Х ceu р. Н. Дандекар от вед к индшю эволюционирующая мифология
жүктеу/скачать 4.52 Mb.
|
| МАХАБХАРАТА:
ЕЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ В индологических исследованиях явно наметилась тенденция преувеличивать значение ведийско-арийского элемента для всего комплекса индийской культуры. Сторонники этой точки зрения утверждают, что ведам принадлежит огромный вклад в формировании индийского образа жизни и мышления на протяжении веков. Доходит до того, что древнеиндийская культура, а точнее, индуистская культура в целом часто называется ведийской культурой. Но даже беглый анализ индуистского образа жизни и мышления обнаруживает всю несостоятельность таких характеристик. Главные боги ведийского пантеона, такие, как Индра и Варуна, больше не являются объектом поклонения, а их место давно занято народными богами — Вишну и Рудрой-Шивой. В индуизм вводятся неведийские мифология и демонология, отвечающие на инстинктивную потребность людей расцвечивать и украшать религию. Разработанная и отточенная в период брахман и возрожденная и реорганизованная в период сутр, сложная система жертвоприношений, которую считали едва ли не высшим достижением ведийской религиозной практики, к нашему времени почти вымерла. Глубокие философские спекуляции упанишад, которые в свое время считались последним словом в области мистицизма и духовных устремлений, либо претерпели серьезные изменения, либо вообще уступили место другим философским системам. Изощренные правила сутр, регулировавшие личную, семейную и общественную жизнь человека, заменил новый этический кодекс. Иными словами, идеалы, провозглашенные в ведах, давно перестали быть исключительной движущей силой индийского образа жизни и мыслей. Поэтому следует считать необоснованным утверждение, что ни одно литературное произведение не оказало и не оказывает влияния на культурную жизнь Индии в такой степени, как веды. Нужно понять, что брахманизм вед давно перестал существовать, а главной силой социально-религиозной жизни Индии стал индуизм, который хотя и возводится традицией прямо к ведам, но с исторической точки зрения впитал в себя больше неведийских, чем ведийских элементов. А литературные произведения, которые оставили неизгладимый след в социально-религиоз- 172 ной жизни индуистов, — это не столько веды, сколько народные эпосы. Если среди народных эпических творений можно выделить одно, традиции которого продолжают не только жить до сегодняшнего дня, но так или иначе оказывают влияние на различные стороны индийской жизни, то это, конечно, «Махабхарата» (Мбх), великий народный эпос Индии. Можно сказать, что для всех жителей Индии — мужчин и женщин, богатых и бедных, из высших и низших слоев, образованных и неграмотных — Мбх остается источником мудрости, эстетического наслаждения, вдохновения и нравственного руководства. В годину испытаний и лишений Мбх была утешением и светочем надежды и для неграмотного деревенского жителя, и для умудренного опытом государственного мужа. Индийские писатели, и древние, и современные, находили в сюжетах великого эпоса прекрасные средства для выражения собственного творческого гения. Возьмем ли мы народные песни, баллады странствующих певцов, знаменитые произведения известных литераторов на разных языках Индии — мы увидим, что источником идей и сюжетов многих из них была Мбх. Поистине нет такой области общественной и частной жизни индийца, где не ощущалось бы животворное влияние великого эпоса. Не будет преувеличением сказать, что индийский народ привык мыслить и действовать в духе Мбх. Мбх — поистине уникальное явление литературной истории не только Индии, но и всего мира. Достаточно вспомнить ее объем. Мбх в ее нынешнем виде содержит 100 тысяч шлок (двустиший). Поэтому это самое большое литературное произведение, известное человечеству. Следующее сравнение наверняка поможет представить ее громадный объем. Мбх в восемь раз больше, чем «Илиада» и «Одиссея» вместе взятые; она больше, чем все вместе взятые эпосы на европейских языках. Еще более поразительны сведения традиции о разных видах Мбх, приводимых в самом эпосе (Мбх 1.29). Говорится, что великий Вьяса создал Мбх, состоящую из шести миллионов шлок. Из этих шести миллионов три миллиона рассказываются среди богов, полтора миллиона — среди предков, один миллион четыреста тысяч шлок — среди гандхарвов, а оставшиеся сто тысяч шлок предназначены для людей. Если отвлечься от мифического характера традиции, то, без сомнения, она содержит некоторые указания на историю текста Мбх. На основе этой традиции можно с уверенностью предположить, что на протяжении всей продолжительной истории Мбх литературная деятельность создателей эпоса проявлялась то в его сокращении, то в расширении. В этой связи хотелось бы привлечь внимание к еще одной замечательной особенности Мбх. Несмотря на свой гигантский 173 объем, эта эпическая поэма не производит впечатления хаотичности и пестроты. Не распространяясь о литературных достоинствах Мбх, можно с уверенностью сказать, что при более близком знакомстве это эпическое произведение в целом оказывается удивительно соразмерной и гармоничной структурой. Однако не только грандиозность объема делает Мбх единственной в своем роде. Ее содержание тоже во многих отношениях уникально. Даже неподготовленного читателя Мбх поражает своей энциклопе-дичностью. Можно сказать, что в ней содержатся практически все знания того времени о религии, мифологии, законах, этике, философии, искусстве управления государством и ведения войны, истории, этнографии. Vyasocchistam jagat sarvam — «нет такой вещи под солнцем, о которой бы не поведал многомудрый Вьяса»[1] , которого традиция считает автором эпоса. Мбх представляет собой весьма полное историческое свидетельство о длительном периоде прошлого Индии, написанное к тому же с прекрасным пониманием жизни мужчин и женщин всех слоев общества. Эпос с поистине кинематографической точностью, кадр за кадром разворачивает перед нами живую картину культурной жизни индийцев на протяжении нескольких столетий. Название «Махабхарата» в самом эпосе объясняется так: mahattvad bharatatvac ca mahabharatam ucyate (Мбх I.1.209)[2*]. Что бы ни имел в виду автор, все удивительные свойства эпоса заставляют меня перевести это полустишие следующим образом: «Эпос называется „Махабхарата" из-за его mahattva (т.е. огромного объема) и его bharatatva (т.е. его истинной „индий-скости")». Никто не выразился об этой «индийскости» эпоса красноречивее, чем всесторонне компетентный немецкий индолог Герман Ольденберг, которому принадлежат слова: «В „Махабхарате" дышат единая душа Индии и душа каждого индийца в отдельности». Поэтому Мбх можно назвать национальной сагой Индии в самом полном смысле слова. Нет ничего удивительного в том, что индийцы возвели свой эпос в ранг пятой веды (bharatam pancamo vedah), тем самым признав его таким же священным авторитетом, как четыре веды. Нужно сказать, что цитированную выше полушлоку, объясняющую значение слова «Махабхарата», можно, прибегнув к остроумной перестановке букв, прочесть и так: mahattvad bharavattvac ca mahabharatam ucyate . Это, очевидно, означает, что в действительности Мбх имеет большее значение, чем все веды и другие священные книги Индии. Пафос Мбх не ограничен рамками одной Индии, одного народа, он, поистине, обрел универсальное, общечеловеческое звучание. Эпос гордо заявляет сам о себе: dharme ca 'rthe ca karne ca mokse ca 174 bharatarsabha / yad iha 'sti tad amyatra yan ne 'ha 'sti na tat kvacit//. 'В вопросах религии и этики (дхарма), материального развития и процветания (артха), наслаждения радостями личной и общественной жизни (кама) и в проблемах духовного освобождения {мокша) эпос воплощает то, что можно встретить и в других местах, но того, чего нет в эпосе, нет нигде' (Мбх 1.56.33). И внимательное изучение Мбх убеждает, что в этом заявлении нет преувеличения. Поистине, Мбх представляет собой замечательное свидетельство коллективного сознательного, бессознательного и подсознательного в человеке. Пожалуй, нет такой человеческой мысли и чувства, которые не запечатлены в эпосе; нет ни одной мыслимой ситуации человеческой жизни, не описанной в эпосе. Возможно, самой удивительной особенностью Мбх является то, что любой читатель находит строки, обращенные словно бы непосредственно к нему. В этом смысле Мбх принадлежит не только индийцам, но и всем людям Земли. Как мог возникнуть этот уникальный труд — огромный по объему, энциклопедический по характеру, всечеловеческий по звучанию? Prima facie ясно, что Мбх не могла быть создана одним автором или даже одним поколением авторов. Поэтому в отношении эпоса можно говорить не о создании, а лишь о развитии. Однако не для всех исследователей эпоса предположение, что эпос есть конечный результат длительного непрерывного литературного процесса, представлялось приемлемым. Например, согласно взглядам О.Дальмана, одного из наиболее плодотворно работавших исследователей проблемы становления Мбх, нет необходимости говорить о разных слоях в композиции эпоса, поскольку можно доказать, что весь эпос принадлежит одному слою. По его мнению, можно показать, что, несмотря на все многословие и на тот факт, что дидактические отступления и второстепенные эпизоды часто нарушают развитие основного сюжета, для всего эпоса характерно удивительное единство описания характеров. Другими словами, автор эпоса никогда не теряет из виду основной конфликт. Вражда между Кауравами и Пандавами, составляющая центральную тему поэмы, не является, как считает Дальман, исторически достоверной. В противном случае индийская история обязательно сохранила бы так или иначе следы этой вражды. Создается впечатление, что автор ставил перед собой исключительно дидактические цели, т.е. хотел изобразить конфликт между добром и злом и показать, что добро в конце концов побеждает зло. Как адекватное средство для воплощения этого дидактического учения поэт выбрал из древнего эпического материала рассказ о Куру и Пандавах. Дальман заключает, [*] С первого взгляда (лат.). 175 что Мбх представляет собой единое произведение, в котором два элемента, дидактический и эпический, подверглись художественному сплаву; что этот художественный сплав дидактического и эпического элементов был задуман и реализован одним вдохновенным поэтом; что, наконец, этот труд должен был быть завершен не позднее V в. до н.э.". Здесь, в частности, можно упомянуть, что еще до Дальмана выдающийся составитель знаменитого «указателя» Сёренсен в 1883 г. говорил о древнейшей форме Мбх, которая, по его мнению, была близка к саге и представляла собой единое целое . Барт, подвергший критическому анализу взгляды ряда исследователей Мбх, в конце концов сам пришел к заключению, что эпос может претендовать на несомненную целостность[4]. Если Сёренсен склонен был считать, что фактор, наделяющий эпос единством, — древняя сага о Куру, то С.Леви полагал, что таким объединяющим элементом было некое дидактическое учение, подобное тому, которое позднее было оформлено в БГ[5]. С.Леви охарактеризовал БГ как кодекс поведения кшатриев, основанный на религиозных представлениях бхагаватов. Главной целью поэмы, по мнению этого ученого, было сплотить кшатриев для службы Господу Кришне. Чтобы убедить кшатриев в том, что служба Кришне — залог их успехов и благосостояния, поэт-бхагават, очевидно, окружил БГ эпическим повествованием о Каура-вах и Пандавах. Ольденберг охарактеризовал все подобные попытки увидеть в Мбх единое и гармоничное целое как «чудовищные в научном отношении» — замечание излишне резкое, но в целом справедливое[6]. Когда, например, Дальман говорит о бесспорном единстве описания характеров в эпосе, трудно заставить себя принять этот вывод. В Мбх есть многие явные несоответствия и в сюжете, и в описании характеров, которые нельзя объяснить, если принять предположение о едином авторстве эпоса. Затем, если главной целью Мбх действительно было стремление убедить кшатриев в необходимости службы Господу Кришне, то поэт — предполагаемый единственный автор эпоса — позаботился бы о том, чтобы характер Кришны не был двойственным. Далее, представляется действительно странным, что в этой единой поэме, где, как утверждается, дидактическое учение было облачено в одежды эпоса, призванного способствовать распространению этого учения, существуют такие явные несоответствия между теорией права и этики, которую стремились пропагандировать, и практикой, которая следует из поведения действующих лиц и описания событий. Наконец, позвольте спросить, как один и тот же автор Мбх одновременно мог быть таким, каким мы его в ней видим, а именно великим поэтом 176 и графоманом, мудрецом и недалеким простаком, гениальным художником и смешным педантом? Как мог он одновременно защищать взаимоисключающие системы религии и философии? Можно также указать, что если принять предложенную Дальманом датировку эпической поэмы, то придется признать, что культурные тенденции, изображенные в Мбх, совпадают по времени с представленными в джа-таках. Однако в замечательном исследовании джатак, выполненном Фиком , ясно показано, что Мбх и джатаки разделяет широкая пропасть. Но, пожалуй, самым убедительным аргументом против единства Мбх является упоминание в самом тексте эпоса о том, что он рассказывался по трем различным поводам и поэтому имел три различных начала и три разные версии (Мбх 1.1.50-61). Более распространенным методом изучения Мбх является тот, который принято называть аналитическим. Даже неподготовленный читатель эпоса будет поражен наличием в нем ряда кричащих несообразностей. К своему разочарованию он обнаружит, что воспеваемые в эпосе герои Пандавы ни разу не одержали победы честным путем. Старого воина Бхишму Арджуне удалось победить, только прикрывшись в решающий момент Шикхандином[5]*. Дрона пал злополучной жертвой намеренно двусмысленного возгласа Дхармараджи[6]*, который обычно изображается как образец благочестия и праведности. В своем последнем поединке с Карной герой Пандава Арджуна пренебрег всеми правилами дхармаюдхи (честного боя). Можно привести целый ряд таких примеров. Еще более удивительно то, что нечестные деяния совершаются Пандавами не только при попустительстве, но и по советам и при прямом подстрекательстве их друга, наставника и философа Кришны, которого, по сути дела, они почитали как инкарнацию бога. Как объяснить такие явные аномалии? С этого вопроса начались глубокие исследования Адольфа Хольтцмана-младшего . Идя по стопам своего дяди, Хольтцман создал теорию развития Мбх, которая на первый взгляд кажется более остроумной, чем убедительной. Он выдвинул предположение, что первоначально эпос представлял собой поэму, героями которой были Кауравы. Со временем обстоятельства изменились, и все в эпосе оказалось поставленным с ног на голову. Другими словами, тенденциозность привела к инверсии. Добродетельные Кауравы первоначального эпоса превратились в злодеев, а Пандавы стали героями. Хольтцман не ограничился провозглашением теории, но еще и попытался предложить историческую мотивировку такой кардинальной переработки эпоса. Он считает, например, что вражда между Каура-вами и Пандавами — это всего лишь отражение конфликта между древним идеалом «рыцарства», олицетворением которого были Кау- 177 равы, и уже сложившейся новой государственностью, которую защищали Пандавы. Эта вражда, по его мнению, была одновременно и отражением религиозного конфликта: Кауравы, которые, вероятно, были приверженцами древнего шиваизма, должны были бороться против начинающегося подъема вишнуизма — вероисповедания Пан-давов. Однако в Мбх невозможно найти следов такого столкновения между шиваизмом и вишнуизмом, и поэтому Хольтцману пришлось избрать окольный способ доказательств. Он указывает, что шиваизм и буддизм имеют много общего, что буддизм и брахманизм были противоположны друг другу и что вишнуизм воспринял некоторые положения брахманизма. Следовательно, конфликт между шиваизмом и вишнуизмом реально проявлялся как конфликт между буддизмом, с одной стороны, и брахманизмом — с другой . По мнению Хольтцмана, во всем процессе переработки эпоса можно выделить даже отдельные этапы. Первоначально должна была существовать древняя поэма, сочиненная придворными певцами, чтобы воспеть великие деяния Кауравов. Со временем эта древняя поэма претерпела две существенные переработки; каждая из них имела свою тенденцию. Сначала талантливый поэт переделал ее в поэму, воспевавшую некоего древнего буддийского правителя, возможно великого Ашоку. Основные учения, нашедшие отражение в этой переработке, были, конечно, преимущественно буддийскими. Однако довольно быстро эти учения вступили в конфликт с брахманизмом, который в то время быстро набирал силу. Буддизм же, соответственно, терял свои позиции. Проповедники брахманизма использовали эту возможность, чтобы осуществить вторую переработку эпоса, и в него были внесены изменения, призванные способствовать распространению брахманизма. Первоначальную цель поэмы поэтому требовалось полностью изменить. Пандавы, которые решительно предпочитали брах-манические доктрины и, соответственно, были злодеями в старом варианте поэмы, теперь становились героями вместо Кауравов. Что касается религиозных доктрин, то буддизм был вытеснен брахманизмом, который, в свою очередь, затем уступил место кришнаизму, причем к этому времени Пандавы изменили брахманизму и стали кришнаитами. Далее Хольтцман говорит, что эта эпическая поэма о кришнаитах Пандавах ассимилировала некоторые элементы древнего пу-ранического материала и интерполировала многочисленные дидактические отрывки. Эта окончательная форма эпоса, которая практически полностью совпадает с его нынешней формой, по его мнению, не могла возникнуть ранее XII в. н.э. Предположение о том, что первоначальный эпос претерпел потом нечто вроде инверсии, выдвигалось также Л. фон Шредером[9] и Грир- 178 соном . По мнению Шредера, эпическая поэма была первоначально создана бардами-певцами Куру. В ней воспевались войны между Куру, чьим главным богом был Брахма, и соседними племенами, обожествившими своего племенного героя Кришну. Поэтому в первоначальной поэме, датируемой VII-IV вв. до н.э., племенной бог противников Куру рисовался по возможности самыми черными (krsna) красками. Со временем, однако, культ Брахмы был вытеснен культом Кришны, и этот факт религиозной жизни привел в политическом плане к падению Куру, а в литературном — к инверсии первоначальной эпической поэмы. Последователи Кришны были достаточно умны, чтобы не отказаться совсем от первоначального эпоса, который успел пустить глубокие корни в народе. Они лишь переделали его с сильным уклоном в кришнаизм. Однако эта переделка была чисто поверхностной, поскольку и после нее в новом варианте эпоса явно проступали существенные особенности первого варианта. Этим и объясняется обилие несовпадений и противоречий в сегодняшней рецензии текста. Грирсон называет конфликт между брахманистами и антибрахманистами основной причиной своего рода инверсии первоначальной поэмы. Кауравы из Мадхьядеши, как он считает, были сторонниками брахманизма. Они вступили в борьбу с панчалами и Пан-давами, не отличавшимися ортодоксальностью, на что указывает, например, полиандрический брак принцессы-панчалийки Драупади с пятью братьями Пандавами. Сама борьба начинается с оскорбления, которое нанес брахману Дроне противник брахманизма царь Панчалы Друпада. Горя жаждой возмездия, Дрона перешел к Каура-вам, считавшимся защитниками брахманизма, а Друпаду поддержали Пандавы, которые породнились с панчалами благодаря своему браку. Тот факт, что Хольтцманом и двумя другими учеными были предложены различные и, более того, взаимоисключающие мотивы переработки эпоса, заставляет усомниться в обоснованности вьщвинутои остроумной гипотезы, особенно если учесть, что она абсолютно не подтверждается данными других источников. Например, предположение Грирсона относительно войны между Кауравами Мадхьядеши, с одной стороны, и панчалами и Пандавами — с другой, а также относительно конфликта между брахманистами и антибрахманистами не подкрепляется историческими свидетельствами. Равно неприемлемо утверждение Хольтцмана, что известная рецензия Мбх не могла появиться ранее XII в. н.э., поскольку можно доказать на основе письменных источников, что после XI в. эпос не претерпел никаких значительных и существенных добавлений. Уже в VIII в. н.э. Мбх имела почти тот же вид, что и сейчас, т.е. являлась одновременно и эпосом и 179
дхармашастрой. Данные эпиграфики показывают, что уже в V в. Мбх была известна как творение Вьясы, содержащее 100 тысяч шлок, и есть все основания предполагать, что в течение как минимум двух предшествующих веков эпос оставался практически без изменений. Что же касается свидетельств самого эпоса, то напрасно искать в нем какие бы то ни было признаки буддизма. Хольтцман, говоривший о буддийской переработке эпоса, сам признавал этот факт. Точно так же трудно найти какие-либо места в эпосе, где Брахма воспевался бы как верховное божество. В истории религии Индии на деле практически неизвестен сколько-нибудь заметный конфликт между культом Брахмы и культом Кришны. Поэтому о теории инверсии можно сказать только, что ее базовые положения, конечно, привлекательны, но выводы весьма натянуты". Начиная с 1837 г., когда Лассен, можно сказать, заложил основы современного периода критического изучения Мбх , господствующей в той или иной форме теорией была теория добавлений и последовательных переработок. У этой теории есть хотя бы то преимущество, что она полностью подтверждается древнеиндийской литературной традицией. Более того, как уже отмечалось, в самом эпосе ясно говорится, что он рассказывался по трем различным поводам и соответственно имел три различных начала и три разные версии. Поэтому казалось обоснованным начать с предположения, что Мбх в том виде, в каком мы ее знаем сегодня, есть результат длительного процесса развития. Тогда достаточно проследить различные этапы этого развития и по возможности объяснить их теми или иными культурно-историческими причинами. Сам Лассен считал, что нынешняя рецензия эпоса является второй по счету. И называл ее «рецензией Шаунака», поскольку Саути рецитировал ее во время жертвоприношения, совершавшегося Шаунакой. По мнению ученого, именно эта рецензия имеется в виду в АшвГрС (III.4), где наряду с «Бхаратой» упоминается и «Махабхарата». АшвГрС, которую Лассен датирует серединой IV в. до н.э., таким образом, уже знает две рецензии эпоса— «Махабха-рату» и «Бхарату». Можно предположить, что под рецензией «Махабхарата» Ашвалаяна имел в виду именно «рецензию Шаунака», потому что, как утверждает Лассен, Ашвалаяна традиционно считается учеником Шаунаки. Следовательно, «рецензия Шаунака» должна была сложиться до середины IV в. до н.э. Лассен, кроме того, добавляет, что все кришнаитские интерполяции — более поздние, чем «рецензия Шаунака», т.е. позднее IV в. до н.э. Нетрудно заметить, что датировка Лассеном АшвГрС IV в. до н.э., а также его отождествление Шаунаки, учителя Ашвалаяны, с Шаунакой, совершившим жертвоприношение, во время которого рассказывалась «Махабхарата», выглядят чис- 180 то гипотетичными. Неясно также, почему Лассен считает, что кришнаитские элементы в эпосе не могли появиться раньше IV в. до н.э. Тот факт, что Панини упоминает Васудэву и Арджуну, ясно предполагает наличие культа Бхагавата, а Панини, как известно, жил раньше V в. до н.э. Вебер, анализируя Мбх, пытался определить, какие ведийские источники дали материал для этого эпоса[13]. Однако нельзя сказать, что ему удалось установить прямую органическую связь между ведами и эпосом. По пути Вебера в какой-то степени пошел Людвиг[14]. Можно сказать, что его основным вкладом в проблему изучения Мбх явилось то, что он привлек внимание к наличию в эпосе двух уровней содержания: исторического и мифического. По его мнению, историческое ядро эпоса составляет захват бхаратами, которые воспевались в ведах в связи с «битвой десяти царей», расположенной на берегах Сарасвати Курукшетры. Пандавы же историческими личностями не являются. В частности, Людвиг даже высказал предположение, что все пять братьев Пандавов принадлежали к различным племенам и идея пяти братьев Пандавов означает всего лишь союз пяти племен (это напоминает о «десяти царях»). На базе этих скудных и слабо связанных между собой элементов эпический поэт возвел целую надстройку, воплотившую сезонный миф. По мнению Людвига, на сезонный миф указывают слепота Дхритараштры (символизирующая бессилие зимнего солнца), полиандрический брак между Пандавами и Драупади-Кришной (контакт бледных лучей зимнего солнца [Панду] с черной [krsna] землей), добровольная слепота, повязка на глазах Гандхари (указывающая на то, что супруга зимнего солнца закрыта облаками) . Не вдаваясь в подробности, хочу лишь сказать, что этот метод переноса природных явлений в мифологию, в свое время очень распространенный, теперь вряд ли выглядит убедительно для исследователей. Любая попытка реализовать этот метод до конца окажется затруднительной даже для его ярых сторонников! Пожалуй, наиболее скрупулезное применение аналитического метода встречаем в широко известной книге Хопкинса, посвященной великому эпосу Индии. Он говорит, что с IV в. до н.э. по IV в. н.э. эволюция Мбх прошла четыре этапа[16]: баллады о бхаратах; сказание «Махабхарата», герои которого — Пандавы; дидактические интерполяции; позднейшие добавления. Идеи Хопкинса во всей своей глубине — а нужно сказать, что они достаточно глубоки, — заслуживают признания уже за то, что расчистили подступы на пути к правильному решению проблемы Мбх. Теперь я кратко изложу свои взгляды на этот вопрос. Я считаю, что в определенном смысле истоки Мбх как целого следует искать —
жүктеу/скачать 4.52 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|