Ганс Рюш Убийство невинных

Ненависть к животным, которая не меньше распространена, чем любовь к животным, является атавистическим пережитком и берет свое начало из глубочайшей древности, когда лесные звери угрожали человеку. Сегодня эта ненависть зиждется чаще всего на незнании — матери страха и малодушия. Поэтому ненависть к животным распространена главным образом среди необразованных людей, в культурно малоразвитых местностях. Там взрослые передают подрастающему поколению свой слепой страх к другим видам, пока природная симпатия детей не превратится в ненависть. Ненависть к животным насаждается и распространяется таким же образом, как и расизм. Большинство ненавистников животных происходят от таких же родителей.

Боязнь собак можно объяснить неприятным опытом, а также отчасти нагнетанием паники по поводу бешенства. Это имеет место, хотя в западном мире бешенство встречается редко. Еще гораздо более сильную антипатию к кошкам объяснить сложнее. Но, безусловно, тот факт, что кошки становятся жертвами особенно жестоких и бессмысленных опытов на животных, не есть простое совпадение.

Еще когда я не осознавал, сколь часто человек жестоко обращается с животными, в Цюрихском университете (Zurich University) один человек, отличный парень, ошеломил меня своим признанием: он настолько ненавидит кошек, что всякий раз, добравшись до них, привязывает их к бамперу своего автомобиля и к дереву, в результате, их разрывало на куски. Он не мог объяснить, откуда взялась эта ненависть, и охарактеризовал ее как нечто «инстинктивное».

Кошка это непростое животное, более сложное для понимания и менее любимое, чем собака, чья любовь к человеку настолько безгранична, что она охотно покоряется любой несправедливости своего хозяина. Многие люди охотно держат собак, потому что их покорность им льстит. Но кошки не потакают человеческому тщеславию. Вслед за Бернардом Шоу я позволю себе отнести человека к разряду цивилизованных, если он понимает кошек.

Многие не могут простить кошкам их независимый нрав и категорический отказ подлизываться к человеку и целовать наступающие на них ноги. Сама кошка рассматривает себя лишь как гостя и никогда — как раба. Ее любовь нельзя купить едой, ее можно добиться лишь через дружбу и уважение.

Средневековье стало трагическим временем не только для разума и гуманитарных идей человека, но и для животных, а больше всего пришлось страдать именно кошкам. Сначала для нубийцев, затем для египтян они были идолом, для греков — объектом поклонения, для римлян — баловнем; в средние же века кошки стали проклятыми существами, подлежащими сожжению. В 1494 году по приказу папы римского Иннокентия VIII были уничтожены десятки тысяч кошек. А если владельцы животных не хотели обвинения в колдовстве, они волей-неволей должны были их сдать, чтобы не разделить такую же участь.

Ненависть к животным широко распространена и имеет множество граней. Все они показывают, что она недалека от садизма.

23 августа 1974 года Daily Telegraph опубликовал статью про законодательно запрещенные собачьи бои, которые все же до сих пор проводятся в США — примерно по тысяче в год. Вид собак (обычно это английские бульдоги), которых человек так дрессирует, чтобы они друг друга терзали насмерть, достаточно устрашающ, но методы, вырабатывающие у них склонность к убийству, еще хуже. Один ярый сторонник этого спорта использовал при дрессировке котят. «Конечно, я не настолько глуп, чтобы просто бросать щенку котенка, так как он его убьет», — эксперт заявил корреспонденту. — «Так бы он только хотел их еще». Он обрезал котенку когти и совал его в мешок так, чтобы из отверстия виднелись только лапы. Затем мешок подвешивался на пружину в зону досягаемости собаки, и она набрасывалась на него, пока не доходила до изнеможения. «Если котенок в мешке сильно травмирован, его забирают и только на следующий день опять дают собаке. Затем она может убить кошку».

На Крайнем Севере при неустанном преследовании волков, как говорят, часто используются легкие самолеты, с них легко выследить и убить волка на поляне или замерзшем озере, так что поединок между человеком и зверем проходит совсем не на равных. Пилоты преследуют свою добычу до тех пор, пока животное не обессилеет; иногда волк умирает раньше, чем его настигает залп. Фарли Моуэт сообщал о пилоте, который настолько усовершенствовался в этом спорте, что был в состоянии убить волка салазками своего самолета. Но однажды волк повернул обратно, высоко подпрыгнул в воздух и схватил один из полозьев. Он погиб из-за падения машины, то же самое произошло с двумя мужчинами на борту. Этот случай был описан в спортивном журнале как пример коварства и опасности волка и большого мужества людей, которые мерились с ним силами. «Конечно, то классический гамбит», — отмечает Моуэт по этому поводу. — «Когда бы и где бы люди ни участвовали в бессмысленной бойне животных — и людей — они оправдывают свои поступки тем, что хотят уничтожить субъектов, которым приписывают самые презренные и отвратительные качества; и чем больше обвинений произносится в их адрес, тем меньше обоснований имеет резня».

Человек неизбежно получает любовь животных, если он хорошо знает их и не хочет господствовать над ними. Я еще никогда не слышал, чтобы любовь к животным превращалась в ненависть, зато я знаю много обратных случаев. Охотнику не раз приходилось наблюдать за животными, когда он к ним подкрадывался, и с течением времени ему все более неприятно становится их убивать. Наконец, он хочет стать защитником животных, чтобы заступаться за них.

Кажется, что очень мало кому из вивисекторов это естественное развитие, ведущее к любви и уважению через понимание, мешает заниматься и делом.

Вышеупомянутый профессор Гарри Ф. Харлоу, глава приматологического института в Университете Висконсин, имел по меньшей мере одно хорошее качество: он искренен. В противоположность своим европейским коллегам, которые утверждают, что являются большими любителями животных и больше самих животных мучаются из-за того, что причиняют страдания своим жертвам, Харлоу не скрывал своих истинных чувств. Он заявил «Питтсбург пресс» 27 октября 1974 г.: «Меня заботит только одно — покажут ли обезьяны что-то такое, что я смогу опубликовать. Я не чувствую любви к ним. У меня ее никогда не было. На самом деле, я не люблю животных. Я терпеть не могу кошек, ненавижу собак. Как можно любить обезьян?»

Любовь к животным сделала многих людей противниками вивисекции, а у вивисекторов часто имеет место скрытое неприятие животных. Многие прямо признавались мне, что не любят животных — подобно тому, как Харлоу сделал перед прессой. Среди них были два итальянских журналиста, которые писали статью во славу фармацевтической индустрии. «Какое мне дело до того, что происходит с животными», — признался один. И другой: «Мне все равно, что животные страдают. Почему они не должны страдать? Меня интересует только их вкус».

Мне кажется ясным одно: для садиста, который также ненавидит животных, опыты на животных должны быть настоящим удовольствем!

Сострадание
Английский физиолог доктор Джордж Хогган (George Hoggan) сообщает о случае, виденном им в лаборатории Клода Бернара. Метис, которому в ходе операции парализовали задние лапы, лежал на полу после того, как его отпустили с операционного стола. Он с трудом дополз до ретривера, который за несколько дней до этого был ослеплен в ходе другого эксперимента и теперь находился под наблюдением; его глаза гноились. Слепая собака встала, шатаясь, пошла навстречу полупарализованной дворняжке и виляла хвостом. Никто в лаборатории не обратил внимание на эту сцену, отмеченную доктором Хогганом: «Столь трогательное проявление взаимных чувств стыдит человеческий род».

В душе экспериментаторов, по-видимому, есть такие стороны, которые нормальный человек вряд ли может представить себе нормальный человек. Многие из них в свое оправдание щеголяют софизмами вроде «истинное сострадание — это сострадание к человеку», и тем самым доказывают, насколько им чуждо данное понятие, как будто существует разное сострадание.

Никто еще ни разу не объяснил, почему сострадание к своему виду должно быть важнее, чем к другим. Если мы вообще хотим делать различие, можно было бы считать его менее достойным, потому что за ним угадывается утилитаризм, обеспечивающий — вероятно, бессознательно — удобную групповую солидарность в решении. Но чаще всего тот, кто отстаивает сострадание к животным, делает это не потому, что считает это чувство важнее сострадания к людям, а потому, что животные не имеют права голоса, а жестокость к ним слишком укоренилась, лицемерие же, с которым о ней говорят, есть страшный позор человеческого рода. И в результате получается, что через помощь животным мы также помогаем человечеству.

Во всех странах, где животные больше защищены — как, например, в Швеции, Дании, Великобритании — больные, старики, матери-одиночки и брошенные дети также находятся под лучшей защитой. Существует только одно сострадание. Но неудивительно, что сторонники вивисекции, кажется, не знают, что люди, имеющие сострадание к животным, также несет в себе сострадание к людям; но только если они его заслуживают. Экспериментатор, который льет слезы, потому что ему не выдали гранта на дальнейшие исследования, не может рассчитывать на сочувствие с нашей стороны.

Многие противники опытов на животных сыграли выдающуюся роль в служении гуманизму. Чарльз Белл специально поехал в Европу, чтобы лечить раненых в битве при Ватерлоо. Альберт Швейцер посвятил большую часть своей жизни беспомощным темнокожим людям в своей больнице в Урвальде и почти до самой смерти совершал утомительные концертные и лекционные турне, чтобы собрать средства для своей благотворительной деятельности. Английский кардинал Маннинг (Manning) принадлежит к основателям первого движения против опытов на животных, и в итальянском энциклопедическом словаре про него написано следующее: «Его любовь к беднякам была очень велика, а социальная работа — исключительно плодотворна». Итак, первый комитет объединения в защиту животных, основанного в Англии, в большой мере состоял из людей, которые уже были известны своим участием в других направлениях гуманитарной деятельности. Например, Уильям Уилберфорс (William Wilberforce) боролся с работорговлей, так же как и реформаторы тюрем Фауэлл Бакстон (Fowell Buxton) и Джеймс Макинтош (James Macintosh).
*

Мой отец как-то указал мне на то, что муравьи переносят своих мертвых сородичей в челюстях. «Смотри, они не бросают их», — говорил он. — «Кто знает, может быть, у них есть какой-то похоронный ритуал?» Сегодня мы знаем, что муравьи убирают мертвых насекомых из гигиенических соображений. Но также мы знаем, что муравьи помогают своим живым сородичам и даже делают им хирургические вмешательства.

В марте 1973 в прессе разошлась новость, что советский энтомолог Мариковский во время планирования съёмки колонии муравьев наблюдал двух муравьев, отгрызающих выросты с тел своих соплеменников, а затем троих насекомых, удаляющих у другого муравья занозу. Операция производилась на свободном пространстве перед муравейником. Пока «хирурги» выполняли работу, муравьи колонии окружали пациента. Все это говорит не только об уме, но и об альтруизме, так как позволяет предположить, что муравьи-хирурги не предъявляли своим пациентам счета на кругленькую сумму и не требовал аванса (что в человеческом обществе является общепринятой практикой).

В ходе повторяющихся, как правило, жестоких поведенческих экспериментов, которые сейчас на подъеме, были получены сведения о «гуманности» обезьян. Согласно сообщению в лондонской Daily Telegraph (9 сентября 1970), доктор С. Дж. Даймонд (S. J. Diamond) из колледжа Университета Кардифа (Cardiff University College) установил, что крыса пользуется рукояткой, чтобы спасти другое животное от утопления. Обезьяна отказалась нажимать на кнопку, с помощью которой получала питание, и которая одновременно наносила удар током другому животному. Доктор Даймонд с большим удивлением сделал вывод: «Подобные эксперименты, кажется, свидетельствуют о том, что у нижестоящих по отношению к человеку животных присутствует своего рода альтруизм».

Любой настоящий знаток животных помог бы доктору Даймонду снизить затраты на электричество и объяснил бы, что животные наделены состраданием, качеством, которого явно недостает вивисекторам.
*

Птицы известны своей привязанностью к определенной территории, которая образует их жизненное пространство в лесах. Чтобы отстоять свое право на территорию, они устраивают кровавые сражения друг с другом. Но обычно раненых не бросают на произвол судьбы. Переломы костей птицы умело лечат при помощи глины, которая выступает в роли гипсовой повязки. Это уже давно известно про вальдшнепов и трясогузок, недавно также было замечено у малиновок.

Малиновка вообще потрясает орнитологов. Как всегда, один умный наблюдатель может дать для науки больше, чем все экспериментаторы, вместе взятые. Тщательные наблюдения и фильмы показали, среди прочего, что раненой малиновке тотчас же помогают, и делает это главным образом победитель, который в течение месяца кормит свою жертву, даже если в результате пропускает время перелета и таким образом рискует жизнью. Можно ли это назвать инстинктом? Инстинкт побудил бы птицу заботиться прежде всего о себе.

Зоолог Витторио Менассе (Vittorio Menassé) описал в ежемесячном итальянском журнале Animali e Natura интересное наблюдение. Для проверки отношения к водителю на оживленном шоссе было инсценировано дорожно-транспортное происшествие: рядом со сломанной машиной положили якобы истекающую кровью жертву. Множество машин проезжали мимо, многие водители даже увеличивали скорость, чтобы как можно скорее покинуть место аварии. Но сегодня в нашем высокоразвитом обществе каждый знает, что пострадавший от несчастного случая может умереть, если ему не оказать помощь.

«Это напомнило мне случай, виденный мною в Легнаго», — пишет Менассе (Легнаго это область в северной Италии, где любимое кушанье населения — только что оперившиеся птицы). «Раненого воробья, беспомощно лежавшего посреди улицы, окружили другие воробьи, которые, несмотря на оживленное движение, хотели перенести его в безопасное место. Маленькие птички медленно, с большим трудом смогли переместить своего сородича на обочину дороги, а оттуда — на небольшой травяной участок и остановились там отдохнуть на минутку. Наконец, они совместными усилиями подняли раненого и полетели с ним над оградой сада. Менассе продолжает: «Этот эпизод действительно наводит на размышления. В этих пернатых созданиях — не более 10 г мяса, которое можно добавить в поленту. Данный случай четко показывает, что мы можем рассматривать их не только как «растительных» существ, неспособных на какие-либо подлинные чувства. Маленькие воробьи, преследуемые человеком, не отказались помочь своему сородичу, зато для столь большого количества людей помощь товарищу — это нечто непостижимое.

Имеется более чем достаточно аргументов в пользу взаимного уважения среди животных. Когда крысы учуивают отравленные хлебные крошки, они закрывают их своими экскрементами, чтобы предупредить менее чувствительных животных.

Большинство животных, отловленных в дикой природе, не спариваются в зоопарке; они подавляют один из сильнейших инстинктов, так как не хотят, чтобы их детеныши росли в плену. Многие самки, которые все же забеременели, предпочитают увидеть своих детенышей мертвыми и не кормят либо убивают их. Но в дикой природе они образцовые матери.

Самопожертвование и мудрость, с которыми животные выращивают и защищают детенышей в естественной среде обитания без желания владеть им, а затем постепенно предоставляют самим себе, — это нечто такое, что могло бы служить примером людям. Когда потомство находится в подростковом возрасте, родители делают вид, что оставляют их, а на самом деле караулят их на расстоянии и сразу же приходят на помощь, если видят трудности. Этим известны прежде всего тигры.

Немецкий врач Эрвин Лик (Erwin Liek) рассказывает в «Воспоминаниях врача» (Gedanken eines Arztes): «В аквариуме содержатся омары. Один особо сильный малый падает на спину и не может подняться из-за панциря. Несколько его сородичей торопятся к нему, и после нескольких тщетных попыток совместными усилиями им удается поставить его на ноги. В Южной Америке живут грызуны (вискаши), похожие на наших диких кроликов, и они причиняют серьезный вред посадкам. Время от времени крестьяне борются с ними, засыпая землей норы и проходы. Стоит им уйти с полей — сразу же появляются вискаши с соседних территорий и выкапывают своих засыпанных сородичей. Все это есть товарищеская помощь, любовь к ближнему…»

«Что мы совершенно однозначно можем утверждать по поводу животных, так это факт защиты слабых и больных. Эразм Дарвин (Erasmus Darwin, естествоиспытатель, врач и писатель, дедушка Чарльза Дарвина) установил, что раки во время линьки, то есть, в беззащитном состоянии, ставят часовых, а именно — сородичей, которые в настоящий момент не линяют и имеют прочный панцирь. Брем рассказывает о двух воронах, которые в течение многих недель снабжали пищей раненую птицу с подбитым крылом. Дарвин сообщает, что пеликан кормил своего слепого сородича, хотя ему приходилось летать за рыбой на расстояние 30 английских миль.

Про крыс, которые выкармливают своих ослепших товарищей, известно еще больше.

Британский шахтер однажды увидел, как по краю дороги медленно шли две крысы, и каждая из них держала в зубах кончик соломины. Шахтер набросился на них с дубинкой и убил одно животное. К его удивлению, другая крыса не двинулась с места. Тогда шахтер наклонился, чтобы рассмотреть ее поближе. Она была слепа.

Обезьяны, рискуя жизнью, относят в безопасные места своих сородичей, раненных охотниками. Их горе из-за потери соплеменника столь напоминает человеческое, что многие охотники перестают стрелять в обезьян.

Сам я видел, как три котенка моих детей, несмотря на сильный голод, отходили от миски и с волнением бежали к своему больному брату, который визжал от боли. Моя жена решила провести «эксперимент». Однажды она поставила котятам миску с едой, а после этого легла на кровать и застонала так, как будто испытывала боль; котята — правильно — оторвались от еды и прыгнули на кровать к моей жене, чтобы ее утешать.

Когда два животных в дикой природе ввязываются в смертный бой, то побежденный бросается на спину, вытягивает лапы в знак капитуляции и как будто просит милости — обычно она даруется.

Но в лаборатории такого никогда не происходит.

Инспекция, проведенная в 1974 году в южной Африке, показала, что в течение двух предшествующих лет, от 500 до 1500 павианов, предназначенных для местных лабораторий, погибли еще до начала эксперимента, главным образом от жажды и изнурения во время транспортировки. По пути матери часто откусывают голову свои детенышам.

В немецком языке есть слово Affenliebe — «обезьянья любовь», которое обозначает безмерную любовь матери к своему ребенку. Можно себе представить, до какой степени отчаяния и душевных мук должна была дойти самка, если она решает убить свое дитя. Но, очевидно она умна, чтобы понять: ее детенышу лучше умереть, чем попасть в руки в руки вивисектора. Один вопрос остается без ответа: кто ей сказал, что ждет ее дите?

Главным кандидатом в лабораторию являются шимпанзе — приматы, которые из-за близкого сходства с человеком представляют собой излюбленное лабораторное животное. Очень большим спросом пользуются также очень развитые умственно павианы и чувствительные макаки резус. Уже в 1955 году в Times of India (16 сентября) можно было прочитать, что индийцы ежегодно экспортируют как минимум 250 тыс. обезьян, главным образом макак резус. Подавляющее большинство подопытных обезьян отлавливаются в африканских, азиатских и латиноамериканских лесах, это делают крупные охотничьи общества. В результате свирепствующего вивисекторского безумия ряду видов грозит исчезновение. Лондонский журнал Medical News (28 августа 1972) посвятил этой проблеме большую статью.

Когда ловят обезьян, чаще всего убивают вскармливающую их мать. В результате, перепуганный детеныш цепляется за свою умершую мать, и, таким образом его становится легко схватить. С этого начинается хождение по мукам маленькой обезьянки. К поимке и транспортировке в лаборатории, часто через полземного шара добавляется страх. Будучи плотно напиханными в клетки, они умирают в больших количествах — от дизентерии, воспаления легких, простуды, недостатка кислорода либо просто из-за страха или стресса. Об одном таком случае сообщает лондонская Daily Mirror (4 января 1955): «394 макаки резус, которых нужно было отправить из Дели в Нью-Йорк, в лондонском аэропорту умерли от удушья, потому что в суматохе новогоднего времени никто о них не заботился».

С тех пор ситуация вряд ли улучшилась. 29 мая 1972 года Кристал Роджерс (Crystal Rogers), которая работала в области социального обеспечения в Индии, сообщила представителю Юнайтед Пресс в Лакхнау (столице индийского штата), о том, с чем столкнулась на вокзале этого города: «Клетка стояла на палящем солнце, и у обезьян наблюдались признаки удушья... С большим трудом я достала воду, но сочла невозможным наливать ее в абсолютно сухие поилки — они были слишком измождены и скученны, чтобы сделать хотя бы пару глотков... Я вытащила двух обезьянок, находившихся в бессознательном состоянии, и увидела, что одна из них уже умерла; другая немного ожила после того, как я ее напоила, но она была вся в ранах и вскоре умерла от них».

В среднем, на каждую обезьяну, которая доставляется в лабораторию, приходится по 4–5 особей, погибших при охоте или транспортировке. Таким образом, 85 283 примата, использованных в одном только 1971 году в американских лабораториях, означают уничтожение еще 400 тыс. животных.

Доктор Джеффри Борн (Geoffrey Bourne), руководитель Йеркского приматологического центра (Yerks Primate Center) в Атланте, штат Джорджия, пишет в своей недавно появившейся книге The Ape People: «Прежде чем внутри млекопитающих выделились человекообразные обезьяны, прошло 40 миллионов лет; если их уничтожить, они исчезнут навсегда, и их гибель обеднит нашу жизнь». Действительно трогательные слова, если бы только мы не знали, что их изрек директор питомника, где животных разводят для лабораторий. Он, как и многие другие вивисекторы сожалел об исчезновении обезьян, которое происходит главным образом потому, что они являются излюбленным «материалом» для «исследователей».

Чтобы предотвратить такой кризис, в США в настоящее время выращивают 40 тыс. приматов — это делается в помещениях, которые имеют сходство с их природной средой обитания. Хотя на свободе обезьяны очень плодовиты, специально выращенные подопытные животные покрывают лишь малую часть потребностей лабораторий — настолько эти обезьяны сопротивляются разведению.

В Европе большую часть собак для «научных» лабораторий и университетских профессоров приобретают у ловцов собак и некоторых частных предпринимателей, которые также подбирают бродячих кошек (главным образом в Южной Европе, где много бездомных животных). По подсчетам римских властей, численность бездомных собак в Риме составляет 100 000–150 000 животных, а кошек — 1–2 миллиона. Многие из них раньше были домашними животными: владельцы их выбросили перед отпуском. В «прогрессивных» европейских странах — в Швейцарии, Великобритании и Скандинавии, где бродячие животные встречаются редко — большинство подопытных животных происходят из специальных питомников, как и в США. Это значит, что они рождены для страданий, и им не суждено узнать в жизни ничего, кроме решетки клетки и жестокости людей

Для подопытного животного смерть означает спасение. Но животные — возможно, кроме обезьян — наверняка не имеют представления о смерти и поэтому не могут утешиться мыслью, что рано или поздно должен прийти конец их страданиям. Среди них часто происходят самоубийства. Об одном таком случае сообщает St. Louis Post Dispatch (8 июня 1954). В газете была опубликована фотография маленькой собаки, которая от страха перед лабораторией выпрыгнула из окна с пятого этажа, а дело было в Медицинской школе Университета Вашингтона (Washington University Medical School). Пудель умер от сердечного приступа, когда его фиксировали на операционном столе.

Счастливая собака может прожить 14 лет и больше. Собака, находящаяся в клетке, умирает в возрасте 3–4 лет, даже если на ней не ставят опытов. Но в лабораториях редко приходится рассчитывать на столь большую продолжительность жизни.

Доктор Чарльз У. Мейо (Charles W. Mayo), основатель знаменитой клиники Рочестера, сказал в своей речи против антививисекционистов: «Закаленный физиолог глубоко уважает неприкосновенность биологической системы» и добавляет: «Он знает лучше кого-либо другого, что при опытах на животных ценность результатов зависит в конечном счете от еще лучшего ухода за подопытными животными, чем за домашними любимцами. И так ухаживают за большей частью подопытных животных».

Как разумно и логично звучат эти слова великого ученого — но кому-то трудно радоваться тому, что, прежде чем убить животных физически и душевно, их надо вырастить в максимально хороших условиях. Однако давайте сравним эти красивые слова с фактами, проступающими сквозь дымовую завесу, с помощью которой экспериментаторы пытаются скрыть свое ремесло.

По случайному стечению обстоятельств я получил первую информацию в 1973 году от близкого родственника того же самого Чарльза У. Мейо, а именно — госпожи Пиджин Фицджеральд (Pegeen Fitzgerald), президента Нью-Йоркского объединения по исследованию вивисекции (Vivisection Investigation League of New York). Эта дама имела в Нью-Йорке свою собственную ежедневную часовую программу. Она показала мне статью, опубликованную в Washington Square Journal, нью-йоркской студенческой газете. Вот дословный текст из нее: «Начиная с сентября в рамках проекта, связанного с рассечением мозолистого тела в психологическом институте Университета Washington Square семь обезьян удерживались в шейных кандалах».

«Это ужасно, бесчеловечно, и в этом нет никакой необходимости», — сказала Рене Вейбурн (Renee Wayburn) из Университета Колумбии (Columbia University), посетив лабораторию на десятом этаже здания Браун. Ее протест был направлен против доктора Майкл Газзанига (Michael Gazzaniga), внештатного преподавателя психологии — он руководил проектом. «Я хотела сама доставлять клетки, но он не разрешил». Три обезьяны, согнувшись, сидели на корточках у стены на цепи, ошейники были сделаны из плексигласа, ограничивающего всякое движение. Другие четыре обезьяны сидели на стуле со скованными шеями и туловищами, они могли только немного двигать руками и ногами. В таком положении обезьяны находились с того момента, как начался проект, это было в прошлом сентябре».

Следует ожидать, что эти обезьяны станут такими же сумасшедшими, как и их мучители, если эксперименты когда-то начнутся. Профессор Газзанига сделал следующее заявление по поводу статьи: «В других университетах животных полностью парализуют, так что они испытывают сильную боль, но ничего не могут поделать. По сравнению с этим наше обращение — мягкое».

Хотя газетная статья показала, насколько бесчеловечно обращение с подопытными животными, ее не приняли во внимание, и обезьяны находились в шейных кандалах до тех пор, пока 11 декабря Пиджин Фицджеральд не рассказала об этом в радиоэфире. Впоследствии сначала вмешалось Американское общество по предотвращению жестокости к животным (American Society for Prevention of Cruelty to Animals), а потом — отдел здравоохранения. Несчастным обезьянам, которые ждали начала проекта, связанного с рассечением мозолистого тела, и теперь только чуть-чуть могли пошевелить шеей, принесли клетки.
*

Вот лишь некоторые выдержки из протестного заявления Фреда Майерса (Fred Myers), представителя Гуманного общества США (Humane Society of the United States), на конгрессе в 1962 году, о котором позже еще пойдет речь.

«Я предъявляю официальное обвинение Гарвардскому университету (Harvard University), Северо-Восточному университету (Northwestern University), Чикагскому университету (Chicago University), Крейтонскому университету (Craighton University), Университету Питтсбурга (University of Pittsburgh), Национальным институтам здравоохранения (National Institutes of Health), Западному резервному университету Кейза (Western Reserve University) — я знаю, что каждое из этих заведений виновно в пренебрежительном отношении к животным и ненадлежащем обращении с ними. Я могу сообщить Комитету детали и сделаю это в такой мере, в какой он пожелает … В Университете Джона Хопкинса (John Hopkins University) я видел собак, находящихся в тесных клетках, страдающих от запущенной чесотки с кровоточащими язвами, но их никто не лечил. В Университете Тулейна (Tulane University) мы обнаружили подвешенные к потолку клетки с кошками, причем расстояние между проволоками сетки пола было настолько большим, что те, кто в них находился, не могли нормально ходить, стоять и лежать. В выходной день я часами бродил по нескольким этажам Нью-Йоркского университета (New York University), где находились клетки с собаками, кошками, обезьянами, крысами, кроликами, овцами и другими животными, многие из которых были в бинтах после серьезных хирургических операций, а многие, очевидно, серьезно больны, однако я ни разу не встретил ни врача, ни ветеринара, ни уборщика… В Детской больнице г. Цинциннати один из наших исследователей обнаружил маленьких макак резус, привязанных за шею в клетках, которые были настолько тесными, что животные едва могли двигаться… Я сам видел людей, не имеющих ученой степени и даже не претендующих на профессиональную квалификацию, которые, тем не менее, работали хирургами в лаборатории Национальных институтов здравоохранения (National Institutes of Health). Я видел собаку, лежащую на цементном полу коридора той же лаборатории в полном сознании с открытым разрезом в грудине и брюшной полости. Животное отчаянно корчилось от боли, но не могло подняться, а в это время мимо нее проходили мужчины и женщины, не взглянув на нее даже мельком …»

Мученичество
В каком состоянии животное просыпается после операции, если ему вообще давали наркоз? Возьмем одну из бесчисленных кошек, перенесшую операцию на мозгу — экспериментаторы очень усердствуют с ними.

Вследствие наркоза животные испытывают ужасную тошноту, часто ведущую к рвоте. Полная неподвижность из-за лигатур означает, что эта пытка растянута во времени. Суставы челюстей повреждены или сломаны рукояткой, при помощи которой, согласно правилам, полагается держать пасть «как можно более широко открытой». Животному делают отверстие в кончике языка, так что язык отекает и пытка продолжается. Затем рассекают нёбо, трепанируют череп, вследствие чего боль и травмы становятся невыносимыми.

В таком состоянии находится жертва, если экспериментатор выбирает «самый изящный способ проведения операций на мозгу кошки» — такое определение дает Дж. Марковиц на странице 335 своего учебника Experimental Surgery (Williams & Williams, Baltimore, второе издание, 1949). Марковиц добавляет, что «данный метод должен стать стандартной техникой в физиологической лаборатории».

Автор представлен как профессор физиологии Университета Торонто (University of Toronto) и бывший ассистент в отделении экспериментальной хирургии Фонда Мейо (Mayo Foundation) в Рочестере, штат Миннесота. Вот резюме его описания:

«Животное кладут на спину. Язык отводят назад перевязочным средством. Мягкое небо надрезают по средней линии от края твердого неба. Слизистая оболочка и мышцы вспарываются от основания черепа до передней границы большого затылочного отверстия (отверстия в основании черепа, через которое проходит спинной мозг) и сбоку, чтобы обнажить барабанный пузырь. Появляющиеся вследствие этого лоскуты слизистой оболочки и мышц отводятся с помощью лигатуры. Потом стоматологическим сверлом трепанируют основание черепа. Когда остается тонкая мембрана кости, ее тщательно удаляют шпателем. С помощью дурального крюка или иголки вскрывают прочную мозговую оболочку и дают жидкости стечь. Обнаженную в области шеи сонную артерию перевязывают. Это простое нейрохирургическое упражнение». Всего лишь упражнение.

А что же кошка? Другая «научная» публикация информирует нас о судьбе одного животного, перенесшего операцию. Pflügers Archiv für die gesamte Physiologie (том 222, с.598), классический немецкий журнал, завораживавший поколения физиологов, печатает фотографию кошки, которая лежала на спине с вытянутыми ногами. Под фотографией написано:

«Сразу после операции (на мозгу) у животного появилась явная тенденция наклонять голову и туловище вправо и падать вправо. На него находили сильные приступы движений, совершаемых при беге… У животного наблюдались четкие признаки гидроцефалии (ненормального накопления водянистой жидкости внутри отверстия в черепе)… В одном из подобных случаев 27 сентября было удалено правое полушарие. После первой операции, сделанной 4 августа, кошка Клеопатра прожила до марта следующего года».

То, что эти упражнения, ведущие начало еще с XIX века, до сих пор делаются, следует из статьи, которая появилась 26 августа 1973 года в Philadelphia Sunday Bulletin. При этом были процитированы слова Джулии Мейо (Julie Mayo), дипломированной медицинской сестры из Бригантины, штат Нью-Джерси:

«Лучше пусть мою собаку убьет мясник, чем она попадет в руки ученых. Исследователи маскируются под цивилизованных людей, но у них сердца и руки варваров. Каким бы ни был бессмысленным и отвратительным эксперимент, они все равно утверждают, что конечный результат его оправдывает. Их жизнь вращается вокруг лягушек с проколотым спинным мозгом, ошпаренных кроликов, кошек с удаленным мозгом и расчлененных собак. Но не надо пожимать плечами и отворачиваться — следующим можете оказаться Вы!»
*

Илья фон Цион — это человек, перенявший вивисекционистские идеалы от своего учителя Клода Бернара, и по возвращении в родную Россию, в Петербург, где он стал профессором физиологии, передал их Павлову. Толстый учебник Циона «Методика физиологического эксперимента и вивисекции» (Methodik der Experimente und Vivisectionen) в 1876 году был напечатан на немецком языке (издательство Carl Ricker) в г. Гессене и тогда же — в Петербурге. В том же самом году в Англии началось первое движение против вивисекции. У многих поколений физиологов любовь к вивисекции пробудил этот учебник, а именно — вот такая захватывающая информация из него:

«Таким образом, например, установлено, что кролики чаще всего имеют гораздо более острую реакцию на раздражение нервов вегетативной системы, чем собаки; поэтому, когда надо получить немедленный эффект, предпочтительно брать первых животных. То же самое касается случаев, когда надо пронаблюдать немедленные последствия перерезания спинного мозга и повреждений мозга. С другой стороны, собаки предпочтительны, если речь идет об изучении последствий серьезных травм (особенно спинного мозга) у выживших животных, потому что собаки, особенно молодые, лучше переносят такие операции, чем кролики. Что касается сопротивляемости в случае серьезных травм, другие ученые, насколько мне известно, особенно рекомендуют кошек. У меня нет тут личного опыта, потому что чувства отвращения к этим животным никогда не давало мне на них экспериментировать» (с.25).

«Используемых для вивисекции животных либо оставляют в живых, если их в дальнейшем хотят использовать для наблюдений, либо убивают через нанесение травмы. Когда животное убивается с целью вскрытия, выбор способа умерщвления зависит от вида операции. Если его нельзя задушить через прекращение искусственного дыхания, то — в случае желания осмотреть район вне грудной полости — лучше всего его убить, вызвав кровотечение, с помощью ножа».

Как правильно пользоваться ножом? Цион — ему не повезло, в его время не было Нобелевской премии, которую он заслужил — дает относительно этого очень четкие инструкции:

«Нож втыкают между ребрами в сердце (о том, что достигнуто нужное место, говорят легкие пульсации ножа), а затем с помощью энергичных движений в разные стороны в сердечной мускулатуре делается широкая рана; так животное умирает довольно быстро вследствие судорог при массивной кровопотере…»

Очень интересно, не правда ли? Знаменитый вивисектор продолжает с воодушевлением: «Если наблюдения надо делать в полости грудной клетки, кровоизлияния можно добиться путем перерезания брюшной аорты или больших периферийных артерий. Но если нужно, чтобы во время вскрытия сосуды были как можно более полными, животное убивают удушением или ударом в позвоночник либо вдуванием большого количества воздуха в яремную вену и т.д...» (с. 44–45).

Про наркоз великий ученый и гуманист говорит следующее: «При физиологических исследованиях наркоз животным дается по двум причинам: во-первых, чтобы добиться определенных общих результатов, облегчающих операцию, во-вторых, чтобы вызвать определенный специальный эффект, полезный для достижения цели исследования» (с.52).

То, что Цион хорошо воспринял учение своего наставника Клода Бернара о кураре, стрельном яде индейцев, видно из его рассуждений на странице 57: «Главное действие кураре заключается в полном параличе внутримышечных окончаний моторных нервов… Теплокровные животные, которые не могут существовать без газообмена, поддерживающего жизнь, при отравлении кураре умирают от удушения в сильных судорогах, как только начинается паралич дыхательных мышц. Поскольку смерть наступает только из-за остановки дыхания, жизнедеятельность животных можно поддерживать с помощью искусственного дыхания. Ясно, что такие животные, которых обездвижили с помощью кураре, и которым делается искусственное дыхание, представляют собой отличные объекты для изучения, так как кураре практически не действует на кровообращение. Яд не влияет на моторные мышцы, и они сохраняют все свои электромоторные и физиологические свойства (Функе, Валентин и другие). Кураре не затрагивает как периферийную, так и центральную сферу чувствительности. Таким образом, животные чувствуют все, что с ними происходит».
*

Кошки тех времен считали бы себя счастливчиками, если бы знали, что отвращение Циона к ним не давало ставить опыты на этих животных, и могли бы прочитать описание на страницах 31–32: «Самый необычный случай сопротивляемости собак, какой я наблюдал, выглядел следующим образом. Я перелил кровь большой и очень сильной собаке из бедренной артерии в бедренную вену, чтобы протестировать аппарат Нуссбаума для переливания крови. Сразу после этого я хотел измерить у тех животных скорость крови в сонной артерии с помощью измерительного прибора Людвига. Но исследование пришлось прервать, потому что из-за недосмотра в периферический конец артерии попало масло. Животное, не получившее наркоз, вдруг стало сонливым, вероятно, вследствие эмболии в мозгу. Тогда я перешел к тесту на раздражимость передних волокон спинного мозга. Вскрытие позвоночного хребта сопровождалось весьма обильным кровотечением, вследствие очень сильной мускулатуры. После того, как я сначала разрезал спинной мозг на высоте седьмого шейного позвонка, затем поднял весь грудной отдел спинного мозга, убрав все задние волокна с серым веществом, и, наконец, раздражал передние волокна электрическим и механическим путем, это исследование оказалось успешным. По окончании исследования я полностью отсек грудной отдел спинного мозга от поясничного отдела и удалил его из поясничного канала, тщательно соединив и зашив рану. В желудок освобожденному и все еще спящему животному я вводил большое количество свежей воды. Животное проснулось через несколько часов, пробовало двигать передними конечностями, но не могло далеко уползти, жадно пило воду, отказывалось от еды. Оно прожило еще несколько дней, стало несколько бодрее, очень тяжело передвигалось на передних лапах, сильно махало хвостом. На четвертый день после операции его убили с помощью удушения, чтобы выяснить, вызывало ли накопление CO₂ судороги в задних конечностях (см. работу Аладоффа)». В этом весь Илья фон Цион…

Доктор Стивен Смит (Stephen Smith) пишет в Scientific Research: A View from Within (Elliot Stock, Лондон, 1899): «Я провел довольно много времени в Физиологическом институте Страсбурга, полигоне профессора Фридриха Гольца (Goltz), одного из самых знаменитых физиологов… Мне непонятно, зачем тратить столько времени для подтверждения давно известных вещей… При работе с лягушками не используется никаких обезболивающих, а собакам их дают «для галочки»… Привязанные к штативу животные жалобно стонали и пытались сопротивляться, но тщетно… Потом хирург разрезал от души резал их и кромсал без какой-либо цели… Ассистент величественно указал на голубя, который не мог прямо держать голову, и на собак, которые постоянно двигались по кругу…»

«Экспериментатор сказал, что с лягушками ничего не происходит при бросании их в кипящую воду, так же как и с кошкой, если ее заживо испечь. Может ли нормальный человек сказать такое?.. В Париже я работал некоторое время в Институте Пастера. Там постоянно делают кроликам чревосечение, так называется оперативное вскрытие брюшной полости. Я видел, что при этом животным наркоз не давали. Я спросил ассистента, который там работал уже несколько лет, используется ли обезболивание. Он ответил, что нет, никогда. Однажды два французских врача, которые наносили визит в институт, подошли именно в тот момент, когда кролика разрезали. Они наблюдали это с издевательскими усмешками…»

«Во многих случаях жестокость заходила так далеко, что выдавливали глазное яблоко. Животных, которые пережили операцию, держали в клетках, чтобы они достаточно пришли в себя для следующей пытки. Результаты были плачевны. Многие животные оказывались парализованы, другим частично удаляли головной мозг…»

«Убеждение, что животные не страдают, так как у них мало ума, — это совершенный бред. Чувство боли вызывается нервными окончаниями в мозгу, и помимо клеток, отвечающих за ум, существуют другие мозговые клетки, которые, например, обеспечивают зрение, обоняние, осязание и слух. У многих животных эти нервы более развиты и чувствительнее, чем у людей».

Есть основания предположить, что животные страдают больше людей, и не только в физическом плане. Благодаря нашей способности говорить и объясняться, мы обладаем множеством компенсаций, которых нет у животных — не говоря уж о том, что в нашем распоряжении имеется вспомогательная рабочая сила. Подопытное животное не в состоянии понять, почему его запирают в клетке или привязывают к операционному столу так, что лигатуры впиваются в плоть, почему оно трясется от лихорадки или извивается в судорогах, почему его окружают огромные чудовища в белых халатах, принудительно его кормят, вводят через болящую шею порошки и жидкости, разрушают ему печень и переполняют кишечник веществами, вызывающими рвоту или понос, а потом клетку поливают для очистки холодной водой.

Уже сам по себе плен животному вынести труднее, чем человеку. Пленники могут быть преклонного возраста и сохранять психическое равновесие — об этом свидетельствуют многочисленные книги, написанные в заключении — не говоря уже о том, что они обычно знают, почему оказались за решеткой. Между тем животные в неволе обычно умирают в молодом возрасте.

Давайте послушаем, как сами вивисекторы подтверждают по неосторожности страдания животных. Цюрихские университетские профессора Л. Херманн (L. Hermann) и Б. Люхсингер (B. Luchsinger) пишут: «Когда кошку обездвиживают на удерживающей доске Чермака, подошвы ее лап обильно потеют от страха и нервозности» (Pflügers Archiv, том 17, с. 310).

Чуть позже профессор Лухсингер пишет в той же самой публикации: «В длительных экспериментах причина отрицательных результатов, безусловно, зачастую состоит в том, что животные слишком долго обездвижены слишком тесными перевязками».

Каким образом фиксируют кошку, изъятую из клетки? Вот рекомендация эксперта: «Правой рукой кошку берут за шею, а левой давят на поясницу. Из-за давления обеими руками животное становится беспомощным. Если оно сильно упирается, нужно надавить левой рукой на мягкие ткани поясницы. Вследствие этого возникает сжатие обеих почек, что причиняет сильную боль. Животное сразу прекращает любое сопротивление» (Prof. O. Haberland, Die operative Technik des Tierexperimentes, Берлин, 1926).

А экспериментатор Чарльз Ливон в своем Manual говорит следующее: «После выбора животного надо его усмирить и защитить себя от его природных средств обороны» (глава 3, с. 13). Как это лучше всего сделать? «Если животное сопротивляется, его надо наполовину задушить, для этого его каким-то способом подвешивают либо же вводят ему кураре. Кошке трудно завязать морду, поэтому ее зашивают (метод Вальтера)».
*

Все это было в прошлом. Научное варварство тем временем сделало заметный прогресс, как свидетельствует французский ежеквартальный журнал Expérimentation animale. С ним можно ознакомиться в Парижской университетской библиотеке. Этот журнал печатался до 1975 года издателем Vigot Fréres (23 Rue de l’Ecole de Médicine, Париж), который специализируется на ветеринарной литературе.

Я приведу лишь краткие выдержки из длинной статьи Мари Сен-Жермен (Marie Saint Germain, том 2, с.78 и далее, 1969). Этот знаменитый парижский ветеринар в статье под заглавием Modalités de l’introduction en laboratoire de chiens et chats ne provenant pas d’élévages specializes дает советы, как проще всего «исследовать» морду собаки после фиксации животного. «Во многих случаях необходимо силком открыть пасть и вставить раскрыватель пасти. После принудительного разевания пасти нужно пальцами протянуть щеку между зубами животного. Собака кусает слабее, если зубы впиваются в ее собственную слизистую оболочку. Если животное оказывается чересчур упрямым, можно к каждой челюсти приделать повязку и таким образом облегчить принудительное открывание рта.

На странице 81 напечатаны инструкции по обращению с кошками: «Для проведения длительных операций на всех четырех лапах ампутируют последнюю фалангу и таким образом удаляют когти. Для защиты от укусов можно использовать раскрыватель пасти. Конечно, животное так будет очень громко кричать, но эксперимент станет безопасным».

Зафиксированное животное испытывает такую сильную боль, что при непроизвольных защитных движениях часто происходят разрывы мышц и переломы костей, особенно у кошек хрупкого сложения.
*

Парабиоз — это одна из распространенных операций, при которой экспериментатор создает сиамских близнецов, сшивая двух животных. Эта операция была бы совершенно бессмысленной даже в случае удачного проведения, но она, кроме того, обречена на провал вследствие известной иммунной реакции организма. Каждый организм отталкивает другой, с которым он соединен. Несмотря на то, что такого рода «эксперименты» занимают в лабораториях не последнее место и упорно проводятся и поныне, их предсказуемые провалы остаются без внимания. Даже доктор Роберт Уайт (Robert White), печально известный своей трансплантацией обезьяньей головы, сообщает, что проводил их.

По нижеследующему сообщению профессора Пфайффера (H. Pfeiffer) из Граца можно понять, через что проходят животные, находящиеся в этом неестественном состоянии:

«Именно в первые часы животные набрасываются друг на друга и часто наносят опасные для жизни повреждения, и это можно ограничить; для этого надо прочной шелковой нитью сшить щеку каждого животного с соответствующей передней лапой настолько туго, чтобы морды животных не смогли дотянуться друг до друга и кусаться (из Zeitschrift für die gesamte experimentelle Medizin, 1929, том 86, с. 293 и далее)».

В первых экспериментах, после того, как кожу животных сшили, их на несколько дней привязали друг к другу бечевкой. Но они смогли освободиться, разорвав кожу. Тогда их стали сшивать не только за кожу, но и за мускулы и брюшину. Животные сумели освободиться таким же образом, разорвав ткани и брюшину, при этом у них вываливались внутренности. В результате, их стали полностью обездвиживать гипсовой повязкой. Но и это не сработало: «Было удивительно увидеть, насколько быстро у животных возникали деформации грудной клетки, даже при использовании набивки, и они во многих случаях вели к смерти» (доктор Дж. Фрошбах (J. Froschbach) в Archiv für experimentalle Pathologie und Pharmakologie, том 60, 1909).

Methods in Animal Experimentation, современный трехтомный учебник, написанный Уильямом Геем (Academic Press, Нью-Йорк, 1965) дает ценные инструкции, как предотвратить смерть обезьяны от некроза, то есть, вследствие гангрены от давления; она возникает из-за того, что при непрерывном экспериментировании животное годами находится в одном и том же положении на станке для фиксации экспериментальных животных. Если его позу меняют или даже фиксируют вниз головой, израненный участок заживает, но появляется новая рана. Таким образом, обезьяны могут оставаться в живых, чтобы терпеть непрерывную пытку годами, в то время как раньше они погибали в течение нескольких месяцев.

«Человек, прежде всего вивисектор, боится даже маленького пореза», — говорит по этому поводу цюрихский зубной врач Людвиг Флигель (Ludwig Fliegel). «Представьте себя на месте бедных животных. Сначала операция по соединению, потом полная неподвижность в течение многих дней и ночей и ужасные боли от ран. Если животных в конце концов освобождают, их ждет новая пытка. Самые жуткие операции делают ослабленным и напуганным животным. Почти невозможно поверить, что бывают такие жестокие люди, причем среди наших университетских доцентов».
*

Животным, которые используются в «простых» исследованиях питания, трудно позавидовать как по поводу жизни, так и смерти. К отрицательным эффектам, возникающим при недостатке, например, витамина А, относятся серьезные нарушения зрения. У щенков «при введении льняного масла, дегидрированного масла и так далее часто возникала язва роговицы и перфорация роговицы». Эти эксперименты описал профессор доктор Мелланби (Mellanby) в Special Report (№61) британского медицинского исследовательского совета. Дальнейшими симптомами стали паралич, тетания и судороги.

В British Medical Journal (12 мая 1934, с. 849) действие неправильного питания описывается следующим образом: «Крысы отчаянно кружили по клетке, как будто их бросили».

Экспериментатор в British Journal of Experimental Pathology (октябрь 1932, с. 403) описывает, как у 113 щенков развился гипервитаминоз витамина D: “Щенок №1 быстро терял массу тела, у него наблюдались понос, рвота, катар конъюнктивы, из-за чего его веки склеивались почти полностью. На 11 день он умер. При вскрытии животного №4 были обнаружены кишечные кровотечения и гангренозные участки кишечника».

British Medical Journal (21 января 1928, с.91) приводит следующее описание эффекта «экспериментального питания»: «Иногда припадки задерживались примерно до 18-го дня и оказывались гораздо более сильными. Между приступами животное ходило на цыпочках, как будто у него были судороги, а когда припадки внезапно наступали, оно с криками кружило по клетке или каталось в судорогах с оскаленными зубами. Обычно в результате наступала смерть».

С давних времен известно, что организм без питания может прожить дольше, чем без воды. Одни только физиологи-экспериментаторы, по-видимому, не имеют никакого понятия об этом, судя по тысячам беспрерывных исследований, которые ставят целью выяснить, за сколько времени животное умрет от голода или жажды, как в нижеследующем случае, отмеченном в The Medical Press (28 ноября 1928), хотя такой опыт повторяют для каждого нового поколения:

«О некоторых странных опытах на животных сообщает де Боэр (de Boer), который заметил, что при полном лишении пищи смерть наступает быстрее, если жидкость тоже не поступает. Голуби при голодании умирают за 4-5 дней; но если им давать воду, они могут оставаться в живых еще 12 дней».
*

Вивисекторы охотно подчеркивают, что во многих исследованиях используются мыши и крысы: они знают, что этих животных не очень любят. Данный факт объясняется лишь тем, что эти виды нам не близки. Крысы — особенно умные и чувствительные создания, и многие жестокие исследования вновь и вновь доказывают, что их поведение мало отличается от человеческого.

Когда маленький грызун, которому дали яд, кружится по клетке с пеной у рта, мучается от желчных или кишечных колик, поноса, оно страдает не меньше, чем человек в том же состоянии, а пронзающие его маленькое тельце уколы шприца равнозначны удару копьем человека. И можно ли ввиду этих обстоятельств по-прежнему оставаться таким наивным и допускать, что кесарево сечение, которое вивисекторы делают миллионам самок для получения стерильных детенышей, производится под наркозом?

Само собой разумеется, обезьяны являются любимыми животными экспериментаторов, потому что они больше всех напоминают человека. Их используют, чтобы проверять все возможные действия: радиоактивных веществ, ядовитых газов, взрывчатых химикатов, раздражающих средств, источников радона, всаженных в мозг, космических лучей на высоте 35 км над землей (в пластиковых баллонах). Еще их используют для определения функций разных областей мозга, вызывания припадков, сходных с эпилептическими (через многочисленные инъекции в вещество головного мозга, удаление частей головного мозга, нанесение насечек на мозговую ткань, или удары током), вызывания рака через сильные неврозы, эпидемической водянки, трахомы, язвы желудка, заражения паразитами, воспаления легких, полиомиелита, ревматизма, глубокого шока через переутомление, переохлаждения, травм, солнечного удара. Кроме того, обезьянам делают разные пересадки органов, тестируют на них разные лекарства, инфицируют их сибирской язвой, малярией, бешенством, сифилисом — практически всеми возможными болезнями — все в больших масштабах вызывают у них наркоманию, и занимаются «бихевиоризмом» (поведенческими исследованиями) — главным образом реакциями на удары током. Это отнюдь не полный список.

Вот еще только один пример того, что приходится выносить обезьянам; это выдержка из статьи в Lancet, важнейшем английском специальном журнале за 19 сентября 1931. В то время ученые еще не научились маскировать свои жестокие эксперименты с помощью языковых средств, что сплошь и рядом происходит сегодня. Здесь речь идет об обезьянах, которых инфицировали бешенством в Институте Листера (Lister Institute).

«10 декабря. Обезьяна цеплялась за прутья клетки и постоянно издавала очень пронзительные крики, совсем иные, нежели в обычных условиях. Казалось, что животное в панике…»

«15 декабря. У обезьяны был неподвижный взгляд, и казалось, что она не замечает ни еду, ни своих товарищей по клетке, ни наблюдателей. В ответ на раздражение она не кусалась. Подбородок стал лысым, потому что животное постоянно выщипывало его пальцами…»

«После короткой паузы, во время которой животное проявляло буйную агрессию и убило своего сородича, наступили судороги, достаточно сильные для подбрасывания тела животного в клетке. Постепенно на смену им приходила общая слабость, которая вела к смерти…»

Трое животных нанесли себе серьезные раны от укусов, двое откусили кончик пальца, одно содрало всю кожу с передней лапы, так что обнажились мускулы от локтя до запястья.

Анестезия для общественности
Вивисекторы должны были найти средства, чтобы делать свою работу в течение продолжительного времени. Правда, человек, самое подлое существо (он единственный, кто убивает не только ради пропитания, но также ради одежды, украшений, для удовлетворения любопытства и тщеславия, в поисках прибыли и развлечений) также является духовным существом. Поэтому можно предположить, что большинство людей не могут спокойно смотреть на все это, и общественность, узнав о неизбежной жестокости опытов на животных, требует немедленных перемен.

Чтобы не допустить вмешательств, вивисекторы сочинили сказку о наркозе: общественность должна быть уверена, что к животным относятся с любовью, и их страдания — это всего лишь вымысел неких сумасшедших личностей.

В Европе миф о наркозе невероятно распространен, благодаря сохранению в тайне всех экспериментов, а также внешне строгих законам, которые «регулируют» вивисекцию. В большинстве европейских стран противники вивисекции добились того, что пытки животных считаются аморальными. Это подкреплено законодательством в защиту животных. Но в каждой стране вивисекторы обходят закон, не только с помощью закрытого проведения опытов в лабораториях, но также через хитрые оговорки, легализующие любую пытку животных.

Например, в Италии законодательство включает в себя параграф, который выглядит еще более успокаивающе, чем в других странах: «Вивисекция собак и кошек в нормальных условиях запрещена». Тем не менее, в Италии опыты ставят главным образом на собаках и кошках, и они там самые жестокие. Увертка скрыта в формулировке «при нормальных условиях». Потому что нижеследующее ограничительное условие дает возможность обходного пути: «За исключением случаев, когда они считаются необходимыми для научного исследования либо других животных не имеется в распоряжении».

Другой итальянский закон гласит: «Вивисекция должна производиться только под анестезией, наркоз должен действовать на протяжении всей операции». Как гуманно — и как полезно для вивисекторов, которые в случае любого протеста может сослаться на этот закон. Только они не указывают на оговорку, которая делается сразу же: «Кроме случаев, когда это идет вразрез с целями эксперимента».

И далее: «Запрещено использовать в дальнейших экспериментах животное, на котором уже проводили исследования — если в этом нет абсолютной необходимости».

И кто должен оценивать, необходимы ли такие опыты на животных или нет? Разумеется, экспериментаторы — в качестве «ученых». Точно так же можно было бы издать закон: «Запрещено убивать, за исключением случаев, когда убийство абсолютно необходимо».
*

В Великобритании для «предотвращения ненужных страданий животных» имеется следующий закон: «Если животное в какое-то время указанного эксперимента страдает от невыносимой боли и главный результат опыта получен, его следует безболезненно убить».

Это расплывчатое предложение содержит в себе больше, чем оговорку. Как обычно, решение о том, получен ли «главный результат опыта», остается за экспериментатором. И поскольку не существует критериев переносимости боли, экспериментатор может охарактеризовать ее как незначительную, тем более что сам он от нее не страдал. Кроме того, вивисекция произвела породу псевдоученых, которые считают, что вопрос причинения боли (всем живым существам, за исключением их собственной персоны) «сегодня несущественен», как заявил профессор Роберт Уайт из Кливленда. Он писал об этом в статье, напечатанной в American Scholar, и мы ее потом рассмотрим более подробно.

Во многих случаях анестезия несовместима со всеми опытами на нервной системе, с послеоперационными наблюдениями, с болевыми, стрессовыми и поведенческими исследованиями, со всеми длительными исследованиями, с теми случаями, когда под предлогом «исследования» вызывают болезнь, со всяким тестированием новых медикаментов. Короче, поскольку сфера использования наркоза чрезвычайно ограничена, должно быть очевидным, что подопытные животные очень редко получают обезболивание, даже если среди экспериментаторов иногда находятся сострадательные люди.

На практике животные обычно получают анестезию только перед началом крупной операции, главным образом для того, чтобы они тихо себя вели. Но поскольку животные зафиксированы с помощью аппарата для обездвиживания, часто не могут произнести ни звука во время хирургического вмешательства и не имеют возможности показать свои страдания, никто не знает, насколько продолжителен и эффективен наркоз.

Наркоз всегда непродолжителен, в то время как страшные послеоперационные боли всегда длятся долго, иногда годами.

Только в Великобритании экспериментаторы обязаны указывать количество и вид опытов на животных, которые финансируются государством. Согласно таблице, которую опубликовало Министерство внутренних дел, в 1971 году из 5,8 миллионов опытов на живых животных, более 4,5 миллионов были проведены безо всякого обезболивания. Что касается тех животных, которые получили анестезию, большинству из них делали хирургические вмешательства, и впоследствии им пришлось терпеть боль. Усыплено было менее 3% подопытных животных.

Экспериментаторы завоевывают авторитет тем, что многие исследования заключаются только в «уколе иголкой» и, конечно, не требуют наркоза. Как это похоже на правду. Но обычно цель этого укола заключается в том, чтобы вызвать у животного рак, водянку, трахому, воспаление легких, полиомиелит, менингит, сифилис и другие болезни, а потом наблюдать, как оно медленно чахнет.

Я уже говорил, что преувеличивать суть опытов на животных — не только ненужно, но и невозможно. В настоящее время британское Министерство внутренних дел со своей официальной статистикой тоже смотрит через розовые очки. Правильная анестезия вызывает глубокую потерю сознания и выключает все ощущения. Но в Lancet, British Medical Journal и других специализированных медицинских изданиях описаны операции, при которых экспериментаторы вместо вышеназванной анестезии использовали химические препараты, не имеющие такого действия. Маршал авиации лорд Даудинг (Dowding) 18 июля 1957 года доложил следующее в Палате лордов: «Например, кошкам, которым в Кембриджском Университете вырывают глаза, дают только диал». А названный лордом Даунингом диал — это не средство для наркоза, а всего лишь успокаивающий препарат, его принимают при нервной бессоннице. Другое успокоительное, амитал, использовали при разрезании живота собакам — об этом сообщил лорд Даунинг в той же самой речи.

Во время одной из недавних инспекций в Италии выяснилось, что заведующий одной из лабораторий вообще не знал об анестезии. Отношение экспериментаторов к страданиям животных одинаково во всем мире.

Эммануэль Кляйн (Emanuel Klein), немецкий физиолог, который преподавал в Больнице Святого Варфоломея (St. Bartholomew Hospital), поставил своих английских коллегу в затруднительное положение, когда он однажды перед парламентской комиссией — Королевской Комиссией, к которой мы еще вернемся — ответил чересчур искренне. Все экспериментаторы говорили, что животные либо почти не чувствуют боли при вырывании глаз, печени, поджелудочной железы, желчного пузыря, отравлениях и ожогах, либо находятся под глубоким наркозом. Кляйн вскоре после приезда из Англии удивлялся по поводу этого вранья и заявил: «Я никогда не даю наркоза животным, за исключением использования с учебными целями… Когда человек занимается исследованиями, у него нет времени думать, что чувствует животное, и будет ли оно страдать» (Royal Commission Report, абзацы 3538–3540).

Законы о вивисекции (если таковые вообще имеются), задуманные для защиты животных, служат лишь для защиты экспериментаторов, потому что их применение практически невозможно из-за господствующей секретности.

Многие страны не стали утруждать себя и принимать эти туманные законы, убаюкивающие общественное мнение. К таковым относятся США, Канада, Индия, Пакистан, ЮАР, Австралия и Новая Зеландия. В Швеции контроль за подопытными животными осуществляется правлением шведского общества ветеринаров; оно дает право экспериментаторам заниматься их профессией и уполномочено проводить инспекции, но передает эти полномочия директору каждой лаборатории.

Интересный гамбит используется во Франции, где большинство медиков попросту отрицают наличие вивисекции. Они говорят, что это дело прошлого, изобретение кучки сумасшедших. Тем не менее, Франция, благодаря Клоду Бернару — не только колыбель современной вивисекции и родина Института Пастера (который принадлежит к одной из самых мощных вивисекционных лабораторий в Европе). Эта страна — не только колыбель современной вивисекции и обитель Института Пастера; она дала новый толчок к экспериментам на животных. В лесах близ Бордо французское Министерство просвещения построило особую лабораторию, которая называется Центр биологических исследований свободно живущих животных. Некий профессор Р. Кавенк (R. Cavenc) там отлавливал диких животных в лесах и ставил на них опыты за счет ничего не подозревающих налогоплательщиков.

Этот профессор заверил меня в письме (1974), что он делал все это, дабы «облегчить страдания людей». Когда я его попросил поделиться со мной подробностями «облегчения страданий человечества», ответ мне не пришел. Он доверительно сообщил моему знакомому, что, если бы закрыл свою лабораторию, то дюжина сотрудников осталась бы без работы. А на такую жестокость он не мог пойти.

Другим милым трюком французов стала замена в школьных учениках слова «вивисекция» на «вскрытие».

Анестезия — made in the USA
Американские экспериментаторы, которых ждут невероятные гранты, до сих пор препятствовали всякому законодательному ограничению вивисекции. Им это удавалось с помощью взяточничества и систематической пропаганды, призванной убедить общественность и законодателей, что подопытных животных защищает далеко идущая гуманность вивисекторов. В 1962 году на слушаниях конгресса (о них речь пойдет дальше в другом контексте) заинтересованные стороны вновь и вновь клялись в своих непоколебимых гуманистических убеждениях.

Каждый американский учебник об опытах на животных содержит тщательно выработанные инструкции и разъяснения по поводу наркоза всех видов животных, даже голубей, хотя нигде там не объясняется, как можно удостовериться, что птица действительно находится под наркозом. При работе с людьми хирург знает, что анестезия начинает действовать в то мгновение, когда пациент перестает громко считать. Если во время операции ее действие ослабевает, хирург это сразу видит, потому что пациент начинает громко кричать. Животное это выразить не может.

К самым эффективным «анестезирующим средствам для общественности» относится лишение подопытных животных голоса. Как можно воспрепятствовать тому, чтобы крики жертв пугали пациентов больницы и людей на улице? Как правило, с помощью рассечения голосовых связок. Конечно, это означает дальнейшую пытку для жертвы, особенно при проглатывании пищи; но решающее значение имеет не избегание боли животного, а успокоение общественности.

Debarking (лишение способности лаять) и devocalization (лишение способности издавать звуки — это два новых слова, которыми вивисекторы обогатили американский словарный состав языка. В Европе перерезание голосовых связок, хоть и широко распространено, однако запрещено законом — вивисекторы не сознаются публично, что делают это. При личной беседе многие хирурги сказали мне, что проводят данную операцию. В США все, что связано с «медицинской наукой», не может быть незаконным, и вивисекторы откровенно заявляют, что это стандартный метод. Они даже разработали изощренные приемы. Один из них — электроприжигание, которое делается главным образом собакам — потому что собаки, возможно, из-за их длительной связи с людьми, оказываются самыми шумными и настойчивыми жалобщиками.

Доктор Гюнтер Краус (Gunther Kraus) из Мемориальном институте онкологических исследований Розуэлла Парка (Roswell Park Memorial Laboratories, Буффало, Нью-Йорк), пишет в American Veterinary Medical Journal (том 143, №9, ноябрь 1963): «В нашей лаборатории необходимо лишать голоса собак, потому что совсем вблизи находится больница. Мы провели электроприжигание уже более чем 3000 собакам».

При этом вмешательстве голосовые связки перерезаются высокочастотными токами, разваривающими ткани. Как говорит доктор Краус, животные должны находиться в глубоком наркозе — разумеется, не из жалости к животному, а потому что «при легкой анестезии прижигание горячим наконечником может стимулировать подергивания у собак», в результате, всю работу придется делать заново и, таким образом, расточительно тратить драгоценное время ученого. Последствия лишения голоса часто бывают серьезны и длительны: эта операция может привести к хроническому бронхиту, воспалению гортани и легких, иногда к сильным кровотечениям.

Еще более хитрый метод, лишающий собак голоса, заключается, в том, чтобы разваривать не голосовые связки, а часть мозга, это делается после фиксации животного. Данный способ придумал доктор Найлз Скалтети (Niles Skultety), внештатный преподаватель Колледжа медицины в Университете Айовы (University of Iowa College of Medicine).

Согласно Archives of Neurology (том 6, март 1962), перед вмешательством проверяют реакцию на боль и громкость лая, для этого собаку щипают за хвост артериальным зажимом Кохера. Большинство собак после повреждения мозга ведут себя тихо; то же самое происходит с животными, которым дедовским методом рассекли голосовые связки. Новый метод увлекателен для американских вивисекторов, хотя многие результаты могут показаться не такими уж удивительными для простых смертных. Вот описание одной из собак «обработанных» таким образом: «Она не делала никаких попыток подняться в первые три для после операции, ничего не ела и не пила. На четвертый день она захотела встать и пройтись по клетке. Задние лапы приняли такое положение, как у притаившегося животного, передние лапы сгибались. Собака так и не обрела прежнего равновесия вплоть до того момента, когда ее убили (на шестнадцатый день), опрокинув с помощью легкого толчка. Если бы ее мучила боль, она бы хотела добраться до источника боли, но ее работоспособность была ограничена».

Если же люди хотят навести справки, они везде читают о гуманном отношении к подопытным животным. То есть, общественности в Америке делают наркоз. Encyclopedia Americana, опубликованная в 1974 году, в статье «Вивисекция» указывает, среди прочего, следующее:

Значительные успехи в технике анестезии и в нейропсихологии — главным образом, благодаря опытам на животных — дали возможность ученым разрабатывать в лабораториях такие же гуманные методы работы с животными, как и в современной медицинской практике».

Как можно объяснять подобные заверения при наличии разных экспериментов, которые каждый день публикуются в научных журналах (примеры приведены в третьей главе)? Учебники по физиологии пишут физиологи, воспитанные в духе вивисекции и снискавшие «научное положение» главным образом через работу в лаборатории.

Как сказал Бернард Шоу в речи на эту тему, «кто без сомнений занимается вивисекцией, тот будет без сомнений врать о ней».