103. «Унылая пора, очей очарованье»
Эпоха, созданная волей и мужеством Владимира Мономаха, считается порой расцвета древнерусской культуры. И для этого есть много оснований. Но в плане этногенеза это инерционная фаза, когда накопленные богатства обеспечивают комфорт и даже роскошь, после чего приобретения сменяются утратами. Однако сколько же можно тратить, не восполняя ущерба?
Опыт этнической истории показывает, что такие расцветы бывают недолгими, потому что ведущее место в жизни достается людям потребительской психологии, не умеющим и не желающим заглядывать вперед. И Русь, несмотря на исключительно благоприятные условия, не избежала общей участи всех этносов.
Последним успехом Киева был захват Полоцка в 1127 г. Сын Мономаха Мстислав Великий захватил полоцких князей и выслал их в Византию. Но уже в 1132 г. князья вернулись, и Полоцк освободился. Вслед за Полоцком от Киева отделился Новгород и обособилась Ростово-Суздальская земля, а в 1 139 г. Всеволод Ольгович Северский взял Киев, оттеснив Мономашичей. С 1146 г. началась война за Киев между суздальцами и половцами, с одной стороны, и волынянами, уграми и ляхами — с другой, а тем временем обособилась Галицкая земля. Киевляне не любили суздальцев настолько, что законный князь Юрий Долгорукий был ими отравлен. За это его сын Андрей в 1169 г. отдал Киев на разграбление своей рати. Эти факты показывают, что единство Руси было утрачено. Русь превратилась из этноса в суперэтнос, политически раздробленный, как Западная Европа.
Но пока столкновения происходили между отдельными княжествами или только между князьями, целостность Русской земли не вызывала ни у кого сомнений. Но к началу XIII в. эти войны изменили свой характер: из внутриэтнических они стали межэтническими. И произошло это не вследствие усиления провинций, а из-за ослабления центра, растерявшего пассионарный элемент, скопившийся в Киеве при Владимире и Ярославе.
Русь перестала быть каганатом. В процессе этнической дезинтеграции она из монолитной державы закономерно превратилась в конфедерацию восьми «полугосударств», в которых византийская культура более или менее успешно вытесняла языческие славянские традиции, в том числе принесение волхвами людей и животных в жертву темным богам. О потере таких традиций жалеть не стоит, но соперничество Мономашичей и Ольговичей тоже древняя традиция. И дело не в характере князей, а в настроениях этнических групп. Давидовичи (дети Давыда Святославича) предали Ольговичей, но те удержались, потому что, видимо, черниговцы не хотели Мономашичей. Но если так, то тут не только феодальная война, а и соперничество двух субэтносов: киевско-волынского и чернигово-северского, причем в основе тех и других лежат разные этнические субстраты, т. е. былые племена, насильно объединенные в древнерусский этнос киевскими князьями, а теперь стремящиеся к самостоятельности.
Конечно, приравнивать киевлян XI—XII вв. к полянам, а черниговцев к северянам нелепо, но нельзя не заметить, что на месте племен, т. е. этносов, исчезнувших вследствие этнической интеграции в единый древнерусский этнос, возникают субэтносы с территориальными наименованиями, но ведут они себя так же, как до этого племена. Пусть суздальцы сложились из кривичей, мери и муромы, новгородцы — из кривичей, веси и словен, рязанцы — из вятичей и муромы, полочане — из кривичей, ливов и леттов, но эти новые этносы, даже утратив традиции предков, поддерживали целостность большой этнической системы — Руси — способами, им ведомыми, в том числе междоусобицами.
Звучит это парадоксально, но вдумаемся. Постоянное вмешательство в дела друг друга исключает равнодушие, а только последнее ведет к отчуждению. Именно благодаря постоянному взаимодействию, по тем временам не мыслившемуся без борьбы, изолированные этнические группы поддерживали свой этнос, а на базе его и суперэтнос, ибо понятие «Русская земля» включает угорские, финские, балтские (голядь) и тюркские племена, являвшиеся компонентами суперэтнической целостности. Например, союз с торками был традицией киевских и волынских князей, а союз с половцами — князей черниговских. Последних осуждает за это не летописец, а поэт — автор «Слова о полку Игореве». Это он назвал Олега Святославича Гориславичем и приписал ему вину за «обиду» Русской земли. Думается, что его мнение было пристрастным.
Обратим внимание на то, что во второй половине XII в. традиционная вражда Мономашичей и Ольговичей отступает на второй план, а обособленное Полоцкое княжество почти не принимает участия в «феодальных войнах», хотя там княжила линия потомков Рогнеды и ее сына Изяслава, не входившая в «ряд Ярославль». Если бы дело было в симпатиях самовольных князей, то для них было бы естественно вмешаться в распри своих соперников, но столь же очевидно: не будь у полоцких князей тесного контакта с согражданами — гнить бы им у Золотого Рога, питаясь милостыней и объедками.
В других землях и городах шли те же процессы. Попытка Ольговичей овладеть Киевом в 1135 г. кончилась катастрофой 1146 г., ибо киевляне заявили: «Ольговичей не хотим». Игорь был зверски убит. За этим последовала полувековая война, выигранная черниговцами. Они дважды взяли Киев и подвергли его жестокому разгрому.
104. Повод для огорчения — неуверенность
На Руси наряду с разделением славянской целостности происходило сближение новых славянских субэтносов с инородцами. Когда они не сливались, то дружили, а это иногда бывало даже выгоднее.
Новгородцы против шведов выступали совместно с «корелой», ижорой, весью (вепсами), а полочане дружили с воинственной водью. Рати суздальских князей умножали меря и мурома; завоеванная Ярославом голядь — балтское племя, жившее около Можайска и Гжатска, — без остатка слилась с русскими.
Итак, с местными племенами, не обязательно славянскими и совсем не православными, древние русичи отлично уживались. Но этнические контакты бывают двух видов: 1. Соседство двух и более этносов, живущих на своих родных землях и «вписавшихся» в ландшафты, их вмещающие, обычно осуществляется с пользой для обеих сторон (симбиоз). 2. Встречи с мигрантами, для которых и страна с ее природой, и народ, сложившийся в этих условиях, только поле деятельности, почти всегда эгоистичной и корыстной. Вот этих последних невзлюбили древние русичи. И отдали свои симпатии Мономашичам в Киеве и Ольговичам в Северской земле.
«Западники» в XII в., потеряв популярность в широких слоях общества, не получили поддержки от католического «христианского мира». От немецкого «натиска на восток» Русь защищал надежный барьер — полабские славяне, пруссы и эсты; от Польши, принявшей в 965 г. латинскую веру, — ятвяги; от Швеции — карелы; а от «востока», столь же чуждого, хотя и менее агрессивного, — половцы. Передовой отряд борцов за ислам — хорезмийцы, захватившие Хазарию в 977—985 гг., — так и не вышел на границу каганата Владимира и Ярослава.
Динамика этнокультурных систем евразия I—XII вв.
Когда нет избытка энергии, наступает равнодушие ко всему, в первую очередь к историческим традициям. Защищать их или даже просто беречь представляется неважным и ненужным. Тогда на месте ярко выраженных этнокультурных типов появляется серая безликость, покорная и однообразная. Так на месте этнической мозаики IX в. к концу XII в. образовался этнический монолит с редкими и несущественными вкраплениями реликтов, политически раздробленный и пассионарно опустошенный. Но жить в нем было легко. Итак, после 1113 г. все внешнеполитические задачи были решены с потрясающей легкостью. За два года нетяжелой войны Владимир Мономах подчинил половецкие коши до Черного моря и Дона, а с задонскими кочевниками заключил почетный мир. Вятичи были покорены, присоединен Полоцк, воинственные ятвяги, досаждавшие и полякам, и русским, побеждены и рассеяны, что обеспечило безопасность границ.
Экономика страны развивалась, культура и грамотность распространялись, дивные соборы и хоромы возносили свои каменные венцы в городах, а деревянные, но не менее роскошные — на берегах рек и озер. Наступила «прекрасная пора, очей очарованье», т. е. золотая осень цивилизации, век блеска и обаяния, заслуженный древнерусским этносом, героически выдержавшим страшные испытания.
И нет ничего удивительного в том, что за золотой осенью идет осень дождливая, а после тихого вечера наступают сумерки этноса. В таких на первый взгляд печальных эпохах есть глубокий смысл, который кроется во всех природных процессах и не заслуживает ни одобрения, ни порицания, ибо нелепо хвалить или осуждать Природу, не ведающую ни добра, ни зла.
Зато понять явление — просто: то, что легко горело, выгорело, а то, что уцелело, превратилось в остывающие угли и пепел. В XIII в. надвинулась обскурация — старческая болезнь каждого этноса. И только новый пассионарный толчок, проявившийся в XIV в., позволил не оборваться культурной традиции, унаследованной от Византии. Но для того чтобы пассионарный взрыв мог вызвать долгоидущее горение, необходимо, чтобы имелся в наличии «горючий материал», т. е. здоровое и разнообразное население. К счастью, оно уцелело.
Это были реликтовые славянские племена, сохранившие самобытность в XII в.
Почему же летописец под 1132 г. написал: «И раздася вся Русская земля…»? После смерти Мстислава Великого все княжества Руси вышли из повиновения Киеву. Казалось бы, сложившееся положение никак нельзя считать прогрессивной эволюцией, однако есть и такое соображение: «Феодальная раздробленность являлась, как это ни парадоксально на первый взгляд, результатом не столько дифференциации, сколько исторической интеграции» — и пояснение к нему: «Киевская Русь была зерном, из которого вырос колос, насчитывавший несколько новых зерен-княжеств», но никак нельзя считать это раздроблением, распадом, регрессом, движением вспять, хотя Владимир I строго следил за единством Руси. Видимо, он поступал «не прогрессивно», ибо уже «для эпохи Юрия Долгорукого единство Руси — лишь дальняя историческая традиция».
Нет, видимо, более прав летописец XIII в., с болью в сердце констатировавший естественный развал Русской земли как ее упадок, чем академик XX в., желающий видеть во всем только прогресс, хотя факты, им же приведенные, говорят против его концепции. Называть распад «интеграцией» вряд ли целесообразно.
Достарыңызбен бөлісу: |