Ганс Рюш Убийство невинных

В Британии движение против вивисекции начал доктор Джордж Хогган (George Hoggan), английский физиолог, который учился во Франции и был назначен ассистентом Клода Бернара. Но через четыре месяца Хогган с отвращением отказался от этой работы, вернулся во Францию и в длинном письме в Morning Post, опубликованном 1 февраля 1875, описал жестокие и бессмысленные эксперименты, которые ему пришлось видеть, а также бесчеловечность и цинизм экспериментаторов. Вот некоторые выдержки.

«Я придерживаюсь мнения, что ни один из этих экспериментов не является оправданным или необходимым. Мысли о том, что что-то делается для человечества, не было, ее бы высмеяли; цель заключалась лишь в том, чтобы идти в ногу с другими учеными или обогнать их… Я стал свидетелем жестокой игры, но с самым печальным зрелищем мне пришлось столкнуться, когда собак несли из подвала в лабораторию. Они вместо того, чтобы радоваться попаданию из темноты на свет, пугались, как только вдыхали воздух этого места, чувствуя, по-видимому, что им предстоит. Они с надеждой приближались к трем или четырем присутствующим, и их глаза, уши и хвосты красноречиво выражали безмолвную просьбу о милости… Если бы чувства экспериментаторов не притупились, они бы не смогли продолжать практику вивисекции… Я сто раз видел, как они ударяли корчащихся от боли животных и раздраженно требовали от них вести себя тихо… Вряд ли стоит добавлять, что, испив чашу до дна, я отказался ото всего, и предпочту увидеть гибель человечества, чем прибегать к таким средствам, чтобы его спасти».

Когда доктор Хогган это писал, никто не мог догадаться, что вивисекция не только не «спасает» человечество, но и причиняет ему дополнительный вред, так как дает неверную информацию, а также портит характер экспериментаторов. Но было уже много людей, которые считали, что человечество, прибегающее к столь страшным мерам для спасения, недостойно его.

Письмо Хоггана вызвало реакцию общества, и это касалось не только гуманитарных вопросов, но и медицинской науки. Сразу же возникло Объединение против вивисекции, и его поддерживали выдающиеся личности, среди них — Теннисон (Tennyson), Рёскин (Ruskin), Карлейль (Carlyle), Браунинг (Browning), лорд Шафтсбери (Shaftesbury), Вагнер (Wagner), Виктор Гюго и королева Виктория, которая поручила своему премьер-министру Дизраэли (Disraeli) назначить «королевскую комиссию по расследованию опытов на животных».

Комиссия опросила ряд ведущих врачей и естествоиспытателей, среди которых были Чарльз Дарвин и Роберт Кох, и благодаря ее «докладу» — первому так называемому Royal Commission Report on Vivisection — в том году был принят закон, согласно которому, для проведения опытов на животных, требовалось согласие министра. Этот закон, Cruelty to Animals Act 1876, составил основу для аналогичных законов во всех странах, принявших решение регулировать вивисекцию.

Самым достойным внимания исключением являются Соединенные Штаты, где лоббистам, которым химическая индустрия выплачивает огромные суммы денег за влияние на обе палаты парламента, удается пресечь любую законодательную инициативу. При этом в настоящее время США находятся на втором месте по антививисекционному движению.

Но даже там, где действуют законы в защиту животных, эксперименты распространяются все больше. Зоозащитному законодательству нигде не придают значения, в том числе в Великобритании, где в настоящее время имеется всего лишь 14 инспекторов, и у них нет ни времени, ни желания действовать в духе закона и без предупреждения посещать лаборатории. Они сидят у себя в кабинете, проверяют заявления 18 тысяч британских вивисекторов, имеющих разрешения, и ежегодно выдают разрешения примерно на 5,5 миллионов экспериментов, которые были выставлены как «необходимые» для блага народа.

В Великобритании в лабораторию ни разу не пускали депутата парламента, от которого зависело законодательство в сфере вивисекции. Вивисекция в Великобритании ни в коей мере не отличается от того, что происходит в других странах, и иначе быть не может. Как и везде, в этой стране правительство поддерживает требуемое вивисекторами неразглашение тайны: в Англии запрещено делать фото- и видеосъемку экспериментов — доказательство в пользу того, что совесть у британских правителей в данном отношении нечиста, и что демократические права надо удерживать за запертыми дверями лабораторий.
*

Движение в защиту животных находится в невыгодном положении, по сравнению с другими гуманитарными инициативами. Те, кто впервые выступали за социальную справедливость, могли собрать рабочий класс, лично заинтересованный в этом. Те, кто впервые в Англии требовали равноправия женщин, могли рассчитывать на союзничество женщин. Те, кто в США впервые боролись за права негров, знали, что негры примут участие в борьбе. Но те, кто защищают животных, не могут рассчитывать на помощь животных — приходится полагаться только на самих себя.

Положение противников вивисекции усугубляется еще и тем, что они не могут рассчитывать на всех любителей животных: большинство из них находят предмет спора таким неприятным, что не желают ничего узнавать о нем. Кроме того, существует огромное количество так называемых защитников животных, которые все же тайно надеются получить для себя что-то полезное через опыты на животных.

Многие люди, которые никогда утруждали себя знакомством с сущностью опытов на животных и в результате не имеют никакого понятия о царящем в этой сфере варварстве и шарлатанстве, питают злость к противникам вивисекции и разглагольствуют о «прогрессе» и «неуместной сентиментальности», точно так же, как в мрачном Средневековье людям, не согласным с охотой на ведьм и пытками во имя религии, ставили клеймо антигуманистов и еретиков, ибо те пытки якобы были призваны очистить душу. А вплоть до XIX века те, кто вкладывал деньги в работорговлю, обвиняли ее противников в разрушении экономики и отбирании хлеба у детей.

Конрад Лоренц, который считается любителем животных и был удостоен Нобелевской премии за свои труды в области психологии животных, никогда не выступал против вивисекции. Хотя сообщения о его собственных экспериментах, как кажется, не подразумевают никакой жестокости, в своей известной книге Das Sogenannte Böse он безо всякого осуждения описывает эксперимент своих «ассистентов» В. и М. Шлейдтов (W., M. Schleidt). Они лишили слуха нескольких индюшек с помощью операции, чтобы «изучить», как от этого изменится их поведение с только что вылупившимися цыплятами. «Все оглушенные индейки сразу же заклевывали цыплят до смерти», — деловито сообщает Конрад Лоренц. Разумеется, такое поведение, не характерное для матери, не обязательно связывать с ее неспособностью слышать писк цыплят: возможно, хирургическое повреждение повлияло на материнский инстинкт иным путем. Нобелевскому лауреату ни на секунду не пришла в голову мысль, что индюшка, возможно, предпочла увидеть своих цыплят мертвыми, чем беспомощными перед капризами людей, как самка павиана, убившая детенышей, дабы оградить их от лабораторной участи. В любом случае, Конрад Лоренц, сам того не желая, привел очередной пример глупости и бессмысленности вивисекции.

Профессор Бернард Гржимек (Bernard Grzimek), известный как «защитник животных», в передовице издаваемого им журнала Das Tier (1975, 15 год издания, №4) выступает в поддержку вивисекции и использует те же слова и аргументы, что и вивисекторы. Тем самым он подтверждает по меньшей мере мою точку зрения, что даже он ни разу не удосужился изучить вопрос с научной и исторической позиции, не говоря уж об этической. Пропаганда вивисекции со стороны мнимых защитников животных, таких как Лоренц и Гржимек больше всего препятствует ее отмене.

Когда противники вивисекции хотят заявить о своей позиции, самые важные двери перед ними оказываются закрыты, в том числе Ватикан. Зато когда известные экспериментаторы, переодевшись в филантропов, воспевают хвалебные гимны вивисекции, главные двери отворяются пред ними, в том числе и Ватикан.
*

Движение против вивисекции — это однопутная улица. Человек, который после изучения данного вопроса становится антививисекционистом, никогда не изменит своей позиции, в то время как многие вивисекторы — великий Тейт в XIX веке и наши современники — по мере обретения новых знаний и опыта приходили к другому мнению.

Движение против вивисекции необязательно зависит от людей, которые особенно любят животных: оно имеет в своей основе нормальные, здравые, гуманные идеи, так же как и движение за свободу личности и против дискриминации по расовому, половому и религиозному признаку. Человек, который останавливает садиста, мучающего ребенка, не обязательно должен быть пламенным любителем детей. Шекспировед Джон Вивиан (John Vyvyan), написавший две выдающиеся книги против вивисекции (In Pity And In Anger, 1969; The Dark Face of Science, 1971, издатель Michael Joseph, Лондон), пишет по этому поводу: «Меня могут спросить, зачем я написал эти книги. Я не отношусь к невероятным любителям животных. Я любил мою собаку — ее уже нет в живых — но каждый нормальный человек любит свою собаку, если она у него есть. Но когда я столкнулся с той невероятной жестокостью, она подорвала мою веру в человечество больше, чем что-либо еще. Для меня это стало пятном на нашей цивилизации. Я понял, что должен что-то сделать для удаления этого пятна».

Альберт Швейцер известен как филантроп, а как защитник животных — в меньшей степени. Но его последнее знаменитое «Послание к миру», которое он отправил в 1965 году за несколько недель до смерти из своей лесной больницы в Ламбарене, касалось вивисекции. Он направил его на французском и немецком языках на Всемирный конгресс за отмену вивисекции (World Congress for Abolition), который состоялся в Цюрихе. Послание Швейцера также передали по швейцарскому телевидению, и в нем говорилось следующее:

«Мы должны бороться против духа бессознательной жестокости к животным… Живые существа подвержены страданиям так же, как и мы. Истинный, глубокий гуманизм не позволяет нам причинять им страдания. Это осознание снизошло на нас поздно. Наш долг — помочь осознать это всем людям».

Я ранее говорил об антививисекционизме как о признаке зрелости, а об обратном — по меньшей мере как свидетельстве инфантилизма и душевной недалекости именно потому, что даже такому великому человеку как Альберту Швейцеру потребовалось прожить длинную жизнь, чтобы прийти к данному осознанию.

Все законы, которые издавались и издаются человеческими организациями, имеют в своей основе моральное чувство: что такое правильно и неправильно. И никакая религия, никакое законодательство никогда не считали необходимым дать определение правде и неправде, потому что ни у кого нет сомнений по поводу смысла этих слов.

Только приверженцы современной псевдонауки рассматривают моральность и аморальность, справедливость и несправедливость, добро и зло как антинаучные понятия, потому что в лаборатории их изобразить невозможно.

Человек, который, подобно итальянскому профессору Сильвио Гараттини (Silvio Garattini), уверяет, что искусственный гормон, созданный в лаборатории, во всех отношениях идентичен гормону, вырабатываемому живым организмом, никогда не поймет моральное чувство, так как его нельзя обнажить с помощью ланцета хирурга или изготовить в пробирке. Это объясняет также, каким образом пересаживатель обезьяньих голов доктор Роберт Уайт может уверять, что «потери человеческого облика не существует»: лишь по причине своего незнакомства с человечностью он не в состоянии заметить ее отсутствие, а рассуждать о том, что животные не страдают, он может из-за отсутствия чуткости. Томас Вольф спрашивал: «Раз слепой не видит — то света нет?»

Аргументы вивисекторов ненаучны, потому что они не принимают во внимание нематериальные жизненные реалии. Одной из таких неосязаемых реалий является нравственный закон, и именно ее непонимание служит причиной неминуемого провала экспериментальной науки при работе с живыми существами и неизбежно влечет за собой череду трагических ошибок.
*

В основе морального чувства лежит сострадание. Сострадание буквально означает «страдание с другими». Его отсутствие есть признак недалекости: неспособность поставить себя на место того, кому плохо. Сострадания заслуживают главным образом несчастные дети, больные и старики, все беспомощные и униженные. К таковым относятся большинство животных. Мы вовсе не должны задаваться вопросом, могут ли они попасть на небеса, обладают ли они разумом, могут ли говорить, считать или голосовать, нам надо задать лишь один вопрос: «Могут ли они страдать». И, к несчастью дня них, они очень сильно наделены этой способностью.

«Сострадание — удел мудрецов, а не дураков», — говорил Еврипид 25 веков назад, и в наши дни Томас Вольф (Thomas Wolfe) обряжает эту древнюю мысль в роскошные одежды в своем романе Look Homeward, Angel («Посмотри домой, ангел»): «Сострадание в большей степени, чем какое-либо другое чувство, является приобретенным; ребенок менее всего обладает им. Сострадание происходит от бесконечного накопления воспоминаний о страхе, смерти и боли, испытанных на протяжении жизни, целого сонма переживаний, забытых историй, потерянных людей и миллионов причудливых, запавших в память видений».

Люди, которые страдали, но, тем не менее, не знакомы с состраданием, являют собой пример печального недостатка интеллектуальных и духовных способностей. Среди выживших заключенных нацистских концентрационных лагерей было несколько вивисекторов, в том числе одна женщина, которые сразу после своего освобождения вернулись в лаборатории.

В течение веков антропоцентрическое религиозное воспитание — воспитание, преподносящее человека как центр Вселенной — прививало нам мысль, что сострадание — это исключительно человеческое свойство. Такой взгляд неверен, ибо, как мы уже видели, животные также способные к состраданию, и данный факт указывает на то, что оно тоже является природным чувством или инстинктом, вопреки словам Томаса Вольфа, а люди, не обладающие им, неполноценны. И, к сожалению, эти неестественные создания, встречаются главным образом среди человеческого вида.

Животные могут убить своих детенышей или обречь их на смерть, не давая им пищи, но так происходит только тогда, когда они оказываются в плену у человека (в зоопарке, при транспортировке, в лаборатории), либо же обстоятельства не позволяют выращивать их. То подлинные случаи эвтаназии. Но человек — единственное существо на свете, которое способно убить своего ребенка, потому что он мешает спать. В одной только Англии ежегодно 700 детей погибают от жестокого обращения. И никто не знает, в скольких случаях причина смерти остается неизвестной, не говоря уже о вопросе, сколько детей выживает, несмотря на жестокое обращение с ними.

Доктор Тео Соломон (Theo Solomon), директор Institute of Law and Social Process в Тинеке, штат Нью-Джерси, заявил на семинаре в Техасском женском университете (Texas Woman’s University): «Насилие укоренилось в нашем обществе, и к нему относится жестокое обращение с детьми, которое было признано проблемой только в начале 1960-х годов. Сегодня в США семь миллионов детей подвергаются жестокому обращению». Он добавляет, что только в Нью-Йорке в предшествующем году было избито до смерти 86 детей; еще в 240 случаях смерть могла наступить из-за жестокого обращения или невыполнения родительских обязанностей (International Herald Tribune 13 апреля 1974).

14 февраля 1975 года та же самая газета в статье Ассошиейтед Пресс (автор — Джон Т. Уилер, John T. Wheeler) пишет: «…И Деннис стал одним из 30 000–50 000 детей, которые умерли в 1974 году из-за жестокого обращения. Примерно 45 из них было меньше 6 лет. Тысячи и тысячи других детей из-за жестокого обращения стали инвалидами, получили физические или душевные травмы. Доктор Рей Хельфер (Ray Helfer), признанный авторитет, говорит, что число детей в возрасте до пяти лет, которые погибают в США из-за этих растущих проблем, превосходит количество детей того же возраста, умирающих от разных болезней».

Если судить о виде по тому, как он обращается с потомством, то животные гораздо лучше людей. Было бы трудно доказать, что они хуже человека. И что мы имеем моральное право их мучить.
*

История учит нас, что после возникновения новой религии боги прежнего вероисповедания становятся дьяволами нового. Любовь и эмоции были богами более ранней религии, высшими идеалами всем думающих и чувствующих людей. Ныне естествознание стало новой религией для некоторых людей, а ее жрецы — естествоиспытатели. В странах вроде США, которые считаются «передовыми», наиболее уважаемой профессией среди молодежи считается естествоиспытатель, а естествознание — новая наука, и бесчувственные жрецы в белых халатах приносят ей человеческие и животные жертвы, а пассивное население принимает происходящее, ибо слово «чувство» стало для них ругательством.

Разумеется, чувствительность продолжает свое существование. Она столь же неискоренима, как и секс, который в течение многих веков приходилось скрывать, потому что о нем нельзя было говорить. Тем не менее, если секс недавно вышел на поверхность, стал объектом разговоров и темой для фильмов и журналов, чувства приходится прятать: о них более не принято говорить открыто. Даже разные просьбы помощи голодающим детям из стран третьего мира должны приносить доход жертвователю. А когда человек указывает только на сострадание и любовь к ближнему, к нему относятся с недоверием либо же высмеивают. В современном мире сентиментальности отведено то место среди грехов, которое некогда принадлежало сексу. Сегодня «сентиментальность» — это не только главное обвинение в адрес противников вивисекции, но и обвинение, отрицаемое самими антививисекционистами, словно оно означает клеймо позора.

Большинство вивисекторов, подобно Ироду и Гитлеру, без обиняков приводят аргумент, что цель оправдывает средства. Но даже если не принимать во внимание тот факт, что опыты на животных не приносят никакой пользы, довод, что жестокостью можно пренебречь в случае, когда мы можем извлечь из нее какую-либо выгоду, просто не выдерживает критики.

На мой взгляд, единственное оправдание вивисекции может быть лишь религиозного характера, если разделяет ошибочную точку зрения Декарта и католической церкви на животных, точку зрения, которая имеет в своей основе пренебрежительное отношение к животным Фомы Аквинского, отрицавшего, впрочем, наличие души и у женщин. Но вопрос религии и без того неважен, потому что эмпирическим путем невозможно доказать как существование у нас, людей, бессмертной души, так и ее отсутствие у животных. Зато вновь и вновь было подтверждено, что Фома Аквинский, столь сильно повлиявший на позицию сегодняшней католической церкви, очень сильно ошибался, заявляя об отсутствии у животных ума, воли и чувств. Вольтер же — один из величайших умов в истории человечества — без колебаний упрекнул его в примитивном образе мышления и ограниченности.

Правда, лишь немногие вивисекторы используют в качестве защиты теологическую идею о кардинальном отличии человека от животных. Напротив, поводом для их практики служит сходство. Но мы знаем людей, которые уверяют, что в биологическом отношении различий между людьми и животными нет, в плане психологии — тоже, как показывают поведенческие эксперименты. Как же тогда они объясняют совершенно разный подход в вопросах этики?

У вивисекторов тут есть ответ: поскольку человек есть самый умный вид — здесь у них сомнений нет — он, безусловно, имеет право производить с другими живыми существами, что ему заблагорассудится.

Если бы моральное право обеспечивалось только интеллектуальным превосходством, то вивисекция была бы разрешена, ее бы практиковали на умственно отсталых, малообразованных, неграх, коммунистах, капиталистах, протестантах, швейцарцах, короче, на всех людях, которые, по чьему-то субъективному мнению, ниже в духовном, моральном, политическом, расовом, национальном и прочих отношениях. Бесспорно, в этом случае были бы узаконены опыты на вивисекторах, потому что, по мнению многих психологов, они в духовном плане находятся позади иных обезьян.

Если бы истязание подопытных животных во благо человечества было оправданно и дешево, то было бы также оправданно и дешево мучить одного человека ради сотен людей. Фактически каждый аргумент об оправданности вивисекции животных столь же применим к вивисекции людей.

Люди, которые допускают безграничную жестокость к животным ради гипотетической выгоды для себя, очевидно, обрекли бы на страдания и человека во имя подобной выгоды. «В конце концов, из этого когда-нибудь выйдет что-то хорошее для меня», — так, очевидно, думает молчащее большинство, чье моральное чувство и научные знания находятся на одинаковом уровне.

И вместе с тем я убежден, что если бы все люди знали о происходящем в лабораториях, то подавляющее большинство, за исключением откровенных садистов и ненавистников животных, забыло бы о природном человеческом эгоизме и потребовало бы положить этому конец.
*

Во всех странах противники вивисекции делятся на два лагеря: одни отстаивают контроль за экспериментами, а другие — отмену опытов, и они обвиняют друг друга в препятствовании прогрессу. К «контролерам» относятся некоторые врачи и ветеринары, которые говорят, что надо законодательно запретить вивисекционные «злоупотребления», но не «необходимые» эксперименты, но при этом не говорят, какие же опыты они относят к необходимым.

Сторонники отмены указывают на то, что во всей истории медицины не было ни одного случая, когда опыты на животных принесли бы людям неопровержимую пользу, зато невозможно подсчитать количество неправильных результатов и трагедий. Кроме того, вивисекция вызывает вопросы с точки зрения морали, поэтому ее можно только законодательно запретить, а не «регулировать». Никакой закон не способен превратить неправду в правду.

Далее они приводят аргумент, что отмена опытов на животных неизбежно принесет благо медицинской науке, так как в этом случае она будет вынуждена сойти с неверного пути и сконцентрироваться на надежных методах исследования, особенно на гораздо более эффективной профилактической медицине, не причиняющей вреда здоровью граждан и их кошелькам, но и не приносящей прибыль врачам и индустрии.

Вивисекция причиняет страдания не только бесчисленным животным во время лабораторных исследований и людям через медицинские ошибки. Она действительно заставляет страдать всех тех, кто не могут избавиться от мысли о целенаправленно и постоянно совершаемых пытках. В данном случае пожмут плечами или засмеются только экспериментаторы и ненавистники животных.

«Это ежедневное преступление, которое не дает нам заснуть ночью», — так охарактеризовал вивисекцию итальянский автор Дино Буццати (Dino Buzzati). Для Рихарда Вагнера мысль об экспериментах была настолько невыносима, что у него появилось чувство, будто она влияет на всю его творческую работу. В своих трех трудах о вивисекции он пишет: «Мысль об их страданиях с ужасом проникает в мое сердце, и в пробудившемся сострадании я распознаю сильнейший импульс своего нравственного существа и возможный источник всего своего искусства. Нашей истинной целью должно стать полное уничтожение ужаса, с которым мы боремся. Нам не следует приходить в уныние из-за трудностей и расходов».

Я вспомнил о Вагнере, когда однажды меня разыскала в Риме молодая очень милая дама, учительница французского, и она хотела только получить от меня заверение, что, по моему мнению, в один прекрасный день ужасы действительно прекратятся. При прощании эта молодая женщина, которая могла бы уложить мир пред своими ногами, внезапно разрыдалась и в отчаянии произнесла: «Это отнимает всю радость жизни!»

То, насколько для Вагнера радость жизни меркла из-за непрерывных и безнаказанных экспериментов на животных, следует из его труда «Вивисекция», опубликованного как «Открытое письмо Эрнсту фон Веберу» (Offener Brief an Ernst von Weber), главе антививисекционного движения в Германии (Издание Hugo Voigt, Берлин и Лейпциг, 1880): «Если вивисекция будет распространяться, ее сторонников надо будет поблагодарить, по крайней мере, за одно — мы с удовольствием будем уходить из мира, в котором ни одна собака не захочет жить, хоть нам и не сыграют Deutsches Requiem».
*

Экспериментаторы лучше кого-либо знают, что большинство людей, невзирая на эгоизм, испытывали бы отвращение к практикуемым ими систематическим пыткам животных, если бы о них давали правильную информацию, и потому вивисекторы настаивают на работе за закрытыми дверьми, в том числе в США. Одного этого достаточно для их дисквалификации.

Добросовестные контролеры могли бы быть. Но я знаю, что, если бы я был экспериментатором, то посоветовал бы своим коллегам выдавать себя за противников вивисекции из лагеря сторонников контроля, ибо это самый надежный способ продолжать вивисекцию.

Альтернативные методы
Это обширная, высокоспециализированная и техническая сфера, гораздо более широкая, чем сама вивисекция. Я уделю ей лишь небольшое количество времени, чтобы дать читателю общую идею. Собственно говоря, вопрос иных методов исследования не имеет ничего общего с основной идеей нашей книги, так как он всего лишь призван показать, что опыты на животных ведут науку в неверном направлении и аморальны, а потому их следует законодательно запретить. Кроме того, поддержка иных методов исследования означает поддержку производства новых препаратов, которых и сейчас — избыточное количество. Зато для нас важно показать читателю, что можно было бы сделать в области медицинских исследований без использования животных.

Когда в XIX веке начался рост вивисекции, многие ее противники говорили: Для прогресса естествознания существуют лучшие методы и пути, чем опыты на животных». Время показало их правоту.

Человеческие ткани, культуры клеток и органов (их получают в ходе биопсий, от абортированных плодов, пуповин, плацент и т.д.) уже находят широкое применение в медицинских исследованиях; особую ценность они представляют для иммунологии и токсикологии, где, тем не менее, до сих пор используются в значительной мере животные. Другие области их применения — онкология, эмбриология, эндокринология, генетика, патология, фармакология, вирусология, радиобиология и тератология (наука о пороках развития плода). Для изучения почти каждой болезни доступны образцы тканей, получаемых при вскрытиях трупов людей, которые умирают каждый день, и их более чем достаточно.

До недавнего времени артрит изучали главным образом на животных: им вводили вещество в мускулы и суставы либо вызывали его травматическим путем. Совершенно очевидно, что это бессмысленный метод, потому что у человека болезнь возникает не вследствие инъекции или травмы. Предпочтительный способ исследования артрита с перспективой излечения состоит в изучении пораженного болезнью хряща, который удаляют пациентам при травмах, требующих вскрытия сустава, либо берут у людей, погибших вследствие несчастного случая. Хрящ с патологией можно держать в законсервированном виде несколько дней и недель, наблюдая в течение этого времени за его реакцией на разные лекарственные препараты.

При помощи сочетания хроматографии и масс-спектрометрии можно обнаруживать в человеческом организме малейшие следы лекарств и следить за их расщеплением, то есть, наблюдать метаболизм лекарственного средства непосредственно на человеке, не подвергая его опасности. Таким способом мы получаем более надежные ответы, чем при экспериментах на животных.

Тесты на беременность сегодня можно проводить за минуту химическим путем. Больше нет необходимости использовать кроликов и дожидаться ответа в течение целого дня. Тесты с использованием культуры клеток позволили отказаться от использования морских свинок при подозрении на туберкулез.

Для проверки вакцины от столбняка и желтой лихорадки больше не требуются мыши, а для устранения побочных эффектов препаратов можно использовать простейшие организмы, так же как и при исследовании анестетиков.

Завод Фольксваген для изучения последствий ДТП использует муляжи, воспроизводящие анатомические свойства человека, в том числе его плоти, мускулатуры, костей. Одна такая кукла дает более надежные результаты, чем все принесенные в жертву макаки резус и беременные павианы, вместе взятые.

Новая методика исследования позволяет проверить эффективность лечения, дезактивируя или убивая раковые клетки.

Преимущества метода замены оказались особенно заметны в случае с талидомидом (контерганом). Их доказал профессор С. Т. Айгюн (S. T. Aygün) из Университета Анкары (University of Ankara). С помощью куриного эмбриона он за несколько недель установил опасность талидомида для плода и запретил его продавать в Турции, в то время как этот препарат циркулировал в других странах. Известно также высказывание доктора Росса Нигрелли (Ross Nigrelli), который возглавлял в Нью-Йорке биохимическую и экологическую морскую лабораторию: «При тестировании лекарственных средств мы используем яйца морского ежа. Если бы мы протестировали талидомид на яйцах морского ежа, то смогли бы быстро сказать все о талидомиде» (Маргарет Б. Крейг (Margaret B. Kreig) в своей книге Green Medicine).

Газета Newsweek (20 марта 1972) пишет о докторе Леонарде Хейфлике (Leonard L. Hayflick), профессоре медицинской микробиологии в калифорнийском Стэнфордском университете (Stanford University): «Доктор Хейфлик принялся за разработку штамма человеческих клеток и для этого использовал легочные клетки абортированного эмбриона. Этот штамм под названием WI-38 обеспечил практически неограниченное количество совершенно одинаковых культур, которые в замороженном состоянии хранятся годами, оттаиваются при употреблении и могут использоваться везде в мире как питательная среда для вакцин. Между тем выращивание вакцины с почечными клетками обезьяны требует новых клеток» для каждой партии».

Тесты на людях, проводившиеся во всем мире, не принесли никаких доказательств того, что в WI-38 содержатся канцерогены. В Югославии и Великобритании проводились обширные исследования в этой сфере. В 1960 году Бернис Эдди (Bernice Eddy) выявила, что вирусы в почечных клетках одной из разновидностей африканских обезьян, которые используются в культуре вакцины от полиомиелита, вызывают у хомяков рак. «К счастью, эти вирусы не причиняют вред людям, но данный случай дал понять доктору Леонарду Хейфлику из Университета Вистара (Wistar University) в Филадельфии, что при производстве вакцин надо действовать лишь надежными методами. В конце концов, работа доктора Хейфлика с вакцинами получила поддержку Division of Biologic Standards, которое в США уполномочено координировать вакцины. Его WI-38 была разрешена, а фирма Пфайзер (Pfizer) получила разрешение на производство оральной вакцины от полиомиелита под названием Diplovax, которую выращивают на живых человеческих клетках». Похожее сообщение было опубликовано журналом Time (17 апреля 1972).

Раньше вакцину от бешенства делали из спинномозговой жидкости кролика или мозга овцы. Потом было установлено, что надежный продукт можно получить с помощью утиных яиц. Но еще более надежной оказалась замена на продукт из человеческих тканей или клеток. В России 90% всех вакцин производятся с помощью альтернативных методов, которые значительно превосходят животные продукты и подтверждают старый тезис противников вивисекции.

Это лишь несколько примеров разных альтернативных методов, усовершенствованных за последние годы; ныне они исчисляются в тысячах.

В данной сфере лидирует Великобритания: в этой стране альтернативные методы при поддержке разных фондов распространяются очень быстро. Один из них поставил перед собой задачу удовлетворять потребность в информации и коммуникации на эту тему и поддерживает прямую связь с учеными; другие фонды финансовым путем и с помощью наград поддерживают исследовательские проекты, не использующие животных.

Сфера альтернатив расширяется не только благодаря финансовой помощи, но и потому, что они доказывают свое преимущество. Разработчиками многих их них являются как раз крупные фармацевтические лаборатории, и дело тут не в любви к животным, а в надежности. Но, невзирая на наличие иных методов, во многих случаях до сих пор используются животные лишь из-за того, что того требуют устаревшие законы.

Альтернативы распространяются не так быстро, как следовало бы, еще и потому, что преподаватели, готовящие будущих ученых, и патологи, использующие животных, сами не получили знаний, необходимых для понимания новых методов, и не умеют работать с культурой живых клеток в человеческих тканях. К сожалению, они научились только работать с тканями животных.

Если бы вивисекция с самого начала была запрещена, все эти методы исследования появились бы гораздо раньше, что пошло бы медицине во благо. Человечество избежало бы бесчисленных трагедий, которые произошли из-за неправильных результатов опытов на животных.

Как и следовало ожидать, обычно плетущееся в хвосте издание вивисекторов, Journal of the American Medical Association (JAMA), которое несколько лет назад в США стало объектом скандала из-за вложения 6 млн. долларов в акции химической индустрии, высмеяло новые, гуманные и научные методы. В передовице за 1972 год оно пишет: «Трудно понять, каким образом с помощью этих методов можно заменить, например, опыты на животных в нейрофизиологии».

Нейрофизиологические эксперименты — мы цитируем их в разных главах книги — особенно жестоки, глупы и бессмысленны, а жестокость, глупость и бессмысленность вряд ли требует замены, и совершенно очевидно, что они всего лишь раскрывают жалкое душевное состояние экспериментаторов. Им вряд ли можно найти замену — такова природа вещей — и потребности в них нет.

То есть, ясно, что вивисекцию можно ликвидировать лишь при помощи законов, а не одними только альтернативными методами, какими бы качественными они ни были: слишком много ученых специально отвергают любые альтернативы. Они хотят иметь дело с животными.

Интересное мнение по этому поводу излагает Оуэн Б. Хант (Owen B. Hunt) из Американского антививисекционного общества (American Anti-Vivisection Society) в своей речи в Женеве 26 июля 1975: «Шесть лет назад лаборатории Ледерле (Lederle Laboratories) обнаружили безвредную вакцину в утином эмбрионе — значительное усовершенствование пастеровской вакцины, когда пациенту неделями делают болезненные и опасные инъекции. Но в США до сих пор используется грубый пастеровский метод. Почему? Государство выделяет на него деньги. Для производства вакцины Солка и Сейбина использовано больше миллиона обезьян. Из культуры человеческих клеток, разработанной доктором Хейфликом (Hayflick), можно делать достаточно вакцины для всего мира в течение неограниченного времени, потому что клетки вакцины размножаются сами, до использования их можно заморозить, и они доступны для любой лаборатории. Тем не менее, до сих пор используются десятки тысяч обезьян. Государство оплачивает. В июле 1973 американская армия и военно-воздушные силы получили 3,5 миллиона долларов, чтобы испытывать газ на 600 биглях, и в результате все животные погибли. Но Ллойд Б. Крейцер (Lloyd B. Kreuzer) из лаборатории Белл (Bell Laboratories) разработал быстрый метод выявления токсичных газов. Для него требуются лазерные лучи и компьютер. Таким способом можно определить ничтожную концентрацию газа, одну часть на 10 миллионов, это в 10 раз меньше, чем требуют современные стандарты. Совершенно точно, что армия и военно-воздушные силы знали об этой методике, когда просили 3,5 миллиона долларов и настаивали на использовании биглей в двухгодичных экспериментах».

Но дело не только в деньгах. Многими экспериментаторами движет так называемое «научное любопытство». Если бы они не могли использовать животных, то потеряли бы интерес к исследованиям.

Для таких людей вивисекция стала идеей фикс, лишенной каких-либо логических основ. Это четко явствует из слов доктора Роберта Уайта (Robert White), пересаживателя обезьяньих голов; в American Scholar (лето 1971) он сказал следующее: «Наше технологическое общество и растущее в геометрической прогрессии население создало дополнительную опасность для здоровья через загрязнение воздуха, воды и земли, и использование подопытных животных для установления возможного биологического загрязнения и разработки способов контроля и обезвреживания представляет собой новое изменение биологических исследований, измерение, которое может оказаться решающим для дальнейшего существования человека».

Когда доктор Уайт это писал, у него было уже 10 детей. Привнеся как мужчина максимальный вклад в дальнейшее перенаселение и, следовательно, отравление планеты, что же он предлагает в качестве лечебного средства? Разумеется, невинных подопытных животных, которые должны стать козлами отпущения для его необдуманных излишеств.

Только один вопрос. Уже десятилетиями существуют химические способы оценки биологического загрязнения и, следовательно, планирования, контроля и профилактики, и они гораздо точнее опытов на животных. Возможно ли, что великий ученый об этом не знал? Или же он принадлежит к категории людей, для которых эксперименты на животных стали неизлечимой параноидной одержимостью?

Например, китайская акупунктура, совершенствовавшаяся тысячелетиями и в высшей степени эффективная в умелых руках — до такой степени, что позволяет достичь полной потери чувствительности при операции — не изменилась, так как менять ее не было необходимости. Но с того момента, как ее «открыли» неистовые вивисекторы, ее «испытывают» на животных, которые не могут рассказать о своих ощущениях и вообще, реагируют иначе, нежели люди. И впервые в истории преступления вивисекции запятнали даже эту отрасль медицины, тысячелетиями служившую образцом чистоты и пользы.

К сожалению, китайцы, на которых производят сильное впечатление западные самолеты и ядерное оружие, полагают, что наше технологическое превосходство распространяется и на медицину. Поэтому они отрекаются от тысячелетней мудрости своих босоногих врачей и заменяют свои давно испытанные лекарственные травы нашими канцерогенными чудо-лекарствами, а в университетах впервые за историю Китая возникает бернардистская лабораторная субкультура.

Если подумать, насколько распространилась вивисекция с тех пор, как Клод Бернар вытащил ее из грязных подвалов физиологов и поднял на академический уровень, ее ликвидация действительно кажется безнадежным делом. Кажется, что антививисекционизм, будучи и поныне неорганизованным и никем не возглавляемым протестным движением благожелательно настроенных, но безобидных волонтеров, обречен на провал. Но в прошлом неоднократно получалось, что внешне слабые движения привносили политические и социальные перемены и становились причиной падения вроде бы непоколебимых организаций. Так, ранние христиане («кучка экзальтированных, оторванных от жизни мечтателей»), лишенные какой-либо власти, сделали больший вклад в формирование европейской цивилизации, чем Римская империя, еврейская ортодоксальность и орды скандинавских, азиатских и мусульманских завоевателей. Только когда организация христиан стала влиятельной и многочисленной и, соответственно, ослабла в отношении духовных ценностей, христианство утратило решающее влияние.

Один из недавних опросов дал удивительный результат: в последнее время молодые люди гораздо больше восхищаются Альбертом Швейцером, а не космонавтами. Несколько лет назад ситуация была иной. Французский философ Жозеф Жубер (Joseph Joubert) говорил, что поэты в своем поиске красоты находили больше правды, чем ученые, и сегодня все больше людей чувствуют, что философы и люди искусства сделали для человечества больше, чем ученые когда-либо смогут.

«Итак, большую войну вызвала маленькая женщина», — сказал Авраам Линкольн, познакомившись с Гарриет Бичер-Стоу (Harriet Beecher Stowe), чья книга «Хижина дяди Тома» (Uncle Tom’s Cabin) потрясла Америку; благодаря ей, мир узнал, что такое расовая ненависть. Маленькая женщина если не разожгла войну, то подтолкнула людей к тому своей книгой.

Чарльз Диккенс написал роман, который стряхнул самодовольство с Британской империи и подтолкнул Карла Маркса, жившего в Лондоне, написать социологический труд — этот труд перевернет все социальные представления и, в конце концов, вызовет большевистскую революцию. Потом Адольф Гитлер вводит идеи Маркса в социальную систему, что обеспечило пример для рузвельтовской программы социальной безопасности, а последняя, в свою очередь, послужила ориентиром для большинства других стран, независимо от их политических убеждений. Корнем для всего этого стало единственное литературное произведение, философские и эстетические мысли, а не наука; точно так же в основе самого значительного шага в современной медицине — втором открытии Земмельвейсом гигиены — лежат не научные данные, а чувства и размышления, иными словами, философское постижение. И оно столкнулось, как и все значимые инновации, с противодействием и презрением, причем это пренебрежение исходило от тех категорий людей, которым следовало бы приветствовать открытие в первую очередь.

Большинство сегодняшних антививисекционных организаций всячески стараются не обращаться к чувствам общественности и не показывать «сентиментальности» по отношению к страдающим животным. И это их ошибка, большая ошибка, как показывает неуспех данного движения — ибо даже самый большой оптимист не может констатировать их успех в настоящее время. Ошибка заключается в непризнании того, что большинство людей гораздо более склонны к эмоциям, чем к логике — хотя для сильных эмоций всегда существует логическая основа. Это ясно всем популярным лидерам, изменившим ход истории.

Игнорируя силу и значимость людских чувств, человек действует нереалистично и ненаучно, подобно Клоду Бернару, утверждавшему, что на живых организмах можно экспериментировать так же, как на неживой материи.

Вместе с тем, было бы нереалистично допускать, что справедливость вопроса облегчает борьбу. Напротив. Правое дело вызывает сильное противодействие у интересов, которые глубоко интегрированы в существующие социальные, политические и образовательные структуры. Каждое правильное дело имело богатых, мощных и беззастенчивых противников: оправданность явления измеряется по его врагам. Это также означает, что для победы недостаточно только желания.

Непоколебимая решимость некоторых гуманистов или «истеричных мечтателей» в конце концов привела к отмене рабства, детского труда, травли медведей, петушиных боев и много другого. Сегодня лишь очень немногие люди не одобряют законы, запрещающие эти позорные явления; тем не менее, в свое время большая часть населения, в том числе церковь, выступали против их отмены. Вот почему антививисекционное движение не следует измерять по числу его сегодняшних сторонников. Они так сказать выполняют роль закваски в общественном сознании, закваски, которая приведет его к здравомыслию. Маленькая искра способна разжечь большой пожар, если упадет в нужное место.

Католическая церковь веками совершала преступление в виде пыток людей и заковывала в кандалы как сумасшедших или еретиков тех немногих, кто отваживался ее критиковать, так как это якобы делалось для спасения душ грешников; но по мере роста Просвещения оппозиция общественности настолько укрепилась, что папа римский в своей булле оказался вынужден положить конец всем религиозным пыткам. Если будут распространяться знания о жестокости и вреде вивисекции (а расширять их — наш долг), то настанет день, когда общественность отвергнет эту практику, и официальная медицина не сможет более оправдывать их. Ей придется подчиниться большинству и прокладывать новые пути, чтобы получать прибыль.

Джордж Бернард Шоу, Марк Твен, Ричард Вагнер — вот лишь некоторые из великих людей, которые выступали против вивисекции категорически отказывались брать на вооружение аргумент о ее пользе.

Вагнер писал: «Если мы отвергаем вивисекцию лишь из-за ее доказанной бесполезности, то человечество ничего не выиграет». И Шоу: «Если вы отказываетесь от догматической гуманитарной позиции, если вы говорите, что в данном вопросе надо делать различия, исходя из практической выгоды, то безнадежно заблуждаетесь… Если вы пытаетесь возразить вивисектору, показывая, что его эксперимент не привел ни к каким полезным результатам, то подразумеваете мысль об оправданности эксперимента в случае полезного результата. Я не готов принимать такую позицию» (Из Shaw on Vivisection, Allen & Unwin, Лондон, 1949).

Естественно, большинство сегодняшних «ученых» утверждают, что соображения этики не относятся к делу, что сострадание не служит мерилом человеческого прогресса. Но что же тогда должно быть мерилом человеческого прогресса? Жестокость? Тогда пусть противники вивисекции проявят насилие по отношению к вивисекторам.

Твен, Вагнер и другие их единомышленники, вроде Джона Вивьена (John Vyvyan), были правы, заявляя, что вивисекцию следует запретить только из этических соображений, и что человечество проиграет в случае запрета из-за ее бесполезности. Но сегодня даже самый большой оптимист не признает, что со времени Твена и Вагнера и даже с более недавнего времени Шоу человечество стало более гуманным. В конце XIX века Джон Рёскин (John Ruskin) оставил свою должность в Оксфордском университете в знак протеста против открытия кафедры физиологии (где практиковалась вивисекция). А когда 15 июля 1879 года лорд Трюро (Truro) неудачно подал в парламент законопроект о полном запрете вивисекции, один из виднейших политических деятелей, седьмой граф Шафтсбери (Earl of Shaftesbury), прочитал в поддержку законопроекта цитаты из записей профессора Фридриха Гольца (Friedrich Goltz), вивисектора из Страсбурга, который хвастался особенно жестоким, отвратительным и длительным экспериментом, проведенном на нервной системе молодой суки. Лорд Шафтсбери закончил свое выступление комментарием: «Я бы предпочел быть собакой, а не профессором». В наши дни трудно представить себе, чтобы важный политик сделал подобное заявление.

Может показаться, что раз вивисекция не была ликвидирована в XIX веке, когда ею занимались не многие, а осуждали многие, то сегодня перспектива безнадежна: большинство людей ее умышленно не замечает политики игнорируют, зато ее поддерживает самая прибыльная индустрия в мире.

Но между тем появилось кое-что новое.

Вивисекция оказалась не просто бесполезной — она постоянно наносит ущерб, и его уже невозможно скрыть. Этот вред выявляют те же ученые, которые его вызвали через ошибочную методологию, вбитую в голову, подобно религиозной догме, с первых дней их учебы.

Важно то, что люди, больше всех говорящие о вивисекции как об опасном и ненадежном явлении, это не гуманитарии, вроде Шоу, а выдающиеся врачи и хирурги, такие как англичанин Лоусон Тейт (Lawson Tait), американец Генри Байджлоу (Henry Bigelow), француз Абель Дежарден (Abel Desjardins) немец Эрвин Лик (Erwin Liek), австриец Йозеф Гиртль (Josepf Hyrtl), итальянец Антонио Мурри (Antonio Murri).

Если я решил, в отличие от Шоу, говорить об упразднении вивисекции не только из этических соображений и выдвинуть на первый план научные соображения, то у меня для этого две причины. Во-первых, после рассказа о том, что происходит с животными, я должен показать также, каким образом это вредит человечеству в физическом и духовном плане.

Во-вторых, при анализе истории медицины с целью понять, каким образом могло распространиться такое извращение как вивисекция, я наткнулся на высказывание Чарльза Белла (Charles Bell), из которого следует, что запрет вивисекции только из практических, научных соображений (если ее сочтут опасной для здоровья) не ознаменует победы гуманизма. Когда сэр Чарльз заявил: «Я не думаю, что такие грубые люди способны проникнуть в тайны природы», то выявил второй закон Белла, оказавшийся правильным и еще более важным, чем первый. Белл-гуманист признал, что жестокие люди, обделенные человечностью, не обладают достаточным интеллектом, и тот тип человека, которого привлекают исследования с основой на систематических пытках, менее всего способен заниматься разумными, то есть, полезными медицинскими исследованиями.

То, что вивисекция есть бесчеловечная практика, само собой разумеется; то, что бесчеловечная практика огрубляет тех, кто ею занимается, — бесспорный факт. В последней главе мы поговорим о том, каким образом самонадеянное господство западных органов «здравоохранения», начиная от американской Food and Drug Administration, и кончая ее европейской базой, женевской ВОЗ, несет разрушения не только животным, но и людям. Из следующей главы вытекает, что если гиблое дело и существует, то им является вивисекция.