Г. П. Щедровицкий Опыт логического анализа рассуждений

Может показаться странным, что, постоянно настаивая на этом последнем тезисе, мы с самого начала не положили его в основание всего анализа. Но это было не только оправданно, но даже необходимо. Приняв идею двухплоскостности в исходном пункте анализа, мы должны были бы вычленять в эмпирическом материале элементы плоскости содержания и элементы плоскости формы, ничего не зная ни о тех, ни о других. Временное отвлечение от идеи двухплоскостности, напротив, позволило нам выделить формальную часть рассматриваемого процесса мышления и каким-то образом расчленить ее. Специально оговоримся: это расчленение ни в коем случае не может рассматриваться как точное и окончательное, оно должно быть уточнено и даже существенно исправлено на основе анализа содержательных частей процесса мышления, заключенного в рассматриваемом тексте, и выведения (функционального или генетического) из них формальных структур и операций. Но все это — дело второго этапа в исследовании заданного текста, а пока важно было получить хотя бы грубую основу. И она получена. Но теперь мы должны взглянуть на весь проделанный анализ с точки зрения принципа двухплоскостности и постараться выяснить, какие общие коррективы он вносит в его результаты. Вспомним основные шаги этого анализа.

Исходным и определяющим для всего предшествующего было предположение, что процессы и операции мышления можно выделить, выделив их продукты — конечные знания и исходный материал, с которого начинает и на который опирается этот процесс. При этом предполагалось, во-первых, что исходный материал процесса мышления — это тоже знания, такого же вида и порядка, как и знания, являющиеся конечным продуктом этого процесса; во-вторых, — что знание есть то, что выражено какой-либо знаковой структурой вида «a  b», «a:b  c:d» и т.п. (т.е. являются образованиями одноплоскостными). Эти два предположения по существу были равносильны предположениям, что все операции и процессы мысли, во-первых, однородны по своей структуре, а во-вторых, сочленяются в линейные цепи через посредство своего исходного материала и конечных продуктов.

Однако попытка провести анализ заданного текста на основе этих предположений, как мы теперь видим, натолкнулась на целый ряд трудностей. Прежде всего выяснилось, что понятие исходного материала, или исходного знания, с которого начинает «процесс», во всех мало-мальски сложных процессах мышления без дальнейших дополнений и уточнений «не работает». Оказалось, что в том виде, как мы его ввели, это понятие объединяет существенно различные по своей логической функции элементы процесса мышления. Чтобы преодолеть это затруднение мы различили собственно исходные и краевые знания. При этом в первом понятии фиксировались те знания, которые перерабатываются тем или иным процессом или теми или иными операциями в другие знания, а во втором — те обобщенные, безотносительные к частному содержанию знания, которые делают возможными сами эти операции и процессы мышления, превращая их в формальные действия и процессы.

Однако и этого уточнения понятия «исходный материал» оказалось недостаточно. При первой же попытке выделить из заданного текста операцию, ближайшую к конечному продукту всего текста, мы обнаружили, что существует по меньшей мере два таких предложения, которые с равным правом могут претендовать на роль исходных знаний, а вместе с тем — и два различных процесса мышления, входящих в рассматриваемый текст, таких, что их нельзя расположить в линейный ряд. Так получила первый удар идея однородности операций мышления и их линейного сочленения. Нам пришлось сделать вывод, что анализируемый процесс мышления распадается на ряд относительно самостоятельных процессов мышления, связанных друг с другом как бы «перпендикулярно». Это было первым важнейшим выводом из попытки применить намеченные в начале принципы содержательного функционального расчленения к конкретному тексту.

Чтобы преодолеть обнаружившееся затруднение и продвинуть анализ дальше, мы вновь воспользовались понятием краевого знания — на этот раз беря его в более широком смысле, чем раньше — и ввели понятие о «краевых процессах мышления», которые входят в качестве необходимого элемента в рассматриваемый текст, но их анализ может быть выделен в особую и притом вторичную задачу по сравнению с анализом основной линии рассматриваемого процесса мышления. По существу это предположение было равносильно предположению, что процесс мышления в рассматриваемом тексте имеет структуру, по форме напоминающую ряд приложенных друг к другу букв Т, т.е. схематически фигуру вида:

где горизонтальная линия изображает основную линию процесса мышления, а вертикальные линии — краевые процессы. Мы предположили также, что краевые процессы независимы друг от друга и единственное, что объединяет их в одно целое, в один процесс мышления — это основная линия, которой они подчинены и от которой зависят.

Не обнаружив процессы собственно мышления в основной линии текста, мы должны были затем в соответствии с исходным планом анализа рассмотреть один за другим все краевые процессы, с тем чтобы попытаться «ухватить» мышление в них. При этом оказалось, что все тексты, соответствующие этим процессам мышления, содержат ссылки на специфически геометрические знания и очень часто непосредственно на геометрические чертежи и построения. Понять структуру этих мыслительных процессов без анализа природы геометрических чертежей и их роли в этих процессах было невозможно, и таким образом мы оказались вовлеченными в весьма длительное и пространное исследование строения мышления в собственно геометрии. Основным видом этого исследования (в интересующем нас сейчас плане) было положение, что процесс собственно мышления в геометрии обязательно имеет как бы двухплоскостное строение, что анализ его предполагает функциональное различение объектов и знаков и соответственно познавательных действий с объектами и действий со знаками. Если на первом этапе нашего анализа мы не учитывали этого обстоятельства и это позволило нам выделить формальную часть рассматриваемого процесса мышления, то теперь, когда формальная часть уже выделена и мы переходим к анализу той части текста, которая, по предположению, должна содержать собственно мышление, отвлечение от фактора двухплоскостности становится, очевидно, уже недопустимым. Поэтому, переходя в соответствии с намеченным выше планом исследования к анализу краевых процессов, мы должны попытаться выделить в них специфически мыслительные двухплоскостные структуры движений.

Но здесь встает ряд принципиальных методических проблем. Мы выделяем три.

Во-первых, как сочетать начальный принцип выделения конечного и исходного знания с новым принципом двухплоскостности? В частности, возникает вопрос: с рассмотрения какой плоскости надо начинать анализ? По-видимому, с плоскости «объектов», так как именно она, по предположению, является определяющей. Но если начинать надо с нее, то это, фактически, будет означать, что в функциональном анализе мы должны выделять не конечные и исходные знания, а конечное знание и исходный объект. Это уже совершенно новая проблема, которую мы до сих пор не обсуждали и метод решения которой представляется совершено неясным.

Во-вторых, какова структура простейших операций мысли? Если до сих пор, рассматривая операции мысли как чисто линейные образования, мы могли не ставить этот вопрос, так как тот или иной ответ на него нисколько не влиял на метод анализа сложных процессов мысли, то теперь, в свете тезиса о двухплоскостности процесса мысли, он приобретает первостепенное значение, так как, абстрактно говоря, становятся возможными различные способы связи операций в сложном процессе мысли и соответственно различные схемы анализа.

В-третьих, сохраняет ли рассматриваемый процесс мысли свое Т-образное строение при разложении его на двухплоскостные единицы? Ведь мы пришли к изображению процесса в виде основной и ряда краевых линий в результате попыток представить его как гладкую последовательность линейных единиц. Может быть, этот результат был следствием неадекватности нашего понимания и методов анализа действительному строению процесса мысли и после изменения исходящей гипотезы окажется, что процесс представляет собой линейную последовательность двухплоскостных образований?

Обсудим все эти вопросы, так как тот или иной ответ на них имеет первостепенное значение при поиске элементов и единиц сложных процессов мысли. При этом первый и второй будем по возможности объединять.
17.
Начнем с анализа эмпирического материала. Возьмем, к примеру, первый из намеченных нами краевых процессов. В тексте Аристарха он выражается лаконической фразой: «Из подобия треугольников SLT и TEH следует, что EH:TH = LT:ST». Эту фразу, в зависимости от направленности анализа, можно понимать двояко:

1) Из знания, что треугольники SLT и TEH подобны, следует знание «EH:TH = LT:ST».

2) Из определенного взаимоотношения (подобия) объектов-треугольников SLT и TEH следует знание «EH:TH = LT:ST».

В обоих случаях эти формулировки неточно выражают возможный процесс, и в то же время каждая из них отражает какую-то его реальную сторону. Рассмотрим более подробно эти понимания.

Прежде всего бросается в глаза, что из знания «Треугольники SLT и TEH подобны» совсем еще не следует знание «EH:TH = LT:ST». Поэтому если мы хотим рассмотреть соответствующее движение в плоскости более точно, то мы прежде всего должны более точно выделить сами знания, участвующие в этом процессе. Таких знаний будет несколько. Это, во-первых, единичное знание «Треугольники SLT и TEH подобны», во-вторых, единичное знание «EH, TH, LT, ST суть соответственные стороны подобных треугольников SLT и TEH», в-третьих, общее знание «Если треугольники подобны, то отношения их соответственных сторон равны» и, наконец, в-четвертых, единичное знание «Отношение EH к TH равно отношению LT к ST» (или, что то же самое, «EH:TH = LT:ST»).

Выделив эти знания, можно попытаться схематически изобразить движение в них. Для этого мы воспользуемся вначале символикой, похожей на традиционную символику математической логики, и интересующий нас процесс предстанет примерно в таком виде:

  (31)

(A,B)P (a,b,c,d)Q (arb,crd)L
где (A,B)P изображает первое из названных выше знаний, причем А и В есть изображение «предметов» этого знания — треугольников, а P — знак их предиката «подобны»; (a,b,c,d)Q изображает второе из названных выше знаний, причем a,b,c,d есть изображения «предметов» этого знания — сторон треугольников, а Q — знак их предиката «соответственные»; символическое выражение, стоящее во второй, верхней, линии изображает третье из указанных выше знаний, причем, горизонтальная стрелка в этом выражении есть знак импликации; левая от стрелки часть содержит те же предикаты, что и левая часть нижней линии, но вместо постоянных там находятся знаки переменных, т.е. другими словами, это — часть функции- высказывания; правая от стрелки часть содержит предикат «равны» (L), а «предметами» этой части высказывания являются математические отношения переменных (любых соответственных сторон подобных треугольников); наконец, выражение (arb,crd)L изображает последнее, четвертое, из названных выше знаний, причем, arb и crd суть изображения «предметов» этого знания — математических отношений величин сторон подобных треугольников, а L в соответствии с уже сказанным выше есть знак предиката «равны», относящегося к этим предметам-отношениям.

Характерным для такого подхода к исследуемому движению является то, что все знания, кроме последнего, четвертого, как общие, так и единичные, рассматриваются как уже готовые, полученные. Но это, как мы уже не раз показывали выше, означает, фактически, что отсекается собственно процесс мышления, или, точнее, его важнейшая объективная или содержательная часть и для рассмотрения остаются одни лишь «формальные действия». Поэтому, если мы хотим исследовать сами процессы мышления в их целостности, то должны выделить в качестве особого предмета и зафиксировать в особых знаках такие процессы получения знаний, при которых эти знания в конечном счете получаются не из других знаний, а непосредственно на основе действий с объектами. Здесь, правда, возникают исключительно важные общие вопросы: а всегда ли это можно сделать? не выльется ли эта процедура в бесконечную? и т.п. Но мы сейчас не будем обсуждать их в общем виде, и ограничимся анализом одного рассматриваемого случая.

Здесь задача сводится к анализу процессов получения трех знаний: одного общего — импликации (Х,Y)P  (v,w,x,y)Q  (v,r,w,xry) и двух единичных — L(A,B)P и (a,b,c,d)Q. Однако общее знание представляет собой общественно фиксируемую форму, оно получается в процессе генетического формирования геометрии как науки и в каждом частном процессе мышления берется как готовое; в данном случае оно выступает как общественно фиксированное условие всего рассматриваемого движения, следовательно, как краевое знание (в узком смысле этого слова), и поэтому анализ процесса его получения должен быть вынесен за пределы проводимого исследования. Остается, следовательно, анализ процессов получения двух единичных знаний. И здесь не трудно заметить, что они оба могут быть получены только на основе анализа самих реально заданных подобных треугольников, и при этом — путем весьма простых познавательных действий. Таким образом в данном случае сведение знаний к действиям непосредственно с объектами оказывается вполне осуществимым и притом — весьма коротким путем.

Но это значит, что в выражении «Из подобия треугольников SLT и TEH следует ...» оказывается больше правды, чем в первой из наших интерпретаций: знание «EH:TH = LT:ST» получается из анализа подобия самих реальных треугольников. Но и в этом выражении содержится по меньшей мере неточность. В частности, слово «следует» имеет здесь слишком широкий смысл, и если его раскрывать, то мы наталкиваемся на массу разнородных движений. Так, знание «EH:TH = LT:ST» можно получить на основе анализа подобия треугольников SLT и THE только с помощью определенных формальных средств, в частности, только с помощью общего знания «Если треугольники подобны, то отношения их соответственных сторон равны». Поэтому мы и сказали выше, что обе эти интерпретации, оба эти понимания правильно отражают разные реальные стороны дела, но каждое — очень неполно и неточно. Их нужно попытаться объединить друг с другом. Это можно сделать, добавив к уже имеющейся схеме еще одну часть, изображающую сами объекты — треугольники, их отношения и связи, — а также познавательные действия, направленные на эти объекты и выявляющие их свойства. Тогда схема рассматриваемого мыслительного движения примет примерно такой вид:

Выше мы не случайно оговорились, что воспользуемся традиционной символикой математической логики только для начала. Фактически мы уже значительно преобразовали ее, дополнив специальными изображениями объектов, их взаимоотношений и знаками познавательных действий. Но две верхних строки схемы остались неизменными. Это, конечно, непоследовательно. И в дальнейшем мы подвергнем критике сам способ такой символизации и такого представления рассматриваемого краевого процесса и покажем, в каких отношениях он неудовлетворителен. Но вместе с тем этот способ, с одной стороны, безусловно верно схватывает определенные стороны анализируемого мыслительного движения, и поэтому приведенная выше схема позволяет более детально обсудить и отчетливее понять их, а с другой стороны, этот способ символизации рельефно обнаруживает недостатки применяемого математической логикой подхода, и это тоже может быть обнаружено на этой схеме.

Таким образом, мы начали с предложения из текста Аристарха Самосского и попытались, используя уже существующие традиционные схемы, изобразить скрывающийся за ним процесс мышления. Это были одновременно как попытка ответить на вопрос о строении простейших процессов мысли, так и попытка выработать метод введения объектов в схемы их изображений. Посмотрим, насколько сама схема отвечает нашим представлениям о процессе мысли.

Первый вопрос, который здесь должен быть задан и которым мы уже не раз начинали анализ выделенных процессов мысли: насколько правильно эта схема изображает направление действительного процесса мышления? И обсуждение его повторяет все то, что уже говорилось в отношении других процессов мысли. С одной стороны, казалось бы, процесс установления математического соотношения «EH:TH = LT:ST» идет именно в том направлении, как это указано на схеме. Но, с другой стороны, стоит только подойти к этому процессу с точки зрения всей схемы решения исходной задачи, как тотчас же становится очевидным, что собственно процесс мышления должен иметь противоположное направление — от задачи установить такое соотношение к поиску средств, позволяющих ее решить. Как и раньше мы пытаемся обойти проблему — именно не разрешить, а обойти, — вводя различение двух движений: 1) особого движения в задачах, безотносительного к процессам собственно решения и направленного справа налево, от искомого к средствам его определения, и 2) движения в собственно решениях, направленного слева направо. При этом общий характер и строение первого движения остаются совершенно неясными. Во всем предшествующем изложении мы только ставили задачу проанализировать это движение, но не делали никаких реальных попыток осуществить сам анализ. Второе движение, напротив, выглядит значительно более простым и понятным и, по-видимому, прежде всего потому, что у нас уже имеется определенный опыт анализа подобных же процессов. Поэтому и здесь мы начнем с обсуждения именно его.

По структуре, зафиксированной на схеме, это движение очень напоминает процесс соотнесения, который в простейшем случае (в подобной же символике) изображается так:

В соответствии с этим выводом мы должны будем вернуться к анализу этой стороны рассматриваемого движения ниже, а пока предположим, что языковое выражение (arb, crd) в нем относится к своим объектам точно так же, как и выражение (a)L в процессе соотнесения, и будем считать, что такое предположение не создает принципиальной методической ошибки и мы сможем его «исправить» путем конкретизации на последующих этапах анализа. Итак, в первом приближении мы можем считать, что рассматриваемый нами процесс по общей схеме подобен процессу соотнесения.

Охарактеризовав таким способом структуру рассматриваемого движения, мы можем теперь попытаться решить ряд важных вопросов общего порядка и, в том числе, вопрос относительно того, как сочетается начальный принцип выделения конечного и исходного знания с принципом «двухплоскостности».

С точки зрения схемы процесса соотнесения рассматриваемое нами движение содержит три языковых выражения, за которыми могут скрываться знания и которые, в соответствии с общими принципами анализа, выделяются нами при выделении процесса мысли из эмпирически заданного текста. Это выражения: (a)P, (Х)P  (Х)L и (a)L. С точки зрения структуры процесса соотнесения они не однородны и играют разную роль в мыслительном движении: первое и третье являются выражениями, фиксирующими действительные единичные, или, как мы говорим, реальные знания об объектах, а второе не может быть непосредственно отнесено к объектам и поэтому не может рассматриваться как выражение реального знания; оно имеет так называемое общее значение и является формальным знанием (или, как нередко говорят, схемой или формулой особого мыслительного действия).

В исходных принципах содержательного анализа мы не делали различия между этими двумя видами выражений (и, собственно, на этом этапе исследования и не могли этого делать), но при первом же столкновении с эмпирическим материалом вынуждены были ввести его, указав на различие собственно исходных и краевых знаний. Теперь мы видим, что это различение оправдывается не только соображениями удобства анализа, но и соображениями, исходящими из уже проделанного анализа «внутренней» структуры самих процессов мысли. Мы видны также, что в данном мыслительном движении, если рассматривать его как подобное процессу соотнесения, есть всего два знания в точном смысле этого слова, т.е. всего два выражения, отнесенных к объектам:

а краевое знание (Х)P  (Х)L является лишь формальным выражением. Поэтому, формулируя в начальных принципах метода требование — при эмпирическом анализе текста для выделения процесса мысли необходимо найти всего два знания: исходное и конечное — мы поступали, если отвлечься от возможностей разветвления самого сложного процесса, совершенно правильно. Но это требование оставалось недостаточно точным и однозначным, пока мы не пополнили его принципом двухплоскостности, указывающим, что действительное знание всегда содержит отнесенность к объектам, и дающим в силу этого основание для различения реальных и формальных знаний, соответственно реальных и формальных выражений. Именно в принципе двухплоскостности содержится теоретическое обоснование этого различения. Вот один важный вывод, уточняющий исходные принципы функционального расчленения процессов мысли.

Приостановим на этом анализ выделенного краевого процесса с точки зрения входящих в него знаний (с тем, чтобы вернуться к нему еще раз в дальнейшем) и попробуем взглянуть на этот процесс с иной точки зрения: в плане состава самих действий и мыслительных операций.

Если судить по записанной выше схеме, то процесс соотнесения, а вместе с ним в первом приближении и анализируемый краевой процесс могут и должны состоять из пяти «переходов»: 1) от Х к (a)P (мы обозначаем сам этот переход знаками  и ), 2) от (a)P к (Х)P  (Х)L, 3) от (Х)P  (Х)L к (a)L (в этих двух случаях сами переходы мы никак не обозначаем), 4) внутри самого формального выражения от (Х)P к (Х)L (условно можно считать, что сам переход в этом случае обозначен горизонтальной стрелкой, т.е. знаком импликации), и, наконец, 5) от (a)L к Х (здесь сам переход обозначен вертикальной стрелкой вниз). Такой вывод является фактически необходимым, если мы будем исходить из приведенной выше схемы, из понимания, лежащего в ее основе и ее символических средств. Но по сути, ни один из этих переходов не может рассматриваться как истинное действие и тем более как операция или процесс мысли.

Действительно, переход от Х к (a)P, если следовать смыслу самой схемы, есть фактически не что иное, как связь внутри единичного знания Х — (a)P, которое мы рассматриваем как одно целое, с которого, по предположению, начинается анализируемый процесс мысли. Поэтому, чем бы ни была фактически операция по получению знания Х — (a)P, с точки зрения схемы, взятой в соединении с исходными принципами нашего анализа, этот переход не является собственно движением и тем более операцией мысли. То же самое нужно сказать относительно перехода от (a)L к Х. (Х)P  (Х)L по смыслу всего исходного анализа и схемы есть готовое знание, которое в рассматриваемом процессе остается неизменным и служит лишь схемой для перехода от (a)P к (a)L. Никакого перехода от (Х)P к (Х)L мы фактически не имеем. Остаются два перехода: от (a)P к формальному выражению (Х)P  (Х)L и от него к (a)L. В математической логике этот переход называют обычно подстановкой постоянных в логическую функцию. В каких-то определенных отношениях эти подстановки, по-видимому, можно рассматривать как движение и части каких-то движений, но, очевидно, не в плане анализа мыслительной деятельности, мыслительных операций и процессов. В этом последнем плане, если точно следовать определению операций мышления, введенному выше, в исходных принципах, во всем выделенном и изображенном на схеме краевом движении имеется всего одна мыслительная операция, а именно операция, обеспечивающая переход от знания Х — (a)P к знанию Х — (a)L, и она должна быть «схвачена» и изображена именно как одна операция.

Из этого анализа прежде всего напрашивается вывод, что символика современной математической логики и схемы, построенные на этой символике, не могут быть использованы при попытках проанализировать процессы мысли с точки зрения состава входящих в них операций (во всяком случае, на основе тех понятий знания, процесса и операций, которые мы ввели).

Несколько более удачной оказывается символика, которая, основываясь на идее двухплоскостности и используя для изображения ее нелинейные (в частности, двухмерные) схемы, отбрасывает понятия постоянных и переменных и знаки для их изображения и таким образом возвращается по форме к классическим Аристотелевым схемам ³⁰.

Средствами этой символики (при том же принципе подхода к процессам мышления с точки зрения входящих в них знаний) процесс соотнесения можно будет изобразить так:

Это даст известное облегчение в понимании действий, входящих в мыслительный процесс соотнесения, так как позволяет интерпретировать переходы от Х — (A) к (A) — (B) и от последнего к (B) — Х соответственно как объединение знаний по тождеству терминов и исключение термина, опосредствующего связь между Х и (B). Это позволяет также представить анализируемый процесс мысли как комбинацию из двух мыслительных операций (первая за счет действия объединения осуществляет переход от реального знания Х — (A) к реальному же знанию Х — (A) — (B), а вторая за счет действия исключения — переход от знания Х — (A) — (B) к третьему реальному знанию Х — (B)), чего нельзя было сделать, пользуясь прежней символикой. Но и такое представление мыслительных операций остается во многом весьма сомнительным.

Прежде всего указанное изменение символики, по-прежнему фактически всецело основанное на принципе изображения не мыслительных операций как таковых, а только их продуктов-знаний, и фиксирующее сами операции в неявном виде, как переходы от одних знаний к другим, происходящие за счет чисто механических действий типа объединения и исключения, не решает проблемы формальных и реально-содержательных движений, которую мы уже не раз затрагивали выше. Ведь фактически то требование, из-за которого мы ввели в схему анализируемого процесса специальные изображения для объектов, и познавательных действий с ними, остается невыполненным: в плане самих операций «объектная» или содержательная часть процесса мышления остается по-прежнему вне границ того, что мы исследуем, а в этих границах мы находим одно лишь формальное движение. В то, что отсекается таким подходом, входит, во-первых, процесс получения исходного знания, во-вторых, фактически, и процесс получения конечного знания, потому что выражение (a)L или, по новой схеме, (B), становится формой фиксации определенного знания только при отнесении его к объектам, а это отнесение представляет собой движение отнюдь не тождественное «исключению», а значительно более сложное и определяемое какими-то содержательными параметрами; в зависимости от них оно будет или не будет осуществлено (на этот факт мы уже указывали, сравнивая процесс соотнесения с анализируемым нами краевым процессом). Но если это конечное движение, осуществляющее отнесение языкового выражения (a)L, или (B), к определенным предметам, оказывается за границами исследуемого нами, то это фактически означает, что и все рассматриваемое движение не является процессом мышления в точном смысле этого слова, так как оно не дает и не может дать в качестве своего продукта собственно знания. Таким образом, здесь, в заключительном акте выделяемого мыслительного движения мы не можем ограничиться исследованием только перехода от (Х)P  (Х)L к (a)L или действия исключения, как осуществляющего переход от знания Х — (A) — (B) к знанию Х — (B), а должны будем также подключить учет и анализ каких-то содержательных моментов этого перехода и дать на основе его иную, содержательную характеристику конечной операции. Но если в рассматриваемый процесс мысли должно быть включено движение, создающее конечное знание Х — (a)L или Х — (B) с четким определением отнесенности соответствующего выражения, то почему тогда в него не должно включаться также и движение, создающее исходное знание Х — (a)P или Х — (A)? По-видимому, должно.

Но этот вывод ставит перед нами действительно сложную проблему и заставляет сделать исключительно важные методологические выводы. Ведь если в качестве процесса мысли (в его операциональном составе) мы должны рассматривать все движение, изображенное на схемах 33 и 34, то исходным и конечным материалом этого процесса, а вместе с тем исходным материалом одной входящей в его состав операции и «конечным материалом» другой, может быть только сам объект Х, а отнюдь не знания об этом объекте. Этот вывод является исключительно важным, он влечет за собой необходимость пересмотра или, во всяком случае, уточнения целого ряда положений, выдвинутых выше.

Во-первых, он еще раз указывает на неоднородность состава многих процессов мышления и, в частности, при анализе процесса соотнесения заставляет, по-видимому, различить реальные и формальные операции. С точки зрения продукта и те и другие являются мыслительными операциями, поскольку и те и другие дают в итоге новые реальные единичные знания. Но первые начинают непосредственно с объектов, а вторые — с уже готовых знаний или, точнее, с готовых языковых выражений. По материалу первые представляют собой действия с объектами, и поэтому они, в принципе, могут выделять в объектах какое-то содержание, вторые представляют собой действия с языковыми выражениями, со знаками, к примеру, объединение и исключение, — они не имеют аналогов в действиях с самими объектами и поэтому в принципе не могут выделять в объектах нового содержания. Первые предполагают в качестве своего условия простую форму, не содержащую связи значения и предназначенную только для фиксации выделенного в объектах содержания, вторые предполагают сложную форму или формальное знание, обязательно со связью значения, позволяющей переходить от одного элемента формы к другому. Первые выделяют в единичных объектах определенное содержание, вторые приписывают им какое-то содержание. Одним словом, первые являются собственно познавательными, мыслительными операциями, вторые — играют роль таких операций в контексте процесса соотнесения.

Во-вторых, этот вывод и основанное на нем различение реальных и формальных операций заставляет нас еще раз существенным образом уточнить понятие исходного материала, введенное при изложении начальных принципов метода. Там мы отождествляли исходный материал со знанием. В определенных границах это было оправданным и даже необходимым: оно дало нам возможность хотя бы грубо отграничить друг от друга различные части внутри рассматриваемого нами сложного процесса мышления и проанализировать строение этих частей с точки зрения состава входящих в них языковых выражений. Успех этого этапа анализа, пусть относительный, служит достаточным подтверждением правильности этого отождествления как первого приближения в решении вопроса. Но вместе с тем дальнейший анализ показал, что такое понимание исходного материала, даже после того, как на основе принципа двухплоскостности мы уточнили само понятие знания, неизбежно приводит к тому, что мы ограничиваем сам процесс мышления, если брать его с точки зрения состава операций, только формальным движением и не можем схватить объективно-содержательных операций. Ведь последние как раз характеризуются тем, что они начинают не с готовых языковых выражений, а с самих объектов, и поэтому, естественно, выпадают из сферы анализа, если мы ограничиваем исходный материал одними лишь знаниями. Следовательно, чтобы иметь возможность охватить анализом также и реальные мыслительные операции, мы должны расширить понятие исходного материала, сказав, что для одних операций — формальных — им являются знания, а для других — реальных — сами объекты.

Первое определение исходного материала не давало нам возможности выявлять реальные операции и исследовать их структуру, в частности, все то в этих операциях, что относилось к «нижней» плоскости объектов и действий с ними. Поэтому произведенное уточнение понятия исходного материала является исключительно важным: только оно дает возможность выделить ту действительность, в которой лежат реальные операции. Но применить его в ходе анализа самого текста оказывается не так-то просто. Дело в том, что в языковом тексте как таковом мы не можем найти и выделить сами объекты. Выявление их, и то лишь в подразумеваемом плане, возможно только на основе сложного смыслового анализа текста, учитывающего кроме того весьма необычные логические характеристики объекта (более подробно мы будем говорить об этом несколько ниже). Поэтому употреблять это различение непосредственно на первом этапе анализа текста невозможно. Единственное, что мы можем и должны сделать в плане уточнения методологии этого этапа анализа, — это указать на то, что сам исходный материал процесса мысли сложен и неоднороден по своему составу и что требование найти исходный материал какого-либо процесса означает, что в общем случае надо найти по меньшей мере четыре различных его компоненты: 1) языковое выражение, выступающее в роли формального и соответственно краевого знания (в узком смысле этого слова) и превращающее этот процесс в определенном аспекте в процесс соотнесения; 2) объекты, в которых мы выявляем определенные свойства, — в данном случае зафиксированные в первой части общего формального знания; 3) познавательные действия, посредством которых мы выявляем эти свойства в объектах; 4) языковое выражение, фиксирующее выявленные свойства.

Элементы, перечисленные под п.п. 2), 3) и 4), дают нам фактически структуру исходного знания, т.е. то, что мы с самого начала фиксировали в понятии исходного материала. Элементы, идущие под п. 1), при первом уточнении были вынесены в краевое знание, но теперь могут быть охарактеризованы как особые элементы исходного материала. Перечисляя элементы исходного материала, мы отнюдь еще не выявляем операцию, приводящую к образованно исходного знания, и тем более не делаем шагов в анализе структуры этой операции; мы только указываем, что за этим и именно за этим знанием должна скрываться «реальная» операция мышления. Тем самым мы выделяем предмет для второго этапа анализа текста, который направлен на выяснение структуры реальных мыслительных операций и начинается лишь после того, как выделены, обозначены и тем самым отграничены друг от друга все процессы и операции, входящие в анализируемый текст. Каким должен быть такой анализ — этот вопрос мы будем обсуждать в другой связи, здесь же нам важно лишь уточнить само понятие исходного материала.

В-третьих, сделанный выше вывод о характере исходного и конечного материала процесса мышления позволяет по-новому подойти к проблеме целостности (и соответственно частичности) любых операций и процессов мышления. Это исключительно сложный, но вместе с тем, по-видимому, и самый важный вопрос. Возьмем, к примеру, разбираемый процесс соотнесения. Если судить по результатам предшествующего анализа, то он состоит по меньшей мере из трех операций: одной реальной и двух формальных. Что образует единство и целостность этого процесса как особого движения мысли — или, может быть, он представляет собой простой агрегат этих операций? От ответа на этот вопрос зависит очень многое в плане и методах всего дальнейшего исследования. Но ответить на него не так-то просто. По сути, этот вопрос теснейшим образом связан с другим: как сочленяются, как связываются между собой операции, входящие в процесс соотнесения или в какие-либо другие сложные процессы мысли? Достаточно так поставить вопрос, чтобы стало ясным, что решение его должно вылиться в длительное и трудное исследование операциональной структуры процесса соотнесения и многих других процессов мысли. Дело затрудняется еще и тем, что мы пока не начинали систематического исследования ни структуры, ни функций этих операций и, более того, по характеру нашего теперешнего движения даже не можем мечтать о таком исследовании. Все это — задача восходящего генетического выведения. А пока мы не знаем ни структуры, ни функций операций, выделенных в процессе соотнесения, и у нас нет подходящей символики для их изображения, но мы должны знать, какие операции и процессы мысли являются целостными, а какие нет, так как от этого во многом зависит весь наш дальнейший функциональный анализ. В этих условиях, как оказывается, можно использовать в качестве критерия целостности операций и процессов мысли сформулированное выше положение о том, что исходным и конечным материалом процесса мышления должны быть сами объекты, и таким путем решить проблему, обойдя задачу исследовать способы сочленении операций внутри процессов.

Этот подход становится особенно ясным, если воспользоваться для пояснения схематическими изображениями. Например, в процессе соотнесения

ни одна из выделенных выше операций, включая и первую — реальную, с точки зрения этого определения не является целостным процессом мысли: первая, если брать ее изолированно, не содержит обратного движения к объекту, вторая, взятая отдельно, не имеет объекта ни в своем начале, ни в конце, а третья, опять-таки если рассматривать ее саму по себе, не имеет начального движения от объекта. Но та же самая первая операция станет целостным процессом мысли, если она будет осуществляться не в контексте процесса соотнесения, а сама по себе и для себя. В этом случае она будет содержать как прямое движение от Х к знаку (A), так и обратное движение от (A) к Х, и ее нужно будет изобразить в схемах

Если описывать наглядный вид самой схемы, то можно сказать, что целостным процессом мысли являются операции или комбинации операций, представляющие собой как бы «замкнутые кольца».

Подобным же целостным процессом мысли может стать комбинация из первой и второй операции в том случае, когда мы будем относить к объекту Х все формальное выражение (A)  (B). Схематически этот процесс можно будет изобразить примерно так:

В свете этих положений о целостности и частичности операций и процессов мысли мы можем по-новому подойти также и к оценке различия между реальными и формальными операциями. Уже самого поверхностного рассмотрения приведенных выше схем достаточно, чтобы заметить, что реальная операция, если брать ее саму по себе, всегда может стать целостным процессом мысли: для этого она должна только включать в себя заключительное отнесение к объекту, что полностью соответствует ее строению. Формальные операции, если брать их сами по себе, напротив, никогда не могут стать целостными процессами мышления: их природа в принципе не допускает движения от объектов. Поэтому они всегда остаются частичными мыслительными операциями и могут образовывать процессы мышления только в связи с какими-либо реальными операциями. Этот вывод позволяет нам также утверждать, что формальные операции нельзя рассматривать в одном ряду с «реальными», собственно мыслительными операциями или с целостными процессами мышления.

Обобщая анализ процесса соотнесения, мы можем сказать, что вместе с реальными операциями (одной или несколькими) в один сложный процесс мышления могут сочленяться не только две формальные операции из действий типа «объединения» и «исключения», но, очевидно, и целые цепи их, которые схематически можно будет изобразить так:

И какими бы длинными ни были эти цепи, и они всегда будут представлять собой единый целостный процесс, если только у них будет всего одно движение от объекта и одно «возвращение» к объекту, и каждый раз такой процесс мысли будет представлять собой как бы замкнутое циклическое движение ³¹.

Этот вывод значительно продвигает нас в понимании возможного строения одного из простейших процессов мысли, а именно процесса соотнесения, и дает некоторое вспомогательное средство для анализа других, более сложных процессов. Вместе с тем, мы еще очень мало продвинулись как в выяснении того, что такое объект знания и каковы методы его выявления, так и в анализе эмпирически заданного нам текста. Поэтому мы должны вернуться к рассматриваемому краевому процессу.