Проявление национально-специфического и универсального в прозе И. Бабеля и польской литературе факта 20–30-х годов

В докладе предпринята попытка проследить взаимодействие локального и универсального в русской и польской литературе 20–30-х годов. В качестве исследовательского материала были использованы: военная проза И. Бабеля («Конармия», «Дневник 1920») и произведения польских писателей, посвященные событиям Октябрьской революции и гражданской войны 1917–1920 гг., а также польско-советской войны (З. Коссак-Щуцкой, Э. Дорожинской-Залеской, М. Дунин-Козицкой, Э. Малачевского). Проявления национально-специфического и универсального рассматриваются на трех уровнях: ментальном, аксиологическом и художественном.

В первом случае анализируются наиболее важные элементы, определяющие менталитет рассказчика и героев. Выявляется следующая закономерность: если у Бабеля примитивный Восток противопоставлен высокой духовности Запада, то польские писатели преимущественно демонстрируют тип мышления, свойственный западному европейцу.

Установленное различие проявляется также и в том, что касается материальных и духовных ценностей, свойственных разным культурам. Эти ценности исследуются в сложном взаимодействии локального (национально-специфического) и универсального (европейского). Анализируются выявленные в конкретных текстах элементы бытовой культуры, способы межличностного общения, этика и мораль.

Взаимодействие локального и универсального, выступающее на ментальном и аксиологическом уровнях, закрепляется с помощью худо­жественных средств (композиция, способы повествования, метафорика). Бабель соединяет в художественное целое разные поэтики (традицию западной новеллы и сказа, выработанного русской литературной традицией), в то время как польские авторы остаются в границах поэтики, свойственной национальной литературе.

Тексты, в которых заключен национально-индивидуальный опыт писателей, одновременно могут служить проявлением универсального благодаря отражению в них человеческой драмы.

Голикова Л. П. (Краснодар)

Русская эмиграция и ее вклад в развитие науки, культуры
и литературы Чехословакии в период между гражданской и Великой Отечественной войнами.

Чехословацкая республика между двумя мировыми войнами стала одним из главных центров «русского расселения». Она соперничала с такими центрами, как берлинский, парижский, харбинский. Здесь поселилось около 30.000 эмигрантов из России.

За короткий срок в крупных городах Чехии и Словакии образовалось свыше 80 научно-просветительских и культурных организаций при Русском народном университете, Русском зарубежном историческом архиве, Славянской библиотеке и др. Это стало, по словам А. Флоров­ского, «золотым временем для чешско-словацко-русской культурной взаимности». В фондах богатейшей Славянской библиотеки насчитывается сегодня около 700.000 томов трудов по славистике из всех стран мира. Там же сосредоточено огромное количество материалов о русской литературной эмиграции в Чехословакии, принадлежащих самим же эмигрантам.

С Чехией и Словакией были связаны судьбы многих русских художников слова, среди которых М. Цветаева, Е. Брешко-Брешковская, А. Аверченко, Е. Чириков, В. Федоров и мн. др. В эмиграции они продолжали ту литературную деятельность, которая была начата в России. Произведения, созданные ими в изгнании, нельзя рассматривать отдельно от их прошлого литературного творчества. Как подчеркивал в статье «Русская литература в эмиграции» А. Бем, до 1923 года вообще нельзя было провести строгой грани между литературой советской и эмигрантской: «Только постепенно кристаллизовалась литература эмиграции как нечто обособленное и отличное от литературы советской. Главная роль в этой кристаллизации принадлежала молодому поколению писателей, сложившемуся уже в самой эмиграции. Это «молодая» русская литература, создавшаяся вне СССР, и должна рассматриваться как литература эмиграции в узком смысле слова».

Среди профессиональных организаций, игравших большую роль в культурной жизни как Чехии и Словакии, так и эмигрантов, следует особо отметить «Союз русских писателей и журналистов», основанный в 1922 году и действовавший по Уставу, утвержденному Правительством Чехословакии. В деятельности «Союза русских писателей и журналистов» П. Струве подметил характерную деталь: «При глубоко идущем политическом разъединении и крайней взаимной нетерпимости, которые с самого начала характеризовали эмиграцию… поразительно, что раскол… не коснулся литературы, и что до самой войны в главных центрах Зарубежья просуществовали единые организации писателей и журналистов…».

«Союз» русских эмигрантов сотрудничал не только с чешскими и словацкими писателями, но и привлекал к себе внимание русских эмигрантов из других стран. Здесь бывали И. Бунин, Б. Зайцев, И. Северя­нин, В. Набоков, А. Амфитеатров, К. Бальмонт, А. Ремизов, Б. Савин­ков, И. Шмелев, Р. Якобсон, В. Ходасевич. Есть сведения, что Прагу посещали З. Гиппиус и Д. Мережковский, во всяком случае, пражское издательство «Пламя» печатало их произведения. В архивах Славянской библиотеки хранится большое количество писем многих из названных писателей. Часть этих писем готовится к изданию в Чехии и Словакии.

Блистательной страницей жизни русской эмиграции в Праге была деятельность А. Бема. Он преподавал историю русской литературы в Карловом и Славянском университетах, русском Педагогическом институте им. Я. Коменского, Русском народном университете, научном обществе в Братиславе. Работая с русскими, чешскими и словацкими студентами, А. Бем освещал ведущие тенденции русской литературы ХIХ–ХХ веков. Обширной была его деятельность и в «Союзе русских писателей и журналистов» и Русском педагогическом бюро. Он принимал участие в выпусках ведущих академических журналов Чехословакии – «Славия», «Искусство и критика», «Современная филология», был редактором «Вестника», «Русской школы за рубежом», одним из составителей чешского «Энциклопедического словаря Отто».

А. Бем способствовал осуществлению целого ряда переводов произведений русской классики на чешский язык. Вместе с Р. Якобсоном он подготовил к столетию со дня смерти А. С. Пушкина 4-хтомное издание произведений поэта на чешском языке. Большую известность А. Бему принесли и теоретические статьи, посвященные русской классической литературе, и организованный им при Русском народном университете семинар по творчеству Ф. Достоевского. В работе семинара принимали участие Д. Чижевский, Н. Лосский, С. Гессен, А. Флоров­ский, И. Лапшин, С. Завадовский, Р. Плетнев и др. Позднее материалы семинара под общим названием «О Достоевском» под редакцией А. Бема были изданы Пражской национальной библиотекой в 3-х томах.

Обзоры А. Бема как эмигрантской, так и советской литературы под названием «Письма о литературе» регулярно публиковались в прессе Праги и Братиславы, перепечатывались во многие журналы Европы, в частности, Берлина, Варшавы.

Важным фактом жизни литературной молодежи в Праге была деятельность «Скита Поэтов», руководителем и основателем которого долгие годы был А. Бем. Он стремился создать условия для того, чтобы молодежь смогла почувствовать почву русской литературы. Это было своевременно и необходимо, поскольку молодые поэты, русские по происхождению, были оторваны от родной культуры. Она, по выражению А. Бема, «коснулась их лишь кончиками пальцев, и они ушли в изгнание, не став до конца русскими, но уже обреченные не быть иностранцами. Они помнили родину, но не знали ее. Вернее сказать, не знали достаточно глубоко, чтобы она стала питать их творчество. Оторванные с детства от России, они были фатально обречены на творческое бессилие».

Просуществовал «Скит» до начала Второй мировой войны. В послереволюционный период все, связанное с деятельностью А. Бема, было предано забвению. А его эссе, полемические статьи, комментарии, рецензии и заметки, касающиеся вопросов развития русской литературы ХХ века, оказались под запретом. Одной из немногих библиотек, имеющих в фондах работы А. Бема, является Славянская библиотека и Литературный архив Музея национальной письменности в Праге. Ее научными работниками составлен и издан в 1996 году в Праге объемный том «Писем о литературе» А. Бема, включивший в себя материалы по литературе ХIХ и ХХ века. Это издание стало данью памяти Чехии русскому подвижнику, восстановлением исторической справедливости.

Работу по пропаганде русской книги успешно вели пражские издательства «Пламя», «Славянское издательство», «Воля России» и др. В Братиславе на русском языке издавались «Русское слово», «Русь», «Русская молодежь», «Студенческий журнал», «Яр». По выпуску книг на русском языке эта страна стояла на почетном месте (втором после Берлина), опережая Париж, Харбин, Варшаву и другие города мира, приютившие русских эмигрантов. В этих издательствах печатались произведения как русской классики ХIХ, так и ХХ века – писателей, философов, историков, литературоведов.

Трудно переоценить факт возможности печататься на родном языке писателям, вынужденно изолированным от Родины. Реальную поддержку русским писателям оказывали деятели чешской и словацкой культур. В частности, с журналом «Яр» сотрудничал выдающийся русский философ Н. Лосский, читавший лекции в Братиславском университете и опубликовавший в «Яре» «Мысли Ф. Достоевского о Боге».

Русская диаспора в межвоенный период обладала огромным духовным и общеобразовательным потенциалом. В ее рядах были видные деятели науки и культуры. Научная, педагогическая и публицистическая деятельность российских ученых и писателей способствовала развитию науки в Чехословакии. Интерес к трудам русских ученых и литераторов был огромен. Незамедлительно в прессе появлялись отклики, свидетельствующие о совпадении интересов западных и восточных славян, имевших место с момента рождения идеи славянской взаимности. Поток эмигрантов из России внес в романтические представления западных славян о «бунтарском перевороте» в России напряженные вопросы, попытки предсказать будущее России.

Словацкий критик Я. Гамалияр открыто стоял, по собственному признанию, «на позициях русофильства». В статьях о России, о русской литературе он стремился к объективной оценке исторических событий, в частности, революции. Ответы на многие вопросы русской истории он искал в произведениях художественной литературы. В рецензии «Сочинения И. Шмелева» он писал, что через «Солнце мертвых» И. Шмелева постиг трагедию русской нации в революционный период. Творчество Шмелева привело словацкого критика к осознанию места и роли современной России в славянских странах и осмыслению глубины идеи славянской взаимности в новых исторических условиях.

Большое количество статей и рецензий о русской литературе написал в конце 1920 – начале 1930-х гг. словацкой критик А. Мраз. Будучи главным редактором журнала «Словенске погляды» (1932–1938 гг.), он стремился направить работу журнала в идейно-художественном плане на поиски «синтетических» связей «традиционного» и «актуально нового» времени. Рецензируя книгу Б. Шкловского «Теория прозы», он отмечал вклад русской формальной школы в словацкое литературоведение. Несколько статей А. Мраз посвятил А. Блоку. По поводу поэмы «Двенадцать» он, опровергая мнение о том, что Блок «принял революцию», писал, что поэт в ней не выразил «согласия – несогласия с революцией», он «услышал бурный ритм событий, которые катились и опьяняли темпом времени, неизвестностью, мглой громкой истории. В вихре этого времени и показана Россия, по-достоевски избранная Богом…».

На страницах журнала «Словенске погляды» с 1922 года в переводах Ш. Крчмеры печатались отрывки из произведений Ф. Сологуба, К. Бальмонта, А. Куприна, Б. Зайцева. В этом журнале впервые был представлен и Д. Мережковский со статьей «Лев Толстой и большевизм». Позже будут переведены и отрывки из его романа «Леонардо да Винчи», а затем и издана написанная в эмиграции книга «Таинственная мудрость Востока». Словацкая критика высоко оценила ее.

В 1930-е годы в словацкой критике можно было встретить статьи, посвященные писателям противоположных идейных платформ, эстетических вкусов и направлений. Наряду со статьями о русском символизме и его виднейших представителях – В. Брюсове, К. Бальмонте, Вяч. Ива­нове, Ф. Сологубе, А. Белом – были статьи иного рода. Одни отстаивали «панславистические идеи», другие – русофильство, третьи однозначно предпочитали русский авангард (например, словацкая литературная группировка «ДАВ» с платформой, аналогичной русскому ЛЕФу).

Взгляды на русскую литературу у молодой словацкой критики не были однозначны: русская литература ХХ века только формировалась, искала себя в новой эпохе. В этом плане большую роль играли русские литературоведы, выходцы из России, в частности Р. Плетнев, Е. Пер­фецкий, Б. Погорелова и мн. др. Б. Погорелова была активным пропагандистом русской поэзии. Ее лекции в студенческой аудитории пользовались популярностью, как и опубликованные в журнале «Яр» литературные портреты-воспоминания о К. Бальмонте, А. Белом, В. Брюсове, А. Ахматовой, Н. Гумилеве и др. Они вызывали отклики в виде критических статей, рецензий, полемик. Воспоминания, опубликованные в журнале «Яр», позже войдут в роман в 2-х частях: «Террор и изгнание» и «В красных сетях», изданный в Братиславе в конце 1940-х годов.

Уже тогда словацкая критика подчеркивала, что в России существуют как бы две ветви: литература русской эмиграции и русская (советская) литература. Невозможно составить целостное представление о русской литературе, зная лишь одну из ее сторон. «Это должна быть единая русская литература, единое русское искусство без разграничении на эмигрантскую и советскую». То, что обе «реки равновелики, полноводны» – свидетельство жизни и труда тысяч русских эмигрантов, внес­ших заметный вклад в культуру Чехословакии.

Горбачевский А. А., Горбачевский Ч. А.
(Южно-Уральск)

Поэтический перевод и адаптация

1. Полноценный или адекватный перевод предполагает «исчерпывающую передачу смыслового содержания подлинника»¹. Степень полноты отражения в переводе смысла оригинала зависит от типа информации – денотативной или предметной и художественной или поэтической, по-разному соотносимых с однозначностью или многозначностью толкования как отдельного фрагмента, так и того или иного текста в целом².

Полнота воспроизводимых смыслов оригинала не является единственным условием, определяющим достоинство перевода. Попытки решить эту задачу в рамках буквального перевода, как правило, не приводили к желаемым результатам. Только в исключительных случаях в буквальном переводе совмещается, казалось бы, несовместимое – поэтическая форма оригинала и полнота его смыслов. Разумеется, не исчерпывающая, но в большей или меньшей степени приближающаяся к этому идеалу. Важной предпосылкой успешного функционирования перевода в контексте принимающей литературы является его способность адаптироваться к новым условиям.

2. В силу специфики поэтической информации, обусловленной спецификой языка, перевод не может быть тождествен оригиналу. Поэтому задача переводчика не в том, чтобы сохранить все смыслы оригинала, представив его идеально точную копию. Его задача – не допускать потерь тех смыслов, которые функционально существенны, и не умножать смыслов, которые не свойственны оригиналу и противоречат его содержанию. Сравнение переводов поэтических произведений с польского языка на русский, а также с русского на польский свидетельствует, что оригинал в переводе отражается в редуцированном виде, что вполне естественно для семиотических систем, между которыми отсутствуют взаимно-однозначные соответствия.

3. Термин адаптация в филологической литературе употребляется в нескольких смыслах. В нашей работе мы опираемся на интерпретацию этого понятия чешскими и словацкими филологами: адаптация – это «обработка переводчиком текста с целью приблизить его к новому читательскому восприятию»³; обработка эта включает «тему и ее элементы (персонажи, реалии)»⁴; это «такое отношение к оригиналу, при котором в замыслы переводчика не входит неукоснительно сохранять особенности оригинала»⁵.

Представленная в таком виде адаптация не позволяет однозначно определить все случаи ее применения, отграничить, например, от разного рода переводческих трансформаций, вызванных не только объективными причинами, но и чисто субъективными. Свободное обращение с оригиналом, вплоть до загадочной «обработки» темы и ее элементов, полностью отменяет вопрос об адекватности перевода. В таком случае художественный перевод если не теряет свое предназначение, то приобретает какую-то другую направленность, не соответствующую его основным задачам.

Но так как перевод – одна из форм межлитературной коммуникации, то интересы читателя, его восприятие иноязычного текста в какой-то мере должны учитываться. Совмещение в процессе перевода двух проблем – адаптации и адекватности возможно только при условии, если предварительно определить, в каких случаях адаптация препятствует адекватности, а в каких – является одной из ее предпосылок.

4. Разные компоненты текста, подвергаемые адаптации, оказывают на степень адекватности перевода неодинаковое влияние. В зависимости от того, насколько текст перевода сближается с текстами принимающей литературы, можно говорить о частичной или полной адаптации, т. е. об узком или широком смысле этого термина. В узком смысле адаптация затрагивает те лексические средства языка оригинала, которые могут быть переданы на язык принимающей литературы несколькими способами, как, например, архаизмы, просторечие, диалектизмы, арго, экзотизмы. К адаптации в узком смысле относится передача собственных имен способом подстановки, а не в соответствии с принципами практической транскрипции. Так, в одном из старых переводов романа Г. Сенкевича «Пан Володыёвский» (1904) польские имена Jędrzеj, Michał, Jasiek, Barbara, Basia, Jerzy заменены соответствующими русскими: Андрей, Михаил, Ваня, Варвара. Варя, Юрий (в современных переводах этого романа им соответствуют: Енджей, Михал, Ясек, Барбара, Бася, Ежи).

В широком смысле адаптация затрагивает все компоненты художественного произведения. Переводчик по своему усмотрению меняет содержание оригинала, систему образов, его прагматическую направленность, прозаический текст превращает в стихотворный или наоборот. Такого рода адаптация свойственна принимающей литературе только на определенном этапе ее развития, когда оригинал сам по себе не представляет для переводчика интереса, а является всего лишь материалом для создания новых духовных ценностей.

5. Адаптация – один из существенных признаков, характеризующих тип перевода, и проявляется она по-разному в буквальном, вольном и адекватном переводах.

В буквальном переводе адаптация представлена в узком смысле, в той ее части, которая касается семантической сочетаемости языковых единиц, передачи некоторых собственных имен, замены одного стихотворного размера другим, если в последних двух случаях сложилась опрделенная традиция отражения этих особенностей средствами языка принимающей литературы.

В адекватном переводе адаптация используется для передачи пословиц, фразеологизмов, некоторых собственных имен. Особую проблему представляют названия реалий, указывающие на принадлежность текста той или иной культуре. Не допустимы в адекватном переводе сокращения, изменения, перестановки. Художественные приемы автора оригинала сохраняются в той мере, насколько это возможно выразить средствами заимствующего языка.

Вольный перевод допускает самые разнообразные отступления от оригинала, касающиеся как его формы, так и содержания.

Один из показательных примеров адаптации иноязычного текста к поэтике принимающей литературы – употребление эпитетов в оригинале «Крымских сонетов» А. Мицкевича и в одном из самых первых переводов на русский язык этого цикла, выполненных И. Козловым. Из 20 сонетов Мицкевича, переведенных Козловым, в 13 количество эпитетов в переводе значительно больше, чем в оригинале, причем в некоторых случаях – в два-три раза. Подтверждением сказанного может служить следующий фрагмент:

Tam na północ ku Polsce świecą gwiazd gromady,
Dlaczegoż na tej drodze błyszczy się ich tyle?
Czy wzrok twój ognia pełen nim zgasnął w mogile
Tam wiecznie lecąc jasne powypalał ślady?

Перевод Козлова:

Что ж Север так горит над Польшею любимой?
Зачем небесный свод так блещет там в звездах?
Иль взор твой пламенной, стремясь к стране родимой,
Огнистую стезю прожег на небесах?

В оригинале два эпитета: jasne ślady «светлые, отчетливые следы» – огнистая стезя; wzrok ognia pełen «взгляд полный огня» – взор пламенной; добавлены переводчиком – три: над Польшею любимой, небесный свод, к стране родимой. Использование эпитетов в оригинале и переводе подчинено разным закономерностям. В оригинале они обусловлены жанровой спецификой текста, а в переводе – спецификой текстов-ориен­тиров принимающей литературы, т. е. таких текстов, которые перевод­чик принимает в качестве определенного эталона. К таким текстам относятся и оригинальные произведения самого переводчика – «Венецианская ночь», «Байрон», «Княгине З. А. Волконской», «Сон ратника».

6. Благодаря понятию адаптации можно выделить еще один тип перевода – перевод-мистификацию, в котором поэт-переводчик воспроизводит не конкретное произведение иноязычного автора, а некий эталон, определяющий творческую манеру реального или воображаемого поэта. По своему характеру такие переводы, точнее, псевдопереводы, ставят цель приблизить творчество иноязычного автора к принимающей литературе за счет обогащения ее новыми формами и поэтическими идеями, а также найти то общее, что объединяет литературу оригинала и принимающую литературу.

7. Перевод художественного произведения является процессом двуступенчатым, предполагающим, во-первых, воспроизведение собственно лингвистической информации – реального содержания и его основных прагматических смыслов, а во-вторых, адаптацию, приведение к некоему «общему знаменателю» поэтической информации оригинала и перевода, включение текста перевода в другой литературный контекст.

Жакова Н. К. (Санкт-Петербург)

О преподавании славянских литератур
в Санкт-Петербургском государственном университете

Славянские литературы как одно из главных проявлений духовной жизни и этно-культурной общности славянских народов традиционно рассматриваются в университетских курсах с самого основания кафедр по истории и литературе славянских наречий (1853 г.). В Петербургском университете лекции по истории славянских литератур начали читать М. И. Касторский и П. И. Прейс. Целая эпоха развития петербургской славистики связана с именами И. И. Срезневского и В. И. Ламанского.

В XX столетии крупнейшим представителем славяноведения и организатором изучения и преподавания разных его аспектов, включая историю славянских литератур, стал академик Н. С. Державин. Наряду с ним в 30–40-е гг. XX в. в Ленинградском университете работали такие известные исследователи славянских литератур, как профессора К. А. Пушкаревич, В. Г. Чернобаев и К. А. Копержинский.

Однако планомерное, последовательное и целостное преподавание литератур западных и южных славян стало вестись в Ленинградском университете с момента открытия в 1944 году по инициативе и под руководством Н. С. Державина кафедры славянской филологии. В послевоенные годы сформировалась ленинградская школа изучения и преподавания славянских литератур, представленная именами полонистов С. С. Советова, В. Б. Оболевича, М. П. Малькова, богемистов – И. М. По­рочкиной, Н. К. Жаковой, Т. Е. Аникиной, специалистов по литературам народов Югославии – Г. И. Сафронова и И. Л. Бершадской. Выдающимся исследователем болгарской литературы стал В. Д. Андреев, сейчас его дело продолжает О. И. Минин. Все эти специалисты не только читают лекции по отдельным славянским литературам, но выступают их активными популяризаторами, участвуя в различных торжествах, связанных с юбилеями славянских писателей, беря на себя большой труд по изданию их произведений на русском языке в качестве авторов серьезных предисловий, обширных комментариев и художественных переводов.

Как учебная дисциплина история славянской литературы (болгарской, польской, чешской или сербохорватской) начинает преподаваться с I курса, где в течение 1-го семестра читается «Введение в историю литературы». На II курсе студенты слушают курс древней литературы, на III курсе – «Историю литературы XIX века», на IV и V курсах – «Историю литературы XX века».

Таким образом, у будущих специалистов формируется целостная концепция развития одной из славянских литератур от истоков до современности. Кроме того, студенты знакомятся с кратким курсом славянского фольклора, а также слушают в течение 2-х семестров лекции по истории второй славянской литературы. Наконец, изучение славянских литератур завершается чрезвычайно насыщенным обобщающим курсом «Сравнительное изучение славянских литератур», который был разработан проф. В. Д. Андреевым и ежегодно пополняется новыми сведениями и научными положениями.

Помимо основного курса литератур, ежегодно читаются те или иные спецкурсы по каждой из славянских литератур. Поскольку в традициях Ленинградского – Петербургского университета особое внимание всегда обращалось на изучение литературных взаимосвязей, то и темы спецкурсов (наряду с процессами, затрагивающими развитие одной литературы или писателя) посвящены нередко межславянским литературным связям. В последние годы разработан и читается коллективный спецкурс по сравнительному славянскому стихосложению.

Студенты кафедры славянской филологии имеют возможность применить свои знания в научной работе – это курсовые и дипломные работы по славянским литературам, выступления с докладами на ежегодных научных студенческих конференциях.

В последние годы появилась еще одна форма внеучебной работы в сотрудничестве с Библиотекой Академии нуак. Славянский фонд БАН поощряет проведение памятных юбилейных заседаний в своих стенах. Студенты не только читают доклады, но и принимают участие в подготовке книжных выставок по своей теме из фондов БАН, что не только обогащает их знания, но дополнительно стимулирует их интерес к научной исследовательской работе.

Жакова Н. К., Аникина Т. Е., Волошина Г. К.,