаков позволяет нам подняться от первого уровня понимания экономического дискурса (простой семантизации его конституентов) до когнитивно-распредмечивающего понимания и аналитико-прогностической работы. Приведем для примера экономический дискурс из журнала Newsweek начала 2011 года:

What do you think will be the most contentious economic issue this year and why?

The contention flows from the tension in resolving challenges without burdening others. Because money is the medium that interconnects economies, differences will be reflected in complaints about the international monetary system; exchange rates for currencies; large and perhaps volatile shifts of capital; and domestic monetary policies that could have international effects.

These differences could spill over to other channels of interaction, such as protectionism in trade, uncompetitive favoritism of national companies and workers, or export bans of agricultural products. On the other hand, sustainable growth, with a rebalancing of demand both between domestic sources and trade, and across countries at various stages of recovery and development, could create win-win opportunities that ease tension.

Согласимся, что эффективное понимание этого текста выходит далеко за рамки собственно лингвистической трактовки и семантизации его знаков. Мы выходим к проблематике предпереводческого анализа и стандартного и актуализированного в дискурсе.

1. 
   Арнольд И. В. Стилистика английского языка. М., 2007.
   
2. 
   Бушев А. Б. Русская языковая личность профессионального переводчика. Дисс…. д-ра филол. наук. Москва, 2010.
   
3. 
   Венедиктова Т. Д. Дискурс торга в литературе США. М.: НЛО, 2002.
   
4. 
   Гусельцева М. С. Методологическая «оптика» постнеклассической и неклассической рациональности // Журнал практического психолога, 2009, № 6. C. 4-25.
   
5. 
   Дискурс // Энциклопедия «Кругосвет». – http://www.krugosvet.ru/node/34030.
   
6. 
   Йорггенсен М. В. Дискурс-анализ. Пер. и науч. ред. А. А. Киселевой. Харьков: Гуманитарный центр, 2008. 350 с.
   
7. 
   Макаров Д. И. Дискурсология: проблемы и вызовы сегодняшнего дня // Свободная мысль, 2007. № 6. С.217-221.
   
8. 
   Мусихин Г. И. Дискурсивный анализ идеологий // Полис, 2011. № 5. С. 128-144.
   
9. 
   Плахов В. Д. Социология как дискурс/ дискурсы // Социологические исследования, 2011. № 6. С. 60-66.
   
10. 
    Политический дискурс в России. Хрестоматия. Сост., общая ред. Базылева В. Н. М.: ГИРЯ им. А. С. Пушкина, 2007. 208 с.
    
11. 
    Русакова О. Ф. Политическая дискурсология: предметное поле, теоретические подходы и структурная модель политического дискурса// Полис. 2006. № 4. С. 26-43.
    
12. 
    Тетерин А. Е. Применение качественных методов в политологическом исследовании (на примере критического анализа Н. Фэркло) // Полис, 2011. № 5. С. 145-150.
    
13. 
    Трахтенберг А. Д. Дискурсивный анализ массовой коммуникации и парадоксы левого сознания// Полис, 2006; № 4. С. 44-52.
    
14. 
    Научно-исследовательская лаборатория в области исследования бизнес-коммуникаций НИИ «Высшая школа экономики». – http://buscom.hse.ru.
    
15. 
    Современный дискурс-анализ. – http://www.discourseanalysis.org.
    
16. 
    Современные теории дискурса: мультидисциплинарный анализ (Серия «Дискурсология») – Екатеринбург: Издательский Дом «Дискурс-Пи», 2006, 177 с.
    
17. 
    Углов Д. В. Теория коммуникативного действия Ю. Хабермаса и дискурс как условие справедливости // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2009. № 2. С. 24-28.
    
18. 
    Teun A. van Dijk. Discourse in Society. – http://www.discourses.org.